Глава 29
Хайнеман беспокойно заерзал в пилотском кресле АВВП, прислушиваясь к переговорам на русском, английском и немецком языках. Ретрансляторы в скважинах автоматически передавали радиосигналы повсюду. Почему их не отключили? Возможно, что и отключили – возможно, это русские ретрансляторы.
Он увел трубоход как можно дальше от любой мыслимой опасности и сейчас находился в тысяче километров по коридору, в неизменном положении относительно сингулярности, чувствуя свою бесполезность. Он запрограммировал процессоры связи на прослушивание всех диапазонов и прием всех сообщений, включая одновременные – в дальнейшем можно было воспроизвести их по отдельности. Через скважину поступала даже некоторая видеоинформация.
Хайнеман успел увидеть пламя пожара, опустошающего Землю, прежде чем сигнал пропал.
Совершенно случайно он обернулся и заметил скользящий белый отблеск. Что-то плавно проплыло над его головой в противоположную сторону. Что бы это ни было, оно, казалось, двигалось по спирали вокруг плазменной трубки, оставаясь внутри слоя плазмы и отбрасывая хорошо различимую тень на фоне общего сияния.
Внутри Камня не было других летательных аппаратов – по крайней мере, он не слышал ни об одном. Сомнительно, что у русских есть нечто достаточно совершенное для того, чтобы следовать столь сложным курсом.
Что же это, в таком случае?
Буджум. Прямо посреди всей этой заварушки Хайнеман увидел своего первого буджума. «Вот так всегда и бывает…» Он включил системы слежения.
На какое-то мгновение на экранах появилось четкое изображение и даже компьютерное увеличение общих очертаний летательного аппарата. Он был гладким и напоминал затупленную стрелу. Удалось записать около пяти секунд информации, прежде чем система слежения внезапно потеряла цель.
Патриция ощущала внутри себя ледяной холод. Она смотрела сквозь прозрачную стенку машины Ольми на проносящийся мимо рыжевато-коричневый и бледно-серый пейзаж. В ней боролись две личности. Одна, значительно более сильная, подавляла любой порыв или реакцию. Вторая была знакомой, любопытной, даже слегка веселой Патрицией. Если бы она заговорила, победила бы вторая Патриция – далекая, наблюдающая как бы со стороны, пытающаяся разобраться в происходящем. Но первая личность полностью овладела ею, и она молчала. Она даже не поворачивала головы – просто смотрела на стены коридора, которые, вращаясь, проносились мимо.
– Вы хотите есть или пить? – спросил Ольми. Она не ответила. – Вы устали, хотите поспать?
Молчание.
– У нас есть немного свободного времени. Несколько дней. До Аксиса миллион километров Пути – коридора. Пожалуйста, скажите, если вам будет что-либо нужно…
Он посмотрел на франта, но получил в ответ лишь поворот одного глаза, означавший, что компаньон ничего не может предложить.
Патриция чувствовала, как все разваливается на части; все ее непомерные тщеславие и надежда не могли сдержать этот неизбежный распад. Ее плечи затряслись. Она глянула на Ольми и быстро отвернулась. В глазах ее, казалось, все расплылось; когда она тряхнула головой, из глаз закапали слезы, плавая в воздухе. Она медленно подняла руки и поднесла их к лицу; слезы растеклись по пальцам и ладоням.
«Все уходит, все…»
Стало тяжело дышать.
– Пожалуйста, – прошептала она.
«Они мертвы. Их больше нет. Ты не спасла их».
– Пожалуйста.
– Мисс Васкес…
Ольми протянул руку, но убрал ее, когда она резко отодвинулась.
– Ах, Боже мой!
Ее тело содрогнулось, и она разрыдалась. Что-то разрывалось в груди, перед глазами стояла темнота, в которой плыли неровные красные пятна. Она обхватила плечи руками и раскачивалась назад и вперед на своей койке, согнув спину, сжав зубы и прикусив губу.
Позвоночник отказывался ей подчиняться, колени судорожно прижались к груди.
«Что это, припадок?
Это горе.
Это потеря. Это тяжкая истина. Это не самообман».
Ольми не пытался ее успокоить. Он смотрел на женщину, оплакивавшую мир, потерянный – для его народа – тринадцать веков назад. Древняя женщина, древняя агония.
Патриция Луиза Васкес оплакивала погибшие миллиарды и неизвестную ему жизнь.
– Она как открытая рана, – заметил франт, передвигаясь вперед и садясь возле Ольми. – Я бы хотел помочь, но не могу.
