Сам Мангушев - совершенно исковерканный молодой человек, какого только возможно представить себе в наше исковерканное всякими bons и mauvais principes хорошими и дурными принципами. время. Воспитание он получил то же самое, что и Nicolas, то есть те же "краткие начатки" нравственности и религии и то же бессознательно сложившееся убеждение, что человеческая раса разделяется на chevaliers и manants рыцарей и мужиков.. Хотя между ними шесть лет разницы, но мысли у Мангушева такие же детские, как у Nicolas, и так же подернуты легким слоем разврата. Ни тот, ни другой не подозревают, что оба они - шалопаи; ни тот, ни другой не видят ничего вне того круга, которого содержание исчерпывается чищением ногтей, анализом покроя галстухов, пиджаков и брюк, оценкою кокоток, рысаков и т. д. Единственная разница между ними заключалась в том, что Nicolas готовил себя к дипломатической карьере, а Мангушев, par principe, из принципа. всему на свете предпочитал la vie de chateau жизнь в поместье.. В последнее время у нас это уже не редкость. Прежде помещики поселялись в деревнях, потому что там дешевле и привольнее жить, потому что ни Катька, ни Машка, ни Палашка не смеют ни в чем отказать, потому что в поле есть заяц, в лесу - медведь, и т. д. Теперь поселяются в деревнях par principe, для того, чтоб сеять какие-то семена и поддерживать какие-то якобы права... Таким образом, если для Nicolas предстояло проводить в жизни шалопайство дипломатическое, то Мангушев уже два года сряду проводил шалопайство de la vie de chateau.
- Vous autres, gens de l'epee et de robe Вы, люди военные и чиновники., - обыкновенно выражался Мангушев, - вы должны администрировать, заботиться о казне, защищать государство от внешних врагов... que sais-je! Nous autres, chatelains, nous devons rester a notre poste! и прочее! Мы, помещики, должны оставаться на нашем посту! Мы должны наблюдать, чтоб здесь, на местах, взошли эти семена... Одним словом, чтоб эти краеугольные камни... vous concevez? понимаете?
Выражение "краеугольные камни" он как-то особенно подчеркивал и всегда останавливался на нем. Он покручивал свои усики, пристально поглядывал на своего собеседника и умолкал, вполне уверенный, что все, что надлежало сказать, уже высказано. В сущности же, "краеугольные камни", о которых здесь упоминалось, состояли в том, что Мангушев по утрам чистил себе ногти и примеривал галстухи, потом - ездил по соседям или принимал таковых у себя и, наконец, на ночь, зевая, выслушивал рапорты своих: chef de l'administration управляющего. и chef du haras заведующего конным заводом..
- Я, messieurs, не знаю, что такое скука! - выражался он, рассказывая об употреблении своего дня, - моя жизнь - это жизнь труда, забот и распоряжений. Nous autres, simples travailleurs de la civilisation, nous devons a nos descendants de leur transmettre intacts nos fortunes, nos droits et nos noms Мы, скромные работники на ниве цивилизации, должны передать нашим потомкам неприкосновенными наши владения, наши права и наши имена. (Ольга Сергеевна от него заразилась этой фразой, когда рекомендовала "куколке" заняться хозяйством). Поэтому наше место - на нашем посту. Вы, господа военные и господа дипломаты, - вы защищайте отечество и ведите переговоры. A nous - le role modeste des civilisateurs наш удел - скромная роль цивилизаторов.. Мы сеем и способствуем прозябению посеянного. Я с утра уж принимаю рапорты, делаю распоряжения, осматриваю постройки, mes batisses, хожу на работы... И таким образом проходит целый трудовой день! У меня даже свой суд... Я здесь верховный судья! Все эти люди, которым нечего есть, все они приходят ко мне и у меня просят работы. Я могу дать, могу и отказать, - стало быть, я прав, говоря, что суд принадлежит мне. У меня нет ни одного безнравственного человека в услужении... parce que la morale, mon cher, - c'est mon cheval de bataille ибо мораль, мой милый, - мой боевой конь.. Я каждому приходящему ко мне наниматься говорю: хорошо, но ты должен быть почтителен! И они почтительны. Все эти краеугольные камни... вы меня понимаете?
