И у самого Семена Максимовича тоже роскошная машина такой же покраски.
– Насколько знаю, Семен Максимович давно в Раздольном председательствует…
– Тридцать лет с гаком. Совсем молоденьким прибыл к нам по разнарядке райкома партии. Долговязым был, худющим. В кургузом пальтишечке и потертой кроличьей шапчонке, с задрипанным портфельчиком. Лет пять жил холостяком. Скромно квартировал в доме у кузнеца Ефима Одинеки. Потом за счет колхоза построил себе кирпичный домик на четыре комнаты, не считая прихожей да кухни. Купил в личное пользование подержанный «Запорожец» и вскорости привез на нем из райцентра молодую супругу Аню. Первый год Аня в колхозной бухгалтерии подбивала на счетах общественные бабки, а как только народился Володька, перешла на домашнюю «должность» председательши и стала величаться Анной Сергеевной. Надо сказать, на первых порах Семен Максимович крутился пуще белки в колесе. И по полям на колхозном «бобике» ежедневно трясся, и на ферме доярок подбадривал, и механизаторам парку поддавал. Строительство в Раздольном поставил на большую ногу. Кирпичную контору шабашники из Армении в одно лето возвели, клуб просторный построили, скотные дворы обновили. Проще говоря, старался мужик вытянуть «Светлый путь» на зажиточную дорогу. И не его вина, что колхозный уклад оказался неподъемным.
– Теперь у Семена Максимовича нет прежнего рвения?
– Надорвался он давно. Еще в ту пору, когда кавказские строители здесь активно шабашничали. Как-то вдруг ни с того ни с сего быстро стал богатеть. Вместо дребезжавшего от износа «Запорожца» купил новейшую белую «Волгу». Лакированной заграничной обстановкой и дорогими коврами заполнил весь дом, Одежку завел с иголочки. Супруге золотых колец с брильянтами напокупал. Анна Сергеевна каждую зиму стала «выгуливать» новую шубу, одна другой богаче. И сам Семен Максимович из долговязого доходяги незаметно распух в сытого пузана. Тут ему и приклеили насмешливое прозвище Капелька. Богатство, как известно, придает отдельным людям важность, а кое-кому, у кого в голове пустовато, еще и полный короб гонору подбрасывает. Проще говоря, заважничал и загонорился наш председатель до такой степени, что ни с какой стороны к нему не подступиться. Раньше, бывало, вместе с супругой на всех раздоленских свадьбах и на днях рождения гулял. И чарку мог до дна выпить, и крестьянской пищей плотно закусить, и даже задушевную песню в общем хоре на гулянке поддержать. Голос у Семена Максимовича зычный. Любую ноту до конца вытянет. Теперь же песен от председателя мы не слышим. Некоторые по старинке пробовали его приглашать на семейные торжества, но – куда там! Получали один и тот же отказ: «В райкоме партии нас неправильно поймут». Тех райкомов давно уже нет, а Семену Максимовичу все равно не поется…
– А сын Гусяновых чем занимался?
– Трудно сказать… После школы Семен Максимович за счет колхоза устроил его в сельскохозяйственный институт. Володька одну зиму провалял там дурака, и его забрили на армейскую службу. За два года службы повзрослел, в плечах раздался, но ума не накопил. Служивший вместе с ним Андрей Удалой сразу сел на трактор и – в поле. А Володька полное лето по селу воздух пинал да в пьяном кураже хвастался, будто участвовал в чеченских событиях и на танке давил черномазых бандитов, как клопов. Мол, если б не предательское распоряжение высшего руководства о выводе войск из Чечни, хана была бы всем абрекам. На самом же деле, по словам Андрея Удалого, служили они в Омске и запах пороха нюхнули лишь один разок на учебных стрельбах. За такое разоблачение Володька хотел намять Андрею бока, но тот, будучи не хилым парнем, согласно своей фамилии, принародно возле клуба по-удалому уложил Володьку на лопатки.
