Дюжины три свечей, примус да два рюкзака провизии - вот и все, что мы
взяли с собой под землю.
Был солнечный, но ветреный день, когда мы собрались у воронки
глубокого карстового провала. Вчетвером, обмотанные веревками, стояли мы
на краю обрыва и заглядывали вниз. Камешек, который я случайно столкнул
носком ботинка, долго летел в пропасть, отскакивая от выступов, и только
через полминуты возвратил нам гулкое эхо своего падения.
Виктор начал спуск. Тонкая веревка растянулась и принялась
раскачиваться, когда его плечи и голова исчезли в провале. Минут через
сорок за ним, с излишней, как мне показалось, суетой, последовал Виталик.
Бледное лицо его покрывала россыпь мелких капелек, волосы были встрепаны,
круглые очки поблескивали на солнце. Последними, спустив по навесной
веревочной переправе рюкзаки, пошли мы с Викой.
Я был замыкающим. Отталкиваясь ногами от отвесной стены, я быстро
заскользил вниз. Перед глазами проплывали неглубокие ниши, узкие
расщелины, забитые землей и поросшие мхом. Метрах в шестидесяти от
поверхности подошвы ударились о крутой, усыпанный щебенкой уступ, где
можно было передохнуть. Однако вскоре сравнительно узкое горло шахты
расширилось, и веревку начало закручивать вокруг собственной оси. Пальцы у
меня дрожали, когда я, наконец, спрыгнул на дно пропасти, точнее на
глыбовый навал, образованный рухнувшим сводом. На запад открывался широкий
вход в таинственную пещеру. Мы помогли друг другу взвалить на плечи
громоздкие рюкзаки, Виктор зажег свечу, и путешествие началось.
Огонек свечи был слишком мал, чтобы высветить всю пещеру. Нам была
хорошо видна только ближняя стена, все остальное тонуло во мраке. Звук
наших шагов гулко отдавался в дальних углах. Сперва мы ступали очень
осторожно, словно опасаясь провалиться в какой-нибудь колодец, однако
вскоре осмелели и, взяв каждый по свече, разбрелись в разные стороны, с
любопытством озираясь вокруг.
Своды пещеры то взметались кверху, в непроглядную тьму, то сжимались
в тесное кольцо, так что приходилось наклонять голову или даже пробираться
ползком. Наконец, несколько часов спустя, мы вышли в небольшой зал, в
котором и решили расположиться на ночлег. Разложив спальные мешки, мы
разожгли примус, чтобы вскипятить воды, и вообще устроились как у себя
дома. Каменные выступы служили нам сиденьями, небольшие карнизы слоистых
известняков - полками под разные мелочи, а один из сталагмитов - природным
канделябром для свечи. Подсев поближе к свету, я достал свою заветную
тетрадку, которую нарочно сшил для этого путешествия, и подробно зарисовал
весь пройденный нами путь.
Признаться, у меня была тайная мысль: как-то я слышал от местных
старожилов одну красивую легенду. В стародавние времена, когда еще и
человека на свете не было, жил на земле гигантский дракон. Однажды,
мучимый похотью, он похитил сестру бога солнца. Тогда бог солнца вызвал
его на бой и вступил с ним в кровавую битву. У него был чудесный лук,
стрелявший сразу во все стороны. И так быстро доставал он из колчана
стрелу, накладывал ее и спускал тетиву, что летящие стрелы образовывали
сплошную стену, подобно спицам быстро крутящегося велосипедного колеса.
Сколь ни был могуществен и велик дракон, не смог он устоять против такого
натиска и, пораженный огненными стрелами, рухнул на землю и окаменел.
Говорят, что и по сей день в горах находят отдельные кости этого
гигантского змея, хотя об истинных его размерах до сих пор нет единого
мнения: одни сравнивают его с тучей, другие - с горой, но это, на мой
взгляд, явное преувеличение.
Пересказав легенду ребятам, я заявил, что намерен отыскать скелет
этого Дракона в толщах скал, на что Виктор только иронически усмехнулся, а
Виталик возразил, что самое большее, что я могу найти, это слепого протея,
маленькую ящерку с редуцированными глазками и тоненькими лапками. Впрочем,
тоже с усмешкой добавил он, суеверные жители буржуазной Югославии почитают
протея за дракона и приписывают ему всевозможные природные бедствия - от
потопов до извержений вулкана. Вика ничего не сказала, и это меня
приободрило. Я твердо порешил отыскать останки древнего Дракона и показать
этим скептикам, на что способны настоящие упорство и настойчивость.
