Все было так, как он и предполагал. Гольфстрим был и здесь. Не
отклоняемый Североамериканским континентом, он тянулся ближе к
северо-западу, вдоль цепи островов Скалистых Гор и, в конце концов,
объединялся с Северным рукавом Куросивы.
Ту Хокс снова присвистнул. Для истории Европы данного мира это было
таким же чрезвычайно важным фактором, как и вторжение монголо-индейской
группы.
Он сказал:
- Сейчас здесь жарко. Но могу поклясться, что это ненадолго, скоро
наступит адски-холодная зима.
Ту Хокс подошел к уцелевшим полкам и просмотрел несколько книг. Он
нашел атлас с более детальными картами, чем глобус. Сопроводительный текст
и подписи на картах были двуязычными: на греческом и на языке Готинозонии.
Разобраться в этом греческом было трудно - он отличался от классического
греческого и содержал множество чуждых ему слов - но все же проще, чем
читать по-индейски.
Ту Хокс повернул голову к О'Брайену.
- Теперь ты знаешь, почему тебя никто не понимает, когда ты пытаешься
здесь попросить сигарету?
О'Брайен угрюмо кивнул.
- Потому что испанцы узнали о табаке в Америке. Но тогда, в этом
проклятом мире, получается, нет ни картофеля, ни помидор?
- Да, похоже на то, - задумчиво сказал Ту Хокс. - Не полакомишься ты
здесь и шоколадом. Но мы - здесь, и единственное, что нам остается -
надеяться на лучшее.
Их прервали. Дверь распахнулась. И в комнату вошел Дзикозес, а с ним
- человек двадцать солдат в светло-зеленых мундирах, коричневых сапогах,
зашнурованных до колен. Конические стальные шлемы напоминали по форме
шляпы китайских кули. И у каждого солдата была длинная изогнутая сабля и
однозарядное ружье. Почти все чужаки были смуглыми и темноволосыми.
Офицер, не спуская глаз с летчиков, о чем-то расспрашивал Дзикозеса.
Вдруг он нахмурился; прервав Дзикозеса на полуслове, подошел к пришельцам
и резким приказным тоном потребовал у Ту Хокса оружие. Ту Хокс выполнил
приказ не сразу: он медлил, раздумывая. Затем проверил стоит ли пистолет
на предохранителе и протянул его офицеру: в подобном положении лучше было
подчиниться. Офицер повертел пистолет в руках, сунул его за пояс и дал
знак своим солдатам. Дзикозес и его партизаны отступили; солдаты вывели
летчиков и Ильмику Хускарле из дома.
Ту Хокс и О'Брайен оказались в новом отряде. И снова пришлось идти
ночами, а днем отдыхать в укромных уголках, чтобы не нарваться на
патрульные и военные отряды перкунцев. Враг уже захватил эту местность, но
закрепиться еще не успел. И если отряду удавалось избежать встреч с
перкунцами, то спрятаться от полчищ комаров было просто невозможно.
Солдаты ежедневно натирали руки и лица вонючим жиром, чтобы защититься от
кровососов, и вскоре оба "пришельца" были вынуждены последовать их
примеру.
На третий день пути у О'Брайена поднялась температура, его знобило и
бросало в пот. Ту Хокс определил, что это малярия, и санитар группы
подтвердил этот диагноз. Идти О'Брайен не мог, и его понесли на носилках,
сооруженных тут же из стволов молодых деревьев и солдатских накидок. Ту
Хокс держал один конец носилок, кто-то из солдат - другой. Каждые полчаса
солдаты сменялись, но Ту Хокс ни разу не выпустил носилок из рук и тащил
их, пока руки совсем не одеревенели.
Четыре раза в день О'Брайен пил таблетки, выданные санитаром. Но
лекарства не помогали: ирландец мерз, потел, его все так же бил озноб. Но
постепенно приступы прекратились, и дальше О'Брайена, все еще не
выздоровевшего, заставили идти пешком. Офицер ясно дал понять, что никаких
задержек не потерпит. Ту Хокс видел, что тот без всяких колебаний
застрелит любого, кто хоть чем-то помешает группе продвигаться или
подвергнет ее малейшей опасности. Судя по всему, главной его заботой было
провести девушку через вражескую территорию.
После нескольких дней перехода, во время которых О'Брайен совсем
ослабел, отряд вышел к деревне. Это была первая деревня на их пути,
которую война обошла стороной. Здесь Ту Хокс впервые в этом мире увидел
железную дорогу и локомотив. Старинная машина - в его мире такой локомотив
был построен в конце восемнадцатого века - с высокой дымовой трубой
причудливой формы и ярко-красными вагонами, разрисованными
кабалистическими знаками.