– Егор Захарович, вы же говорили, что ваши односельчане с Гусяновым не связывались, – сказал Голубев. – А выходит, рукопашные схватки были…
– Дак, разве это схватка? Молодые парни всего-то померялись силой. Такое в Раздольном происходит, можно сказать, через день да каждый день. Не так давно, к примеру, самый младший из Удалых, проказник Ромка, в шутливой борьбе подножкой опрокинул на спину долговязого Гриню Замотаева. Ух, как Гриня разбушевался! Уши оторву, дескать, или шею сверну Шустряку! Это у Ромки прозвище такое. Ну и что?.. Сразу-то Ромка, конечно, деру дал. Теперь же как ни в чем не бывало с ушами и исправной шеей гоняет вдоль деревни на своем скрипучем велике, – старик, улыбнувшись, тут же продолжил: – Понятно, Замотаев не Гусянов. Гриня – безобидный выпивоха, а Володька был обидчив и злопамятен. После принародного позора он быстренько умотался на жительство в Кузнецк и, вполне возможно, затаил на Андрея злобу. Только Андрей не из тех, кто способен отстаивать свое превосходство до кровавого конца. В работящей семье Удалых он самый спокойный.
– Чем Гусянов в Кузнецке занимался? – снова спросил Бирюков.
– Говорил, что дизельным механиком в коммерческой организации работает. На самом же деле, похоже, бездельничал. Считай, каждую неделю в Раздольное наведывался.
– Один?
– Бывало, и с компанией таких же бугаев, как сам, в голубых беретах, приезжал.
– Что его сюда тянуло?
– Неограниченная выпивка да еще, по моим приметам, Лиза Удалая шибко Володьке нравилась. Он перед ней прямо мелким бесом рассыпался. Лиза же подзадоривала да посмеивалась над его ухаживаниями. Она и с другими прилипчивыми ухажерами так же, как кошка с мышкой, играет.
– Много у нее ухажеров?
– Отбою нет. В основном, студенты из наших деревенских, которые на старших курсах учатся.
– Не ревновал Гусянов Лизу?
– К кому?.. Она, как говорится, ни нашим ни вашим не поддавалась. Да и студенты тоже не вспыльчивые азиаты, чтобы из-за девки бойню учинять.
– А «шашлычник» Закарян как?..
– Дословное имя у Закаряна – Хачатур. Для простоты его тут, под одну гребенку со всеми прочими кавказцами, Хачиком окрестили. Ничего, не обижается мужик.
– Давно он здесь?
– С той поры, когда шабашники строительством занимались. Вся бригада, завершив работу, уехала в родную Армению, а Хачик женился на дочке Ефима Одинеки и прижился в Раздольном. Уже троих черноголовых внуков кузнецу настрогал…
Бирюков не торопил разговорчивого Егора Захаровича и сознательно не прерывал его даже в тех случаях, когда старик увлекался рассуждениями и, казалось бы, уходил далеко в сторону от существа вопроса. Чтобы наметить версию, требовалась обширная информация, из которой впоследствии предстояло выудить крупинки истины и фактов, ведущих к раскрытию преступления. В начальной стадии следствия Антон перво-наперво всегда старался узнать характер потерпевшего. Это давало возможность логически объяснить его поступки, завершившиеся, в данном случае, трагическим исходом. Для разгадки криминальной тайны надо было как можно скорее найти ответ на два первостепенных вопроса: с кем и из-за чего столь круто схлестнулся Владимир Гусянов?
Глава VI
К вечеру, когда опергруппа вернулась с лугов в Раздольное, село заметно оживилось. Во дворах беспричинно блеяли только что пригнанные с пастбища овцы, мычали перед доением коровы, громким хрюканьем настойчиво требовали кормления свиньи. Хозяйки, бренча ведрами, доставали из колодцев воду и грозными окриками вперемешку с незлобивым матом успокаивали нетерпеливую скотину.
А во дворе большого дома через усадьбу от фермерского хозяйства Богдана Куделькина бушевала в самом разгаре разухабистая гулянка. Под виртуозные переливы гармони и гулкий топот ног звонкоголосая плясунья залихватски сыпала частушку:
Ты пляши да ты пляши,
Ты пляши – ногами ладь!
