Распинаться перед проститутками, что он не последний человек в державе и что Шаймиев его приятель, – вот за что уволить.
– А мне больше всех его жену жалко, – сказала вдруг Анна Филипповна. – Как она себя должна чувствовать?!
– Анечка, а тебе опять этот твой звонил, российский фермер. – Ёлка повернулась к ней. – Я его по голосу узнаю. Говорит такой сладенькой интонацией: «А можно мне Анну Костикову?» А ему грубо так: «Нет, нельзя. Она сейчас в эфире!» – «Так вы передайте ей, когда она вернется из эфира, что я буду ей звонить». Я-то сначала подумала, что педрила.
– А что ему нужно? – удивилась гримерша Валечка. – Он каждый день звонит.
– Что-что, – грубо ответила Ёлка. – Увидел, что место свободно, и решил клинья подбить. Ты ему скажи, если будешь разговаривать, пусть он лучше меду еще пришлет. А к тебе чтоб не приставал, чего тебе от него толку!
Тут в комнату вбежал второй режиссер. Оказалось, был еще не готов монтаж сюжета, который обязательно предполагали показать через двадцать минут. Все, кто имел к этому отношение, помчались следом за ним в монтажную, в студию, и спокойное течение беседы прервалось.
Все случилось в те дни, когда главный режиссер Михаил Ильич, сделав несколько проб, предложил ей перейти на телевидение.
– Такое решение дается непросто, – сказал тогда Миша. – Это я по себе знаю. Для этого вам придется отказаться от прошлой карьеры. Вы вроде бы директор библиотеки?
– Я попробую совмещать.
– Не получится, – сказал он с едва заметной улыбкой, словно объяснял ребенку. – Телевидение – это такая штука, оно захватывает всего человека. Вам придется сделать решительный шаг.
Сделав этот шаг, Анна Филипповна неожиданно почувствовала головокружительную свободу. Работа на студии, которая ее потом и в самом деле засосала, еще не началась, а библиотечное дело она от себя уже отринула.
Как раз в ту неделю ей исполнилось тридцать четыре года.
У них с Костиком дни рождения были рядом. И всегда праздновались вместе. Она задолго выбирала для него подарок – чтоб был и полезным, и радовал. И за какие-нибудь заслуги выплачивала ему премию, на которую он мог купить что-нибудь дешевенькое ей. Вечером собирались девочки из ее библиотеки. Зав. абонементом Наталья пела под гитару романсы. Все немножко выпивали, ели салаты, покупной торт и осторожно сплетничали о любовных увлечениях отсутствующих.
Костик, получив от гостей подарки и побыв за столом, отсаживался в свой угол, открывал книжку. А когда подрос, девочки научили его танцевать. И в предыдущий раз, когда ему исполнилось пятнадцать, он уже танцевал с ними как настоящий кавалер.
– Парень-то какой у тебя вымахал! – сказала Ленка Каравай, заехавшая накануне дня рождения. – Настоящий взрослый мужик! И знаешь, жутко похож на Димку Голубева. Ты ему хоть рассказала, как надо предохраняться? Сейчас знаешь как опасно!
– Ну что ты, Ленка! – смущалась Анечка. – Как я ему расскажу? Ты еще посоветуй, чтоб я ему покупала.
– А что? Моя двоюродная сестрица своему балбесу купила и сама в карман пиджака вложила. Так и сказала: «Эта вещь должна быть всегда с тобой. Мне спокойнее будет и за тебя, и за твою девочку». Так он младше твоего на полгода и совсем дитя рядом с твоим.
В этот раз Костику исполнялось шестнадцать лет.
И он в самом деле становился поразительно похож на Диму Голубева. На того самого, в которого тайно была влюблена школьница Анечка. Да и на кого же еще было походил Костику?
