Козаченко напружинился:
- Кобылу Гришка на пасеке держал... Как без кнута с кобылой?..
- Не было у Репьева кнута, Николай Николаевич.
Козаченко хотел что-то сказать, но передумал. Чуть приоткрывшись, он тут
же замкнулся, как испуганная улитка. Проводив его, Бирюков снял форменный
пиджак - появляться в цыганском табора в милицейской форме не имело смысла.
Заглянувший в кабинет Слава Голубев спросил:
- Что толкует Козаченко?
- Ничего конкретного. У тебя какие успехи?
- Больницы обзвонил - никаких раненых за последние двое суток. Сейчас
начну по фельдшерским пунктам шерстить.
- Давай, шерсти. А я попробую встретиться с Розой.
Три серых цыганских палатки пузырились за домом прокуратуры, на опушке
соснового бора, рассеченного широкой лентой шоссейной дороги, уходящей из
райцентра на восток, У обочины шоссе, метрах в двадцати от палаток,
пустовал синенький летний павильон автобусной остановки. Бирюков подошел к
павильону и присел на скамью. Будто дожидаясь автобуса, стал
присматриваться к табору.
У крайней от дороги палатки старая цыганка в пестром наряде сама себе
гадала на картах. Чуть подальше от нее молодой чубатый цыган медленно
перебирал струны гитары. Рядом с ним худенькая цыганочка кормила грудью
ребенка. За палатками двое шустрый цыганят бросались друг в друга сосновыми
шишками. Старшему, видимо, надоело это. Он проводил завистливым взглядоц
промчавшегося по дороге мотоциклиста и вдруг направился к Бирюкову, Не
дойдя метра три, остановился. Почесал одна о другую пыльные босые ноги,
спросил:
- Куда едешь?
- Пока не еду - автобус жду, - ответил. Антон.
- Дай пятак - на пузе и на голове спляшу.
Бирюков подмигнул;
- Сам умею плясать.
- А дым из ушей пускать умеешь?
- Нет.
- Дай сигарету - покажу.
- Рано тебе курить, - Антон достал из кармана гривенник.- Держи без
пляски и курева,
- Обманываешь?
- Ну, почему обманываю?
- Бесплатно деньги отдаешь.
- Не хочешь так брать, расскажи что-нибудь или спой.
- Чего рассказать?
- Как тебя зовут, например.
- Ромкой зовут... А спеть чего?
- Цыганское, конечно.
Мальчонка живо схватил монету и, притопывая изо всей силы пятками,
зачастил;
А ручеечек-ручеек,
А брала воду на чаек,
А вода замутилася,
А с милым разлучилася-а-а-а..,
- Хорошая песня, - сказал Антон. - Кто тебя научил?
- Сеструха батькина, Розка.
- Пригласи ее сюда.
- Зачем?
- Чтобы она сама мне эту песню спела.
Ромка насупился:
- Нельзя.
- Почему?
- Батька в палатку ее засадил.
- За что?
- Рыжих цыганят хотела в таборе расплодить.
- Чего?..
- За медом к пасечнику повадилась, вот чего.
- А кто Розу кнутом исхлестал?
- Твое какое лело? - огрызнулся Ромка. - Давай еще деньги - сразу две
песни про любовь спою.
- Лучше расскажи, кто у тебя лошадь угнал.
- Я это знаю, да?
- Расскажи, что знаешь.
- Хитрый ты...
Ромка разжал кулак, будто хотел убедиться - на месте ли монета, и
внезапно со всех ног стриганул к палаткам. Бирюков пошел следом.
Вызвать из палатки Розу оказалось не так-то просто,. Старая цыганка,
раскладывающая карты, прикинулась, непонимакицей порусски, а чубатый
гитарист отрицательно покрутил головой. Пришлось показать служебное
удостоверение. Глядя в раскрытые корочки, цыган не столько читал, что там
написано, сколько сверял фотографию с оригиналом. Убедившись, кто перед
ним, ей, нехотя проговорил что-то на своем языке, сидящей рядом цыганке,
только что прекратившей кормить ребенка. Та поднялась и вместе, с ребенком
скрылась в одной из палаток.
Прошло не меньше десяти минут, пока появилась Роза. Бирюков узнал ее по
синякам на смуглом лице. В отличие от своих соплеменниц, одетых в
крикливо-пестрые наряды с длинными, юбками, Роза была в светленьком
современном платье, обнажающем до колен загоревшие стройные ноги,
исполосованные синяками. Густые смоляного цвета волосы были откинуты за
спину. На шее - бусы из разноцветных крохотных ракушек, в ушах -
клипсы-висюльки. Особенно Бирюкова заинтересовали Розины глаза. Большие, с
сизоватым отливом, они были переполнены ужасом.
Едва Бирюков заговорил о пасечнике, Роза прижала маленькие ладони к ушам:
- Не знаю! Ничего не знаю!
