Заглянул в нее.
В избушке у единственного оконца стоял самодельный стол с перекрещенными
ножками. На нем - крупно нарезанные ломти хлеба, черный от копоти
эмалированный чайник, две деревянные ложки, захватанный пальцами граненый
стакан и чуть сплющенная алюминиевая кружка. За столом, в углу. Слава
увидел узкую кровать с перевернутой постелью. Возле нее - опрокинутая
табуретка и новые женские босоножки небольшого размера. В правом углу,
срязу у двери, была сложена из кирпича примитивная низкая печь, на которой
стояла прикрытая крышкой кастрюля. От печки вдоль стены выстроился ряд
пустых бутылок.
Прокурор тоже заглянул в избушку. Спросил у Голубева:
- На месте табора, Вячеслав Дмитриевич, нет характерных деталей?
- Кто-то на телеге торопился в сторону райцентра, Семен Трофимович, -
ответил Голубев. - Надо следователю с криминалистом основательно там
поработать.
- Здесь управимся, перейдем туда.
- У цыган лошадь была?
- Бригадир говорит, была старенькая пегая монголка.
- Любопытно, куда обувь пасечника делась? Почему он босиком и никакой
мужской обуви не видно?
- Вчера утром, говорят, ходил в новых кирзовых сапогах. Приезжал в
Серебровку за колесом для пасечной телеги. Получил его на складе, а куда
дел - тоже не известно. Телега стоит на старых колесах. Бригадир
предполагает, что цыганам продал. У их телеги одно колесо совсем негодное
было.
- Вполне такое возможно, за родником обломки старого колеса валяются. Что
понятые о пасечнике говорят?
- В один голос с бригадиром заявляют: выпивал Репьев лишнего, но дело
свое исполнял старательно.
- Он из местных жителей?
- Нет, приезжий.
- Это чьи?-показывая на женские босоножки, спросил Слава.
- Говорят, одной цыганочки из табора. Розой ее зовут, - прокурор достал
из кармана пачку "Беломорканала", закурил. - Видимо, приласкал пасечник эту
Розу, а у цыган на сей счет обычай суровый. Кстати, участковый такую версию
выдвигает.
- Михаил Федорович! - позвал Голубев, и Кротов тотчас подошел. - У цыган
было ружье?
- По моим сведениям огнестрельного оружия в таборе не имелось.
Голубев сдвинул фуражку на затылок:
- Что за табор, Михаил Федорович?..
- Собственно, две цыганских семьи, возглавляемых Козаченко Николаем
Николаевичем, который имеет паспорт с временной пропиской в городе
Первоуральске Свердловской области.
- Как вели себя цыгане?
- В первые дни цыганки бойко стали продавать местным женщинам губную
помаду, краски для глаз да бровей, заграничные духи. Цену значительно
завышали. Я побеседовал с Козаченко - спекуляция прекратилась. Одновременно
состоялся разговор на предмет незаконного хранения не только
огнестрельного, но и холодного оружия. Козаченко заверил, что такового в
таборе не имеется. Оснований для досмотра вещей, сами понимаете, никаких не
имелось. Пришлось поверить на слово.
Заговорил прокурор:
- Может, зря, Михаил Федорович, мы цыган подозреваем? Гильзу-то нашли от
старой берданки. У кого из местных жителей есть такое ружье?
- Ружья системы Бердан, товарищ Белоносов, местными охотниками давно не
употребляются. Теперь в моде высококлассиые двуствольные бескурковки.
Подошли бригадир и следователь Лимакин.
- Извините, Семен Трофимович, - обращаясь к прокурору, сказал
следователь, - надо бы избушку внутри осмотреть...
- Осматривайте, - ответил прокурор. - После этого тщательна поработайте с
криминалистом на месте стоянки табора. Замерьте ширину тележной колеи,
снимите отпечатки копыт лошади...
- Надо, Петя, попытаться зафиксировать рисунок протектора автомашины,
которая после телеги по тракту проехала, - подсказал Голубев.
- Попробуем, - вздохнул следователь.
Прокурор повернулся к бригадиру:
- Сколько цыгане у вас заработали?