– Никто не может помочь, – сказал Ольми.
Несмотря на тринадцать столетий, Гибель оставила неизгладимый след в душе его народа. Он понял это, когда наблюдал за Патрицией, выискивая различия. В огне Гибели возник Нексус, и пришли к власти надериты… Какие из их предрассудков, какая часть добровольной слепоты были отдаленным эхом боли Патриции?
– Если помочь невозможно, мне больно об этом думать, – сказал франт.
Глава 30
Герхардт принес рулон карт из своей временной штаб-квартиры.
– Под их контролем оказалась южная часть первой камеры – включая научные комплексы – и лифты, ведущие к южной скважине. Во второй камере все еще идет бой, но атака, похоже, отбита – Беренсон направил туда половину своих людей из четвертой камеры, как только была объявлена тревога. Они пересекли мост под мощным огнем. В третьей камере все спокойно, в четвертой силы русских невелики. – Герхардт расправил карту. – У нас недостаточно сил, чтобы их уничтожить, а они не состоянии идти дальше. И пока что они не ответили на наше предложение о переговорах.
– У нас остались люди в приемных зонах? – спросил Лэньер.
– Да, и они могут продержаться там несколько месяцев – мы не успели переправить оттуда последний груз продовольствия и оборудования. Четвертая камера может обеспечить сама себя, и солдаты Беренсона определенно держат ее под контролем, так что, похоже, единственная проблема – первая и вторая камеры. У наших солдат запасов, примерно, на две недели. Если мы не сбросим им продовольствие с оси – сейчас рассматривается такая возможность, – может начаться голод.
– Как обстоят дела с их транспортами?
– Мы не пропускаем их внутрь. На одном, как мы подозреваем, имеется тяжелое оборудование, которое должно быть сброшено во вторую камеру. Мы не хотим, чтобы они прорвались через заграждение. Они не особо счастливы, но еще несколько дней могут без особых проблем подождать.
– Они готовы сдаться?
Герхардт покачал головой.
– Нет. Плетнев обратился к нам с небольшой речью, но сдаваться пока не собирается. Он предложил договориться о прекращении военных действий. Экипажи транспортных кораблей хотят присоединиться к своим товарищам. Они знают, что не могут вернуться домой, и я подозреваю, что они знают о бойне в скважине и об огромных потерях.
– Чертовски отчаянный маневр…
– Так или иначе… он не сработал, – мрачно заметил Герхардт. – Но это создало проблемы. Что касается нас, то Камень представляет собой закупоренную бутылку. Дело не в том, что нам очень хочется его покинуть, поскольку идти все равно некуда, даже если бы возможность и была. Меня лично беспокоит спецназ. Убийцы и диверсанты могли рассеяться по второй камере и доберутся до нас через несколько дней. У нас не хватит сил удержать их за пределами третьей и четвертой камер. Это мерзкие типы, Гарри, беззаветно преданные делу и хорошо обученные. Чем дольше мы будем ждать, тем больше они истощат наши силы.
– Значит, во второй камере положение безвыходное? – спросил Лэньер, нервно оглядывая карты.
– Везде. Никто не собирается двигаться с места. Единственное, что будет увеличиваться – количество жертв.
– Вы думаете, они об этом знают? Я имею в виду, они допускают это?
– После того, как они прошли этот путь, учитывая необходимую подготовку, я думаю, мы спокойно можем сказать, что они отнюдь не идиоты.
– Как насчет недовольных?
– Я сомневаюсь, что у них, да и у нас есть недовольные.
– Сколько еще пройдет времени, прежде чем они начнут прислушиваться к голосу разума?
– Черт возьми, Гарри, возможно, они прислушиваются уже сейчас, просто никак этого не показывают. Мы высовываем голову, они начинают стрелять, и наоборот.
Сержант стоял перед своими начальниками с озабоченным выражением лица, исцарапаного кустарником. Он отдал честь и кивнул в сторону Мирского.
– Товарищ полковник, они обнаружили в скважинах наши трансляторы. Мы не можем связаться с другими камерами.
– А теперь вопрос, – сказал Мирский. – Означает ли это, что они готовы опустить руки и пригласить волков в овчарню?
Гарабедян взял у него бинокль и обвел взглядом панораму перед мостом, до которого было около километра. Затем он посмотрел на пробитый снарядами, обожженный лазерами мост – поврежденный, но все еще функционирующий – и вернул бинокль.
– Павел, – сказал Гарабедян, – мы должны перерезать этот мост, как ты считаешь?
