Он медленно встал и повернулся к юрте. Вождь и его свита — кажется, значительно выросшая за это время — неподвижно стояли возле входа.
Сергей медленно пошел к ним, и свита стала полукругом, расходясь по обе стороны от вождя. Пасти у всех были открыты. Воины выставили вперед копья и мечи…
Сделав еще несколько шагов вперед, Сергей почувствовал, что земля вокруг него завертелась — он вновь потерял сознание.
Глава 7. СЕРГЕЯ СНИМАЮТ С КРЕСТА
Синее небо от зноя начало бледнеть. Солнце зависло в вышине, пекло и мучило этот мир. Сергей без одежды лежал навзничь на высокой горе из вещей и припасов, сваленных на длинной, как баржа, телеге. Внизу пронзительно скрипели медленно проворачивающиеся колесные оси, а вокруг свистели сурки, попискивали, едва перекрывая треск кузнечиков, скрывающиеся в траве птицы, а еще, где-то совсем близко, может, из скрытой балки, в которой протекал ручей, самозабвенно орали лягушки.
Сергей лежал на толстом деревянном кресте, веревки туго притягивали его запястья и лодыжки к брусьям. К счастью, его не прибили.
Проезжавший мимо погонщик объяснил, что ему послали медленную смерть. С точки зрения обров такая смерть была хуже всего, потому что могла затянуться на несколько дней, и если бы он не пререкался с вождем Арсуном, гибель от заражения крови быстро и без мучений настигла бы его. Предпочитая надеяться до самого конца, Сергей не жалел о предстоящих мучениях.
Вверху кругами плавал беркут, высматривая лису, волка или зайца — полуденный зной прятал его добычу.
Телега остановилась. Крест вместе с Сергеем стащили с вещей и прислонили к колесу высотой с него самого. Площадка для ног делала стояние на кресте вполне удобным. Сергей знал, что человек способен выдержать на солнце до трех суток. Его крест уже волокли трое обров, и длинный конец чертил в траве не скоро стираемую борозду.
Юрта вождя уже стояла на холме, и рядом со входом, несколько в стороне, его крест и врыли. Сергей с высоты трех-четырех метров мог видеть многое вокруг. Далеко, за рекой, вышка в поселении чадила черной ниткой дыма — дозорные Доброслава упреждали своих.
Огромная толпа обров скопилась километрах в трех от берега и метрах в шестистах от холма вождя. Обры не придерживались строя, стояли кто где придется, но все равно Сергей определил бы их число тысяч в двадцать пять.
В километре от пестрой толпы крокодилолюдей стояли конные воины Доброслава, разительно отличаясь от врагов. По сравнению с обрами их было мало. Они стояли темной молчаливой стеной, смотрели и ждали. В войске обров гудели рожки сотников, орали десятники, пели флейты — командиры пытались навести порядок, но внимание всех было поглощено ожиданием и чистым полем, где вдруг показался человек на коне. Он рысью неторопливо преодолел половину расстояния до вражеского войска и остановился, подняв копье. Он вызывал обров на поединок. В толпе разукрашенных пестрыми доспехами гигантов замелькали розовые пасти, от волнения многие забывали захлопнуть челюсти.
Наконец, раздвинув толпу, выехал верховой обр и стал приближаться к врагу. Человек подождал, пока обр не оказался ближе, и, опустив копье в сторону врага, приготовился к бою. Потом они медленно закружили друг против друга, и, когда, маневрируя, оказались ближе, Сергей узнал человека — это был Кочетов, обряженный в простой копытный доспех с железным шлемом на голове.
Обр сиял полированной медью лат. Опущенное забрало шлема легло длинным рылом на верхнюю челюсть, издали превратив бойца в огромное насекомое. Вместе с лорком обр на добрый метр был выше своего противника и казался громадным страшным муравьем.
Противники наклонили копья и разом прыгнули с места.
Когда до сближения оставалось метров двадцать, Семен Кочетов неожиданно метнул копье вперед. Скорость обоих всадников и броска сложились — копье вмиг преодолело расстояние и вонзилось в шею лорка.
Обры подняли жуткий вой, повсюду размахивали знаменами и значками на длинных древках. Успокоились, увидев, что обр не пострадал. Замедлив бег, лорк скоро упал, всадник ловко соскочил с седла, выхватил меч и трусцой поспешил к соскочившему с коня человеку.
Семен почему-то не вытащил меч, а копошился в сумке. Сергей не мог понять, что он делает. И только увидев, что Кочетов раскручивает ремень над головой, догадался — праща.