Часть вторая. Повороты судьбы
Зовите меня просто сэром
Наверху, там, где водитель троллейбуса уже сновал по металлической площадке с лопатой в руках, по кругу катались тяжелые катки. Они дробили, мяли и перемешивали глину в огромном стальном чане. Эта глина еще несколько раз мялась и перемешивалась то с песком, то с опилками, проходя через разные механизмы. Наконец, дойдя до нужной кондиции, состав продавливался через прямоугольную трубу шнек-пресса на ленту транспортера.
И вот наконец глина вылезла из четырехугольной трубы и поползла к ним ровным, граненым, масляно поблескивающим червем, а они стояли на изготовку.
Над транспортером рубил воздух, поднимаясь и резко опускаясь, проволочный нож полуавтомата – так назвал его начальник смены. И когда глина подползла к нему, он рубанул ее, и сразу отвалился кирпич. Сырой, серо-зеленый, но все-таки кирпич. Резак рубанул еще раз, и получился второй кирпич.
Эти два кирпича подхватил Студент и поставил их на железный поднос. Два следующих кирпича подхватил повар и поставил на свой поднос. Два других снова взял Студент и поставил их рядом с первой парой. Поднос был заполнен, его взял в свои руки парикмахер и сунул в вагонетку. А Студенту подставил поднос пустой, выхватив его с той же вагонетки. Николай взял такой же полный поднос со своей стороны и, подражая парикмахеру, попытался просунуть на свободное место в вагонетку.
Четыре сырых кирпича были какой-никакой тяжестью. Взятые неловко, они тут же нарушили неустойчивое равновесие подноса, висящего на локтевом сгибе, и полетели на пол, мгновенно потеряв четкую геометрическую форму.
– Стоп! – крикнул парикмахер и красной кнопкой выключил все движущиеся механизмы.
– Смотри, показываю, – сказал он смущенному Николаю. – Да ты не страдай, эта хреновина у всех с первого раза падает.
Правой рукой он взял поднос за край, подставил левую и изящно, словно официант на банкете, повернул тело так, чтобы быть лицом к вагонетке. В тот же миг он задвинул поднос в вагонетку. Оставалось лишь выхватить пустой соседний и, развернув тело, поставить его рядом с лентой конвейера.
– Усек?
– Вроде бы да, – все еще страдая от смущения, согласился Николай.
– Тогда поехали.
Он перешел на свою сторону и снова включил механизмы.
Со вторым подносом у Николая получилось ловчее. А к двадцатому его движения сделались автоматическими.
Эта однообразная работа – поднос за край, на подставленную руку, поворот к вагонетке, задвинуть на полку, выхватить пустой поднос, поворот назад, поставить рядом с лентой, полминуты отдыха, пока повар заполняет его двумя парами сырых кирпичей, – не требовала ни ума, ни знаний, ни особой квалификации. Лишь терпение. Хотя в первые дни смену он дорабатывал с трудом, стараясь не подавать виду, чтобы не показаться перед мужиками слабаком. И вечером хотелось одного – завалиться на койку и расслабленно смотреть сквозь прищуренные глаза в потолок, отключившись от гвалта, который доносился из-за стены.
Когда вагонетка заполнялась, наступал пятиминутный отдых. Повар выключал механизмы, и вчетвером они катили вагонетку по узким рельсам к металлическим воротам, которые перекрывали вход в сушильный тоннель. Оттуда сильно дуло гретым воздухом. С другой стороны тоннеля громоздились точно такие же пустые вагонетки. Они прикатывали новую, и снова нож полуавтомата рубил бесконечную граненую ленту глины на одинаковые кирпичи.
Таких узлов, на котором он работал в первую неделю, было четыре. Четыре потока вагонеток соединялись перед воротами сушильного тоннеля и с черепашьей скоростью ползли по полукилометровому чреву, обдуваемому горячим воздухом.
В следующую неделю их комната вышла во вторую смену и каждые семь рабочих часов укладывала высохшие, принявшие привычный вид и цвет кирпичи в печь для обжига.
