— Нет. Скучища. Все кругом на наркотиках.
— Отчего же ты сердишься на Гиня?
— Потому что он взял моду приказывать. Чтоб я делала, чего он хочет. Я теряю индивидуйность,
— Ты хочешь сказать — индивидуальность. Ну и почему же ты не уйдешь от него, раз он такой тиран?
— Потому что… — Тут эта егоза чуть не сверзилась на пол. Устроившись поудобнее на коленях Хриса, она договорила: — Потому что в один прекрасный день я буду вертеть им, как я хочу. Жду этого прекрасного дня.
— А у тебя, голубушка, есть жучок в голове? — вкрадчиво спросил Хрис.
— Нет, — ответил я за нее. — Она родилась в сточной канаве и отродясь не бывала в больницах. Она чистая.
— А вот и не в канаве! Мое полное имя Фе-Пять Театра Граумана, потому что я родилась в пятом ряду в театре Граумана, — подчеркнуто гордо произнесла Фе.
— Господи, помилуй! Это почему же?
— Потому что моя семья живет в пятом ряду театра Граумана. Совсем рядом со сценой!
Хрис удивленно воззрился на меня.
— Она так пыжится от гордости — ее семейка сумела со временем перебраться с балкона в партер, — пояснил я.
Все это было выше его разумения, и он сдался, не стал выяснять дальше, просто поцеловал Фе и спустил ее со своих колен. Но прежде она нежно обняла его и на пару секунд повисла на нем. Ничего не попишешь. У этого парня есть-таки харизма!
Хрис спросил у Фе, начались ли беспорядки, и узнал, что чуть ли не половина полицейских занята прослушиваем сигналов от жучков в головах студентов, и копы жутко злятся. Им осточертел вялый митинг с повторением одного и того же. Один легавый предложил послать к студентам провокатора, дабы тот взбодрил их и спровоцировал на действительно впечатляющий погром
— чтоб было на что поглядеть.
Тут Хрис, доброе сердце, конечно же, так и взвился и рванул из дома. У него были волосы ниже плеч и бородища, да и внешне он выглядел мужчиной за тридцать — сохранив тот молодой вид, в котором он превратился в Молекулярного человека. Но для студентов он уже «старпер», а для полиции — солидный обыватель. Поэтому я не боялся за Хриса, но все же двинул следом
— так, на всякий случай. Студенты его вряд ли тронут, а вот полиция может, смеха ради, использовать подвернувшегося прохожего для раскрутки по-настоящему крутых беспорядков. А Хрис, надо заметить, способен на многое. Все мы помним, какой шорох он навел в иерусалимском храме, когда турнул оттуда торговцев.
В студенческом городке традиционный бардак был в разгаре: в ход шли ракеты и лазеры, не говоря о гранатах и петардах. Все горело и взрывалось, и народ был счастлив до опупения. Студенты плясали и горланили:
— Раз, два, три, четыре, пять, я ежу ее опять!
Только они пели не «ежу», а другое слово.
— Шесть, семь, восемь, девять, десять, надо всех за хрен повесить!
Только они пели не «хрен», а другое слово.
Тут их песенка спотыкалась, потому как арифметика теперь не входит в обязательный курс обучения, и они затягивали снова: «Раз, два, три…»
Полицейские, как повелось, суетились с барьерами или, взявшись за руки, выстраивались в цепочки, чтобы куда-нибудь студентов не пустить и побыстрее начать драку. Они сговаривались, кому достанется честь арестовывать, чья очередь сегодня бить морды парням, а чья — насиловать самых смазливых телочек.
Блажной Хрис вперся в самую гущу событий.
Мне невольно подумалось: «Сейчас выдаст, как в тот раз на горе! Эх, дурак я, что не захватил магнитофон!»
Однако случай распорядился так, что до проповеди дело не дошло. Двадцать воинствующих студентов навалились на ни в чем не повинный припаркованный у кромки тротуара аэромобиль. Они раскачали машину и опрокинули ее на бок. Разбили лопасти пропеллера, покорежили шасси и пытались с помощью кувалд оторвать кабину от рамы. Для удобства они хотели поставить аэромобиль на попа и снова стали раскачивать его. Но тяжелая машина стала опрокидываться не в том направлении. Прямо на замешкавшегося Хриса.
Я помчался к машине, которая упала на покореженное шасси. Вокруг нее стояла дюжина студентов — они были в ступоре, потому как полицейские пустили на них слезоточивый газ (как принято в наше время — с примесью ЛСД), и сукины дети вместо того, чтобы делать ноги — застыли, поглубже вдыхали газ и балдели. В меня тоже пальнули струей газа, но я был как сумасшедший — подскочил к проклятому аэромобилю и пытался в одиночку приподнять эту махину. Черта с два. Тут как из-под земли рядом выросли три дюжих копа и стали выкручивать мне руки.