- За последнюю неделю около двухсот рублей вышло. Наряды у меня в столе
лежат, можно подсчитать точно.
- О Розе какого мнения?
Бригадир махнул рукой:
- Смазливая цыганочка. Поет, пляшет, гадает, ребятам подмигивает. Вот
Гриня за ней и приударил.
- Сколько же лет Репьеву было?
- Тридцать с небольшим... Мертвый он значительно старше выглядит.
- Холостяк?
- Да.
- Увлекался женщинами?
- Не сказал бы. Впервые на него какая-то дурь с этой цыганочкой нашла.
Предупреждали ведь и я, и Кротов: "Не шути, Гриня, с огнем". Нет, не внял
разуму. Видимо, судьба...
Помолчали. Прокурор опять спросил:
- Слушай, Гвоздарев, а из местных никто с Репьевым не мог счеты свести?
Бригадир отрицательно крутнул головой:
- Нет, за местных жителей я ручаюсь. Гриня, конечно, не ангелом был, и
прозвище "Баламут" к нему не случайно прилипло. Иной раз, как выпьет,
зубатился с людьми. Но из наших селян ни один человек на убийство не
решится.
- А иэ гостей?..
- Гости в Серебровку обычно по субботам да воскресеньям наплывают, а
сегодня - средина недели.
Прокурор повернулся к Голубеву:
- Будем отрабатывать версию с цыганами. Мы сейчас закончим здесь осмотр,
прочешем прилегающую к пасеке местность и уедем, чтобы в райцентре
допросить цыган. Тебе же, Вячеслав Дмитриевич, придется на денек остаться в
Серебровке и по поручению следователя потолковать с народом.
3. ЦЫГАНСКАЯ ЛОШАДЬ
Серебровка была обычной сибирской деревней с двумя рядами добротных
бревенчатых домов, выстроенных вдоль одной ровной, как линейка, улицы. От
других сел, будГо оправдывая свое название, она отличалась, пожалуй, лишь
особой ухоженностью. Крыши домов белели аккуратно пригнанным шифером, окна
- в узорных, ярко выкрашенных наличниках. Огороженные палисадники густо
заросли цветниками и малинником, а по сторонам от проезжей- дороги вдоль
всей улицы зеленела - такая редкая в современных селах - придорожная
мурава.
Смерть пасечника вызвала у серебровцев неподдельное удивление. Все, с кем
пришлось беседовать Славе Голубеву, будто сговорившись, заявляли, что
врагов у Репьева в селе нет. Не без того, конечно, кое с кем из селян Гриня
скандалил, но ни рукоприкладства, ни угроз никогда не было, и ему, само
собой, никто мстить не собирался.
В Серебровке Репьев появился пять лет назад, освободившись из
исправительно-трудовой колонии. Где он отбывал наказание н за что,
серебровцы не знали. В колхозе начал работать шофером, водительское
удостоверение у него было, - затем пробовал трактористом, комбайнером,
куда-то уезжал из Серебровки, но быстро вернулся и упросил бригадира
Гвоздарева направить его на курсы пчеловодов. Проучившись зиму в
Новосибирске, прошлой весной принял колхозную пасеку. С той поры поселился
в пасечной избушке. В деревню наведывался лишь за продуктами да по делу.
Подвыпив, любил разыгрывать стариков и "качать права" начальству. Трезвый
был замкнутый, нелюдимый и как будто стеснялся своих пьяных выходок.
Несмотря на "художества", пчелиное хозяйство Репьев вел добросовестно и
колхозный мед не разбазаривал, хотя на пасеку частенько подкатывались
горожане. Своим же колхозникам, по распоряжению бригадира и председателя,
меду не жалел. Об отношениях Репьева с цыганами никто из серебровцев ничего
толком не знал, за исключением того, что Гриня "крутил любовь" с Розой.
Поздно вечером, допросив по поручению следователя около десятка сельчан,
Голубев пришел в бригадную контору. В просторном коридоре с расставленными
у стен стульями пожилая техничка мыла пол, а из кабинета бригадира сквозь
неплотно прикрытую дверь слышалось пощелкивание конторских счетов.
