Денис Иванович стоял в уголке у изгороди, в лопухах, руки опустив, а голову подняв и глядя на ночную полную луну – тревожную муку шизофреников. Андрей спросил с легкостью:
– Денис Иваныч, я вот тут с одним поспорил. Вы Элькой-то пользуетесь иль нет?
Печенегин кашлянул – будто поперхнулся.
Привел в порядок одежду.
Дождался, когда и Андрей станет свободен.
Посмотрел ему в лицо и спокойно сказал:
– Ни с кем вы не спорили, Андрей. Вам это самому интересно. Даже не столько интересно, сколько любопытно. Это разные вещи. Вы умный человек, такие суетные вопросы не для вашего ума. Значит, вы не это спросить хотели, а что-то другое.
– Я именно это хотел спросить.
– Но ведь это подлый вопрос, Андрюша. Для чего вам это? Испытываете себя? Меня? Или вдруг спросилось – от свежего воздуха, от хорошего настроения, от дружелюбия ко мне? Я знаю, так бывает, человек, находясь в размягченной задушевности, желая сделать другому приятное, задает подчас глубоко подлые вопросы. Много подлостей вообще происходит от желания сделать кому-то приятное. Ведь приятное часто делается за чей-то счет. Я сам, кстати, достаточно в этом отношении подл.
– Давайте не будем, Денис Иваныч! – фамильярно воскликнул Андрей – не потому что был природно фамильярен, а из желания раздразнить Дениса Ивановича. – Я задал простой вопрос – считайте, что из праздного любопытства. Ну, или потому, что сам Эльку хотел бы употребить, но, как джентльмен, выясняю, не занята ли она?
– Это не простой вопрос, а именно подлый вопрос, Андрюша, поймите сперва это, а потом уж будем говорить, – рассуждал Печенегин. – Что такое подлый вопрос? Это такой вопрос, ответ на который не может быть не подлым. Понимаете меня? И если вы его задали осознанно, я буду вынужден расстаться с вами.
И, не требуя от Андрея немедленного подтверждения или отрицания осознанности, продолжал:
– Почему вопрос подл? Рассмотрим. Не на моем примере, а на примере некоего мужчины Х и некоей женщины Y. Вариантов отношений между мужчиной Х и женщиной Y – в смысле, который мы в данный момент разумеем, – два. Первый: меж ними ничего нет. Кажется, в таком случае вопрос не подл? Но – подл! Потому что если и нет, то, возможно, что-то намечается, а тут вдруг появляется некто третий, наблюдающий, любопытствующий, – и прекрасное, не возникнув, может улетучиться. Теперь второй вариант: меж ними есть то, что названо в вопросе. Мужчина Х ответит положительно – и рискует этим самым замарать честь женщины. Мужчина ответит отрицательно – и, значит, вынужден будет солгать. И, наконец, может ответить уклончиво или просто попросить спрашивающего не вмешиваться в его дела – но это есть косвенное признание, которое, пожалуй, еще хуже прямого, прямое часто вообще обманно, поскольку мужчина склонен к хвастовству, он может сказать «да» в силу своего тщеславия, в то время как на самом деле – нет. Понимаете?
– Понимаю, – сказал Андрей. – Понимаю, что вы, Денис Иванович, хитроумнейший человек. Вы знаете, я человек сам ученый и язык у меня подвешен – хотя, может, не так, как у вас, когда вы взволнованы (это была правда, Денис Иванович говорил гладко и почти красиво, когда был чем-то взбудоражен – даже до неестественности гладко и красиво, в остальные же моменты говорил скупо, бессвязно, неразборчиво – при этом нужно отметить, что в возбужденном или взбудораженном состоянии он находился часто, почти всегда), я человек ученый, но более всего люблю народные речения. Одно из них гласит: ласковое теля многих маток сосет. Понимаете меня?
– Понимаю. И даже согласился бы обсудить с вами мои проблемы, которыми давно уже мне хочется поделиться с близким горячим человеком, – но вы далеки и холодны, я не буду говорить с вами об этом. Боюсь, я не захочу вас больше видеть.