Овечка топала – пропала,
И тебе не миновать!.. Об-ба-а!..
Частушечную эстафету подхватил басовитый мужской голос:
Меня маменька рожала –
Вся деревня задрожала.
Тятька бегает, орет:
«Какого черта Бог дает?!»
– Ефим Одинека шестидесятилетие справляет. Приглашал меня поиграть на тальянке, но я из опасения, что засижусь на зорьке, отбоярился, – сказал Егор Захарович и прислушался: – На хромке наяривает Андрей Удалой. Отчебучивает припевки сноха Ефимова, а мужчину не могу узнать по голосу. Наверно, из приезжих гостей.
Слава Голубев улыбнулся:
– Вот и верь после этого, что от непродуманной реформы крестьяне стали плохо жить.
– Мы никогда хорошо не жили, но гулять всегда гуляли на полную катушку, – тоже с улыбкой ответил старик. – Так что, никакие причуды реформаторов нам не страшны. Любые напасти перепляшем.
– Ты, дед Егор, в самое яблочко попал! – бодро проговорил Кеша Упадышев. – Нам – была бы водка, а реформы всякие для нас – трын-трава. – И весело подмигнул мрачному Замотаеву. – Не хмурься, Гриня. Щас мы с тобой зайдем к Одинеке. Проздравим Ефима Иваныча с юбилеем. Глядишь, и на душе полегчает, словно сам боженька по ней босиком пробежится.
– Пинком под зад тебя проздравить бы, чтоб ты, проглот, кубарем пробежался, – сердито протянул Замотаев, но взгляд его заметно повеселел.
– Не спешите в бой, друзья. Еще успеете напоздравляться, – сказал Бирюков и спросил Егора Захаровича: – В каком месте у таверны стояла вчерашним вечером серая автомашина?
Егор Захарович показал на асфальте темное пятно возле крыльца:
– Вон, кажись, из нее масло накапало.
Антон повернулся к Тимохиной:
– Лена, возьми пробу на химический анализ. Надо идентифицировать с тем маслом, что обнаружили на луговой дороге.
Видимо услышав разговор, из двери таверны выглянула синеглазая миловидная блондинка и, словно испугавшись, тотчас исчезла за дверью.
– Лиза! – окликнул старик.
Девушка появилась вновь:
– Что такое?..
– Вот, по нашему сигналу целый взвод милиции во главе с прокурором нагрянул.
На тревожном лице девушки мелькнуло недоумение:
– А я-то здесь с какого боку?.. Это же вы, дед Егор, панику насчет убийства подняли.
– Дак, ведь и вправду Володьку Гусянова застрелили.
– Кто?!
– Бог его знает. Убийца не оставил свой паспорт.
– Какой ужас! Ну, теперь начнется тарарам… – девушка, будто спохватившись, прикрыла ладонью накрашенные губки.
– У вас найдется что-нибудь перекусить для нашей бригады? – стараясь сменить тему, спросил Бирюков.
– Только «Сникерсы», кофе да фрукты: яблоки, апельсины, бананы.
– Бананы – пища обезьян, – улыбнулся Голубев. – Нам бы чего-то посущественней, наподобие шашлыков.
– Весь шашлычный запас Хачик с утра сегодня перетаскал к тестю на юбилей. Кузнец всю родню собрал, – девушка скосила взгляд в сторону усадьбы Одинеки. – Слышите, какой сабантуй там творится…
– Если часик-полтора обождете, такую утиную похлебку сготовлю – пальчики оближете, – предложил старик Ванин.
– Спасибо, – отказался Бирюков. – Перебьемся «Сникерсами» с кофе да покорившими Россию бананами.
– Смотрите, а то я мигом ужин сварганю.