Вероятно, мы выбрали не лучшее место для ночлега. Со всех сторон
стены были покрыты натеками, по которым струилась вода. Ее журчание
казалось едва слышным и неприметным, когда мы шаркали по камням ногами и
громко переговаривались. Но стоило нам задуть свечу и перестать ворочаться
в своих спальных мешках, как оно тут же разрослось до размеров всего
невидимого в темноте зала, постепенно ухо начало различать в его, казалось
бы, однообразном звучании различные нюансы, которые тоже, в свою очередь,
приобретали несоразмерное значение, раздробляясь на более мелкие
составные. И вскоре в моей голове заиграл целый оркестр из звуков падающих
капель, всплеска воды и гулкого журчания невидимых ручейков.
Куда стекаются эти ручейки, мы узнали на следующий день, когда, после
утомительного перехода по узкой, наклонной галерее, вышли в небольшой зал,
отгороженный от нее слившимися сталактитами и сталагмитами. В сплошной
завесе было круглое отверстие; пробравшись через него один за другим, мы
не смогли удержать возгласа изумления и восхищения. Перед нами лежало
глубокое подземное озеро. Его ровную, совершенно гладкую поверхность не
тревожило ни единое движение. Из дальнего его конца величественно вытекала
подземная река, исчезая во тьме широкой галереи с нависшими сводами. Мы
достали резиновую лодку, наполнили ее воздухом и спустили на воду. Она
была достаточно вместительна и устойчива для четверых человек. Два
коротких весла впервые рассекли зеркальную гладь подземного озера...
Шесть дней подземная река несла нас по длинным галереям, то широко
разливаясь, спокойная и могучая, то попадая в каньон, стискивавший ее с
обеих сторон каменистыми берегами, и тогда она становилась стремительной и
бурливой.
Несчастье случилось к концу первой недели нашего путешествия, когда,
по неловкости, Виталик уронил очки в воду. С легким всплеском они косо
ушли на дно. Здесь было неглубоко, он закатал рукав курточки и по локоть
сунул руку в воду. Мне показалось, он что-то нащупал... И неожиданно с
громким воплем он подпрыгнул в лодке, мотая побелевшей от холода рукой. На
среднем пальце явственно виднелись четыре одинаковые маленькие ранки,
отстоящие друг от друга на равном расстоянии. Вероятно, это были следы
зубов какой-то пещерной рыбы. Через несколько минут Виталик почувствовал
недомогание. Мы пристали к берегу и, перетащив своего товарища из лодки,
уложили его в спальный мешок. Вика вскипятила воды на примусе. Виталика
била крупная дрожь, как в лихорадке, но после большой кружки кипятку, в
которую Виктор добавил немного спирта, она немного унялась. Виктор залил
ранку спиртом и замотал тряпицей. Бледное лицо Виталика порозовело, он
забылся неспокойным сном. Следующие два часа прошли в напряженном
ожидании, в течение которого мы хранили гробовое молчание. Затем Виталик
открыл глаза. Меня поразил его взгляд: он был преисполнен муки и смертной
тоски, он умолял о помощи, но губы Виталика оставались неподвижными.
Вскоре он потерял сознание. Виктор неуверенно сказал, что надо бы
размотать палец и осмотреть ранку. Еще никогда не видел я его таким
растерянным.
Я размотал бинт. Под ним вместо пальца был черный, крошащийся
обрубок. От него исходила удушающая вонь. Вика, наблюдавшая, как я
раскручиваю слой за слоем, не смогла сдержать отвращения, зажала нос и рот
ладонью и, спотыкаясь, отошла в сторону. Я торопливо замотал палец обратно
и испуганно поглядел на Виктора. Он ничего не сказал, но на его лице можно
было прочесть полную безнадежность.
Через час Виталик умер в страшных судорогах и мучениях.
Когда мы потеряли последнюю надежду вернуть нашего товарища к жизни,
Виктор, не произнося ни слова, поднялся и отправился на поиски подходящего
для погребения места. Вернувшись, он молча взял тело под мышки, я взялся
за ноги, и мы понесли его к дальней стене, в которой была узкая, но
достаточно глубокая ниша под плитой известняка. С трудом поместив в нее
тело, мы заложили его обломками камней. Виктор принес свечку и копотью
начертил на плите большую пятиконечную звезду.