Дошедши до "краеугольных камней", Мангушев опять умолкал, считая свою миссию совершенно исполненною.
Nicolas и Мангушев сразу поняли друг друга, хотя последний принял первого с оттенком некоторого покровительства.
- Soyez le bienvenu! Добро пожаловать! - сказал он ему, - le descendant des Persianoff потомок Персиановых. всегда будет желанным гостем в доме Мангушевых. Мы, сельские дворяне, конечно, не можем доставить вам тех высоких наслаждений, к которым привыкли люди столиц, но и у нас найдется для Персианова и чарка доброго старого вина, и хороший кусок дымящегося ростбифа. Entrez, je vous prie Войдите, прошу вас..
Мангушев высказал это так серьезно, что Nicolas сразу почувствовал беспредельное благоговение к нему. Он был так щегольски и в то же время так просто одет, что Nicolas в своем мундирчике почувствовал себя как-то неловко (он в первый раз упрекнул себя, зачем надел мундир, и не послушался maman, которая советовала надеть легкий палевый костюм). В его воображении вставал совсем не тот золотушный, вертлявый и исковерканный Мангушев, который действительно ломался перед его глазами, а подлинный представитель той vie de chateau жизни в поместье., о которой он вычитал когда-то dans ces bons petits romans в милых романах., воспитывавших его юность. Целая картина быстро пронеслась в его воображении. Молодой лорд, рассевающий семена консерватизма, религии и нравственности; семейный очаг; длинные зимние вечера в старом, величественном замке; подъемные мосты; поля, занесенные снегом; охота на кабанов и серн; триктрак с сельским кюре; беседа за ужином с обильными возлияниями; общие молитвы с преданными седыми слугами, и затем крепкий, здоровый и безмятежный сон до утра... Одним словом, он совершенно позабыл, что находится в Глуповской губернии, где нет ни шато, ни кюре, играющих в триктрак, ни кабанов, ни консерватизма, ни религии, ни нравственности, а есть только высь да ширь, да бесконечно праздные и беспредельно болтающие Мангушевы.
- Et la sante de madame? Как здоровье мадам? - осведомился между тем Мангушев.
- Merci. Maman se porte tres bien.
- Oh! votre mere est une noble et sainte femme! Благодарю. Мама чувствует себя превосходно. - Ваша мать благородная и святая женщина!
Молодые люди вошли в кабинет и уселись на какой-то чрезвычайно мягкой и удобной мебели.
- Et maintenant, causons. Charles! vite un dejeuner et une bouteille de notre meilleur! А теперь поболтаем. Шарль! скорее завтрак и бутылку лучшего вина! - обратился Мангушев к расторопному малому, почтительно ожидавшему приказаний, - мсье Персианов! вы какое вино предпочитаете?
Nicolas вспыхнул, потому что до сих пор он сам еще не давал себе отчета относительно вина. Он неизменно душил шампанское, полагая, что дорогая его цена вполне достаточна, чтоб оправдать это предпочтение.
- Mais... le Champagne! Но... шампанское! - смущенно пролепетал он, все больше и больше краснея.
- Pardon! Мы будем пить шампанское en son temps et lieu в свое время и на своем месте. - надеюсь, что вы у меня обедаете? - а теперь... Charles! vous nous apporterez de ce petit Bordeaux... "Retour des Indes"... C'est tout ce qu'il nous faut pour le moment... n'est-ce pas, mon cher monsieur de Persianoff? Шарль! принесите нам бордо... "Возвращение из Индии"... Ничего другого нам сейчас не надо... не правда ли, дорогой господин Персианов?
