Пройдя чуть дальше, мы поднялись на возвышенность и вышли из этой мертвенной тишины, очутившись среди негромкого шелеста жизни: почву покрывал мягкий мшистый ковер голубовато-зеленого цвета, а в вышине переливались и светились жизнью яркие цветные кроны. И хотя погода стояла безветренная, до меня донеслось тихое пение в верхушках деревьев, а потом, в отдалении, высокая слабенькая нотка повела мелодию.
— Узнали нас. — Кейси приостановился. — Они помнят Лео.
Мы долго стояли там, слушая песню, которая становилась все громче и громче, пока не наполнила собой весь лес какой-то переливчатой мелодией, каких я еще не слышал. Музыка дарила переживания, мне прежде неведомые. На запрокинутом вверх лице Кейси застыло выражение экстаза — так глубоко тронула его песня леса.
Постепенно все звуки стихли, и в наступившей тишине мне стало больно и грустно от наполнившего меня чувства утраты и пустоты.
Кейси без тени улыбки поглядел на меня:
— Они знают о Моне, — прошептал он. — Они пытаются дотянуться до нее. Если мы подождем, то они попробуют привести ее сюда.
Мы стали ждать. Когда я спросил Кейси, сколько времени, по его мнению, ей потребуется на дорогу, Кейси лишь пожал плечами и сказал, что деревья не знают ни слов, ни цифр и что у них нет человеческого чувства времени. Вечером того же дня они запели снова, и я опять не смог уловить какого-либо смысла, хотя иногда у меня появлялось ощущение невыразимой грусти. Мы осушили флягу и прикончили сухие пайки. Когда начала сгущаться тьма, мы чуть прошли назад, чтобы собрать охапки огромных сухих листьев, годных на постель. Голоса деревьев замерли, и вокруг все стало неподвижно. Казалось, будто лес примолк и ожидает чего-то. Я напряженно вслушивался, пытаясь уловить хоть какие-то звуки — будь то голос Моны, грохот пушки с грузовой платформы или рев взмывающего космолета, что улетает без нас. Но я не услышал ничего.
Мы прождали и весь следующий день. Деревья опять пели: иногда в медленном торжественном ритме, который пронзал сердце болью утраты, которую не выразить словами, и напоминали о смерти, оставляя в душе яркие образы заброшенной, выжженной дотла пустоши с мертвыми пнями и пожаров, испепеливших землю. Хотя к концу песни лес озадачил меня громоподобным хором, который звучал как отголосок какого-то мрачного триумфа.
— Они знают об астероиде, — пояснил Кейси. — Вероятно, почувствовали сами, а может, Мона рассказала. Они оплакивают себя и свою неудавшуюся попытку обосноваться на планете. Но жаль им не нас и не будущее Земли. Они чувствовали присутствие олицетворяемого черными наездниками зла. И теперь воспринимают приближающееся глобальное разрушение как своего рода акт возмездия. Они счастливы, что правосудие состоится. Сами же они будут жить в другом, еще более великом существе, которое заселило их сюда. И хотя утрата жизни — это тяжелая потеря, они принимают смерть как другую сторону бытия. Они надеются, что будущее Земли станет лучше ее прошлого.
Вторая ночь тянулась бесконечно. Не слышалось ни дуновения ветерка, ни голосов деревьев — ничего, и все же мне казалось, будто я чувствую какое-то незримое присутствие в блеклом свете Луны, который едва-едва просачивался сквозь тесное сплетение ветвей. Ощущение это было столь призрачно, что ускользало, лишь только я делал попытку объять его разумом.
Тщетно пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук, я задремал и по пробуждении пришел к печальному выводу, что надо было повредиться рассудком, чтобы доверить свою судьбу воображаемому разуму засыхающего леса.
— Сегодня — наш последний день, — напомнил я Кейси, когда тот проснулся. — Если Пеп и Лора все еще на космолете, они не станут на свою погибель дожидаться нас. Не пора ли вернуться?
Кейси поднялся на ноги и потянулся, разминая затекшие суставы.
— Мона уже идет, — все стоял он на своем. — У нас еще есть время до полуночи.
Сей факт меня мало утешил, но все же я остался ждать вместе с Кейси и почувствовал некоторое облегчение, когда деревья успокаивающе залепетали и сверху плюхнулось что-то тяжелое. Кейси отошел куда-то в сторону и вернулся, держа в руках два крупных, наполненных соком плода. Они были знакомы мне из нашей прошлой жизни на материке. Фрукты с резким сладковатым вкусом утолили мою жажду и голод, и все же часы ожидания казались целой вечностью. Среди вершин деревьев стал угасать дневной свет, когда до нас издалека донесся какой-то крик.