– Не беспокойтесь, Егор Захарович. Нам не привыкать…
Отделанный под русскую старину просторный зал таверны покорял безупречной чистотой и своеобразным уютом. На двух широких, тоже в старинном стиле, деревянных столах, вытянувшихся параллельно друг другу, стояли вазы с фруктами и высокие фужеры на тонких ножках. В дальнем конце зала располагался бар, где можно было выпить и перекусить у стойки. Обширные полки бара были заставлены фасонистыми бутылками заморских вин, пирамидками баночного пива и прозрачными пластиковыми пузырями с напитками разных мастей. Одну из нижних полок занимали красочные блоки импортных сигарет, другую – низкорослые шеренги водочных четвертинок, на этикетках которых под фирменной надписью «Столичная» гордо красовался двуглавый орел. На стойке возвышались стационарная кофеварка и миксер для приготовления коктейлей.
– У вас, как в приличном ресторанчике, – рассматривая полки, сказал Бирюков.
Взявшаяся варить кофе Лиза смущенно улыбнулась:
– Стараемся.
– Жаль, что выпивки больше, чем закуски.
– Национальная черта. И при советской власти было так. Водки – хоть залейся, а закусить – чем придется.
– Много посетителей бывает?
– Когда как. Иногда густо, а в другой раз, как сегодня, почти пусто. Всего человек десять с трассы завернули, и тех толком покормить было нечем.
– А свои селяне не заходят?
– Свои лишь хлеб свежей выпечки покупают да водку.
– Хлебопекарню имеете?
– Пекарня у бывшего нашего хозяина, Богдана Куделькина. Мы только продаем.
– Почему сменился хозяин?
– Не знаю. Это его проблемы.
– Кто из хозяев лучше: старый или новый?
– Какая нам разница. Деньги платят и ладно.
– Много?
– Коммерческая тайна, – на левой щеке Лизы появилась и сразу исчезла кокетливая ямочка. – На жизнь хватает.
– Грабителей с большой дороги не боитесь?
Лиза мгновенно выхватила из-под стойки газовый пистолет:
– Руки вверх!
– Сдаюсь, – шутливо испугался Бирюков и захохотал. Просмеявшись, иронично сказал: – Очень грозное оружие для рэкетиров.
– Настоящие рэкетиры к нам не заглядывают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Насколько знаю, Семен Максимович давно в Раздольном председательствует…
– Тридцать лет с гаком. Совсем молоденьким прибыл к нам по разнарядке райкома партии. Долговязым был, худющим. В кургузом пальтишечке и потертой кроличьей шапчонке, с задрипанным портфельчиком. Лет пять жил холостяком. Скромно квартировал в доме у кузнеца Ефима Одинеки. Потом за счет колхоза построил себе кирпичный домик на четыре комнаты, не считая прихожей да кухни. Купил в личное пользование подержанный «Запорожец» и вскорости привез на нем из райцентра молодую супругу Аню. Первый год Аня в колхозной бухгалтерии подбивала на счетах общественные бабки, а как только народился Володька, перешла на домашнюю «должность» председательши и стала величаться Анной Сергеевной. Надо сказать, на первых порах Семен Максимович крутился пуще белки в колесе. И по полям на колхозном «бобике» ежедневно трясся, и на ферме доярок подбадривал, и механизаторам парку поддавал. Строительство в Раздольном поставил на большую ногу. Кирпичную контору шабашники из Армении в одно лето возвели, клуб просторный построили, скотные дворы обновили. Проще говоря, старался мужик вытянуть «Светлый путь» на зажиточную дорогу. И не его вина, что колхозный уклад оказался неподъемным.
– Теперь у Семена Максимовича нет прежнего рвения?