На следующий день нам удалось изловить одну из пещерных рыб. Не могу
сказать, к какому виду относится этот странный троглобит. Действительно,
вид этой твари (трудно назвать ее просто рыбой) внушал омерзение,
вперемешку с изумлением. Величиной около полуметра, она была сплошь
покрыта прочными, словно бы костяными чешуями, плавники у нее
располагались на коротких, плоских конечностях, тоже покрытых чешуйками,
но помельче, необыкновенно сильных, - она едва не вырвалась у меня из рук.
И у нее был полон рот мелких и острых зубов. Размозжив ей голову веслом,
Виктор с отвращением бросил ее обратно в воду. Скорее всего, на
поверхности эти животные вымерли миллионы лет назад и возраст их равен
возрасту этих карстовых образований.
На второй день после гибели Виталика, когда стремительное течение
несло нас все дальше в подземные глубины, Вика неожиданно схватила меня за
руку:
- Слышишь?
Я прислушался. Виктор, сделав еще один гребок, тоже поднял весло над
водой и посмотрел на нас выжидательно. Но сколько ни напрягал я слух, я
ничего не мог различить, кроме гулких ударов капель, срывавшихся с
поднятого над водой весла. Внезапно далеко впереди послышался приглушенный
шум, он быстро нарастал, и затем ни с чем не сравнимый грохот потряс своды
пещеры, сверху посыпались камешки. А через мгновение нас обдало горячим
дыханием ветра с резким запахом серы. Пещеру наполнили клубы желтого газа.
Судорожно вдохнув его, я почувствовал, как меня выворачивает наизнанку,
сознание мое помутилось, и последнее, что я запомнил, - это то, как
огромная волна, нахлынувшая из прохода спереди, отбросила лодку назад, в
то же время взметнув ее кверху, под самые своды. Что было дальше, не знаю.
Очнувшись в кромешной темноте, я почувствовал, что лежу ничком и что
нас продолжает нести дальше несильное течение. Голова моя была как свинцом
налита. Я с трудом сел в лодке и, отыскав погасшую свечу, зажег ее. Вика
лежала на дне, неловко подвернув под себя ногу. Виктора в лодке не было.
Чувствуя необыкновенную дурноту, я огляделся и едва не заплакал от
отчаяния. Распластавшись, как огромная птица, в яркой, вздувшейся на спине
курточке, Виктор плавал в полуметре от лодки, раскинув руки и погрузившись
лицом в воду. Единственным веслом (второго нигде не было) я зацепил его за
ногу и подтащил к себе. Мне не удалось перевернуть его на спину, однако,
приподняв его голову за волосы, я убедился, что он мертв. Тогда я
наклонился к Вике. Пульс ее еле бился, но привести ее в чувство мне не
удалось. Она не реагировала ни на пощечины, ни на ледяную воду, которой я
брызгал ей в лицо. Помню, что, совсем потеряв присутствие духа, я впал в
какое-то оцепенение и продолжительное время просидел совершенно
неподвижно. Только через много часов (по крайней мере, мне так показалось)
ко мне вновь вернулась способность воспринимать окружающее, и я с ужасом
заметил, что течение стало необыкновенно вялым, при этом уровень воды с
каждой минутой заметно повышался. Это могло означать только одно: обвал
преградил путь подземной реке, запрудив ее, и теперь непрерывно
поступавшая вода наполняла подземные полости и грозила если не затопить
нас, то запереть в одном из залов под самыми сводами. Страх взбодрил меня.
Изо всех сил я принялся грести единственным веслом, помогая течению и
надеясь, что успею доплыть до завала, прежде чем напирающая река превратит
все галереи на своем пути в непроходимые сифоны.
И неожиданно я услышал отдаленный голос, звавший меня по имени. Он
доносился оттуда, где я оставил Виктора, и был похож на тихий вздох или
стон умирающего... Я замер от ужаса. Виктор был мертв. Я видел это своими
глазами. Я не мог ошибиться. И все же... Его тело тоже несло по течению,
однако мы значительно обогнали его, и если он все же, вопреки очевидности,
жив и нуждается в моей помощи... Долго... долго я прислушивался, продолжая
плыть по течению. Но этот загробный призыв не повторился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11