– Денис Иваныч! Я же пошутил! Вопрос мой подл, согласен, – и я осознал, что подл, – но после того, как его задал! Примите за дурость, Денис Иванович!
– Не приму, – сказал Денис Иванович. – Но…
И направился к дому, к голосам, к своему любезному чаю и к своей любезной гитаре.
Андрей не зря пошел на попятный. Если б Печенегин отказал ему от дома, шансы его сблизиться с Эльвирой Нагель мирным путем равнялись бы нулю.
И тогда придется применить силу.
То есть силу применить Андрей Андреев хочет в любом случае.
Ведь от того, что Эльвира окажется в его машине, ничего не изменится. Он крепко надеется на машину, но знает – она не выручит. Эльвира поймет, конечно, что именно заставляет женщин терять в его машине контроль над собой, что их начинает томить, – но именно в силу этого понимания станет собственному томлению сопротивляться. Просьбу Дениса Ивановича удовлетворит, в машину Андрея сядет, но через несколько минут строго попросит остановить и выпустить ее.
Андрей лишь прибавит скорости.
Она будет гневно кричать. Она, безумная, будет царапать его, мешать вести машину. Возможно, они врежутся в столб и оба погибнут. Но, скорее всего, останутся живы, он привезет ее в гараж и, устав слушать ее, оглушит одним умелым ударом, выключит, как говорят некоторые его знакомцы.
И сделает то, что хотел, – но не раньше, чем она придет в сознание. Она придет в сознание, увидит себя связанной…
После этого она будет его ненавидеть. Он согласен.
Он будет упиваться этой ненавистью. Он будет держать ее в гараже столько, сколько ему захочется. А потом, когда надоест, он привезет сюда Дениса Ивановича – чтобы посмотрел. Тот, конечно… Придется и его…
Подивившись ходу собственных мыслей, Андрей Андреев встал и подошел к зеркалу.
Он сделал жестокое лицо.
Жестокость была его мечтой.
Но он не был жесток.
Он был похож на Дениса Ивановича – и понимал это.
До сих пор, имея за плечами множество женщин, он относился к ним как к людям. У него из-за этого немало неприятностей. Восемь раз его пытались женить на себе. Четыре раза требовали усыновить или удочерить ребенка. Андрей бы и рад – но он один, он не может ублаготворить всех. И он тренируется в жестокости, жесткости, чаще, к сожалению, мысленно, чем действиями. Правда, попытался однажды и на деле проявить жестокость. Среди ночи возле его жилища-гаража замяукал котенок. Андрей встал, впустил его, дал молока, котенок – впрочем, подросткового уже возраста, месяцев шести-восьми, – выхлебал молоко и тотчас же обильно и вонюче нагадил. Андрей очень расстроился, он не выносил дурных запахов.
И он решил наказать котенка. Он вспомнил очень кстати о нехватке жестокости в своем характере и решил, что самая пора эту нехватку восполнить: связать лапки котенку и помаленьку резать его, живого, а он пусть орет. Суметь. Выдержать.