Nicolas промычал в знак согласия.
- У меня в услужении все французы, - продолжал Мангушев, когда Шарль удалился, - и вам рекомендую то же сделать. Il n'y a rien comme un francais, pour servir Лучше француза слуги не найдешь.. Наши русские более к полевым работам склонность чувствуют. Ils sont sales Они грязные.. Но зато, в поле за сохой... c'est un charme! это восторг!
Затем, уже начинается собственно causerie болтовня..
- Ну-с, что нового в Петербурге?
- Mais... nous folichonnons, nous aimons, nous buvons sec! Да что ж, шалим, любим, выпиваем!
- Oh! cette bonne, brave jeunesse! Милая, славная молодежь! Мы, сельские дворяне, любуемся вами из нашего далека и шлем вам отсюда наши скромные пожелания. Вам трудно в настоящую минуту, messieurs, и мы понимаем это очень хорошо; но поверьте, что и наша задача тоже нелегка!
Мангушев останавливается, как будто собирается с мыслями.
- У нас нет поддержки! - наконец говорит он и опять умолкает.
Nicolas делает вид, что умеет, так сказать, читать между строк.
- On est trop bon la-bas! Там слишком мягкосердечны! - продолжает Мангушев, - нет спора, намерения прекрасны, но нет этой пылкости, этого натиска, чтобы разом покончить с гидрою! А мы... что же мы можем сделать с нашими маленькими, разрозненными усилиями? Мы можем только помогать по мере наших слабых сил... и сожалеть!
- N'est-ce pas? mais n'est-ce pas? - радуется Nicolas, - je le dis mille fois par jour, qu'on est trop bon pour cette canaille-la Не правда ли? не правда ли? я говорю тысячу раз на день, что правительство слишком мягко по отношению к этим негодяям!.
- Et vous avez raison И вы правы.. Я день и ночь борюсь с этим злом... je ne fais que cela... я только это и делаю... И что ж! Я должен сознаться, что до сих пор все мои усилия были совершенно напрасны. Они проникают всюду! и в наши школы, и в наши молодые земские учреждения.
- Я уверен, что еще на днях видел здесь одного нигилиста, - восклицает Nicolas, - и если б не maman...
- Ah! nos dames! ce sont des anges de bonte et de douceur! Ах! наши дамы! это ангелы доброты и милосердия! Но надо сознаться, что они нам много портят в нашей святой миссии!
- Но я был неумолим, - лжет Nicolas, - я прямо сказал maman, что не желаю, чтоб в нашем селе процветали Каракозовы! И его уж нет!
- И хорошо сделали. Votre mere est une sainte Ваша мать святая., но потому-то именно она и не может судить этих людей, как они того заслуживают! Но даст бог, классическое образование превозможет, и тогда... Надеюсь, monsieur de Persianefi, что вы за классическое образование?
Nicolas надувается, как бы нечто соображая.
- Классицизм - этим все сказано, - продолжает между тем Мангушев, - это utile dulce, l'utile et le doux полезное с приятным. нашего доброго старого Горация. Скажу вам откровенно, monsieur de Persianoff, я никогда-никогда не скучаю. Как только я замечаю, что мне грустно, я сейчас же беру моего старика Гомера, и забываю все... С этой точки зрения иногда у меня даже нет сил ненавидеть этих нигилистов: я просто сожалею об них. У них нет этого наслаждения, которым пользуемся, например, мы с вами; ils ne comprennent pas la poesie du coeur! они не понимают поэзии сердца!
Nicolas глядит на Мангушева во все глаза и все больше и больше проникается благоговением к нему. А вместе с благоговением он проникается и потребностью лгать, лгать во что бы ни стало, лгать, не оставляя за собой ни прикрытия, ни возможности для отступления.