Обр, наверное, не знал о таком оружии. Он замедлил шаг, потом вновь побежал, и тут запущенный противником камень с такой силой ударил его в голову, что плохо закрепленный шлем слетел с головы.
Собравшись бросить второй камень, Кочетов вдруг передумал и вытащил меч. Возможно, от излишней самоуверенности он так и не воспользовался щитом, а просто поспешил к обру.
Широкое поле, высокое небо. У входа в юрту на переносном троне сидел вождь обров Арсун. Для него, как и для всех обров здесь, на поле был только обр, для людей — только человек.
Бойцы сшиблись: лязг, треск, сверкали полированные лезвия мечей… Потом Кочетов отступил, давая обеим сторонам увидеть чисто срезанные у самого лица челюсти… Обрубки приоткрылись, чтобы выпустить тоскливый рев, и тут же все кончилось: Кочетов снизу вверх срубил голову врага.
Взлетев в седло ожидавшего неподалеку коня, Кочетов уже возвращался к своим. Ему кричали, славили.
Выезжали новые пары. Иногда побеждал человек, иногда обр. Но вот одиночные всадники исчезли. У обров загудели бубны, захрипели рога, заорали мелкие начальники.
Войско Доброслава собралось в железный клин, сразу поразительно уменьшившись числом, замерло на месте и, медленно наращивая скорость, стронулось.
Солнце замерло в небе, время остановилось, сейчас ничего не было в мире, кроме вопящей, необузданной, огромной толпы обров и молчаливого твердого клина, вонзающегося в рыхлую плоть вражеской орды.
И, наверное, только Сергей, зависнув между небом и землей, успевший отрешиться от солнца и жажды, от всего суетного, мог трезво оценить разворачивающееся действие.
Войско Доброслава приостановилось метров за сто пятьдесят от обров и разом выпустило тучу стрел. Потом еще, еще и еще, словно жалящий рой пчел. Обры таяли, будто лед под струей горячей воды. И только расстреляв запас стрел, ощетинившийся копьями клин вновь начал разгон.
Колено с коленом, копье с копьем, всадники с жуткой силой врезались в обров и, словно разогретый нож в масло, пронеслись насквозь, повернули, вновь, уже в спину, ударили и продолжали, продолжали утюжить.
Обры не понимали, где враг, не видели, откуда шла смерть, чувствовали только — что-то неладно, и в страхе рассыпались в разные стороны, оглядеться, чтобы понять, что происходит.
Вождь Арсун гневно закричал со своего трона. Во все стороны побежали посыльные. Привели оседланного лорка. Величайший вскочил в седло и куда-то ускакал со свитой. Слуги спешно разбирали юрту. Сергей думал, что его сейчас прикончат.
Кто-то из полководцев на поле спешно собирал обров в одно место, бронированный кулак людей продолжал настигать разредившихся врагов.
Сергей откуда-то сбоку услышал дробный топот копыт, сотни три всадников летели к полю боя. Отделившись, часть бойцов налетела на холм, беспощадно вырезая визжащих обров. Кто-то остановился возле креста, Сергей узнал Радима. Обрезанные веревки падали, Радим балансировал, стоя ногами на седле. Сергей хотел слезть вниз, но почему-то падал… Сорвав с ближайшего обра плащ, Радим укутал Волкова. Помогли сесть на коня, кто-то остался помочь, остальные быстро покатились к полю сражения.
Но все уже затихало. Солнце, склонившись к закату, решило за сражавшихся. Подхватывая тела товарищей, обры беспорядочно отходили к своему лагерю. Ночью конница не бьется: и лошади, и лорки — дневные животные. Охотники шли в поле искать стрелы, брошенное оружие, тела своих и чужих.
Глава 8. НОЧЬ ТИХА, ПУСТЫНЯ ВНЕМЛЕТ БОГУ…
Сергей отлеживался весь вечер и часть ночи, но спал плохо. Страшно болело обожженное тело. Хорошо еще, что на кресте провел всего один день. Уже перевалило за полночь, и черный провал неба только-только начал светлеть, гася одну за другой звезды. Не зная, как еще пристроиться, чтобы унять боль, и уже не надеясь уснуть, Волков вышел из темной избы на воздух.
После освобождения из короткого, к счастью, плена его вместе с попутчиками привезли не в воинский городок Доброслава, а в одно из обычных селений, где правил старшина Ворон. Здесь оставалась только женская половина, потому что даже философ Малинин вполне сносно владел мечом и, значит, держать лишнего бойца в тылу было бы преступлением.
Сергея определили в маленькую баньку — может, как гостя, а возможно, по другим соображениям. Помнится с вечера, одурманенный солнцем, впечатлениями и неутолимой жаждой, он ощущал нежные касания, смазывающие его кожу чем-то прохладным.