Кейси ответил, и в сгущающихся сумерках показалась небольшая группа израненных, обросших мужчин. Они были вооружены грубо изготовленными мечами, тяжелыми копьями, кое-каким ворованным армейским вооружением. У одного рука висела на пропитанной кровью перевязи, другой ковылял, опираясь рукой на палку. Двое или трое оказались черными клонами с грязными повязками на головах, под которыми скрывались раны на лбах, где когда-то сидели жуки. Недоверчиво они остановились под деревом на некотором расстоянии от нас.
— Кейси. — Хриплый встревоженный голос какой-то женщины. — Это ты?
— Мона! — закричал Кейси. — Хвала небесам! Или деревьям.
Ее сопровождающие некоторое время внимательно изучали нас и потом затерялись, будто растворились, в лесу.
Припадая на одну ногу, Мона приблизилась к нам. Сквозь разодранные останки ее одежды проглядывало исхудавшее тело, темное от сажи и запекшейся крови, а замаранные, выстриженные клоками волосы производили не лучшее впечатление. И все же, когда в сумраке ослепительно сверкнула белозубая улыбка, тут же вспомнилась наша прежняя Мона, такая, какой знали мы ее на Луне.
Поспешно обняв меня, Мона подошла к Кейси, который тут же заключил ее в свои объятия. На разговоры совсем не оставалось времени, и мы, поддерживая Мону с двух сторон, повели ее через умирающий лес, потом миновали сушняк и вышли на открытую, залитую лунным светом равнину. Космолет все еще стоял на месте, напоминая серебряный столб, водруженный посреди голой, усеянной пнями пустоши. Едва я добрался до трапа космолета, как до меня донесся слабый далекий шепот деревьев, и мне показалось, будто я уловил теплую дружескую нотку и пожелания счастливой дороги.
Лора отворила дверь и впустила нас. С радостной улыбкой и облегчением на лице Пеп пожал наши руки, задраил шлюзы и плюхнулся в кресло пилота. Взревели двигатели, корабль дрогнул. Мы стартовали на Луну. Когда мы были уже в целости и сохранности и спокойно парили в невесомости, я поинтересовался у Лоры, что же сталось с войсками Регентства.
— Офицер приехал с намерением конфисковать наш космолет, — начала она, — и сказал, что позволит нам убраться восвояси, если мы добровольно отдадим ему космолет в полной исправности. Он не поверил, когда я попыталась объяснить, почему корабль ему не потребуется. Пеп пригласил командира на борт и позволил связаться со станцией. Ответ убедил его. Он вернулся на поезд и удалился вместе со своим войском.
Пеп взглянул на часы и отвел глаза от приборов.
— Ну вот, уже в пути, — кивнул он Лоре со сдержанной печальной улыбкой. — Времени хватит на то, чтобы не попасть в хвост объекта и в то же время понаблюдать само столкновение с дальней орбиты. — Он подбадривающе посмотрел на меня. — Черная глава твоей эпопеи, Данк, но мы ведь все равно будем жить снова и попробуем начать все сначала.
Кейси и Мона, тесно прижавшись друг к другу, сидели на заднем сиденье, держась за руки. Кейси что-то шепнул ей на ушко и наклонился к окну, глядя на постепенно уменьшающуюся в размерах Землю. Ночь поглотила опустевший позади лес. А вот белые рифы облаков над Тихим океаном ярко полыхали на солнце. Кейси долго глядел на раскинувшийся за окном пейзаж и со вздохом обратился к Моне:
— Наши поселенцы… Когда-то мы возлагали на них столько надежд. — Он горестно покачал головой. — Через какие-то часы все для них закончится… Эх, знали бы только, что их ждет. Ужасная смерть, даже представить себе страшно. Но все равно, — Кейси плотно сжал губы, — мы ничем не смогли бы помочь. В некотором роде это можно назвать карой, кошмарным возмездием: они чересчур далеко зашли.
Часть четвертая
ПЕРЕВОПЛОЩЕННАЯ ПЛАНЕТА
27
Мы любили дядюшку Пена. Все мы называли его так, хотя имя, которое он назвал, звучало наподобие Сандор Пен и произносилось с акцентом, который мы так никогда и не научились повторять. Роботы и наши трехмерные родители не давали скучать, преподавая нам, занимая нас разными мелкими обязанностями и тренировками в огромной центрифуге. И все-таки жизнь в наших узких комнатушках была скучной и неинтересной. А вот когда к нам заглядывал дядя Пен, начиналось настоящее веселье.