Он связал ему лапы (котенок сперва был доверчив, потом стал дергаться – но поздно), подвесил на крюк, достал острый нож, зажмурился и вонзил нож в котенка. Тот заорал как резаный. Андрей открыл глаза. Котенок трепыхался на крюке – спиной вниз, широко разевал пасть и орал не переставая. Крови, однако, не было. Значит, неглубока рана или такое место в теле котенка, где мало крови. Андрею же нужно увидеть кровь – для собственного укрепления. К примеру, если пырнуть в живот – обязательно должна пойти кровь. Андрей Андреев примерился – и, бросив нож, заплакал, снял котенка, развязал, стал целовать его, а тот выдирался, царапался, продолжал орать. Выскочив из рук Андрея, забился в угол. Андрей и так к нему, и так – он только выгибал спину и шипел. Андрей тогда открыл дверь, думая, что котенок убежит. Тот подошел к двери, покрутился – и вернулся в свой угол. Он, мудрый, вдруг проник в характер Андрея, понял его – и сделал выбор. Три дня еще он мурзился, не подпускал Андрея, хоть пищу регулярно принимал и регулярно после этого гадил. А потом и вовсе охамел. Чувствуя, что человек перед ним заискивает, старается его всячески ублажить, он уже не всякую жратву жаловал, воротил рыло от молока, от колбасы, зато средствами, данными ему Богом, дал понять, что уважает свежую рыбку и парное мясо. Ночами же снисходительно разваливался на постели Андрея как можно вольготнее, посредине, предоставляя хозяину лечь там, где поместится. Андрей сгонял его. Кот (получивший кличку Мизя, сокращенное от Мизантроп) наказывал Андрея – на день или два отказывался от еды и изображал из себя смертельно больного, теряющего последние силы человека, гадя при этом, хоть и не ел ничего, с удвоенной отдачей. Заслужив вновь его благосклонность, Андрей гладил его, засыпая, и думал, что любит и ненавидит кота так же, как Эльвиру Нагель, как Дениса Ивановича.
Месяца два назад, в мае, Денис Иванович прощался у калитки с гостями, простился и стоял у калитки, дыша утренней прохладой, Андрей в это время садился в машину, провожая взглядом удаляющиеся фигуры Эльвиры и ее страдателя Димы Гульченко, – и увидел и услышал, как к Денису Ивановичу пристали какие-то парни, такие же полуночники, но непоседливые, шатающиеся, приключенческие. Они спросили у Дениса Ивановича закурить или, допустим, который час, это неважно, Андрей, имеющий нюх на такие ситуации и бывавший не раз в подобных переделках, сунул в карман газовый пистолет и вышел из машины. Парни, числом четверо, окружили Дениса Ивановича. Тот улыбался. И у Андрея вдруг защемило сердце. Неужели я впрямь так люблю этого человека? – задал он себе вопрос. И тут же подумал, что дело не в любви, а в чем-то более простом. Ему просто дико видеть Дениса Ивановича в окружении этих жлобов. Денису Ивановичу хорошо быть с гитарой, с чашкой чая в руке, изредка со стаканом вина, ему идет говорить, слушать и улыбаться среди людей, понимающих его, а вот это – стоять среди сладострастно напряженных людей, затеявших игру в опасность (а по сути репетицию убийства или даже само убийство, если вдруг случайно произойдет), вот это ему не шло, он был нелеп; в Андрее была не столько злость, сколько досада на природу, допускающую такую нелепость.
Сперва он хотел воспользоваться газовым пистолетом, но поостерегся задеть Дениса Ивановича, поэтому, используя фактор внезапности, напал на парней, быстро и мощно ударив каждого по разу, а потом еще по разу, а потом еще – уже лежачих, а потом еще по разу – вдогонку, – когда они поднялись и бросились наутек, напуганные возникшим ниоткуда ураганом правопорядка (каждый был уверен, что их колотят милицейской дубинкой, а одному даже почудился свист милицейского свистка, лишь потом, убедившись, что правопорядка уже нет, а свист остался, он понял, что этот свист в голове – от удара по ней).
– Зачем вы так, Андрей? – спросил Денис Андрея Андреева.
Тот, воспаленный еще, разгоряченный, не понимая, что делает, отвесил и Денису Ивановичу затрещину, ударил кулаком по щеке, а ударив, испытал странное чувство, близкое к тому, какое он испытывал, когда в процессе любви употребляемая им женщина просила сделать ей больно – и он с нежностью и щекотливым холодком в животе делал ей больно.
– Нечего из себя строить! – закричал он. – Вы не видели, что ли, кто они, зачем вы с ними в беседы пустились?
– А кто они? – спросил Денис Иванович.
– Вы прекрасно знаете! Идиотизм какой-то!
