«Не сообщайте об этом в Лигу, Джерри. Мне чертовски нагорит за то, что я нарушил табу. Вечно я что-то нарушаю. Бедный Джерри… Десять лет — огромный срок. Нужно как-то вам помочь».
Внезапно Джерри выплеснул вино в лицо Пауэлу, повернулся и убежал.

3
В понедельник в девять часов утра Рич увидел на экране своего видео безжизненное, как у манекена, лицо Тэйта.
— Эта линия не прослушивается? — резко бросил Тэйт.
Рич молча указал на предохранительную изоляцию.
— Отлично, сказал Тэйт. — По-моему, я справился с заданием. Вчера вечером я прощупал Экинса. Но прежде чем дать отчет, я должен вас предупредить. При глубинном прощупывании первоступенного никогда не исключается вероятность ошибки. Экинс и тому же довольно тщательно блокировался.
— Понятно.
— Крэй де Куртнэ прибывает с Марса на борту «Астры» утром в ближайшую среду. Он сразу же направится в городской дом Марии Бомон, где пробудет негласно, втайне от всех до следующего утра… Не долее.
— Только одну ночь, — вполголоса произнес Рич. — А потом? Что он намерен делать?
— Я не знаю. Похоже, что де Куртнэ готовится к решительному ходу…
— Против меня! — угрюмо вставил Рич.
— Возможно. Судя по тому, что я узнал, де Куртнэ гнетет какая-то тяжесть, и из-за этого нарушился его приспособительный баланс. Инстинкт жизни и инстинкт смерти, расслоились. Эмоциональная несостоятельность быстро ведет его к упадку.
— Бросьте ваши выкрутасы, черт бы вас побрал! — вспыхнул Рич. — Вся моя жизнь висит на волоске. Рассказывайте просто.
— Сейчас объясню. Каждый из нас представляет собой сочетание двух противоположных стимулов — инстинкта жизни и инстинкта смерти. Причем цель обоих стимулов одна — нирвана. Инстинкт жизни стремится достичь ее, сметая все препятствия. А инстинкт смерти — путем самоуничтожения. У приспособляемого индивидуума оба инстинкта сосуществуют в прочном сочетании. Но под воздействием психической нагрузки они расслаиваются. Именно это происходит сейчас с де Куртнэ.
— Да, черт возьми! А жертвой буду я.
— Экинс встретится с де Куртнэ в четверг утром и попытается отговорить его от того, что он затевает. Экинс не знает его планов, но считает их опасными и потому решил им помешать. Для этого-то он и прилетел сюда с Венеры.
— Я обойдусь и без него. Меня не нужно защищать. Я себя сам защищу. Это самозащита, Тэйт, а не убийство! Самозащита! Вы молодец, справились как следует. Мне больше ничего не нужно.
— Вам много чего нужно, Рич. Например, вам не хватает времени. Сегодня уже понедельник. Вы должны подготовиться к среде.
— Подготовлюсь, — буркнул Рич. — Кстати, вы и сами будьте наготове.
— Мы не можем позволить себе сорваться, Рич. Срыв — это Разрушение. Вы понимаете?
— Разрушение для нас обоих. Понимаю. — Голос Рича дрогнул. — Да, Тэйт, мы с вами связаны одной веревочкой до самого конца… вплоть до самого Разрушения.
Весь понедельник он обдумывал свои планы, смелые, дерзкие, целеустремленные планы. Осторожно обозначил контуры, как делает художник, прежде чем начнет наносить краски. Но красок наносить не стал, решил довериться инстинкту и не обдумывать деталей до среды. Вечером он лег спать и вновь проснулся с криком: ему опять приснился Человек Без Лица.
Во вторник днем он вышел из «Башни Монарха» и отправился на Шеридан-плейс в аудиокнижный магазин «Столетие». Магазин торговал главным образом пьезоэлектрическими кристаллами, сделанными в виде драгоценностей в изящной оправе. Последним криком моды были оперы-брошки, лучший подарок даме.
В магазине было также несколько полок архаических печатных книг.
— Мне нужен оригинальный подарок для возобновления старинного знакомства, — обратился Рич к продавцу.
Тот засыпал его образцами.
— Нет, это все не то, — заметил Рич. — Отчего бы вам не нанять щупача, чтобы избавить покупателей от затруднений. Вы слишком старомодны.
Сопровождаемый свитой перепуганных приказчиков, Рич начал сам обходить магазин. Вдоволь поморочив им голову, однако, прежде чем встревоженный хозяин успел послать за приказчиком-щупачом, Рич вдруг остановился перед книжными полками.
— А это еще что? — сказал он удивленно.
— Древние книги, мистер Рич.