- Я сам... я очень люблю Гомера, но, признаюсь, впрочем, предпочитаю ему Виргилия. "Les Bucoliques" - tout est la! "Буколики" - в них все! Этим все сказано! - картавит он, самодовольно поворачиваясь в кресле и покручивая зачаток уса.
- Vraiment? В самом деле? вы любитель? Очень рад! очень рад! потому что в таком случае мы наверное сойдемся!
- Я еще в младшем курсе прочитал всего Корнелия Непота... Fichtre, quel style! Черт возьми, какой стиль!
- Oh, quant au style - c'est Eutrope qu'il faut lire! Ну, что касается стиля - Евтропий - вот кого следует читать! Эта деликатность, эта тонкость, эта законченность... и наконец, эта возвышенность... Надо прочесть самому, чтоб убедиться, что это такое!
Беседуя таким образом, новые друзья доврались наконец до того, что вытаращили глаза и стали в тупик. "Et Esope donc!" А Езоп? - начал было Nicolas, но остановился, потому что решительно позабыл, кто такой был Езоп и к какой он принадлежал нации.
- Ну-с, теперь мы позавтракаем! А после завтрака я вам покажу мой haras конный завод.. Заранее предупреждаю, что ежели вы любитель, то увидите нечто весьма замечательное.
За завтраком Мангушев пытался было продолжать "серьезный" разговор, и стал развивать свои идеи насчет "прав" вообще и в особенности насчет тех из них, которые он называл "священными"; но когда дошла очередь до знаменитого "Retour des Indes", серьезность изменила характер и сосредоточилась исключительно на достоинстве вина. Мангушев вел себя в этом случае как совершеннейший знаток, с отличием прошедший весь курс наук у Дюссо, Бореля и Донона. Он следил глазами за движениями Шарля, разливавшего вино в стаканы, вертел свой стакан в обеих руках, как бы слегка согревая его, пил благородный напиток небольшими глотками и т. п. Nicolas, с своей стороны, старался ни в чем не отставать от своего друга: нюхал, смаковал губами, поднимал стакан к свету и проч.
- Mais savez-vous que c'est parfait! on sent le gout du raisin a un tel point, que c'est inconcevable! Но знаете ли, это совершенство! аромат винограда силен до такой степени, что просто непостижимо! - наконец произнес он восторженно.
- N'est-ce pas? Не правда ли? - не менее восторженно отозвался Мангушев, - ah! attendez! a diner je vais vous regaler d'un certain vin, dont vous me direz des nouvelles! ах! подождите! за обедом я вас угощу одним вином, и посмотрим, что вы о нем скажете! Затем разговор полился уж рекой.
- Я только раз в жизни пил подобное вино, - повествовал Мангушев,c'etait a Bordeaux, chez un nomme comte de Rubempre - un comte de l'Empire, s'il vous plait это было в Бордо, у некоего графа де Рюбампре графа эпохи Империи, изволите ли видеть. - га! это было винцо! И хоть я не очень-то долюбливаю этих comtes de l'Empire графов эпохи Империи., но это вино! Ah! ce vin! Ах! какое вино!
Мангушев развел руками, как бы давая понять, что дальше объяснять бесполезно. Nicolas сидел против него и завидовал.
- Я должен вам сказать, что судьба вообще баловала меня на этот счет. В другой раз, это было в Италии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
- Vous autres, gens de l'epee et de robe Вы, люди военные и чиновники., - обыкновенно выражался Мангушев, - вы должны администрировать, заботиться о казне, защищать государство от внешних врагов... que sais-je! Nous autres, chatelains, nous devons rester a notre poste! и прочее! Мы, помещики, должны оставаться на нашем посту! Мы должны наблюдать, чтоб здесь, на местах, взошли эти семена... Одним словом, чтоб эти краеугольные камни... vous concevez? понимаете?