За полтора года он поработал всюду: и на карьере, и на отвале мусора. Руки его огрубели, пальцы потеряли чуткость, и теперь он вряд ли смог бы проделывать с помощью пинцета те ювелирные работы перед электронным микроскопом, которыми удивлял многих.
В конце первой недели Николая срочно вызвали к тому самому лысоватому майору, фамилия которого была Нечитайло.
Особых грехов он за собой не чувствовал, но, идя в кабинет заместителя начальника по работе с личным составом, готовился ко всему. У него даже мелькнула на мгновение мысль, что суд так-таки пересмотрел свое решение и ему прямо здесь немедленно объявят об освобождении.
Но оказалось, что ничего чрезвычайного не было.
– Ну как иностранный язык, не забываете? – поинтересовался майор, подняв голову от бумаг.
– Думаю, что нет, – ответил осторожно Николай.
– Учебники, словари с собой привезли?
– У меня пока не было возможности побывать дома…
– Завтра вас отпустят. Но чтобы спиртного в городе – ни-ни!
– Я же говорил, что не пью совсем.
– И вернуться в воскресенье к двадцати трем ноль-ноль, к вечерней поверке. Сами рассчитайте расписание электричек, автобуса.
В углу кабинета на краю кожаного дивана сидел подросток лет шестнадцати с длинными волосами и делал вид, что внимательно читает книжку. А может, и в самом деле читал. Книга была довольно потрепанной.
– Это мой оболтус, – сказал вдруг майор. – А ну-ка поговорите с ним по-английски.
– Как ваше имя? – спросил Николай подростка.
И тот сразу ответил:
– Меня зовут Федя.
– Ну, это даже я понимаю, – с неудовольствием заметил майор. – Вы что-нибудь посложней.
– Кто автор книги, которую вы читаете? – снова задал вопрос Николай.
Он был уверен, что мальчик не поймет и, как это происходит со многими, впадет в затяжной ступор. Но мальчик довольно бойко ответил:
– Автор этой книги – Толкин.
– Это известный писатель?
– Это очень известный писатель. Его знает весь мир, – подтвердил мальчик.
– Вы можете произнести по-английски названия его книг?
– О чем это вы? – вклинился в их начавшуюся светскую беседу майор, с подозрением глядя то на сына, то на Николая.
– Я спросил его об авторе книги.
– Ну, это можно, – согласился майор. – А вообще как он? Ему ведь в следующем году в вуз поступать.
– Неплохо. Я боялся, что будет хуже.
– С ним как-никак профессор занимался. Он, правда, по геохимии специалист, но английский рубил, как я капусту. Тогда так. Если погода будет плохая – станете заниматься здесь. А когда не холодно и сухо, как сегодня, гуляйте за проходной. Далеко не уходите. Час прогуливайтесь и беседуйте по-английски. Добро?
Николай согласился, тем более что хорошее отношение начальства было небесполезно.
– А как мне вас называть? – спросил Федя, когда они вышли за проходную.
Этот пустячный вопрос поставил Николая в тупик. Не условно же осужденным Горюновым.
– Зовите меня просто сэром, – наконец отозвался он.
– Хорошо, сэр, – согласился Федя по-английски.
– Тогда начнем с темы «Город». Эта тема вам уже знакома?
– Да, сэр.
С полчаса они проговорили на темы города, улиц, транспорта. И Николай сам не заметил, как съехал на рассказ о голландских городах. Точнее, об одном, по которому с таким удовольствием они с Викой и Димкой гуляли. А когда вспомнил об этом, то едва удержал себя, чтобы не заплакать…
Отзанимавшись с Федей чуть больше часа, он возвращался назад и метрах в пятидесяти от проходной наткнулся на водителя троллейбуса, который мирно беседовал с тремя парнями. Рядом стояла «вольво».
«Ничего себе родственники у него!» – успел удивиться Николай, как вдруг водитель повернулся к нему и просительно произнес:
– Кликни наших, меня убивать будут!