Он всегда появлялся без предупреждения. Мы высматривали его, глядя в небо из высокой обсерватории на краю кратера Тихо, ниже которой простиралось поле, выровненное копательными механизмами. На краю площадки стояли они — огромные черные чудовища из космоса, отбрасывающие длинные черные тени на серое безбрежье скал, лунной пыли и кратеров.
Дядюшка появился на наш седьмой день рождения. Это стало для нас приятной неожиданностью: Таня увидела, как он приземлился, и позвала нас всех в обсерваторию. Его корабль походил на яркую слезинку, сияющую на фоне черной тени гигантского металлического насекомого. Человек в лоснящемся серебристом космическом скафандре, плотно облегающем кожу, спрыгнул с корабля. Мы стояли у воздушного шлюза и смотрели, как он стягивает свое облачение. Этот невысокий поджарый мужчина, несмотря на всю свою кажущуюся девичью грацию, оставался чрезвычайно силен.
Даже тело его представляло собой занятное зрелище, хотя Диана каждый раз убегала и пряталась, потому что он был так не похож на нас.
Без одежды его кожа приобретала светло-золотистый оттенок вроде загара, который темнел в солнечной обсерватории и сходил, когда Пен опускался на нижние этажи. Лицо его имело форму сплющенного с боков сердечка, а карие глаза были невероятно огромными.
Дядюшке не требовалось одежды, как он сам частенько напоминал, потому что его половые органы располагались внутри тела.
Он звал Диану, когда скучал по ней, а она возвращалась с дарами, привезенными им с Земли: сладкими плодами, каких мы никогда раньше не видывали, необычными игрушками, еще более непривычными играми, в которые дядюшка учил нас играть. Тане с Дианой предназначались куклы, которые пели странные чужие песни с непонятными словами и громко играли на крошечных музыкальных инструментах, каких мы не слышали доселе.
Больше всего нам нравилось ходить с ним в обсерваторию. Пеп и Кейси заваливали дядюшку вопросами о том, на что похожа жизнь на новой Земле. Есть ли там города, дикие животные, чужие инопланетные существа. Живут ли тамошние люди в домах или как мы — в подземных тоннелях? Кем он работает и есть ли у него жена? И дети, похожи ли они на нас?
Он не слишком-то распространялся. Сказал только, что Земля уже не такая, какой знали ее наши родители. Теперь планета настолько изменилась, что он ума не приложит, с чего начать. Дядюшка разрешает нам по очереди смотреть на Землю в большой телескоп обсерватории. Он пообещал, что когда-нибудь потом, если удастся подобрать для нас космические скафандры, он прокатит нас вокруг Луны и даже сделает петлю к Земле, чтобы мы взглянули на нее поближе. Однако теперь он занят изучением прежней Земли, такой, какой она была до последних столкновений.
Дядя Пен прокручивал для нас голографические записи Земли и показывал древние бумажные книги, где планета изображалась все еще с белыми ледниковыми шапками на полюсах и голыми бурыми пустынями на континентах. На новой Земле не было ни пустынь, ни льдов. Земля зеленела под яркими спиралями облаков, куда бы ни упали солнечные лучи — везде, от полюса до полюса. Планета была так прекрасна, что Пеп и Кейси начали упрашивать дядюшку взять нас всех с собой, чтобы мы могли взглянуть на все своими глазами.
— Жаль, ребята. — Дядя Пен отрицательно покачал головой, поросшей коротким золотисто-коричневым мехом. — Правда жаль, но вам лучше забыть об этом и даже не вспоминать.
Мы рассматривали планету из купола обсерватории. Загадочная Земля стояла высоко в черном северном небе, там же, где и всегда. Ниже, на западе, полыхало горячее медлительное Солнце, ярко освещавшее недавно появившиеся горы породы, сложенной кучами вокруг площадки, и наполняя кратер чернильной тьмой.
Диана наконец научилась доверять дяде Пену. Она сидела у него на коленях и глядела в его лицо, завороженно и восхищенно. Таня стояла позади и тихонько забавлялась: прислоняла руку к спине дядюшки, чтобы золотистый загар побелел, а потом, убрав ее, наблюдала, как лучи солнца стирают отпечаток.