– Надорвался он давно. Еще в ту пору, когда кавказские строители здесь активно шабашничали. Как-то вдруг ни с того ни с сего быстро стал богатеть. Вместо дребезжавшего от износа «Запорожца» купил новейшую белую «Волгу». Лакированной заграничной обстановкой и дорогими коврами заполнил весь дом, Одежку завел с иголочки. Супруге золотых колец с брильянтами напокупал. Анна Сергеевна каждую зиму стала «выгуливать» новую шубу, одна другой богаче. И сам Семен Максимович из долговязого доходяги незаметно распух в сытого пузана. Тут ему и приклеили насмешливое прозвище Капелька. Богатство, как известно, придает отдельным людям важность, а кое-кому, у кого в голове пустовато, еще и полный короб гонору подбрасывает. Проще говоря, заважничал и загонорился наш председатель до такой степени, что ни с какой стороны к нему не подступиться. Раньше, бывало, вместе с супругой на всех раздоленских свадьбах и на днях рождения гулял. И чарку мог до дна выпить, и крестьянской пищей плотно закусить, и даже задушевную песню в общем хоре на гулянке поддержать. Голос у Семена Максимовича зычный. Любую ноту до конца вытянет. Теперь же песен от председателя мы не слышим. Некоторые по старинке пробовали его приглашать на семейные торжества, но – куда там! Получали один и тот же отказ: «В райкоме партии нас неправильно поймут». Тех райкомов давно уже нет, а Семену Максимовичу все равно не поется…
– А сын Гусяновых чем занимался?
– Трудно сказать… После школы Семен Максимович за счет колхоза устроил его в сельскохозяйственный институт. Володька одну зиму провалял там дурака, и его забрили на армейскую службу. За два года службы повзрослел, в плечах раздался, но ума не накопил. Служивший вместе с ним Андрей Удалой сразу сел на трактор и – в поле. А Володька полное лето по селу воздух пинал да в пьяном кураже хвастался, будто участвовал в чеченских событиях и на танке давил черномазых бандитов, как клопов. Мол, если б не предательское распоряжение высшего руководства о выводе войск из Чечни, хана была бы всем абрекам. На самом же деле, по словам Андрея Удалого, служили они в Омске и запах пороха нюхнули лишь один разок на учебных стрельбах. За такое разоблачение Володька хотел намять Андрею бока, но тот, будучи не хилым парнем, согласно своей фамилии, принародно возле клуба по-удалому уложил Володьку на лопатки.
– Егор Захарович, вы же говорили, что ваши односельчане с Гусяновым не связывались, – сказал Голубев. – А выходит, рукопашные схватки были…
– Дак, разве это схватка? Молодые парни всего-то померялись силой. Такое в Раздольном происходит, можно сказать, через день да каждый день. Не так давно, к примеру, самый младший из Удалых, проказник Ромка, в шутливой борьбе подножкой опрокинул на спину долговязого Гриню Замотаева. Ух, как Гриня разбушевался! Уши оторву, дескать, или шею сверну Шустряку! Это у Ромки прозвище такое. Ну и что?.. Сразу-то Ромка, конечно, деру дал. Теперь же как ни в чем не бывало с ушами и исправной шеей гоняет вдоль деревни на своем скрипучем велике, – старик, улыбнувшись, тут же продолжил: – Понятно, Замотаев не Гусянов. Гриня – безобидный выпивоха, а Володька был обидчив и злопамятен. После принародного позора он быстренько умотался на жительство в Кузнецк и, вполне возможно, затаил на Андрея злобу. Только Андрей не из тех, кто способен отстаивать свое превосходство до кровавого конца. В работящей семье Удалых он самый спокойный.
– Чем Гусянов в Кузнецке занимался? – снова спросил Бирюков.
– Говорил, что дизельным механиком в коммерческой организации работает. На самом же деле, похоже, бездельничал. Считай, каждую неделю в Раздольное наведывался.
– Один?
– Бывало, и с компанией таких же бугаев, как сам, в голубых беретах, приезжал.
– Что его сюда тянуло?
– Неограниченная выпивка да еще, по моим приметам, Лиза Удалая шибко Володьке нравилась. Он перед ней прямо мелким бесом рассыпался. Лиза же подзадоривала да посмеивалась над его ухаживаниями. Она и с другими прилипчивыми ухажерами так же, как кошка с мышкой, играет.
– Много у нее ухажеров?
– Отбою нет. В основном, студенты из наших деревенских, которые на старших курсах учатся.
– Не ревновал Гусянов Лизу?