Гвоздарев, кивком указав на стул, подбил костяшками итог, записал
полученную цифру и сказал Голубеву:
- Двести сорок один рубль тридцать четыре копейки надо было получить
цыганом за прошедшую неделю.
- Такие деньги шутя не оставляют... - проговорил Слава. - Витольд
Михалыч, а можно сейчас пригласить сюда кого-нибудь, кто сегодня утром
начинал работу с цыганами?
- Пригласим... - бригадир посмотрел на приоткрытую дверь. - Матрена
Марковна!
В кабинет заглянула техничка:
- Чо такое?..
- Сходи до Федора Степановича Половникова. Скажи, бригадир, мол, срочно в
контору зовет.
- Прямо щас бежать?
- Прямо сейчас.
Когда техничка скрылась за дверью, Гвоздарев повернулся к Голубеву;
- Половников - кузнец наш. В прошлом году на пенсию вышел, а работу не
бросает. По моей просьбе он как бы шефствовал над цыганами.
- Что они хоть собою представляли, эти цыгане?
- Всего их десятка два, наверное, было. Мужчины в возрасте от тридцати до
сорока. Один, правда, молодой парень, лет двадцати-двадцати двух. Красивый,
на гитаре, что тебе настоящий артист, играет. Старуха годов под семьдесят
да два пацаненка кудрявых. Старшему Ромке лет около десяти, а другой года
на три помладше. Ну, да вот Роза еще...
- Сам Козаченко как?
- Деловой мужик. Слесарь первейший и порядок в таборе держит - будь
здоров! Я как-то смехом предлагал ему стать моим заместителем по
дисциплинарной части. Отпетых разгильдяев у меня в бригаде, конечно, нет,
но, что греха таить, дисциплинка иной раз прихрамывает. Как ни крути ни
верти, а в сельском хозяйстве трудновато наладить работу по
производственному принципу. У нас ведь, как страда начинается, - перекурить
некогда...
Только-только Голубев и бригадир разговорились о житейских делах, в
кабинет вошел кряжистый мужчина с морщинистым лбом и густой проседью в
медно-рыжих, подстриженных "под горшок" волосах. Взглянув на Голубева,
одетого в милицейскую форму, он смял в руках снятый с головы кожаный
картуз, невнятно буркнул "Добрывечер" и, словно изваяние, застыл у порога.
- Проходи, Федор Степанович, садись, - пригласил бригадир.
- Разговор к тебе есть.
- Дак, я ж ничего не знаю, - с акцентом сказал кузнец, примащиваясь на
стул у самой двери.
- Откуда тебе известно, о чем разговор пойдет?
Бронзовое лицо кузнеца покраснело. Он словно растерялся и виновато
кашлянул:
- Дак, по селу брехня покатилась, вроде цыгане на пасеке убийство
совершили...
- И ты о цыганах ничего нам сказать не можешь?
- А чого я про них плохого скажу?..
- Нам не только плохое нужно.
- Ну, а так... цыгане есть цыгане.
- Как они сегодня с работы ушли? - спросил Голубев.
Кузнец пожал плечами:
- Дак, кто ведает, как...
Бригадир нахмурился:
- Ты не был, что ли, с утра на работе?
- Был.
- Ну, так в чем же дело, Федор Степанович? Почему откровенно не говоришь?
- Я ж ничего особого не знаю.
- Тебя про особое и не спрашивают. Вопрос простой и ясный; как цыгане
сегодня ушли с работы?
Кузнец помолчал, откашлялся, словно у него першило в горле, и медленно
заговорил;
- К восьми утра все десятеро под главенствованием самого Миколая
Миколаича Козаченки явились в мастерскую. Не успели перекурить, Торопуня на
своем самосвале подкатил. Правую фару, видать, по лихости умудрился
выхлестать...
- Это шофер наш, Тропынин фамилия, а прозвище за торопливость получил, -
объяснил Голубеву бригадир.