Кейси с обиженным видом спросил, почему нам нельзя и помыслить о полете на Землю.
— Вы не такие, как я. — Дядюшка в этом не врал: у Кейси было широкое черное лицо, узкие глаза китайца и черные прямые волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Узнали нас. — Кейси приостановился. — Они помнят Лео.
Мы долго стояли там, слушая песню, которая становилась все громче и громче, пока не наполнила собой весь лес какой-то переливчатой мелодией, каких я еще не слышал. Музыка дарила переживания, мне прежде неведомые. На запрокинутом вверх лице Кейси застыло выражение экстаза — так глубоко тронула его песня леса.
Постепенно все звуки стихли, и в наступившей тишине мне стало больно и грустно от наполнившего меня чувства утраты и пустоты.
Кейси без тени улыбки поглядел на меня:
— Они знают о Моне, — прошептал он. — Они пытаются дотянуться до нее. Если мы подождем, то они попробуют привести ее сюда.
Мы стали ждать. Когда я спросил Кейси, сколько времени, по его мнению, ей потребуется на дорогу, Кейси лишь пожал плечами и сказал, что деревья не знают ни слов, ни цифр и что у них нет человеческого чувства времени. Вечером того же дня они запели снова, и я опять не смог уловить какого-либо смысла, хотя иногда у меня появлялось ощущение невыразимой грусти. Мы осушили флягу и прикончили сухие пайки. Когда начала сгущаться тьма, мы чуть прошли назад, чтобы собрать охапки огромных сухих листьев, годных на постель. Голоса деревьев замерли, и вокруг все стало неподвижно. Казалось, будто лес примолк и ожидает чего-то. Я напряженно вслушивался, пытаясь уловить хоть какие-то звуки — будь то голос Моны, грохот пушки с грузовой платформы или рев взмывающего космолета, что улетает без нас. Но я не услышал ничего.
Мы прождали и весь следующий день. Деревья опять пели: иногда в медленном торжественном ритме, который пронзал сердце болью утраты, которую не выразить словами, и напоминали о смерти, оставляя в душе яркие образы заброшенной, выжженной дотла пустоши с мертвыми пнями и пожаров, испепеливших землю. Хотя к концу песни лес озадачил меня громоподобным хором, который звучал как отголосок какого-то мрачного триумфа.
— Они знают об астероиде, — пояснил Кейси. — Вероятно, почувствовали сами, а может, Мона рассказала. Они оплакивают себя и свою неудавшуюся попытку обосноваться на планете. Но жаль им не нас и не будущее Земли. Они чувствовали присутствие олицетворяемого черными наездниками зла. И теперь воспринимают приближающееся глобальное разрушение как своего рода акт возмездия. Они счастливы, что правосудие состоится. Сами же они будут жить в другом, еще более великом существе, которое заселило их сюда. И хотя утрата жизни — это тяжелая потеря, они принимают смерть как другую сторону бытия. Они надеются, что будущее Земли станет лучше ее прошлого.
Вторая ночь тянулась бесконечно. Не слышалось ни дуновения ветерка, ни голосов деревьев — ничего, и все же мне казалось, будто я чувствую какое-то незримое присутствие в блеклом свете Луны, который едва-едва просачивался сквозь тесное сплетение ветвей. Ощущение это было столь призрачно, что ускользало, лишь только я делал попытку объять его разумом.
Тщетно пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук, я задремал и по пробуждении пришел к печальному выводу, что надо было повредиться рассудком, чтобы доверить свою судьбу воображаемому разуму засыхающего леса.
— Сегодня — наш последний день, — напомнил я Кейси, когда тот проснулся. — Если Пеп и Лора все еще на космолете, они не станут на свою погибель дожидаться нас. Не пора ли вернуться?
Кейси поднялся на ноги и потянулся, разминая затекшие суставы.
— Мона уже идет, — все стоял он на своем. — У нас еще есть время до полуночи.
Сей факт меня мало утешил, но все же я остался ждать вместе с Кейси и почувствовал некоторое облегчение, когда деревья успокаивающе залепетали и сверху плюхнулось что-то тяжелое. Кейси отошел куда-то в сторону и вернулся, держа в руках два крупных, наполненных соком плода. Они были знакомы мне из нашей прошлой жизни на материке. Фрукты с резким сладковатым вкусом утолили мою жажду и голод, и все же часы ожидания казались целой вечностью. Среди вершин деревьев стал угасать дневной свет, когда до нас издалека донесся какой-то крик.