Выражение "краеугольные камни" он как-то особенно подчеркивал и всегда останавливался на нем. Он покручивал свои усики, пристально поглядывал на своего собеседника и умолкал, вполне уверенный, что все, что надлежало сказать, уже высказано. В сущности же, "краеугольные камни", о которых здесь упоминалось, состояли в том, что Мангушев по утрам чистил себе ногти и примеривал галстухи, потом - ездил по соседям или принимал таковых у себя и, наконец, на ночь, зевая, выслушивал рапорты своих: chef de l'administration управляющего. и chef du haras заведующего конным заводом..
- Я, messieurs, не знаю, что такое скука! - выражался он, рассказывая об употреблении своего дня, - моя жизнь - это жизнь труда, забот и распоряжений. Nous autres, simples travailleurs de la civilisation, nous devons a nos descendants de leur transmettre intacts nos fortunes, nos droits et nos noms Мы, скромные работники на ниве цивилизации, должны передать нашим потомкам неприкосновенными наши владения, наши права и наши имена. (Ольга Сергеевна от него заразилась этой фразой, когда рекомендовала "куколке" заняться хозяйством). Поэтому наше место - на нашем посту. Вы, господа военные и господа дипломаты, - вы защищайте отечество и ведите переговоры. A nous - le role modeste des civilisateurs наш удел - скромная роль цивилизаторов.. Мы сеем и способствуем прозябению посеянного. Я с утра уж принимаю рапорты, делаю распоряжения, осматриваю постройки, mes batisses, хожу на работы... И таким образом проходит целый трудовой день! У меня даже свой суд... Я здесь верховный судья! Все эти люди, которым нечего есть, все они приходят ко мне и у меня просят работы. Я могу дать, могу и отказать, - стало быть, я прав, говоря, что суд принадлежит мне. У меня нет ни одного безнравственного человека в услужении... parce que la morale, mon cher, - c'est mon cheval de bataille ибо мораль, мой милый, - мой боевой конь.. Я каждому приходящему ко мне наниматься говорю: хорошо, но ты должен быть почтителен! И они почтительны. Все эти краеугольные камни... вы меня понимаете?
Дошедши до "краеугольных камней", Мангушев опять умолкал, считая свою миссию совершенно исполненною.
Nicolas и Мангушев сразу поняли друг друга, хотя последний принял первого с оттенком некоторого покровительства.
- Soyez le bienvenu! Добро пожаловать! - сказал он ему, - le descendant des Persianoff потомок Персиановых. всегда будет желанным гостем в доме Мангушевых. Мы, сельские дворяне, конечно, не можем доставить вам тех высоких наслаждений, к которым привыкли люди столиц, но и у нас найдется для Персианова и чарка доброго старого вина, и хороший кусок дымящегося ростбифа. Entrez, je vous prie Войдите, прошу вас..
Мангушев высказал это так серьезно, что Nicolas сразу почувствовал беспредельное благоговение к нему. Он был так щегольски и в то же время так просто одет, что Nicolas в своем мундирчике почувствовал себя как-то неловко (он в первый раз упрекнул себя, зачем надел мундир, и не послушался maman, которая советовала надеть легкий палевый костюм). В его воображении вставал совсем не тот золотушный, вертлявый и исковерканный Мангушев, который действительно ломался перед его глазами, а подлинный представитель той vie de chateau жизни в поместье., о которой он вычитал когда-то dans ces bons petits romans в милых романах., воспитывавших его юность. Целая картина быстро пронеслась в его воображении. Молодой лорд, рассевающий семена консерватизма, религии и нравственности; семейный очаг; длинные зимние вечера в старом, величественном замке; подъемные мосты; поля, занесенные снегом; охота на кабанов и серн; триктрак с сельским кюре; беседа за ужином с обильными возлияниями; общие молитвы с преданными седыми слугами, и затем крепкий, здоровый и безмятежный сон до утра... Одним словом, он совершенно позабыл, что находится в Глуповской губернии, где нет ни шато, ни кюре, играющих в триктрак, ни кабанов, ни консерватизма, ни религии, ни нравственности, а есть только высь да ширь, да бесконечно праздные и беспредельно болтающие Мангушевы.