Кузнец, будто соглашаясь, кивнул:
- С Торопуниной фарой занялся сам Козаченко. Быстро управился, и цыгане
всем гамузом стали домкратить списанный комбайн, на котором в прошлом годе
Андрюха Барабанов работал. Хотели годные колеса с комбайна снять... Часов в
десять прибег Козаченкин Ромка и во весь голос: "Батька! Кобылу угнали!"
Козаченко мигом сгребся и - к табору. Совсем недолго прошло, опять Ромка
прибег. Прогорготал с цыганами по-своему: "гыргыр-гыр", - и вся компания
чуть не галопом подалась из мастерской. Больше я не видал их...
- Что там у них стряслось?
- Дак, если б Ромка по-русски говорил... Вот, когда первый раз про кобылу
закричал, это я понял.
- В какое время Ромка первый раз прибежал?
- Глядя по солнцу, часов в десять, может, чуток позднее. Надо Торопуню
спросить - тот всегда при часах.
- Это при Тропынине произошло?
- Нет, наверно, час спустя после того, как Торопуня с Андрюхой
Барабановым от мастерской отъехали.
Бригадир опять пояснил Голубеву:
- Барабанов - наш механизатор. Поехал покупать себе "Ладу". Вчера утром
из райпотребсоюза звонили, что очередь его подошла. - И спросил кузнеца: -
Значит, Андрей с Торопуней в райцентр уехал?
- Ну, - подтвердил кузнец.
Голубев перехватил его настороженный взгляд:
- Цыгане не упоминали в разговоре пасечника Репьева?
- Этот раз нет.
- А раньше?
- Вчерашним утром пасечник в мастерскую заходил.
- Зачем?
- Чего-то с Козаченкой толковал.
- Что именно?
- Навроде про тележное колесо разговор вели. Не знаю, на чем
столковались.
- Репьев предлагал колесо цыганам?
- Так навроде.
- А цыганочку Розу знаете?
- Знаю.
- Она не родня Козаченко?
- Сестра. Миколай Михолаевич в строгости ее содержит, а Роза подолом так
и крутит.
Кузнец заметно успокоился, однако лицо его по-прежнему каталось
напряженным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
В избушке у единственного оконца стоял самодельный стол с перекрещенными
ножками. На нем - крупно нарезанные ломти хлеба, черный от копоти
эмалированный чайник, две деревянные ложки, захватанный пальцами граненый
стакан и чуть сплющенная алюминиевая кружка. За столом, в углу. Слава
увидел узкую кровать с перевернутой постелью. Возле нее - опрокинутая
табуретка и новые женские босоножки небольшого размера. В правом углу,
срязу у двери, была сложена из кирпича примитивная низкая печь, на которой
стояла прикрытая крышкой кастрюля. От печки вдоль стены выстроился ряд
пустых бутылок.
Прокурор тоже заглянул в избушку. Спросил у Голубева:
- На месте табора, Вячеслав Дмитриевич, нет характерных деталей?
- Кто-то на телеге торопился в сторону райцентра, Семен Трофимович, -
ответил Голубев. - Надо следователю с криминалистом основательно там
поработать.
- Здесь управимся, перейдем туда.
- У цыган лошадь была?
- Бригадир говорит, была старенькая пегая монголка.
- Любопытно, куда обувь пасечника делась? Почему он босиком и никакой
мужской обуви не видно?
- Вчера утром, говорят, ходил в новых кирзовых сапогах. Приезжал в
Серебровку за колесом для пасечной телеги. Получил его на складе, а куда
дел - тоже не известно. Телега стоит на старых колесах. Бригадир
предполагает, что цыганам продал. У их телеги одно колесо совсем негодное
было.
- Вполне такое возможно, за родником обломки старого колеса валяются. Что
понятые о пасечнике говорят?
- В один голос с бригадиром заявляют: выпивал Репьев лишнего, но дело
свое исполнял старательно.
- Он из местных жителей?
- Нет, приезжий.
- Это чьи?-показывая на женские босоножки, спросил Слава.
- Говорят, одной цыганочки из табора. Розой ее зовут, - прокурор достал
из кармана пачку "Беломорканала", закурил. - Видимо, приласкал пасечник эту
Розу, а у цыган на сей счет обычай суровый. Кстати, участковый такую версию
выдвигает.