– Я те кликну! – сказал один из троих Николаю вдогонку. – Ты своим кликом вместе с говном подавишься.
Надо было торопиться.
– Николая бьют, видно бандиты достали! – крикнул он, вбежав в комнату.
Все, кто в чем был, мгновенно повскакали с коек. В соседней комнате тоже сразу смели со стола домино. И уже через несколько минут, стараясь не бежать, десятка три мужиков по одному входили в проходную.
– Куда это вы все? – удивился дежурный.
– Да, говорят, колбасу дешевую в магазин завезли, – соврал кто-то.
– Ну, мне тоже купите.
Они успели в последний момент. Водитель троллейбуса сидел уже в «вольво» на заднем сиденье и был в наручниках. На половине лица его расплывался синяк.
Мужики окружили машину плотным кольцом, и бандитам пришлось вылезти.
– Кликнул, значит? – с угрозой спросил один из них Николая.
Но тут вперед выступил человек, о котором Николай пока знал лишь одно: что он председатель совета общежития. Они жили в разных подъездах. И на разных этажах. Кулаки у него были размером с уличные фонари.
– Ты пасть-то захлопни, – спокойно посоветовал председатель, – и нашего мужика отдай нам.
Через минуту пожилой водитель троллейбуса стоял рядом и потирал синие полосы на запястьях.
– Теперь так, – продолжил председатель. – Мы все тут за мир боремся. Среди народов. И потому можем вас отпустить. А то, может, «вольвишку» вашу вверх колесами поставить? Как? – И он обернулся к своим.
Зажавшие машину в тесный круг выразили радостную готовность это немедленно исполнить.
Бандит мгновение посоображал, потом вдруг оскалился в улыбке и открыл дверь автомобиля:
– А, пошли вы все на хрен!
Он уселся за руль, и остальные трое тоже следом за ним полезли в машину.
– Значит, ставим точку в этом деле? – спросил полуутвердительно председатель.
– Ставим, ставим, – отозвался бандит и повернул ключ зажигания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– А мне больше всех его жену жалко, – сказала вдруг Анна Филипповна. – Как она себя должна чувствовать?!
– Анечка, а тебе опять этот твой звонил, российский фермер. – Ёлка повернулась к ней. – Я его по голосу узнаю. Говорит такой сладенькой интонацией: «А можно мне Анну Костикову?» А ему грубо так: «Нет, нельзя. Она сейчас в эфире!» – «Так вы передайте ей, когда она вернется из эфира, что я буду ей звонить». Я-то сначала подумала, что педрила.
– А что ему нужно? – удивилась гримерша Валечка. – Он каждый день звонит.
– Что-что, – грубо ответила Ёлка. – Увидел, что место свободно, и решил клинья подбить. Ты ему скажи, если будешь разговаривать, пусть он лучше меду еще пришлет. А к тебе чтоб не приставал, чего тебе от него толку!
Тут в комнату вбежал второй режиссер. Оказалось, был еще не готов монтаж сюжета, который обязательно предполагали показать через двадцать минут. Все, кто имел к этому отношение, помчались следом за ним в монтажную, в студию, и спокойное течение беседы прервалось.
Все случилось в те дни, когда главный режиссер Михаил Ильич, сделав несколько проб, предложил ей перейти на телевидение.
– Такое решение дается непросто, – сказал тогда Миша. – Это я по себе знаю. Для этого вам придется отказаться от прошлой карьеры. Вы вроде бы директор библиотеки?
– Я попробую совмещать.
– Не получится, – сказал он с едва заметной улыбкой, словно объяснял ребенку. – Телевидение – это такая штука, оно захватывает всего человека. Вам придется сделать решительный шаг.
Сделав этот шаг, Анна Филипповна неожиданно почувствовала головокружительную свободу. Работа на студии, которая ее потом и в самом деле засосала, еще не началась, а библиотечное дело она от себя уже отринула.