– К кому?.. Она, как говорится, ни нашим ни вашим не поддавалась. Да и студенты тоже не вспыльчивые азиаты, чтобы из-за девки бойню учинять.
– А «шашлычник» Закарян как?..
– Дословное имя у Закаряна – Хачатур. Для простоты его тут, под одну гребенку со всеми прочими кавказцами, Хачиком окрестили. Ничего, не обижается мужик.
– Давно он здесь?
– С той поры, когда шабашники строительством занимались. Вся бригада, завершив работу, уехала в родную Армению, а Хачик женился на дочке Ефима Одинеки и прижился в Раздольном. Уже троих черноголовых внуков кузнецу настрогал…
Бирюков не торопил разговорчивого Егора Захаровича и сознательно не прерывал его даже в тех случаях, когда старик увлекался рассуждениями и, казалось бы, уходил далеко в сторону от существа вопроса. Чтобы наметить версию, требовалась обширная информация, из которой впоследствии предстояло выудить крупинки истины и фактов, ведущих к раскрытию преступления. В начальной стадии следствия Антон перво-наперво всегда старался узнать характер потерпевшего. Это давало возможность логически объяснить его поступки, завершившиеся, в данном случае, трагическим исходом. Для разгадки криминальной тайны надо было как можно скорее найти ответ на два первостепенных вопроса: с кем и из-за чего столь круто схлестнулся Владимир Гусянов?
Глава VI
К вечеру, когда опергруппа вернулась с лугов в Раздольное, село заметно оживилось. Во дворах беспричинно блеяли только что пригнанные с пастбища овцы, мычали перед доением коровы, громким хрюканьем настойчиво требовали кормления свиньи. Хозяйки, бренча ведрами, доставали из колодцев воду и грозными окриками вперемешку с незлобивым матом успокаивали нетерпеливую скотину.
А во дворе большого дома через усадьбу от фермерского хозяйства Богдана Куделькина бушевала в самом разгаре разухабистая гулянка. Под виртуозные переливы гармони и гулкий топот ног звонкоголосая плясунья залихватски сыпала частушку:
Ты пляши да ты пляши,
Ты пляши – ногами ладь!
Овечка топала – пропала,
И тебе не миновать!.. Об-ба-а!..
Частушечную эстафету подхватил басовитый мужской голос:
Меня маменька рожала –
Вся деревня задрожала.
Тятька бегает, орет:
«Какого черта Бог дает?!»
– Ефим Одинека шестидесятилетие справляет. Приглашал меня поиграть на тальянке, но я из опасения, что засижусь на зорьке, отбоярился, – сказал Егор Захарович и прислушался: – На хромке наяривает Андрей Удалой. Отчебучивает припевки сноха Ефимова, а мужчину не могу узнать по голосу. Наверно, из приезжих гостей.
Слава Голубев улыбнулся:
– Вот и верь после этого, что от непродуманной реформы крестьяне стали плохо жить.
– Мы никогда хорошо не жили, но гулять всегда гуляли на полную катушку, – тоже с улыбкой ответил старик. – Так что, никакие причуды реформаторов нам не страшны. Любые напасти перепляшем.
– Ты, дед Егор, в самое яблочко попал! – бодро проговорил Кеша Упадышев. – Нам – была бы водка, а реформы всякие для нас – трын-трава. – И весело подмигнул мрачному Замотаеву. – Не хмурься, Гриня. Щас мы с тобой зайдем к Одинеке. Проздравим Ефима Иваныча с юбилеем. Глядишь, и на душе полегчает, словно сам боженька по ней босиком пробежится.
– Пинком под зад тебя проздравить бы, чтоб ты, проглот, кубарем пробежался, – сердито протянул Замотаев, но взгляд его заметно повеселел.
– Не спешите в бой, друзья. Еще успеете напоздравляться, – сказал Бирюков и спросил Егора Захаровича: – В каком месте у таверны стояла вчерашним вечером серая автомашина?
Егор Захарович показал на асфальте темное пятно возле крыльца:
– Вон, кажись, из нее масло накапало.