- Михаил Федорович! - позвал Голубев, и Кротов тотчас подошел. - У цыган
было ружье?
- По моим сведениям огнестрельного оружия в таборе не имелось.
Голубев сдвинул фуражку на затылок:
- Что за табор, Михаил Федорович?..
- Собственно, две цыганских семьи, возглавляемых Козаченко Николаем
Николаевичем, который имеет паспорт с временной пропиской в городе
Первоуральске Свердловской области.
- Как вели себя цыгане?
- В первые дни цыганки бойко стали продавать местным женщинам губную
помаду, краски для глаз да бровей, заграничные духи. Цену значительно
завышали. Я побеседовал с Козаченко - спекуляция прекратилась. Одновременно
состоялся разговор на предмет незаконного хранения не только
огнестрельного, но и холодного оружия. Козаченко заверил, что такового в
таборе не имеется. Оснований для досмотра вещей, сами понимаете, никаких не
имелось. Пришлось поверить на слово.
Заговорил прокурор:
- Может, зря, Михаил Федорович, мы цыган подозреваем? Гильзу-то нашли от
старой берданки. У кого из местных жителей есть такое ружье?
- Ружья системы Бердан, товарищ Белоносов, местными охотниками давно не
употребляются. Теперь в моде высококлассиые двуствольные бескурковки.
Подошли бригадир и следователь Лимакин.
- Извините, Семен Трофимович, - обращаясь к прокурору, сказал
следователь, - надо бы избушку внутри осмотреть...
- Осматривайте, - ответил прокурор. - После этого тщательна поработайте с
криминалистом на месте стоянки табора. Замерьте ширину тележной колеи,
снимите отпечатки копыт лошади...
- Надо, Петя, попытаться зафиксировать рисунок протектора автомашины,
которая после телеги по тракту проехала, - подсказал Голубев.
- Попробуем, - вздохнул следователь.
Прокурор повернулся к бригадиру:
- Сколько цыгане у вас заработали?
- За последнюю неделю около двухсот рублей вышло. Наряды у меня в столе
лежат, можно подсчитать точно.
- О Розе какого мнения?
Бригадир махнул рукой:
- Смазливая цыганочка. Поет, пляшет, гадает, ребятам подмигивает. Вот
Гриня за ней и приударил.
- Сколько же лет Репьеву было?
- Тридцать с небольшим... Мертвый он значительно старше выглядит.
- Холостяк?
- Да.
- Увлекался женщинами?
- Не сказал бы. Впервые на него какая-то дурь с этой цыганочкой нашла.
Предупреждали ведь и я, и Кротов: "Не шути, Гриня, с огнем". Нет, не внял
разуму. Видимо, судьба...
Помолчали. Прокурор опять спросил:
- Слушай, Гвоздарев, а из местных никто с Репьевым не мог счеты свести?
Бригадир отрицательно крутнул головой:
- Нет, за местных жителей я ручаюсь. Гриня, конечно, не ангелом был, и
прозвище "Баламут" к нему не случайно прилипло. Иной раз, как выпьет,
зубатился с людьми. Но из наших селян ни один человек на убийство не
решится.
- А иэ гостей?..
- Гости в Серебровку обычно по субботам да воскресеньям наплывают, а
сегодня - средина недели.
Прокурор повернулся к Голубеву:
- Будем отрабатывать версию с цыганами. Мы сейчас закончим здесь осмотр,
прочешем прилегающую к пасеке местность и уедем, чтобы в райцентре
допросить цыган. Тебе же, Вячеслав Дмитриевич, придется на денек остаться в
Серебровке и по поручению следователя потолковать с народом.
3. ЦЫГАНСКАЯ ЛОШАДЬ
Серебровка была обычной сибирской деревней с двумя рядами добротных
бревенчатых домов, выстроенных вдоль одной ровной, как линейка, улицы. От
других сел, будГо оправдывая свое название, она отличалась, пожалуй, лишь
особой ухоженностью. Крыши домов белели аккуратно пригнанным шифером, окна
- в узорных, ярко выкрашенных наличниках. Огороженные палисадники густо
заросли цветниками и малинником, а по сторонам от проезжей- дороги вдоль
всей улицы зеленела - такая редкая в современных селах - придорожная
мурава.