* * *
После, осмысляя свои слова и действия, Андрей перепугался: а нет ли в его отношении к Денису Ивановичу влечения уже даже физического, не тянет ли его, хоть он сам и не замечает, переменить, как в газете «Спид-инфо» пишут, сексуальную ориентацию?
Да нет, чушь, бред! Все проще – с одной стороны, все сложнее – но со стороны другой. С этой другой стороны дело в следующем: ему хорошо и тепло, когда он у Дениса Ивановича, он любит бывать у Дениса Ивановича, Денис Иванович нравится ему. Но! Но что получается? Получается: ему нравится человек, который нравиться ему никак не может! И как поступить в этом случае?
Но почему он должен как-то поступить?
Потому что – Эльвира Нагель.
А что – Эльвира Нагель? Признайся себе, брат, – нет уже любви к ней. И нет даже уже спортивного интереса победить ее. Ничего уже нет.
Ради чего тогда все затевается?
А что затевается?
Мучась непониманием себя, Андрей Андреев становился в это утро все раздраженнее.
И еще раздраженнее.
Совсем стал злым.
Сейчас бы он вполне мог поувечить Мизю, подвергнуть его пыткам до самой его смерти.
– Кыс-кыс-кыс! – позвал Андрей Мизантропа.
Но тот, обладая сверхъестественным чутьем, заранее исчез.
4
Пора, однако, рассказать и об ЭЛЬВИРЕ НАГЕЛЬ – иначе частое косвенное упоминание ее имени наведет на мысль, что автор подсовывает уже читателю версию убийства, меж тем я не детектив какой-нибудь сочиняю, а рассказываю действительную историю – да и не историю даже, а случай, вернее… ну, не знаю. Разберемся.
Эльвира Нагель любила Дениса Ивановича.
Попала она к нему случайно – ее привела приятельница послушать хорошего музыканта. Эльвира послушала – и тут же поняла, что любит. С нею не было еще такого. Она была уверена, что любить не может – с того самого дня, когда маму повезли в больницу рожать ребенка от отчима, а отчим, выпив на радостях, стал заламывать ей руки, приговаривая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
– Денис Иваныч, я вот тут с одним поспорил. Вы Элькой-то пользуетесь иль нет?
Печенегин кашлянул – будто поперхнулся.
Привел в порядок одежду.
Дождался, когда и Андрей станет свободен.
Посмотрел ему в лицо и спокойно сказал:
– Ни с кем вы не спорили, Андрей. Вам это самому интересно. Даже не столько интересно, сколько любопытно. Это разные вещи. Вы умный человек, такие суетные вопросы не для вашего ума. Значит, вы не это спросить хотели, а что-то другое.
– Я именно это хотел спросить.
– Но ведь это подлый вопрос, Андрюша. Для чего вам это? Испытываете себя? Меня? Или вдруг спросилось – от свежего воздуха, от хорошего настроения, от дружелюбия ко мне? Я знаю, так бывает, человек, находясь в размягченной задушевности, желая сделать другому приятное, задает подчас глубоко подлые вопросы. Много подлостей вообще происходит от желания сделать кому-то приятное. Ведь приятное часто делается за чей-то счет. Я сам, кстати, достаточно в этом отношении подл.
– Давайте не будем, Денис Иваныч! – фамильярно воскликнул Андрей – не потому что был природно фамильярен, а из желания раздразнить Дениса Ивановича. – Я задал простой вопрос – считайте, что из праздного любопытства. Ну, или потому, что сам Эльку хотел бы употребить, но, как джентльмен, выясняю, не занята ли она?
– Это не простой вопрос, а именно подлый вопрос, Андрюша, поймите сперва это, а потом уж будем говорить, – рассуждал Печенегин. – Что такое подлый вопрос? Это такой вопрос, ответ на который не может быть не подлым. Понимаете меня? И если вы его задали осознанно, я буду вынужден расстаться с вами.