Сырой ночной воздух остудил горевшее тело, и ему сразу показалось все не так уж плохо. На Сергее сейчас были короткие, очень легкие полотняные штаны. Босиком он прошел к тыну и по лесенке перебрался к дозорному внутреннему настилу. Никого здесь не было: все знали, если обры пойдут в леса искать селения, воевода Доброслав упредит.
Луна на небе сияла серебряным блюдом и, словно бы блистающей короной, окружила себя кольцом облаков.
Сергей достал сигарету и закурил. Мимоходом посетовал, что будет грустно, когда кончатся сигареты, потому что здесь он не видел курящих, и тут услышал позади себя шаги. Он не стал оборачиваться.
— Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит… — произнес женский голос.
— Ты сочиняешь стихи? — спросил он.
— Да. Правда красиво?.. И звезда с звездою говорит…
— Красиво…
— Как ты себя чувствуешь?
— Знаешь, сейчас гораздо лучше, чем думал. Кажется, вообще ничего не болит.
— Я рада. Вчера, когда тебя привезли, ты был совсем плох. Это надо же! С креста сняли… Хорошо, что мерзкие животные не прибили тебя, как Христа.
— Сначала хотели, но потом решили, что без гвоздей я буду дольше мучиться.
— Тебе повезло…
— Да, повезло. Михайлов не рассказывал, как я попал к обрам?
— Рассказывал, что это он ударил тебя, а когда ты потерял сознание, то оставил тебя обрам.
— Ну а вы как?
— Сережа! Ты действительно тот, за кого себя выдаешь?
— Кем же я еще могу быть?
— Не знаю. Можешь быть Колей, можешь — другим. Знаешь, что думает о тебе мой муж?
— Не знаю…
— Он говорит, что Бог-Император, выбирая претендентов на государственные должности, наделял их выдающимися качествами уже потом, то есть согласно должности. Валентин считает, что сами должности автоматически дают долголетие, силу, ум, здоровье…
— Может быть. Твой муж философ, кому же еще знать. Хотя, если явление поставить с ног на голову, ничего, в сущности, не изменится.
— Может быть. Но он говорил, что даже если ты не Орлов, а действительно простой уголовник, то само общение с Николаем, а потом твоя роль здесь, в нашем паломничестве, могли передать тебе ряд качеств, которых не бывает у простых смертных.
— Не знаю, может быть. Но это не значит, что со мной можно экспериментировать и что я кому-нибудь позволю надо мной проводить опыты.
— Нет, конечно. Но если ударить Михайлова ножом в сердце, он умрет. А если тебя?..
— Меня?..
— Извини, Сережа, но мы даже особенно за тебя не волновались. Мы знали, что ты выкрутишься.
— Вы его оправдываете?
— Ни в коем случае. Просто надо его понять. Он думает, что его брата убил ты.
— Но ведь…
— Да, конечно. Он больше не будет пытаться тебя убить. Знаешь, Доброслав хотел его на месте прикончить— ваш отряд привез Виктора уже связанным. Михайлов взял да сразу брякнул, что он тебя убил и все такое прочее. Доброслав ему мозги долго прочищал насчет какого-то братства, какого-то там единения. Что, кстати, за братство?
— Мы тайно побратались со здешними бойцами. Совершили обряд у идола Бога-Отца. Только ты не очень распространяйся, — это тайное знание.
— Хорошо, молчу. Я уважаю мужские игры. В общем, Доброслав Виктора не тронул, пока ты не решишь, что с ним делать.
— А если он еще меня грохнет?
— Не грохнет. Он сам сказал, что, если ты выживешь, он тебя до самой встречи с Императором не будет трогать.
— Очень хорошо. Надеюсь, больше никто не захочет трахнуть меня чем-нибудь тяжелым, а потом начать раскаиваться.
— Не говори глупости.
— Хорошо. А теперь честно скажи мне, зачем ты пошла в это паломничество?
— Зачем?.. Может, стало скучно. Когда все уже испытано-переиспытано…
— Ах ты, малышка!..
— Не называй меня малышкой. Если бы ты знал, сколько мне лет!.. Так что не называй меня этим дурацким словом.
— Скажи мне, Катенька, как тебе здешние жители?
— Ты имеешь в виду мужчин?
— Ну… мужчин, да.
— Железные… железные дети. Я чувствую себя старухой рядом с ними.
— Ты о чем?
— Понимаешь, они такие цельные. Настоящие античные герои без страха и упрека. Они глупы, молоды и счастливы, а я мудра, стара и несчастна.
— Да?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53