Антон повернулся к Тимохиной:
– Лена, возьми пробу на химический анализ. Надо идентифицировать с тем маслом, что обнаружили на луговой дороге.
Видимо услышав разговор, из двери таверны выглянула синеглазая миловидная блондинка и, словно испугавшись, тотчас исчезла за дверью.
– Лиза! – окликнул старик.
Девушка появилась вновь:
– Что такое?..
– Вот, по нашему сигналу целый взвод милиции во главе с прокурором нагрянул.
На тревожном лице девушки мелькнуло недоумение:
– А я-то здесь с какого боку?.. Это же вы, дед Егор, панику насчет убийства подняли.
– Дак, ведь и вправду Володьку Гусянова застрелили.
– Кто?!
– Бог его знает. Убийца не оставил свой паспорт.
– Какой ужас! Ну, теперь начнется тарарам… – девушка, будто спохватившись, прикрыла ладонью накрашенные губки.
– У вас найдется что-нибудь перекусить для нашей бригады? – стараясь сменить тему, спросил Бирюков.
– Только «Сникерсы», кофе да фрукты: яблоки, апельсины, бананы.
– Бананы – пища обезьян, – улыбнулся Голубев. – Нам бы чего-то посущественней, наподобие шашлыков.
– Весь шашлычный запас Хачик с утра сегодня перетаскал к тестю на юбилей. Кузнец всю родню собрал, – девушка скосила взгляд в сторону усадьбы Одинеки. – Слышите, какой сабантуй там творится…
– Если часик-полтора обождете, такую утиную похлебку сготовлю – пальчики оближете, – предложил старик Ванин.
– Спасибо, – отказался Бирюков. – Перебьемся «Сникерсами» с кофе да покорившими Россию бананами.
– Смотрите, а то я мигом ужин сварганю.
– Не беспокойтесь, Егор Захарович. Нам не привыкать…
Отделанный под русскую старину просторный зал таверны покорял безупречной чистотой и своеобразным уютом. На двух широких, тоже в старинном стиле, деревянных столах, вытянувшихся параллельно друг другу, стояли вазы с фруктами и высокие фужеры на тонких ножках. В дальнем конце зала располагался бар, где можно было выпить и перекусить у стойки. Обширные полки бара были заставлены фасонистыми бутылками заморских вин, пирамидками баночного пива и прозрачными пластиковыми пузырями с напитками разных мастей. Одну из нижних полок занимали красочные блоки импортных сигарет, другую – низкорослые шеренги водочных четвертинок, на этикетках которых под фирменной надписью «Столичная» гордо красовался двуглавый орел. На стойке возвышались стационарная кофеварка и миксер для приготовления коктейлей.
– У вас, как в приличном ресторанчике, – рассматривая полки, сказал Бирюков.
Взявшаяся варить кофе Лиза смущенно улыбнулась:
– Стараемся.
– Жаль, что выпивки больше, чем закуски.
– Национальная черта. И при советской власти было так. Водки – хоть залейся, а закусить – чем придется.
– Много посетителей бывает?
– Когда как. Иногда густо, а в другой раз, как сегодня, почти пусто. Всего человек десять с трассы завернули, и тех толком покормить было нечем.
– А свои селяне не заходят?
– Свои лишь хлеб свежей выпечки покупают да водку.
– Хлебопекарню имеете?
– Пекарня у бывшего нашего хозяина, Богдана Куделькина. Мы только продаем.
– Почему сменился хозяин?
– Не знаю. Это его проблемы.
– Кто из хозяев лучше: старый или новый?
– Какая нам разница. Деньги платят и ладно.
– Много?
– Коммерческая тайна, – на левой щеке Лизы появилась и сразу исчезла кокетливая ямочка. – На жизнь хватает.
– Грабителей с большой дороги не боитесь?
Лиза мгновенно выхватила из-под стойки газовый пистолет:
– Руки вверх!
– Сдаюсь, – шутливо испугался Бирюков и захохотал. Просмеявшись, иронично сказал: – Очень грозное оружие для рэкетиров.
– Настоящие рэкетиры к нам не заглядывают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25