Деревня была конечной станцией железнодорожной линии. По обеим
сторонам дороги стояли дома. Их было около тридцати, и на каждом
красовалось нарисованное или вырезанное изображение какого-нибудь
духа-защитника.
Офицер вежливо проводил девушку к пассажирскому вагону и помог ей
подняться. С американцами же он не церемонился. Из его криков Ту Хокс, уже
неплохо ориентирующийся в языке, разобрал, что им нужно пройти на три
вагона дальше, но сделал вид, что ничего не понял. Солдаты схватили его и
О'Брайена, поволокли вдоль состава и грубо затолкали в вагон для скота.
Вагон был битком набит ранеными; они сидели и лежали на полу
посыпанном соломой. Немного потолкавшись, Ту Хокс нашел место для
О'Брайена, уложил его и решил раздобыть воды. За ним, не отставая ни на
шаг, шел человек с перебинтованной рукой и окровавленной повязкой на
голове. В здоровой руке раненый держал длинный нож, и Ту Хокс понял, да
тот и не скрывал, что при малейшей попытке к бегству ему перережут горло.
Все пять дней, до самого конца путешествия, пока поезд не прибыл в столицу
государства, город Эстокву, этот раненый не отходил от пленников ни на
шаг.
Дорога была тяжелой. Жара, вонь, стоны раненых превратили поездку в
сплошной ад. Поезд часами стоял на запасных путях, пропуская военные
эшелоны. В один из дней, когда О'Брайену было совсем плохо, раненым и
больным не давали воды; О'Брайен был близок к смерти. Но, слава богу,
поезд остановился на запасном пути, поблизости от ручья - и все, кто мог
ходить, сталкиваясь и калеча друг друга, ринулись наружу, чтобы наполнить
котелки и фляги водой.
У солдата, лежавшего рядом с О'Брайеном, была гангрена. Он него
непереносимо отвратительно воняло, так что Ту Хокс не мог есть. На третий
день пути несчастный наконец умер, его товарищи быстро выбросили труп из
поезда на полном ходу.
Как ни странно, О'Брайен начал потихоньку выздоравливать. Когда поезд
прибыл в Эстокву, лихорадка прошла. Он был слаб, бледен и тощ, но
состояние его все улучшалось: болезнь отступила. Ту Хокс не знал, что тут
помогло: собственные силы и упорство О'Брайена или же таблетки санитара,
или и то, и другое вместе. А может, у него была не малярия. Но это уже не
имело никакого значения. Главное, что О'Брайен снова был здоров.
Поезд прибыл в Эстокву ночью, под проливным дождем. Ту Хокс прильнул
к вентиляционному отверстию, но кроме ярких вспышек молний, разгоняющих
тьму, так ничего и не увидел.
Ничего не смог увидеть он и потом: после долгого ожидания его вывели
из вагона с завязанными глазами, заломленными за спину руками, и под
охраной солдат куда-то повели. Под ледяными струями дождя, Ту Хокс шел по
площади, спотыкаясь и увязая в чавкающей жиже. Потом его втолкнули в
автомобиль и усадили спиной к стене. Рядом кто-то сидел. Это оказался
О'Брайен, связанный также как и он.

6
- Куда нас везут? - голос О'Брайена был тихим и встревоженным.
- Скорее всего, на допрос, - так же тихо ответил Ту Хокс. - Будем
надеяться, что цивилизация хоть как-то смягчила индейские методы обращения
с пленными.
Конечно, он не мог рассчитывать на то, что "цивилизованные" народы
совсем отказались от самых жестоких пыток. Слишком хорошо он изучил
историю своего мира, чтобы не знать, что цивилизованные нации двадцатого
столетия в обращении с национальными меньшинствами, порабощенными народами
и побежденными врагами не более гуманны, чем их предки-варвары в древности
и в средние века.
Минут через пятнадцать машина остановилась. О'Брайена и Ту Хокса
вывели, завязали на шеях веревки и заставили идти дальше. Сначала была
лестница, потом длинный коридор и, наконец, винтовая лестница вниз. Ту
Хокс молчал. О'Брайен ругался. После небольшой заминки заскрипела дверь, и
их куда-то втолкнули. Несколько минут они стояли, ожидая. Затем повязки
сняли, и яркий свет электрической лампочки без абажура ударил им в глаза.