И, не требуя от Андрея немедленного подтверждения или отрицания осознанности, продолжал:
– Почему вопрос подл? Рассмотрим. Не на моем примере, а на примере некоего мужчины Х и некоей женщины Y. Вариантов отношений между мужчиной Х и женщиной Y – в смысле, который мы в данный момент разумеем, – два. Первый: меж ними ничего нет. Кажется, в таком случае вопрос не подл? Но – подл! Потому что если и нет, то, возможно, что-то намечается, а тут вдруг появляется некто третий, наблюдающий, любопытствующий, – и прекрасное, не возникнув, может улетучиться. Теперь второй вариант: меж ними есть то, что названо в вопросе. Мужчина Х ответит положительно – и рискует этим самым замарать честь женщины. Мужчина ответит отрицательно – и, значит, вынужден будет солгать. И, наконец, может ответить уклончиво или просто попросить спрашивающего не вмешиваться в его дела – но это есть косвенное признание, которое, пожалуй, еще хуже прямого, прямое часто вообще обманно, поскольку мужчина склонен к хвастовству, он может сказать «да» в силу своего тщеславия, в то время как на самом деле – нет. Понимаете?
– Понимаю, – сказал Андрей. – Понимаю, что вы, Денис Иванович, хитроумнейший человек. Вы знаете, я человек сам ученый и язык у меня подвешен – хотя, может, не так, как у вас, когда вы взволнованы (это была правда, Денис Иванович говорил гладко и почти красиво, когда был чем-то взбудоражен – даже до неестественности гладко и красиво, в остальные же моменты говорил скупо, бессвязно, неразборчиво – при этом нужно отметить, что в возбужденном или взбудораженном состоянии он находился часто, почти всегда), я человек ученый, но более всего люблю народные речения. Одно из них гласит: ласковое теля многих маток сосет. Понимаете меня?
– Понимаю. И даже согласился бы обсудить с вами мои проблемы, которыми давно уже мне хочется поделиться с близким горячим человеком, – но вы далеки и холодны, я не буду говорить с вами об этом. Боюсь, я не захочу вас больше видеть.
– Денис Иваныч! Я же пошутил! Вопрос мой подл, согласен, – и я осознал, что подл, – но после того, как его задал! Примите за дурость, Денис Иванович!
– Не приму, – сказал Денис Иванович. – Но…
И направился к дому, к голосам, к своему любезному чаю и к своей любезной гитаре.
Андрей не зря пошел на попятный. Если б Печенегин отказал ему от дома, шансы его сблизиться с Эльвирой Нагель мирным путем равнялись бы нулю.
И тогда придется применить силу.
То есть силу применить Андрей Андреев хочет в любом случае.
Ведь от того, что Эльвира окажется в его машине, ничего не изменится. Он крепко надеется на машину, но знает – она не выручит. Эльвира поймет, конечно, что именно заставляет женщин терять в его машине контроль над собой, что их начинает томить, – но именно в силу этого понимания станет собственному томлению сопротивляться. Просьбу Дениса Ивановича удовлетворит, в машину Андрея сядет, но через несколько минут строго попросит остановить и выпустить ее.
Андрей лишь прибавит скорости.
Она будет гневно кричать. Она, безумная, будет царапать его, мешать вести машину. Возможно, они врежутся в столб и оба погибнут. Но, скорее всего, останутся живы, он привезет ее в гараж и, устав слушать ее, оглушит одним умелым ударом, выключит, как говорят некоторые его знакомцы.
И сделает то, что хотел, – но не раньше, чем она придет в сознание. Она придет в сознание, увидит себя связанной…
После этого она будет его ненавидеть. Он согласен.
Он будет упиваться этой ненавистью. Он будет держать ее в гараже столько, сколько ему захочется. А потом, когда надоест, он привезет сюда Дениса Ивановича – чтобы посмотрел. Тот, конечно… Придется и его…
Подивившись ходу собственных мыслей, Андрей Андреев встал и подошел к зеркалу.
Он сделал жестокое лицо.
Жестокость была его мечтой.