Служащие магазина принялись объяснять ему теорию и практику архаической визуальной книги, а Рич слушал их и не спеша разыскивал потрепанный коричневый том, за которым он сюда явился. Он отлично помнил эту книгу. Просмотрев ее пять лет назад, он сразу сделал пометку в черном блокноте. Старый Джеффри Рич был не единственным в их роду предусмотрительным человеком.
— Интересно… Очень… Очень увлекательно. Ну а это что за книга? — Рич снял с полки коричневый том. — «Развлечения для вечеринки». Когда же это напечатано? Не может быть! Неужели уже тогда устраивали вечеринки?
Продавцы его заверили, что пращуры порой отличались удивительно современными вкусами.
— Поглядим-ка содержание, — посмеиваясь, сказал Рич. — «Бридж новобрачных»… «Прусский вист»… «Почта»… «Сардинки»… Что бы это могло быть? Страница девяносто шесть. Ну-ка, ну-ка.
Небрежно листая книгу, он увидел набранный жирным шрифтом заголовок: «Веселые затеи при смешанном составе игроков».
— Ишь ты! — рассмеялся он, с деланным удивлением указывая на хорошо знакомый ему абзац.
САРДИНКИ Один игрок водит. В доме гасят все огни, и ведущий прячется. Через несколько минут все остальные порознь отправляются его искать. Тот, кто первым находит ведущего, не сообщает об этом другим, а присоединяется к ведущему и остается там, где тот прячется. Постепенно и другие игроки разыскивают спрятавшихся «сардинок» и присоединяются к ним. Проигравшим считается тот, кто остается последним и в одиночестве бродит по темному дому.
— Я это беру, — сказал Рич. — Это то, что мне нужно.
Вечером он потратил три часа на то, чтобы сделать неудобочитаемой почти всю книгу. Он кромсал страницы ножницами, прожигал их огнем, кислотой и усеивал пятнами. Каждый ожог, порез, царапину он наносил с таким ожесточением, будто перед ним было тело ненавистного де Куртнэ. В конце концов в книге не осталось ни одного пояснения к игре, из которого можно было бы что-то уразуметь. Единственным исключением были «Сардинки».
Потом Рич обернул книгу и послал ее пневматической почтой оценщику Грэхему. Книга с шумом устремилась в путь, а через час вернулась с оценкой и с удостоверяющей оценку печатью. Грэхем не заметил, что том испорчен.
В красивой подарочной обертке Рич отправил книгу (приложив к ней по обычаю оценку) все тем же способом к Марии Бомон. Через двадцать минут пришел ответ.
«Мой, милый! Милый! Милый! Я уж думала что ты савсем зобыл (записку явно писала сама Мария) старую прилестницу. Щаслива получить такой подарок. Приходи севодня, у меня будут гости и мы поиграим в какую-нибудь игру из твоей семпатичной книжки». В капсуле вместе с запиской находилась синтетическая рубиновая звездочка с портретом Марии в центре. Мария, разумеется, была изображена обнаженной.
Рич ответил:
«Увы!.. Не сегодня. Прогорает один из моих миллионов».
Мария отозвалась:
«Приходи в среду, умник. Я тибе подарю один из моих».
На это Рич послал ответ:
«С восторгом принимаю приглашение. Приведу с собой приятеля. Целую тебя всюду». И отправился в постель.
Ему приснился Человек Без Лица, и Рич проснулся с криком.
В среду утром Рич посетил Научный Центр «Монарха» (отеческая, так сказать, забота) и потратил час на то, чтобы подогреть энтузиазмом молодых и одаренных сотрудников Центра. Он поговорил с ними об их работе и блестящем будущем, которое их ждет, если они и впредь будут верны «Монарху». Рассказал им неприличный бородатый анекдот о пионере-девственнике, который совершил вынужденную посадку в глубоком космосе на катафалке, а покойница вдруг объявила: «Я просто туристка». Одаренные молодые люди деликатно посмеялись, ощущая некоторое презрение к шефу.
Воспользовавшись непринужденностью обстановки, Рич проскользнул в секретную лабораторию и унес оттуда «нок-капсулу». Капсулы представляли собой небольшие медные кубики, действующие очень эффективно. Разрываясь, они извергали слепящее голубое пламя, которое полностью разлагало родопсин
— зрительный пурпур в сетчатке глаза, — ослепляя жертву и лишая ее способности воспринимать пространство и время.
В среду днем Рич отправился в Музыкальный тупик, расположенный в центре театрального района, и зашел в контору «Психопесни, инкорпорейтид». Владелица этой конторы, очень неглупая молодая особа, сочиняла великолепные созвучия для рекламы и песенки-штрейкбрехериады, когда «Монарху» срочно требовалось уничтожить следы очередного конфликта с рабочими. Ее звали Даффи Уиг. Рич считал, что Даффи — символ преуспевающей современной девицы — девственная соблазнительница.
