- Не забывайте, Фунатти, что не менее печально она знаменита и
мизернейшей оплатой ее сотрудников.
- Я бы не смог об этом забыть, сколько бы ни старался, - заверил
коллегу Фунатти. - Знаете что, мистер Хебстер, я бы на вашем месте и шагу
бы не делал без сопровождения охраны. Вам сейчас грозит гораздо более
серьезная опасность, чем перваки. Я имею в виду горлопанов из
"Человечества превыше всего".
- Выкормышей Вандермеера Демпси? Благодарю покорно, но я как-нибудь
проживу и без вашей помощи.
- Так-то оно так, только никогда не зарекайтесь в отношении
отдаленного будущего. Это движение набирает все большую силу и становится
не в меру агрессивным. Взгляните-ка, каким чудовищным стал тираж одного
только "Вечернего гуманиста". А если к этому присовокупить еженедельники,
грошовые брошюрки и разбрасываемые повсюду листовки, то можно заметить,
что общий объем пропаганды выглядит весьма внушительно. День за днем их
передовицы мечут громы и молнии на головы тех, кто делает деньги на
пришельцах и перваках. Главной целью их, естественно, является как всегда
ОЧ, но если вы повстречаетесь с обычным чепэвистом где-нибудь в темном
переулке, то считайте, что вам здорово повезло, если он не перережет вам
глотку. Вас это не очень-то интересует? Что ж, может быть, вам в таком
случае понравится вот это. "Вечерний гуманист" придумал для вас очень
остроумную кличку.
Йост расхохотался.
- Скажи ему, Фунатти.
- Вас прозвали, - Фунатти явно растягивал удовольствие, смакуя то,
что собрался произнести вслух, - вас прозвали "межпланетным сутенером"!

Вынырнув наконец из пересекающего весь город подземного туннеля,
машина ОСК помчалась по незадолго до этого построенному истсайдскому
высотному многополосному путепроводу - в народе прозванному "заходом
пикировщика", - целью его создания было хоть немного ослабить хватку
уличного транспорта, фактически удушавшую центральную часть Нью-Йорка. Не
доезжая до 42-й стрит, являвшейся главными въездными воротами Манхэттена и
особенно запруженной транспортом, Йост зазевался и не успел своевременно
подать знак несущимся справа машинам о своем намерении выехать на полосу,
ведущую к спиральному выезду на Сорок Вторую. Он рассеянно чертыхнулся, а
Хебстер неожиданно для самого себя обнаружил, что выразил кивком головы
свое согласие с недовольством водителя и притом в той непринужденной
манере, которая скорее бы приличествовала пассажиру, а не конвоируемому
для дачи показаний в следственной комиссии бизнесмену, подозреваемому в
противозаконной деятельности.
Теперь свернуть в центральную часть Манхэттена можно было только из
левых рядов, это означало, что придется добрых минут пять, а то и десять,
проторчать в пробке у светофора, разрешающего прохождение транспорта со
стороны гавани, среди сотни других машин, чьи водители еще не освоились с
ездой по совсем недавно введенной в эксплуатацию скоростной магистрали и
соответствующими выездами из нее.
- Глядите-ка! Вон туда, вверх! Видите?
Хебстер и Фунатти устремили взоры в направлении вытянутого, слегка
подрагивавшего указательного пальца Йоста. В метрах шестидесяти к северу
от пересечения путепровода с сорок второй стрит на высоте почти в четверть
мили завис коричневого цвета предмет. Впечатление было такое, будто он,
как зачарованный, наблюдает за создавшейся на перекрестке суматохой. Через
регулярные промежутки времени ярко сверкавшая голубая точка оживляла
угрюмый сумрак, заключенный внутри этого похожего на пузатую бутылку
предмета, и тут же сдвигалась в сторону, а на ее месте вскоре появлялась
другая.
- Глаза? Вот вы что думаете на сей счет - это на самом деле глаза? -
спросил у Хебстера Фунатти. - Я знаю, что говорят ученые: что каждая точка
является эквивалентом одной особи, а вся бутылка - нечто вроде отдельного
клана или даже, может быть, города. Только вот откуда им это известно? Это
все гипотезы, предположения. А вот я так уверен, что это глаза.