- Вы послушайте... - начал было успокаивать Антон.
- Не буду слушать! Ничего не буду слушать!
- Кто вас так напугал?
- Кровь! Кровь! Кровь! - истерично раз за разом выкрикнула Роза и убежала
к палатке.
Чубатый парень с силой ударил по струнам гитары.
- Что это с ней? - сумрачно спросил Бирюков.
Лицо цыгана нервно передернулось:
- Собака-пасечник до крови изувечил.
- За что?
- Спроси собаку!
Бирюков повернулся и зашагал к райотделу.
Слава Голубев к этому времени успел обзвонить все фельдшерские пункты,
расположенные вблизи Серебровки и в райцентре. Ни в одном из них
медицинскую помощь подозрительному раненому не оказывали.
Решив немедленно ехать в Серебровку, Антон надел форменный пиджак и
фуражку.
6. НА ОСНОВЕ ФАКТОВ
В разгар уборочной страды поймать попятную машину легче всего у районного
элеватора. Именно туда и "подбросил" Бирюкова шофер ровдовского "газика".
От ворот хлебоприемного пункта тянулся чуть не километровый хвост
груженых "Колхид", самосвалов, бортовых автомашин, армейских трехосок и
"Беларусей" с прицепными тележками. Бирюков показал вахтеру удостоверение,
прошел на территорию элеватора, тоже забитую машинами, и огляделся. У
весовой площадки, в кузове очередного ЗИЛа, пухленькая лаборантка в белом
халате, запуская длинный металлический зонд в золотистый ворох зерна, брала
пробы. Подойдя к ЗИЛу, Антон спросил:
- Девушка, с кем бы мне в Серебровку уехать?
Лаборантка, стрельнув подкрашенными глазами, оглядела с высоты
многочисленные машины и звонко крикнула:
- Тропынин!.. Иди-ка сюда, родненький!
- Поцеловать на прощанье хочешь? - послышалось издали.
Лаборантка, как пикой, погрозила блеснувшим на солнце зондом:
- Вот этим поцелую - долго помнить будешь.
- Ради этого не пойду.
- Иди, родненький, попутчик тебе есть.
- А не попутчица?..
- По-пут-чик!
- Я больше попутчиц уважаю, но на безрыбье, как говорится, и рак рыба,
- Болтун, человек тебя ждет.
- Скажи, чтобы пятерку готовил.
- Не дороговато ли?
- Овес, Верочка, ноне подорожал...
Из-за кузова ЗИЛа вышел веселый парень в нейлоновой куртке на
многочисленных замках-молниях. Увидев одетого по форме Бирюкова, он опешил:
- Здравия желаю, товарищ капитан!
- Здравствуй, земляк, - улыбнулся Антон. - Может, скидку с тарифа
сделаешь?
- Об чем речь! - Парень смутился, но не стал ронять марку перед
улыбающейся лаборанткой: - Членов профсоюза, участников войны и сотрудников
милиции вожу бесплатно... Вам куда?
- До Серебровки.
- С ветерком прокачу!
Промчавшись по окраине райцентра, парень вырулил на магистральную дорогу
и повел свой трехтонный самосвал так лихо, что за приспущенными стеклами
кабины и впрямь запел ветер. Разгоняясь на спусках, машина легко взбегала в
гору, и встречные грузовики пролетали мимо, как пули.
- Не залетишь на крутом повороте? - спросил Антон,
- По семь ездок в день на элеватор гоняю. Не только повороты, каждый
камешек на дороге изучил.
- Тебя как зовут?
- Торопуня... - парень смущенно поморщился. - То есть фамилия моя -
Тропынин. А по имени-отчеству я полный тезка академика-космонавта Королева.
- Сергей Павлович, значит?
- Угадали. А вы не родня нашему председателю?
- Сын его.
- То-то смотрю, вылитый портрет Игната Матвеича, с той лишь разницей, что
лет на тридцать моложе. - Тропынин, гуднув в знак приветствия встречной
машине, помолчал. - А что в Серебровку едете, а не в Березовку, к
родителям?
- Дела ведут, Сергей Павлович.
- По убийству пасечника, наверно?..
- По нему. Что в Серебровке об этом говорят?
- А чо говорить?.. Укокошили цыгане ни за грош, ни за копейку, - Тропынин
скосил глаза на Антона. - Слышал, в райцентре возле прокуратуры табор осел.
Наверно, прокурор за цыган взялся?
- Допустим, - ответил Антон.
- Козаченку жалко - дядька толковый. Да, собственно, и не он убил Гриню.
- Кто же?
- Левка или Роза.
- Какой Левка?
- Чубатый гитарист из табора.
- Почему так думаешь?
- Предполагаю на основе фактов...