Кейси ответил, и в сгущающихся сумерках показалась небольшая группа израненных, обросших мужчин. Они были вооружены грубо изготовленными мечами, тяжелыми копьями, кое-каким ворованным армейским вооружением. У одного рука висела на пропитанной кровью перевязи, другой ковылял, опираясь рукой на палку. Двое или трое оказались черными клонами с грязными повязками на головах, под которыми скрывались раны на лбах, где когда-то сидели жуки. Недоверчиво они остановились под деревом на некотором расстоянии от нас.
— Кейси. — Хриплый встревоженный голос какой-то женщины. — Это ты?
— Мона! — закричал Кейси. — Хвала небесам! Или деревьям.
Ее сопровождающие некоторое время внимательно изучали нас и потом затерялись, будто растворились, в лесу.
Припадая на одну ногу, Мона приблизилась к нам. Сквозь разодранные останки ее одежды проглядывало исхудавшее тело, темное от сажи и запекшейся крови, а замаранные, выстриженные клоками волосы производили не лучшее впечатление. И все же, когда в сумраке ослепительно сверкнула белозубая улыбка, тут же вспомнилась наша прежняя Мона, такая, какой знали мы ее на Луне.
Поспешно обняв меня, Мона подошла к Кейси, который тут же заключил ее в свои объятия. На разговоры совсем не оставалось времени, и мы, поддерживая Мону с двух сторон, повели ее через умирающий лес, потом миновали сушняк и вышли на открытую, залитую лунным светом равнину. Космолет все еще стоял на месте, напоминая серебряный столб, водруженный посреди голой, усеянной пнями пустоши. Едва я добрался до трапа космолета, как до меня донесся слабый далекий шепот деревьев, и мне показалось, будто я уловил теплую дружескую нотку и пожелания счастливой дороги.
Лора отворила дверь и впустила нас. С радостной улыбкой и облегчением на лице Пеп пожал наши руки, задраил шлюзы и плюхнулся в кресло пилота. Взревели двигатели, корабль дрогнул. Мы стартовали на Луну. Когда мы были уже в целости и сохранности и спокойно парили в невесомости, я поинтересовался у Лоры, что же сталось с войсками Регентства.
— Офицер приехал с намерением конфисковать наш космолет, — начала она, — и сказал, что позволит нам убраться восвояси, если мы добровольно отдадим ему космолет в полной исправности. Он не поверил, когда я попыталась объяснить, почему корабль ему не потребуется. Пеп пригласил командира на борт и позволил связаться со станцией. Ответ убедил его. Он вернулся на поезд и удалился вместе со своим войском.
Пеп взглянул на часы и отвел глаза от приборов.
— Ну вот, уже в пути, — кивнул он Лоре со сдержанной печальной улыбкой. — Времени хватит на то, чтобы не попасть в хвост объекта и в то же время понаблюдать само столкновение с дальней орбиты. — Он подбадривающе посмотрел на меня. — Черная глава твоей эпопеи, Данк, но мы ведь все равно будем жить снова и попробуем начать все сначала.
Кейси и Мона, тесно прижавшись друг к другу, сидели на заднем сиденье, держась за руки. Кейси что-то шепнул ей на ушко и наклонился к окну, глядя на постепенно уменьшающуюся в размерах Землю. Ночь поглотила опустевший позади лес. А вот белые рифы облаков над Тихим океаном ярко полыхали на солнце. Кейси долго глядел на раскинувшийся за окном пейзаж и со вздохом обратился к Моне:
— Наши поселенцы… Когда-то мы возлагали на них столько надежд. — Он горестно покачал головой. — Через какие-то часы все для них закончится… Эх, знали бы только, что их ждет. Ужасная смерть, даже представить себе страшно. Но все равно, — Кейси плотно сжал губы, — мы ничем не смогли бы помочь. В некотором роде это можно назвать карой, кошмарным возмездием: они чересчур далеко зашли.
Часть четвертая
ПЕРЕВОПЛОЩЕННАЯ ПЛАНЕТА
27
Мы любили дядюшку Пена. Все мы называли его так, хотя имя, которое он назвал, звучало наподобие Сандор Пен и произносилось с акцентом, который мы так никогда и не научились повторять. Роботы и наши трехмерные родители не давали скучать, преподавая нам, занимая нас разными мелкими обязанностями и тренировками в огромной центрифуге. И все-таки жизнь в наших узких комнатушках была скучной и неинтересной. А вот когда к нам заглядывал дядя Пен, начиналось настоящее веселье.