Как раз в ту неделю ей исполнилось тридцать четыре года.
У них с Костиком дни рождения были рядом. И всегда праздновались вместе. Она задолго выбирала для него подарок – чтоб был и полезным, и радовал. И за какие-нибудь заслуги выплачивала ему премию, на которую он мог купить что-нибудь дешевенькое ей. Вечером собирались девочки из ее библиотеки. Зав. абонементом Наталья пела под гитару романсы. Все немножко выпивали, ели салаты, покупной торт и осторожно сплетничали о любовных увлечениях отсутствующих.
Костик, получив от гостей подарки и побыв за столом, отсаживался в свой угол, открывал книжку. А когда подрос, девочки научили его танцевать. И в предыдущий раз, когда ему исполнилось пятнадцать, он уже танцевал с ними как настоящий кавалер.
– Парень-то какой у тебя вымахал! – сказала Ленка Каравай, заехавшая накануне дня рождения. – Настоящий взрослый мужик! И знаешь, жутко похож на Димку Голубева. Ты ему хоть рассказала, как надо предохраняться? Сейчас знаешь как опасно!
– Ну что ты, Ленка! – смущалась Анечка. – Как я ему расскажу? Ты еще посоветуй, чтоб я ему покупала.
– А что? Моя двоюродная сестрица своему балбесу купила и сама в карман пиджака вложила. Так и сказала: «Эта вещь должна быть всегда с тобой. Мне спокойнее будет и за тебя, и за твою девочку». Так он младше твоего на полгода и совсем дитя рядом с твоим.
В этот раз Костику исполнялось шестнадцать лет.
И он в самом деле становился поразительно похож на Диму Голубева. На того самого, в которого тайно была влюблена школьница Анечка. Да и на кого же еще было походил Костику?
Часть вторая. Повороты судьбы
Зовите меня просто сэром
Наверху, там, где водитель троллейбуса уже сновал по металлической площадке с лопатой в руках, по кругу катались тяжелые катки. Они дробили, мяли и перемешивали глину в огромном стальном чане. Эта глина еще несколько раз мялась и перемешивалась то с песком, то с опилками, проходя через разные механизмы. Наконец, дойдя до нужной кондиции, состав продавливался через прямоугольную трубу шнек-пресса на ленту транспортера.
И вот наконец глина вылезла из четырехугольной трубы и поползла к ним ровным, граненым, масляно поблескивающим червем, а они стояли на изготовку.
Над транспортером рубил воздух, поднимаясь и резко опускаясь, проволочный нож полуавтомата – так назвал его начальник смены. И когда глина подползла к нему, он рубанул ее, и сразу отвалился кирпич. Сырой, серо-зеленый, но все-таки кирпич. Резак рубанул еще раз, и получился второй кирпич.
Эти два кирпича подхватил Студент и поставил их на железный поднос. Два следующих кирпича подхватил повар и поставил на свой поднос. Два других снова взял Студент и поставил их рядом с первой парой. Поднос был заполнен, его взял в свои руки парикмахер и сунул в вагонетку. А Студенту подставил поднос пустой, выхватив его с той же вагонетки. Николай взял такой же полный поднос со своей стороны и, подражая парикмахеру, попытался просунуть на свободное место в вагонетку.
Четыре сырых кирпича были какой-никакой тяжестью. Взятые неловко, они тут же нарушили неустойчивое равновесие подноса, висящего на локтевом сгибе, и полетели на пол, мгновенно потеряв четкую геометрическую форму.
– Стоп! – крикнул парикмахер и красной кнопкой выключил все движущиеся механизмы.
– Смотри, показываю, – сказал он смущенному Николаю. – Да ты не страдай, эта хреновина у всех с первого раза падает.
Правой рукой он взял поднос за край, подставил левую и изящно, словно официант на банкете, повернул тело так, чтобы быть лицом к вагонетке. В тот же миг он задвинул поднос в вагонетку. Оставалось лишь выхватить пустой соседний и, развернув тело, поставить его рядом с лентой конвейера.