Йост, изогнувшись всем своим достаточно громоздким туловищем,
наполовину высунулся из открытого окна и прикрыл глаза от солнца, сдвинув
чуть ли не к самой переносице козырек форменной фуражки.
- Вы только поглядите на них! - услышали сидевшие на заднем сиденьи
Фунатти и Хебстер брошенные им через плечо слова. Гнусавое произношение
человека, вышедшего из самых низов, так до конца и не искорененное за
многие годы тщательного самоконтроля, а только загнанное в глубь естества,
вдруг снова дало о себе знать в его голосе - взбурлившие в нем эмоции
прорвали искусственно созданную плотину. - Расположились себе там и
смотрят. Их прямо-таки чертовски интересует, как это нам удается
забираться на это сплошь забитое машинами шоссе, а затем выбираться из
создавшихся на нем пробок! И при этом не обращают на нас никакого
внимания, когда мы пытаемся заговорить с ними, когда пытаемся выяснить,
что им надобно, откуда они сюда явились, что из себя представляют. Э, нет!
Они слишком горды, чтобы снизойти к общению с такими, как мы! Но зато
наблюдают за нами денно и нощно, зимою и летом, час за часом, минута за
минутой. Они могут без устали наблюдать за всем, чем только мы ни
занимаемся. И всякий раз, когда мы, тупые двуногие животные, пытаемся
сделать что-то стоящее и сталкиваемся при этом с какими-нибудь вполне
естественными трудностями - они уже тут как тут. Появляются эти "точки в
бутылке", чтобы подглядывать - что это там у этих безмозглых червяков не
получается - и посмеиваться над нами. А бывает и так, что и...
- Эй, приятель! - Фунатти наклонился вперед и потянул коллегу за полу
фирменного френча. - Полегче! Мы из ОСК, при исполнении служебных
обязанностей.
- Не все ли равно! - тоскливо огрызнулся Йост, плюхаясь на сиденье и
нажимая на кнопку включения привода. - Жаль, что нет при мне старого
отцовского "Гранда М-1" [самозарядная винтовка], - при этих словах машина
наконец тронулась с места и с грехом пополам свернула со сверхмагистрали.
- Так бы и пальнул, несмотря на риск схлопотать "дзыньку".
"И это сотрудник ОЧ! - подумал Хебстер, чувствуя себя крайне неуютно.
- И не просто сотрудник, а особый агент, прошедший тщательный отбор -
главным критерием при этом считалось отсутствие каких-либо
антиперваковских предубеждений, - присягнувший поддерживать правопорядок
без малейшей дискриминации по отношению к кому бы то ни было и посвятивший
себя достижению поистине святой цели - помочь человеку стать вровень с
пришельцами".
Впрочем, чего же еще можно ожидать от погрязшего в предрассудках
простонародья? То есть, от людей без деловой жилки. Его отцу, к счастью,
удалось выбраться из рабочей бригады путейцев-ремонтников, способных
орудовать только лопатой да кувалдой, и привить единственному сыну
неуемное стремление к достижению все более высокого положения,
позволяющего изыскивать новые возможности получения максимальной прибыли.
А вот у большинства людей, похоже, не было такой всепоглощающей
страсти, - это Элджернон Хебстер давно уже понял.
Такие люди обнаруживали неспособность сжиться с теми нововведениями,
которые возникли после появления на Земле пришельцев. Совершенно
невозможно было свыкнуться с мыслью о том, что самые выдающиеся научные и
технические свершения человечества, для достижения которых требовались
напряженная работа мысли, высочайший профессионализм и недюжинное
мастерство, могли быть мгновенно, как по мановению волшебной палочки,
продублированы - и даже превзойдены! - пришельцами, представляя для них
интерес скорее всего в качестве объектов коллекционирования. Ощущение
собственной неполноценности достаточно ужасно даже тогда, когда оно всего
лишь плод больного воображения. Но когда это уже не ощущение, а ясное
понимание, когда оно очевидно настолько, что не вызывает ни малейших
сомнений и касается любого аспекта творческой деятельности, то жизнь
становится невыносимой и нередко приводит людей в состояние
умоисступления, которое заканчивается полнейшим ступором.