Как только глаза привыкли к свету, Ту Хокс рассмотрел, куда их
привели. Это было помещение со стенами из голых гранитных плит и высоким
потолком. Лампа стояла на столе, и абажур был повернут так, чтобы свет бил
прямо в глаза пленникам. В комнате было много людей, одетых в узкие
темно-серые мундиры.
Предположение Ту Хокса оказалось верным: их привели на допрос. Но к
несчастью, летчикам не в чем было признаваться. А правда была так
невероятна, что допрашивающие не поверят ни единому их слову. В лучшем
случае их примут за двух перкунских шпионов, наскоро придумавших эти
жалкие и нелепые фантастические истории. Да по-другому и быть не могло.
Если бы человек из этого мира попал бы на родную Землю Ту Хокса, ни немцы,
ни союзники не поверили бы ни единому слову из его самого что ни на есть
правдивого рассказа.
Но, несмотря на это, пришло время, и Ту Хокс вынужден был рассказать
эту правду. О'Брайен сдался еще быстрее. Ослабленный малярией, он снова и
снова терял сознание, пока допрашивающие убедились, что он не симулирует.
Они оставили его в покое и всю свою энергию и изобретательность
сосредоточили на Ту Хоксе. Возможно, они упорствовали потому, что Ту Хокс
был явно не похож на перкунца, и его считали предателем.
Ту Хокс упорно молчал и изо всех сил старался продержаться как можно
дольше. Он помнил, что древние индейцы его Земли всегда восхищались
людьми, выдержавшими их пытки. Иногда даже - конечно, очень редко - они
принимали их в свое племя за мужество и стойкость.
Чуть позже он начал раздумывать, что изменится, если он перестанет
молча сносить пытки, а будет кричать, петь или даже осыпать оскорблениями
своих палачей. И Ту Хокс закричал. Это не улучшило его положения, но, по
крайней мере, помогло сломить внутреннее напряжение.
Время шло. Он повторял свою историю пятый раз и опять клялся, что это
правда. Начав рассказ в шестой раз, он потерял сознание, и был приведен в
чувство потоком ледяной воды. Дальше он уже не думал, что говорить, что
делать. Но о пощаде не молил. Он ревел, плевал им в лица, кричал, обзывал
их жалкими, презренными тварями и клялся, что отомстит при первой же
возможности.
И все начиналось сначала. Он кричал... кричал... И мир превратился в
сплошной раскаленный ад.
Когда он пришел в себя, все тело болело, но это было ничто по
сравнению с теми мучениями, которые он перенес в том каменном мешке. И все
же единственным желанием было умереть, и этим покончить со всем. Потом он
подумал о людях, которые так его отделали, и снова захотел жить. Он должен
выжить, чтобы отомстить им, чтобы уничтожить их всех.
Время шло. Когда он снова очнулся, кто-то поднял его голову и влил в
рот холодное питье. Он увидел несколько женщин в длинных серых одеждах, с
белыми косынками на головах.
Они отвечали на его вопросы успокаивающими жестами, просили не
разговаривать и меняли бинты. Они делали это осторожно, но от боли Ту Хокс
снова потерял сознание. На этот раз он очнулся быстрее. Женщины уже
обработали его раны болеутоляющей жидкостью и мазями и теперь
перебинтовывали их чистыми бинтами.
Он спросил, где он находится, и одна из женщин ответила, что он
находится в уютном и безопасном месте и что никто и никогда больше не
сделает ему больно. Тут Ту Хокс сломался и заплакал. Женщины смущенно
опустили глаза, но было непонятно, чем вызвано их смущение, то ли порывом
его чувств, то ли здесь так было принято.
С этой мыслью он снова погрузился в сон, и пришел в себя только через
два дня. Роджер чувствовал себя опустошенным, как после наркотиков. Голова
была тупой и пустой, во рту пересохло. На соседней койке лежал О'Брайен. В
тот же вечер Ту Хоксу удалось встать с постели и добраться до двери
палаты. Никто ему не помешал, и он даже поговорил или, скорее, попытался
поговорить с другими пациентами. Когда он вернулся в свою маленькую
палату, то выглядел встревоженным и испуганным. О'Брайен внимательно на
него посмотрел и спросил:
- Где мы?
- В сумасшедшем доме, - ответил Ту Хокс.
Сержант был слишком слаб, чтобы бурно отреагировать.
- Похоже, наши палачи решили, что мы - душевнобольные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21