– Усек?
– Вроде бы да, – все еще страдая от смущения, согласился Николай.
– Тогда поехали.
Он перешел на свою сторону и снова включил механизмы.
Со вторым подносом у Николая получилось ловчее. А к двадцатому его движения сделались автоматическими.
Эта однообразная работа – поднос за край, на подставленную руку, поворот к вагонетке, задвинуть на полку, выхватить пустой поднос, поворот назад, поставить рядом с лентой, полминуты отдыха, пока повар заполняет его двумя парами сырых кирпичей, – не требовала ни ума, ни знаний, ни особой квалификации. Лишь терпение. Хотя в первые дни смену он дорабатывал с трудом, стараясь не подавать виду, чтобы не показаться перед мужиками слабаком. И вечером хотелось одного – завалиться на койку и расслабленно смотреть сквозь прищуренные глаза в потолок, отключившись от гвалта, который доносился из-за стены.
Когда вагонетка заполнялась, наступал пятиминутный отдых. Повар выключал механизмы, и вчетвером они катили вагонетку по узким рельсам к металлическим воротам, которые перекрывали вход в сушильный тоннель. Оттуда сильно дуло гретым воздухом. С другой стороны тоннеля громоздились точно такие же пустые вагонетки. Они прикатывали новую, и снова нож полуавтомата рубил бесконечную граненую ленту глины на одинаковые кирпичи.
Таких узлов, на котором он работал в первую неделю, было четыре. Четыре потока вагонеток соединялись перед воротами сушильного тоннеля и с черепашьей скоростью ползли по полукилометровому чреву, обдуваемому горячим воздухом.
В следующую неделю их комната вышла во вторую смену и каждые семь рабочих часов укладывала высохшие, принявшие привычный вид и цвет кирпичи в печь для обжига.
За полтора года он поработал всюду: и на карьере, и на отвале мусора. Руки его огрубели, пальцы потеряли чуткость, и теперь он вряд ли смог бы проделывать с помощью пинцета те ювелирные работы перед электронным микроскопом, которыми удивлял многих.
В конце первой недели Николая срочно вызвали к тому самому лысоватому майору, фамилия которого была Нечитайло.
Особых грехов он за собой не чувствовал, но, идя в кабинет заместителя начальника по работе с личным составом, готовился ко всему. У него даже мелькнула на мгновение мысль, что суд так-таки пересмотрел свое решение и ему прямо здесь немедленно объявят об освобождении.
Но оказалось, что ничего чрезвычайного не было.
– Ну как иностранный язык, не забываете? – поинтересовался майор, подняв голову от бумаг.
– Думаю, что нет, – ответил осторожно Николай.
– Учебники, словари с собой привезли?
– У меня пока не было возможности побывать дома…
– Завтра вас отпустят. Но чтобы спиртного в городе – ни-ни!
– Я же говорил, что не пью совсем.
– И вернуться в воскресенье к двадцати трем ноль-ноль, к вечерней поверке. Сами рассчитайте расписание электричек, автобуса.
В углу кабинета на краю кожаного дивана сидел подросток лет шестнадцати с длинными волосами и делал вид, что внимательно читает книжку. А может, и в самом деле читал. Книга была довольно потрепанной.
– Это мой оболтус, – сказал вдруг майор. – А ну-ка поговорите с ним по-английски.
– Как ваше имя? – спросил Николай подростка.
И тот сразу ответил:
– Меня зовут Федя.
– Ну, это даже я понимаю, – с неудовольствием заметил майор. – Вы что-нибудь посложней.
– Кто автор книги, которую вы читаете? – снова задал вопрос Николай.
Он был уверен, что мальчик не поймет и, как это происходит со многими, впадет в затяжной ступор. Но мальчик довольно бойко ответил:
– Автор этой книги – Толкин.
– Это известный писатель?