Смерть пасечника вызвала у серебровцев неподдельное удивление. Все, с кем
пришлось беседовать Славе Голубеву, будто сговорившись, заявляли, что
врагов у Репьева в селе нет. Не без того, конечно, кое с кем из селян Гриня
скандалил, но ни рукоприкладства, ни угроз никогда не было, и ему, само
собой, никто мстить не собирался.
В Серебровке Репьев появился пять лет назад, освободившись из
исправительно-трудовой колонии. Где он отбывал наказание н за что,
серебровцы не знали. В колхозе начал работать шофером, водительское
удостоверение у него было, - затем пробовал трактористом, комбайнером,
куда-то уезжал из Серебровки, но быстро вернулся и упросил бригадира
Гвоздарева направить его на курсы пчеловодов. Проучившись зиму в
Новосибирске, прошлой весной принял колхозную пасеку. С той поры поселился
в пасечной избушке. В деревню наведывался лишь за продуктами да по делу.
Подвыпив, любил разыгрывать стариков и "качать права" начальству. Трезвый
был замкнутый, нелюдимый и как будто стеснялся своих пьяных выходок.
Несмотря на "художества", пчелиное хозяйство Репьев вел добросовестно и
колхозный мед не разбазаривал, хотя на пасеку частенько подкатывались
горожане. Своим же колхозникам, по распоряжению бригадира и председателя,
меду не жалел. Об отношениях Репьева с цыганами никто из серебровцев ничего
толком не знал, за исключением того, что Гриня "крутил любовь" с Розой.
Поздно вечером, допросив по поручению следователя около десятка сельчан,
Голубев пришел в бригадную контору. В просторном коридоре с расставленными
у стен стульями пожилая техничка мыла пол, а из кабинета бригадира сквозь
неплотно прикрытую дверь слышалось пощелкивание конторских счетов.
Гвоздарев, кивком указав на стул, подбил костяшками итог, записал
полученную цифру и сказал Голубеву:
- Двести сорок один рубль тридцать четыре копейки надо было получить
цыганом за прошедшую неделю.
- Такие деньги шутя не оставляют... - проговорил Слава. - Витольд
Михалыч, а можно сейчас пригласить сюда кого-нибудь, кто сегодня утром
начинал работу с цыганами?
- Пригласим... - бригадир посмотрел на приоткрытую дверь. - Матрена
Марковна!
В кабинет заглянула техничка:
- Чо такое?..
- Сходи до Федора Степановича Половникова. Скажи, бригадир, мол, срочно в
контору зовет.
- Прямо щас бежать?
- Прямо сейчас.
Когда техничка скрылась за дверью, Гвоздарев повернулся к Голубеву;
- Половников - кузнец наш. В прошлом году на пенсию вышел, а работу не
бросает. По моей просьбе он как бы шефствовал над цыганами.
- Что они хоть собою представляли, эти цыгане?
- Всего их десятка два, наверное, было. Мужчины в возрасте от тридцати до
сорока. Один, правда, молодой парень, лет двадцати-двадцати двух. Красивый,
на гитаре, что тебе настоящий артист, играет. Старуха годов под семьдесят
да два пацаненка кудрявых. Старшему Ромке лет около десяти, а другой года
на три помладше. Ну, да вот Роза еще...
- Сам Козаченко как?
- Деловой мужик. Слесарь первейший и порядок в таборе держит - будь
здоров! Я как-то смехом предлагал ему стать моим заместителем по
дисциплинарной части. Отпетых разгильдяев у меня в бригаде, конечно, нет,
но, что греха таить, дисциплинка иной раз прихрамывает. Как ни крути ни
верти, а в сельском хозяйстве трудновато наладить работу по
производственному принципу. У нас ведь, как страда начинается, - перекурить
некогда...