Ничего удивительного не было и в том, что людей бесило непрестанное
бдение пришельцев, внимательнейше присматривавшихся ко всему, что бы ни
делали люди - будь то красочно оформленные карнавальные шествия или
подледный лов рыбы, мучительные поиски решения проблемы бесшумной посадки
гигантских трансконтинентальных воздушных лайнеров или ритмичное отбивание
поклонов в полутемных культовых зданиях под монотонные песнопения
современных шаманов. И уже воспринимались как обыденность те случаи, когда
люди хватали заржавевшие обрезы или сверкающие вороненой сталью охотничьи
двустволки и выпускали одну карающую пулю за другой в небо, оскверненное
наглым и высокомерным любопытством со стороны коричневых, желтых или
ярко-пунцовых "бутылок".

Положения дел это все по сути не меняло. Однако приносило
определенное облегчение натянутым, как струны, нервам. Но пришельцы не
замечали людского гнева, и вот это-то и было самым существенным. Они как
ни в чем ни бывало продолжали свое наблюдение, как будто вся эта пальба и
переполох, все эти проклятья и бряцанье оружием были всего лишь частью все
того же захватывающего представления, просмотр которого был заранее
оплачен, и непоколебима была их решимость досмотреть спектакль до конца,
прекрасно при этом понимая, что ничего интересного больше уже не
предвидится, разве что вдруг невзначай совершит какую-нибудь забавную
оплошность один из участников неопытной труппы исполнителей.
Пришельцам обстрелы никакого вреда не приносили, они, возможно, даже
и не подозревали о том, что подвергаются нападениям. Пули, снаряды,
картечь, стрелы, камни из рогаток - все эти проявления человеческого
гнева, похоже, совершенно их не задевали.
Тем не менее, их недоступным человеческому пониманию телам была
свойственна некая материальная основа. Об этом можно было судить по тому,
что они не пропускали свет и тепловое излучение. А также...
А также по случавшемуся время от времени "дзыньканью".
В кои-то веки кому-либо все-таки удавалось слегка задеть одного из
пришельцев. Или, что более вероятно, досадить каким-то неизвестным
фактором, сопутствовавшим ружейной пальбе или метанию копья.
И тогда слышался всего лишь какой-то намек на звук - как будто некий
гитарист уже прикоснулся самыми кончиками пальцев к струне, но в последний
момент передумал извлекать из нее звук, а пальцы отреагировали на это
решение с некоторым запозданием. И после того, как раздавалось нежное и
едва уловимое "дзынь", совершенно не производящее какого-либо особого
впечатления, стрелок оказывался обезоруженным. Он так и оставался стоять в
полнейшем недоумении, тупо проводя взглядом по ничего не держащим, но еще
согнутым пальцам, по устремленному вверх локтевому сгибу руки, по
напрягшемуся в ожидании отдачи плечу, напоминая не очень-то
сообразительного ребенка, который забыл, когда нужно кончать игру. Ни
самого ружья, ни даже каких-либо отдельных его деталей после этого уже
никогда не находили. А пришелец продолжал вести наблюдение - все так же
сосредоточенно и беззастенчиво нагло.
Такое "дзынькание" направлено было, главным образом, против различных
видов оружия. Однажды, например, "дзынькнулась" стопятидесятимиллиметровая
гаубица, в другой раз такая же участь постигла мускулистую руку,
занесенную с целью швырнуть еще один камень - она просто исчезла под
аккомпанемент едва слышного волшебного звука. Но иногда случалось и так -
может быть, пришелец просто оказывался несколько небрежным? - что живой
человек, еще мгновенье назад такой разъяренный и настроенный самым
решительным образом, вдруг весь целиком "дзынькался" - и только его и
видели!
При этом, очевидно, не применялось какое-либо оружие, а следовала
реакция вроде шлепка в ответ на укус комара. Хебстер, вздрогнув, припомнил
случай, когда вытянутая черная "бутылка" пришельцев, заполненная
непрерывно перемещавшимися янтарными точками, зависла над только что
произведенным уличным раскопом, привлеченная зрелищем множества людей,
копошащихся в земле прямо под нею.
Один рыжебородый гигант-ирландец, огромный, как секвойя, долбил
неподатливый манхэттенский гранит и так заработался, что пот уже совсем
залил ему глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14