– Это очень известный писатель. Его знает весь мир, – подтвердил мальчик.
– Вы можете произнести по-английски названия его книг?
– О чем это вы? – вклинился в их начавшуюся светскую беседу майор, с подозрением глядя то на сына, то на Николая.
– Я спросил его об авторе книги.
– Ну, это можно, – согласился майор. – А вообще как он? Ему ведь в следующем году в вуз поступать.
– Неплохо. Я боялся, что будет хуже.
– С ним как-никак профессор занимался. Он, правда, по геохимии специалист, но английский рубил, как я капусту. Тогда так. Если погода будет плохая – станете заниматься здесь. А когда не холодно и сухо, как сегодня, гуляйте за проходной. Далеко не уходите. Час прогуливайтесь и беседуйте по-английски. Добро?
Николай согласился, тем более что хорошее отношение начальства было небесполезно.
– А как мне вас называть? – спросил Федя, когда они вышли за проходную.
Этот пустячный вопрос поставил Николая в тупик. Не условно же осужденным Горюновым.
– Зовите меня просто сэром, – наконец отозвался он.
– Хорошо, сэр, – согласился Федя по-английски.
– Тогда начнем с темы «Город». Эта тема вам уже знакома?
– Да, сэр.
С полчаса они проговорили на темы города, улиц, транспорта. И Николай сам не заметил, как съехал на рассказ о голландских городах. Точнее, об одном, по которому с таким удовольствием они с Викой и Димкой гуляли. А когда вспомнил об этом, то едва удержал себя, чтобы не заплакать…
Отзанимавшись с Федей чуть больше часа, он возвращался назад и метрах в пятидесяти от проходной наткнулся на водителя троллейбуса, который мирно беседовал с тремя парнями. Рядом стояла «вольво».
«Ничего себе родственники у него!» – успел удивиться Николай, как вдруг водитель повернулся к нему и просительно произнес:
– Кликни наших, меня убивать будут!
– Я те кликну! – сказал один из троих Николаю вдогонку. – Ты своим кликом вместе с говном подавишься.
Надо было торопиться.
– Николая бьют, видно бандиты достали! – крикнул он, вбежав в комнату.
Все, кто в чем был, мгновенно повскакали с коек. В соседней комнате тоже сразу смели со стола домино. И уже через несколько минут, стараясь не бежать, десятка три мужиков по одному входили в проходную.
– Куда это вы все? – удивился дежурный.
– Да, говорят, колбасу дешевую в магазин завезли, – соврал кто-то.
– Ну, мне тоже купите.
Они успели в последний момент. Водитель троллейбуса сидел уже в «вольво» на заднем сиденье и был в наручниках. На половине лица его расплывался синяк.
Мужики окружили машину плотным кольцом, и бандитам пришлось вылезти.
– Кликнул, значит? – с угрозой спросил один из них Николая.
Но тут вперед выступил человек, о котором Николай пока знал лишь одно: что он председатель совета общежития. Они жили в разных подъездах. И на разных этажах. Кулаки у него были размером с уличные фонари.
– Ты пасть-то захлопни, – спокойно посоветовал председатель, – и нашего мужика отдай нам.
Через минуту пожилой водитель троллейбуса стоял рядом и потирал синие полосы на запястьях.
– Теперь так, – продолжил председатель. – Мы все тут за мир боремся. Среди народов. И потому можем вас отпустить. А то, может, «вольвишку» вашу вверх колесами поставить? Как? – И он обернулся к своим.
Зажавшие машину в тесный круг выразили радостную готовность это немедленно исполнить.
Бандит мгновение посоображал, потом вдруг оскалился в улыбке и открыл дверь автомобиля:
– А, пошли вы все на хрен!
Он уселся за руль, и остальные трое тоже следом за ним полезли в машину.
– Значит, ставим точку в этом деле? – спросил полуутвердительно председатель.
– Ставим, ставим, – отозвался бандит и повернул ключ зажигания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49