Но он не был жесток.
Он был похож на Дениса Ивановича – и понимал это.
До сих пор, имея за плечами множество женщин, он относился к ним как к людям. У него из-за этого немало неприятностей. Восемь раз его пытались женить на себе. Четыре раза требовали усыновить или удочерить ребенка. Андрей бы и рад – но он один, он не может ублаготворить всех. И он тренируется в жестокости, жесткости, чаще, к сожалению, мысленно, чем действиями. Правда, попытался однажды и на деле проявить жестокость. Среди ночи возле его жилища-гаража замяукал котенок. Андрей встал, впустил его, дал молока, котенок – впрочем, подросткового уже возраста, месяцев шести-восьми, – выхлебал молоко и тотчас же обильно и вонюче нагадил. Андрей очень расстроился, он не выносил дурных запахов.
И он решил наказать котенка. Он вспомнил очень кстати о нехватке жестокости в своем характере и решил, что самая пора эту нехватку восполнить: связать лапки котенку и помаленьку резать его, живого, а он пусть орет. Суметь. Выдержать.
Он связал ему лапы (котенок сперва был доверчив, потом стал дергаться – но поздно), подвесил на крюк, достал острый нож, зажмурился и вонзил нож в котенка. Тот заорал как резаный. Андрей открыл глаза. Котенок трепыхался на крюке – спиной вниз, широко разевал пасть и орал не переставая. Крови, однако, не было. Значит, неглубока рана или такое место в теле котенка, где мало крови. Андрею же нужно увидеть кровь – для собственного укрепления. К примеру, если пырнуть в живот – обязательно должна пойти кровь. Андрей Андреев примерился – и, бросив нож, заплакал, снял котенка, развязал, стал целовать его, а тот выдирался, царапался, продолжал орать. Выскочив из рук Андрея, забился в угол. Андрей и так к нему, и так – он только выгибал спину и шипел. Андрей тогда открыл дверь, думая, что котенок убежит. Тот подошел к двери, покрутился – и вернулся в свой угол. Он, мудрый, вдруг проник в характер Андрея, понял его – и сделал выбор. Три дня еще он мурзился, не подпускал Андрея, хоть пищу регулярно принимал и регулярно после этого гадил. А потом и вовсе охамел. Чувствуя, что человек перед ним заискивает, старается его всячески ублажить, он уже не всякую жратву жаловал, воротил рыло от молока, от колбасы, зато средствами, данными ему Богом, дал понять, что уважает свежую рыбку и парное мясо. Ночами же снисходительно разваливался на постели Андрея как можно вольготнее, посредине, предоставляя хозяину лечь там, где поместится. Андрей сгонял его. Кот (получивший кличку Мизя, сокращенное от Мизантроп) наказывал Андрея – на день или два отказывался от еды и изображал из себя смертельно больного, теряющего последние силы человека, гадя при этом, хоть и не ел ничего, с удвоенной отдачей. Заслужив вновь его благосклонность, Андрей гладил его, засыпая, и думал, что любит и ненавидит кота так же, как Эльвиру Нагель, как Дениса Ивановича.
Месяца два назад, в мае, Денис Иванович прощался у калитки с гостями, простился и стоял у калитки, дыша утренней прохладой, Андрей в это время садился в машину, провожая взглядом удаляющиеся фигуры Эльвиры и ее страдателя Димы Гульченко, – и увидел и услышал, как к Денису Ивановичу пристали какие-то парни, такие же полуночники, но непоседливые, шатающиеся, приключенческие. Они спросили у Дениса Ивановича закурить или, допустим, который час, это неважно, Андрей, имеющий нюх на такие ситуации и бывавший не раз в подобных переделках, сунул в карман газовый пистолет и вышел из машины. Парни, числом четверо, окружили Дениса Ивановича. Тот улыбался. И у Андрея вдруг защемило сердце. Неужели я впрямь так люблю этого человека? – задал он себе вопрос. И тут же подумал, что дело не в любви, а в чем-то более простом. Ему просто дико видеть Дениса Ивановича в окружении этих жлобов. Денису Ивановичу хорошо быть с гитарой, с чашкой чая в руке, изредка со стаканом вина, ему идет говорить, слушать и улыбаться среди людей, понимающих его, а вот это – стоять среди сладострастно напряженных людей, затеявших игру в опасность (а по сути репетицию убийства или даже само убийство, если вдруг случайно произойдет), вот это ему не шло, он был нелеп; в Андрее была не столько злость, сколько досада на природу, допускающую такую нелепость.