Самосвал стремительно спускался к мостику через узкую, поросшую камышом
речку, названную из-за крутых спусков к ней Крутихой. Перед самым мостиком
Тропынин резко тормознул и, прижав машину к правой кромке дороги, заглушил
двигатель. Достал из-под сиденья резиновое шоферское ведро, склеенное из
куска старой камеры.
- Водички надо подлить...
Бегом спустился под мостик, зачерпнул воды и так же быстро вернулся.
Наливая воду в горловину дымящегося паром радиатора, заговорил:
- Вот. товарищ капитан, чтоб в рубашках двигателя ие образовывалась
накипь, воду на охлаждение беру только в Крутите. Речка вроде как все
другие, но вода в ней будто с антинакипивом...
Тропынин одной рукой ловко закрыл крышку на горловине, выплеснул на
дорогу остатки воды и, сунув заклеенный кусок камеры под сиденье, лихо
вскочил а кабину.
- Так какие, же у тебя, Сергей Павлович, факты по убийству Репьева? -
спросил Бирюков, когда самосвал угрожающе зарычал и, разгоняясь, рванулся
через мостик в гору.
- А на основе фактов, товарищ капитан, такое кино выходит...
Левка-гитарист без ума любит Розку, но, по каким-то цыганским обычаям, ему
на ней жениться нельзя. Обычай - обычаем, а цыганская кровь кипит... Гриня
Репьев, понятно, от скуки за цыганочкой ухаживал, но Левка всерьез это
принял. Лично мне говорит: "Зарежу собаку-пасечника, если к Розке
приставать не перестанет". Я, понятно, Гриню предупредил, но Гриня ж -
баламут. Зальет, бывало, глаза водкой и - все ему до фонаря. Вот
добаламутился...
- Когда убили пасечника. Левка с другими цыганами в мастерской работал, -
сказал Антон.
- Не было его там.
- Кузнец Половников говорит, что утром все цыгане вышли на работу.
- Может быть, в восемь утра и все, но полчаса девятого Левки в мастерской
не было. В это время я туда подъехал фару подлатать. Козаченко за час ее
выправил, и мы с Андрюхой Барабановым укатили. Левки все еще там не было.
- По пути его не видел?
- Нет. Я сразу рванул к комбайнам на Поповщину. Так по старинке у нас
зовется пшеничное поле, которое правее пасеки.
- Знаю это поле.
- Ну, значит, загрузился я от комбайнов и по старому тракту газанул к
шоссейке. Поравнялся с пасекой - сигналю... - Тропынин внезапно осекся. -
Стоп, машина, задний ход... Пропустил одни факт. Когда ехал к комбайнам, у
пасеки высадил Андрюху Барабанова. Меду тот хотел прихватить для
родственников - в райцентре живут. Договорились, что Андрюха будет ждать
меня против пасеки на старом тракте. Подъезжаю - нет его. Посигналил -
глухо. Тормознул, еще посигналил - ничего. Значит, думаю, махнул Андрей на
шоссейку пешим ходом и на другой попутке укатил...
- В какое время ты сигналил у пасеки? - спросил Антон.
- Ровно в одиннадцать, - посмотрев на часы, ответил Тропынин. - Андрей
завтра прикатит из Новосибирска на новой "Ладе". Бы его порасспрашивайте
толком. Может, он потому и не дождался меня, что на пасеке ЧП случилось.
- Барабанов в Новосибирск за машиной уехал?
- Ну! Машины-то оформляют на оптовой базе облпотребсотова, которая в
Клещихе находится.
- Почему он через райцентр поехал? Проще было сесть на электричку в
Таежном.
- Пятьсот рублей у Андрея не хватало на "Ладу", хотел в райцентре
перехватить у родственников.
Бирюков вспомнил, как следователь Лимакин рассказывал об автомобильном
следе, пригладившем след телега. Спросил.
- Цыганскую подводу, Сергей Павлович, не видел, когда ехал
по старому тракту?
- Подводу - нет, а самих цыган видел, когда порожняком возвращался с
элеватора. На шоссейке они "голосовали". Это уже в половине первого было.
- Левка и Роза были среди цыган?
- Не разглядел. - Тропынин резко остановил самосвал и показал на жнивье
влево. - Вот, как раз на этом месте весь табор гуртовался.
Бирюков вылез из кабины и перешел через дорогу. Судя по затоптанной
стерне, на ней не раньше, как вчера, топтались десятка два человек. По
разбросанным консервным банкам можно былр догадаться, что люди здесь даже
обедали. Пыль от беспрестанно проносящихся по дороге машин успела прикрыть
жнивье, поэтому искать что-то характерное было бесполезно.
Антон знал это место еще с детской поры, когда в нынешнем жнивье в летнюю
пору густо кудрявился фиолетовый клевер. До серебровской пасеки отсюда было
километра два, а до железнодорожного разъезда Таежный, где нашлась
цыганская лошадь, - около пяти. Через дорогу от жнивья до самой Серебровин
тянулись густые березовые колки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19