Он всегда появлялся без предупреждения. Мы высматривали его, глядя в небо из высокой обсерватории на краю кратера Тихо, ниже которой простиралось поле, выровненное копательными механизмами. На краю площадки стояли они — огромные черные чудовища из космоса, отбрасывающие длинные черные тени на серое безбрежье скал, лунной пыли и кратеров.
Дядюшка появился на наш седьмой день рождения. Это стало для нас приятной неожиданностью: Таня увидела, как он приземлился, и позвала нас всех в обсерваторию. Его корабль походил на яркую слезинку, сияющую на фоне черной тени гигантского металлического насекомого. Человек в лоснящемся серебристом космическом скафандре, плотно облегающем кожу, спрыгнул с корабля. Мы стояли у воздушного шлюза и смотрели, как он стягивает свое облачение. Этот невысокий поджарый мужчина, несмотря на всю свою кажущуюся девичью грацию, оставался чрезвычайно силен.
Даже тело его представляло собой занятное зрелище, хотя Диана каждый раз убегала и пряталась, потому что он был так не похож на нас.
Без одежды его кожа приобретала светло-золотистый оттенок вроде загара, который темнел в солнечной обсерватории и сходил, когда Пен опускался на нижние этажи. Лицо его имело форму сплющенного с боков сердечка, а карие глаза были невероятно огромными.
Дядюшке не требовалось одежды, как он сам частенько напоминал, потому что его половые органы располагались внутри тела.
Он звал Диану, когда скучал по ней, а она возвращалась с дарами, привезенными им с Земли: сладкими плодами, каких мы никогда раньше не видывали, необычными игрушками, еще более непривычными играми, в которые дядюшка учил нас играть. Тане с Дианой предназначались куклы, которые пели странные чужие песни с непонятными словами и громко играли на крошечных музыкальных инструментах, каких мы не слышали доселе.
Больше всего нам нравилось ходить с ним в обсерваторию. Пеп и Кейси заваливали дядюшку вопросами о том, на что похожа жизнь на новой Земле. Есть ли там города, дикие животные, чужие инопланетные существа. Живут ли тамошние люди в домах или как мы — в подземных тоннелях? Кем он работает и есть ли у него жена? И дети, похожи ли они на нас?
Он не слишком-то распространялся. Сказал только, что Земля уже не такая, какой знали ее наши родители. Теперь планета настолько изменилась, что он ума не приложит, с чего начать. Дядюшка разрешает нам по очереди смотреть на Землю в большой телескоп обсерватории. Он пообещал, что когда-нибудь потом, если удастся подобрать для нас космические скафандры, он прокатит нас вокруг Луны и даже сделает петлю к Земле, чтобы мы взглянули на нее поближе. Однако теперь он занят изучением прежней Земли, такой, какой она была до последних столкновений.
Дядя Пен прокручивал для нас голографические записи Земли и показывал древние бумажные книги, где планета изображалась все еще с белыми ледниковыми шапками на полюсах и голыми бурыми пустынями на континентах. На новой Земле не было ни пустынь, ни льдов. Земля зеленела под яркими спиралями облаков, куда бы ни упали солнечные лучи — везде, от полюса до полюса. Планета была так прекрасна, что Пеп и Кейси начали упрашивать дядюшку взять нас всех с собой, чтобы мы могли взглянуть на все своими глазами.
— Жаль, ребята. — Дядя Пен отрицательно покачал головой, поросшей коротким золотисто-коричневым мехом. — Правда жаль, но вам лучше забыть об этом и даже не вспоминать.
Мы рассматривали планету из купола обсерватории. Загадочная Земля стояла высоко в черном северном небе, там же, где и всегда. Ниже, на западе, полыхало горячее медлительное Солнце, ярко освещавшее недавно появившиеся горы породы, сложенной кучами вокруг площадки, и наполняя кратер чернильной тьмой.
Диана наконец научилась доверять дяде Пену. Она сидела у него на коленях и глядела в его лицо, завороженно и восхищенно. Таня стояла позади и тихонько забавлялась: прислоняла руку к спине дядюшки, чтобы золотистый загар побелел, а потом, убрав ее, наблюдала, как лучи солнца стирают отпечаток.
Кейси с обиженным видом спросил, почему нам нельзя и помыслить о полете на Землю.
— Вы не такие, как я. — Дядюшка в этом не врал: у Кейси было широкое черное лицо, узкие глаза китайца и черные прямые волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51