Только-только Голубев и бригадир разговорились о житейских делах, в
кабинет вошел кряжистый мужчина с морщинистым лбом и густой проседью в
медно-рыжих, подстриженных "под горшок" волосах. Взглянув на Голубева,
одетого в милицейскую форму, он смял в руках снятый с головы кожаный
картуз, невнятно буркнул "Добрывечер" и, словно изваяние, застыл у порога.
- Проходи, Федор Степанович, садись, - пригласил бригадир.
- Разговор к тебе есть.
- Дак, я ж ничего не знаю, - с акцентом сказал кузнец, примащиваясь на
стул у самой двери.
- Откуда тебе известно, о чем разговор пойдет?
Бронзовое лицо кузнеца покраснело. Он словно растерялся и виновато
кашлянул:
- Дак, по селу брехня покатилась, вроде цыгане на пасеке убийство
совершили...
- И ты о цыганах ничего нам сказать не можешь?
- А чого я про них плохого скажу?..
- Нам не только плохое нужно.
- Ну, а так... цыгане есть цыгане.
- Как они сегодня с работы ушли? - спросил Голубев.
Кузнец пожал плечами:
- Дак, кто ведает, как...
Бригадир нахмурился:
- Ты не был, что ли, с утра на работе?
- Был.
- Ну, так в чем же дело, Федор Степанович? Почему откровенно не говоришь?
- Я ж ничего особого не знаю.
- Тебя про особое и не спрашивают. Вопрос простой и ясный; как цыгане
сегодня ушли с работы?
Кузнец помолчал, откашлялся, словно у него першило в горле, и медленно
заговорил;
- К восьми утра все десятеро под главенствованием самого Миколая
Миколаича Козаченки явились в мастерскую. Не успели перекурить, Торопуня на
своем самосвале подкатил. Правую фару, видать, по лихости умудрился
выхлестать...
- Это шофер наш, Тропынин фамилия, а прозвище за торопливость получил, -
объяснил Голубеву бригадир.
Кузнец, будто соглашаясь, кивнул:
- С Торопуниной фарой занялся сам Козаченко. Быстро управился, и цыгане
всем гамузом стали домкратить списанный комбайн, на котором в прошлом годе
Андрюха Барабанов работал. Хотели годные колеса с комбайна снять... Часов в
десять прибег Козаченкин Ромка и во весь голос: "Батька! Кобылу угнали!"
Козаченко мигом сгребся и - к табору. Совсем недолго прошло, опять Ромка
прибег. Прогорготал с цыганами по-своему: "гыргыр-гыр", - и вся компания
чуть не галопом подалась из мастерской. Больше я не видал их...
- Что там у них стряслось?
- Дак, если б Ромка по-русски говорил... Вот, когда первый раз про кобылу
закричал, это я понял.
- В какое время Ромка первый раз прибежал?
- Глядя по солнцу, часов в десять, может, чуток позднее. Надо Торопуню
спросить - тот всегда при часах.
- Это при Тропынине произошло?
- Нет, наверно, час спустя после того, как Торопуня с Андрюхой
Барабановым от мастерской отъехали.
Бригадир опять пояснил Голубеву:
- Барабанов - наш механизатор. Поехал покупать себе "Ладу". Вчера утром
из райпотребсоюза звонили, что очередь его подошла. - И спросил кузнеца: -
Значит, Андрей с Торопуней в райцентр уехал?
- Ну, - подтвердил кузнец.
Голубев перехватил его настороженный взгляд:
- Цыгане не упоминали в разговоре пасечника Репьева?
- Этот раз нет.
- А раньше?
- Вчерашним утром пасечник в мастерскую заходил.
- Зачем?
- Чего-то с Козаченкой толковал.
- Что именно?
- Навроде про тележное колесо разговор вели. Не знаю, на чем
столковались.
- Репьев предлагал колесо цыганам?
- Так навроде.
- А цыганочку Розу знаете?
- Знаю.
- Она не родня Козаченко?
- Сестра. Миколай Михолаевич в строгости ее содержит, а Роза подолом так
и крутит.
Кузнец заметно успокоился, однако лицо его по-прежнему каталось
напряженным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19