— Помогите поднять машину! — прохрипел я, задыхаясь. — Там человека придавило.
Копы отпустили меня, и мы вчетвером налегли на аэромобиль. Никакого результата. И тут к нам подскочил долговязый меднокожий детина, скуластый, с глубоко посаженными глазами. Он подхватил машину за край рамы, крякнул и поднял ее, как детскую игрушку. Иисус Христос поднялся вместе с рамой — он был распят на обломках шасси. При таких вот обстоятельствах я и познакомился с первым человеком, которого я успешно превратил в бессмертного.

2
Что он эпилептик, это я усек сразу, как только увидел этого долговязого гиганта. Отличный кандидат для бессмертия: крупный, широкоплечий, мускулистый. Он взвалил Хриса себе на спину и потащил его в университетскую больницу. Бедолага стонал и бормотал что-то на древнеарамейском, которому научился еще лежа на коленях своей матери.
В приемной травматологического отделения перед детиной прямо-таки расшаркивались и стелились: «Да, профессор. Разумеется, профессор. Будет немедленно сделано, профессор». Я решил, что мужик не хухры-мухры, а изобрел что-нибудь потрясное — например, вернул на планету чуму, чтобы обуздать демографический бабах. Что ж, мне это на руку. Не только мускулы, но и светлая голова.
Мы проследили, как Хриса укладывают на постель. За него я почти не волновался — Молекулярного человека не так-то легко угробить, при обычных ранениях он всегда выдюжит. Но я жутко боялся лепсера. Это наш страшный и постоянный бич. Я попозже растолкую вам, что такое лепсер.
Хрису я прошептал в ухо:
— Старик, я записал тебя под именем И.Христмана. Не дуйся. Я назвался твоим ближайшим родственником и позабочусь, чтоб за тобой был хороший уход.
Меднолицый профессор все же расслышал кое-что и сказал на двадцатке:
— Э-э, да ты шпаришь на прежнеанглийском. Каким таким образом?
— То же самое хочу спросить у тебя.
— Может быть, как-нибудь и отвечу.
— Обещаю то же самое. Сообразим по маленькой?
— Да, можно опрокинуть по одной. Только мне нельзя сильно набираться. Огненную воду пить не стану — работаю над важным госпроектом.
— Не беда. Закажу и на тебя, а ты тихонько выплеснешь на пол. Как ты назвал напиток?
— Огненная вода.
— А разве такая штука существует?
Его лицо затучилось. Он угрожающе выдвинул челюсть.
— Я что — похож на зубоскала?
— Ты — вылитый вождь с витрины табачной лавки.
— А разве такая штука существует?
— Была когда-то. Где приземлимся?
— В баре «Клевый Хмырь». Я покажу, как туда дойти.
Это была типичная для студгородка забегаловка — психоделическая атмосфера, приглушенная сексуальная музыка с оргазмическими хрипами, на полу спотыкаешься о парней и девушек, которые или трахаются, или в полной отключке, или трахаются в полной отключке, а у входа стоит рекламный фантом, в котором и трезвый не сразу узнает объемную проекцию.
— Привет, — весело прокричал рекламный великан. — Я лучший в мире банк, ваш доброжелательный друг. Мигом прокручу ваши денежки. Если вас тревожит экологическое состояние планеты — благодаря нам ваши деньги будут работать на очистку Земли. Давайте ваши денежки и — эх, прокручу с ветерком!..
Мы прошли сквозь него внутрь бара.
— Две двойных порции огненной воды, — сказал я. — Моему другу с двойной порцией содовой.
— Что в содовую? — осведомился бармен. — Гашиш? Колеса? Травку?
— Без ничего. Он тащится от одной содовой.
Разумеется, разговор шел на испангле, я просто перевожу. Я получил двойную огнянку и сделал хороший глоток. Меня чуть кондрашка не хватила — так всего и затрясло.
— Похоже, у меня судороги, — констатировал я вслух.
— Еще бы, — сказал меднокожий спокойно. — Мы туда подсыпаем стрихнину. Белолицым это нравится.
— Что ты хочешь сказать этим «мы»?
— Мы, индейцы, делаем этот самогон в резервации у озера Эри и продаем бледнолицым. Забористая штука, да? Вот так мы и богатеем. Продаем огненную воду и опийный мак. Хорошо башляем.
— Сявая житуха. Меня зовут Принц. Нэд Принц. А тебя как?
— Угадай.
— Попробую, только дай подсказку.
— Да нет. Это мое имя — Угадай. — Он мрачно посмотрел на меня, и я не осмелился ухмыльнуться. — Ты, часом, пс слыхал про покойного великого Джорджа Угадая?
— Ты хочешь сказать?..
— Мой предок. Так его нарекли бледнолицые. Но по-настоящему его звали Секвойя.