Мирский неодобрительно посмотрел на своего заместителя.
– А как мы будем переправляться? Придется идти пешком пятьдесят с лишним километров до следующего моста или перебираться вплавь.
– Но тогда они не смогут переправиться и не смогут получить подкрепление из этой камеры…
– Да, но подкрепление может прийти из первой камеры. Мы понятия не имеем, сколько их там.
– Загнанных в ловушку…
– Мы не будем трогать мост, – решил Мирский. – Кроме того, мы не можем себе позволить еще терять людей в результате необдуманных действий. Или терять их от пуль снайперов, когда мы будем переправляться вплавь!
– Это была просто идея.
– Я не испытываю недостатка в идеях, Виктор. Мне не хватает лазерных орудий и артиллерии. Очевидно, «Жигули» со всей нашей артиллерией и боеприпасами не смогли пробиться и теперь уже не смогут, так как они, очевидно, усилили охрану скважин – ведь ретрансляторы обнаружины. Очевидно, наш агент схвачен, а русская научная команда ничего не предпринимает либо добровольно, либо потому, что они изолированы. И еще очевидно, что пилотов и экипажи транспортников не слишком радует перспектива многие недели ждать, пока мы все здесь не помрем.
– О чем ты говоришь, Павел? Давай прямо, – улыбнулся Гарабедян. Своей выступающей нижней челюстью он всегда напоминал Мирскому осетра.
– Мы не получаем нужной поддержки.
– Ты веришь, что на Земле началась война – и закончилась поражением?
Мирский покачал головой.
– Я верю, что мы уничтожили их орбитальные станции. Должно быть, отсюда это было неплохое зрелище…
– Павел, есть большая разница между орбитальным обменом ударами и всеобщим уничтожением.
Мирский стиснул зубы и упрямо покачал головой.
– Мы здесь для того, чтобы сражаться и добиться своей цели. В этом весь смысл.
– Спроси замполитов. Мы здесь для того, чтобы распространять идеи социализма и защищать будущее нашего государства.
– Дерьмо, – бросил Мирский, удивленный страстностью майора.
Он ненавидел замполитов. Он ненавидел всех замполитов, где бы ни служил. Майор Белозерский всегда держался позади, отдавая приказы, которые порой противоречили приказам самого Мирского.
– Ну что ж, прекрасно, они уничтожили Землю. Так что нам делать? Прекратить военные действия и – что? Возвращаться домой на пепелище? На сей раз это не маленькая драчка на школьном дворе между героем и хулиганом. Это пылающий череп с костями над всем Северным полушарием!
– Так они утверждают, и Плетнев их поддерживает. Конечно, не надо было ожидать, что нам удастся уничтожить орбитальную защиту и заставить их поднять руки вверх и просить о пощаде.
– Они все продажны, – отрезал Мирский. – Слабые и перепуганные.
– Павел, нужно трезво оценивать факты и их следствия. Не стоит недооценивать врага. Могут ли слабые и отсталые опередить нас почти во всем?
– Ох, заткнись, – простонал Мирский, пряча голову в ладонях. Он посмотрел на сержанта. – Убирайся отсюда, – устало приказал он. – Принеси мне хорошие новости или вообще никаких.
– Так точно! – сказал сержант.
– Жаль, что у нас нет штрафных батальонов, чтобы послать их в первых рядах, как священную жертву, – сказал майор. – Именно так мы выигрывали войны в прошлом.
– Не дай Бог, чтобы тебя услышал Белозерский. У меня с ним и без того достаточно проблем – да и с тобой тоже. Мы не будем трогать мост. Это окончательное решение. И через час мы примем свои меры.
Когда Мирский говорил таким тоном, с ним никто не спорил. Гарабедян слегка побледнел, потом достал жевательную резинку и сунул ее в рот, наслаждаясь сладким вкусом.
Рация Мирского мягко щелкнула. Он включил прием и ответил.
– Товарищ командир, это Белозерский. Зев хочет говорить с вами… лично.
Мирский выругался и ответил, что будет немедленно.
– Кажется, новые потери, – сообщил он Гарабедяну.
После двадцати шести часов патовой ситуации результаты разведки были доставлены на временный командный пункт Герхардта. Лейтенант, который проводил разведку, человек с тонкими чертами лица и глубоко посаженными глазами, говорил медленно, растягивая слова в манере, характерной для уроженца Аппалачей.
– Мы обнаружили все их позиции и сосчитали людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73