Сперва он хотел воспользоваться газовым пистолетом, но поостерегся задеть Дениса Ивановича, поэтому, используя фактор внезапности, напал на парней, быстро и мощно ударив каждого по разу, а потом еще по разу, а потом еще – уже лежачих, а потом еще по разу – вдогонку, – когда они поднялись и бросились наутек, напуганные возникшим ниоткуда ураганом правопорядка (каждый был уверен, что их колотят милицейской дубинкой, а одному даже почудился свист милицейского свистка, лишь потом, убедившись, что правопорядка уже нет, а свист остался, он понял, что этот свист в голове – от удара по ней).
– Зачем вы так, Андрей? – спросил Денис Андрея Андреева.
Тот, воспаленный еще, разгоряченный, не понимая, что делает, отвесил и Денису Ивановичу затрещину, ударил кулаком по щеке, а ударив, испытал странное чувство, близкое к тому, какое он испытывал, когда в процессе любви употребляемая им женщина просила сделать ей больно – и он с нежностью и щекотливым холодком в животе делал ей больно.
– Нечего из себя строить! – закричал он. – Вы не видели, что ли, кто они, зачем вы с ними в беседы пустились?
– А кто они? – спросил Денис Иванович.
– Вы прекрасно знаете! Идиотизм какой-то!
* * *
После, осмысляя свои слова и действия, Андрей перепугался: а нет ли в его отношении к Денису Ивановичу влечения уже даже физического, не тянет ли его, хоть он сам и не замечает, переменить, как в газете «Спид-инфо» пишут, сексуальную ориентацию?
Да нет, чушь, бред! Все проще – с одной стороны, все сложнее – но со стороны другой. С этой другой стороны дело в следующем: ему хорошо и тепло, когда он у Дениса Ивановича, он любит бывать у Дениса Ивановича, Денис Иванович нравится ему. Но! Но что получается? Получается: ему нравится человек, который нравиться ему никак не может! И как поступить в этом случае?
Но почему он должен как-то поступить?
Потому что – Эльвира Нагель.
А что – Эльвира Нагель? Признайся себе, брат, – нет уже любви к ней. И нет даже уже спортивного интереса победить ее. Ничего уже нет.
Ради чего тогда все затевается?
А что затевается?
Мучась непониманием себя, Андрей Андреев становился в это утро все раздраженнее.
И еще раздраженнее.
Совсем стал злым.
Сейчас бы он вполне мог поувечить Мизю, подвергнуть его пыткам до самой его смерти.
– Кыс-кыс-кыс! – позвал Андрей Мизантропа.
Но тот, обладая сверхъестественным чутьем, заранее исчез.
4
Пора, однако, рассказать и об ЭЛЬВИРЕ НАГЕЛЬ – иначе частое косвенное упоминание ее имени наведет на мысль, что автор подсовывает уже читателю версию убийства, меж тем я не детектив какой-нибудь сочиняю, а рассказываю действительную историю – да и не историю даже, а случай, вернее… ну, не знаю. Разберемся.
Эльвира Нагель любила Дениса Ивановича.
Попала она к нему случайно – ее привела приятельница послушать хорошего музыканта. Эльвира послушала – и тут же поняла, что любит. С нею не было еще такого. Она была уверена, что любить не может – с того самого дня, когда маму повезли в больницу рожать ребенка от отчима, а отчим, выпив на радостях, стал заламывать ей руки, приговаривая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15