— В честь дерева?
— Нет. Это дерево назвали в его честь.
Я присвистнул.
— Он такой знаменитый? Чем?
— Первый индейский ученый. Среди прочего он изобрел алфавит языка индейцев чероки.
— Так ты — профессор Угадай?
— Ну.
— Медик?
— Физик. Но в паши дни это, считай, одно и то же.
— Здесь, в Юнион Карбиде?
— Я здесь преподаю. А исследовательскую работу веду в ЛРД.
— В лаборатории ракетных двигателей? И над чем трудишься?
— Штатный сотрудник проекта «Плутон».
Я опять присвистнул. Теперь понятно, откуда все эти «да, профессор, конечно, профессор, всенепременно, профессор», ЛРД сжирает около миллиона в неделю — там работают над самым престижным и самым разрекламированным проектом НАСА, который финансирует Объединенный Всепланетный Фонд, озабоченный всемерным освоением Солнечной системы — аж до самого Плутона. «Сделаем Солнечную систему уютным домом человечества». Я бы добавил: или сдохнем от перенаселения на Земле.
— Небось, Угадай, хорошую деньгу зашибаешь, а? — сказал я. — Как насчет еще по одной?
— Ага.
— Только на этот раз полпорции, не больше. Этот ваш стрихнин злобноватенький. Эй, бармен, еще два двойных огневки… У тебя есть имя?
— Да. Я С. Угадай.
— «С» — это Сэм?
— Нет.
— Сол? Саул? Стен? Салварсан?
Он рассмеялся. Вы, считай, ничего в жизни не знаете, если не видели, как смеется этот мистер Угадай: непроницаемой лицо, как у игрока в покер, и только губы дергаются.
— Ты настоящий залепушник. Принц, стоящий парень! Какого черта твой друг ввязался в эту дурацкую потасовку?
— Он всегда ввязывается. Никак ума не наживет… Какого черта ты скрываешь свое имя?
— Далось оно тебе. Зови меня Проф.
— Мне ничего не стоит узнать твое имя в справочнике.
— Хренушки. Я везде С. Угадай, профессор. Бармен! Повторить. Я плачу.
Бармен запротестовал против того, что мы так налегаем на спиртное, и предложил что-нибудь пореспектабельнее — например, мескалин, — с чем мы согласились.
В бар ввалилась объемная фигура, имитирующая Христофора Колумба — даже с подзорной трубой в руке. Она заговорила сладким басом:
— Друзья, вы задумывались над судьбой любого ноу-хау без должного финансау? Помните, что вы оказываете щедрую поддержку Фонду Промышленных Исследований, покупая продукцию, выпуск которой поддерживает наш фонд. А именно: Миги, Гиги, Пуны и Фубы…
Мы проигнорировали рекламный призрак.
— Если я покажу тебе свой паспорт, — сказал я, — ты покажешь мне свой?
— А у меня нет паспорта. В космосе обходятся без паспортов. Пока что.
— Разве ты не путешествуешь по Земле?
— У меня подписка о невыезде из Мексифорнии.
— Как тебя угораздило?
— Знаю больно много. Боятся, как бы я не попал не в те руки. В прошлом году пытались похитить нашего сотрудника Кона Эда.
— Не могу больше лгать. На самом деле я шпионю для «АТ и Т» . Моя настоящая фамилия Лидер.
Он опять рассмеялся — одним ртом.
— Ты клевый чувачок, мистер Лидер. Это так же верно, как то, что я — чистокровный чероки.
— В наши дни мы все дворняги.
— А я все-таки чистокровный. Моя мать нарекла меня Секвойей.
— Ага, теперь понятно, почему ты скрываешь свое имя. Зачем она сыграла с тобой такую злую шутку?
— Романтическая душа. Хотела, чтобы я всегда помнил, что я двадцатый в ряду прямых потомков великого вождя.
В дверях бара появилась Фе. Сейчас она играла роль интеллектуалки: очки в массивной роговой оправе — без линз, на теле — ни нитки, зато от плеч до пят исписана похабными лозунгами — эти надписи, в том числе и пьяные буквы на спине, она сделала сама при помощи баллончика с краской.
— А это чудо что продает? — спросил Секвойя Угадай.
— Нет, она настоящая.
Фе проворковала бармену:
— Неразбавленное виски.
Затем повела своими темно-томными глазищами в нашу сторону.
— Бонни диас, геммум, — сказала она.
— Не старайся, Фе. Парень говорит на двадцатке. Просвещенный. Знакомься: профессор Секвойя Угадай. Можешь звать его просто Вождь, Вождь, это Фе.
— От великого вождя исходит божественная и жуткая эманация, которая превращает проклятых в путных, — изрекла Фе замогильным голосом,
— Что оно говорит и о чем оно тоскует?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38