— Ну-с, Даффи, — он небрежно поцеловал ее. Даффи была очень недурна собой, но слишком молода на его вкус.
— Ну-с, мистер Рич? — Даффи как-то странно на него взглянула. — Знаете, что я сделаю в один прекрасный день? Найму эспер-ходатая по любовным делам, чтобы проанализировать ваш поцелуй. По-моему, вы ко мне равнодушны.
— Совершенно верно.
— Свинья.
— Нужно выбирать одно из двух, моя красавица. Или с девушками целоваться, или делать деньги.
— Но вы целуете меня.
— Лишь потому, что вы точная копия леди, изображенной на кредитке.
— Пим, — сказала она.
— Пом, — сказал он.
— Бим, — сказала она.
— Бам, — сказал он.
— Я с удовольствием убила бы негодника, который это выдумал, — мрачно сказала Даффи. — Добро, красавец мой. Что у вас нынче за печаль?
— Картежники, — ответил Рич. — Эллери Уэст, мой управляющий клубом, жалуется, что многие пристрастились к азартной игре. По его мнению, слишком многие. Лично меня это не тревожит.
— Тот, кто сидит по уши в долгах, не смеет просить о прибавке.
— Вы слишком проницательны, моя радость.
— Значит, вам нужны антикартежные куплеты?
— Что-нибудь в этом роде. Доходчивое и не слишком в лоб. Нечто скорее отвлекающее, чем агитационное. И притом такое, что всплывает в памяти само собой.
Даффи кивнула, делая пометки.
— Подберите к куплетам мелодию, которую приятно слушать. Ведь ее теперь начнут насвистывать, мурлыкать и напевать все мои служащие.
— Нахал! Каждую из моих мелодий приятно слушать.
— Не более одного раза.
— Между прочим, вы их слушаете и по тысяче раз.
Рич засмеялся.
— Кстати, об однообразии, — добавил он непринужденно.
— Этим грехом мы не грешим.
— Какой самый прилипчивый мотив из тех, что вы когда-то сочинили?
— Прилипчивый?
— Вы знаете, о чем я говорю. Что-нибудь вроде этих рекламных куплетов, которые потом не выбросишь из головы.
— А-а… Мы их называем «пепси».
— Почему?
— Кто его знает. Говорят, их изобрел впервые еще несколько веков назад какой-то Пепси. Я этого товара не держу. Когда-то написала одну штучку… — Даффи скорчила гримасу. — Даже сейчас не могу вспомнить без содрогания. Такая дрянь, стоит раз услышать — привяжется не меньше чем на месяц. Меня она промучила год.
— Вы шутите.
— Честное скаутское, мистер Рич. Песенка называлась «Смотри в оба». Я ее написала для той злополучной пьесы о сумасшедшем математике, которая потом с таким треском провалилась. Они просили что-нибудь въедливое, и я уж постаралась. Публика так негодовала, что спектакль сняли со сцены и потеряли па этом целое состояние.
— Спойте мне ее.
— Я слишком хорошо к вам отношусь.
— Нет, правда, Даффи. Я умираю от любопытства.
— Вы раскаетесь.
— Я вам не верю.
— Ну ладно, свинтус, — Даффи пододвинула к себе переносную панель с клавиатурой. — Это вам расплата за ваш ледяной поцелуй.
Ее рука грациозно заскользила по панели. Комнату наполнила предельно монотонная мелодия, мучительно банальная, въедающаяся своей банальностью в мозги. Это была квинтэссенция всех мелодических клише, которые когда-либо слышал Рич. Какой бы ты мотив ни начал вспоминать, ты неизбежно соскальзывал на изъезженную дорожку этой мелодии.
«Смотри в оба».
И Даффи запела:
Три, два, раз…
А ну еще!
Три, четыре — Горячо!
Ах ты, камбала, Не вобла, Смотри в оба!
Смотри в оба!
И когда сказал «четыре», Получил синяк под глаз…
Три, четыре…
Три, два, раз!
— О господи! — воскликнул Рич.
— У меня тут есть неплохие находки, — говорила Даффи, продолжая играть. — Заметили вы этот такт после слов «Смотри в оба»? Это полукаденция. После слов «три, два, раз» такт снова повторяется. Это превращает и концовку в полукаденцию, и песню можно продолжать без конца. Такт как бы гонит вас по кругу. «Ах ты, камбала, не вобла, смотри в оба! Смотри в оба!» Тррам. «Ах ты, камбала, смотри в оба! Смотри…»
— Будет вам, чертенок! — Рич вскочил, зажав уши ладонями. — Что вы со мной сделали? Сколько продлится это наваждение?
— Не меньше месяца.
— Ах ты, камбала, не вобла, смотри… Я погиб. Можно как-нибудь от этого спастись?
— Конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32