- Et la sante de madame? Как здоровье мадам? - осведомился между тем Мангушев.
- Merci. Maman se porte tres bien.
- Oh! votre mere est une noble et sainte femme! Благодарю. Мама чувствует себя превосходно. - Ваша мать благородная и святая женщина!
Молодые люди вошли в кабинет и уселись на какой-то чрезвычайно мягкой и удобной мебели.
- Et maintenant, causons. Charles! vite un dejeuner et une bouteille de notre meilleur! А теперь поболтаем. Шарль! скорее завтрак и бутылку лучшего вина! - обратился Мангушев к расторопному малому, почтительно ожидавшему приказаний, - мсье Персианов! вы какое вино предпочитаете?
Nicolas вспыхнул, потому что до сих пор он сам еще не давал себе отчета относительно вина. Он неизменно душил шампанское, полагая, что дорогая его цена вполне достаточна, чтоб оправдать это предпочтение.
- Mais... le Champagne! Но... шампанское! - смущенно пролепетал он, все больше и больше краснея.
- Pardon! Мы будем пить шампанское en son temps et lieu в свое время и на своем месте. - надеюсь, что вы у меня обедаете? - а теперь... Charles! vous nous apporterez de ce petit Bordeaux... "Retour des Indes"... C'est tout ce qu'il nous faut pour le moment... n'est-ce pas, mon cher monsieur de Persianoff? Шарль! принесите нам бордо... "Возвращение из Индии"... Ничего другого нам сейчас не надо... не правда ли, дорогой господин Персианов?
Nicolas промычал в знак согласия.
- У меня в услужении все французы, - продолжал Мангушев, когда Шарль удалился, - и вам рекомендую то же сделать. Il n'y a rien comme un francais, pour servir Лучше француза слуги не найдешь.. Наши русские более к полевым работам склонность чувствуют. Ils sont sales Они грязные.. Но зато, в поле за сохой... c'est un charme! это восторг!
Затем, уже начинается собственно causerie болтовня..
- Ну-с, что нового в Петербурге?
- Mais... nous folichonnons, nous aimons, nous buvons sec! Да что ж, шалим, любим, выпиваем!
- Oh! cette bonne, brave jeunesse! Милая, славная молодежь! Мы, сельские дворяне, любуемся вами из нашего далека и шлем вам отсюда наши скромные пожелания. Вам трудно в настоящую минуту, messieurs, и мы понимаем это очень хорошо; но поверьте, что и наша задача тоже нелегка!
Мангушев останавливается, как будто собирается с мыслями.
- У нас нет поддержки! - наконец говорит он и опять умолкает.
Nicolas делает вид, что умеет, так сказать, читать между строк.
- On est trop bon la-bas! Там слишком мягкосердечны! - продолжает Мангушев, - нет спора, намерения прекрасны, но нет этой пылкости, этого натиска, чтобы разом покончить с гидрою! А мы... что же мы можем сделать с нашими маленькими, разрозненными усилиями? Мы можем только помогать по мере наших слабых сил... и сожалеть!
- N'est-ce pas? mais n'est-ce pas? - радуется Nicolas, - je le dis mille fois par jour, qu'on est trop bon pour cette canaille-la Не правда ли? не правда ли? я говорю тысячу раз на день, что правительство слишком мягко по отношению к этим негодяям!.
- Et vous avez raison И вы правы.. Я день и ночь борюсь с этим злом... je ne fais que cela... я только это и делаю... И что ж! Я должен сознаться, что до сих пор все мои усилия были совершенно напрасны. Они проникают всюду! и в наши школы, и в наши молодые земские учреждения.
- Я уверен, что еще на днях видел здесь одного нигилиста, - восклицает Nicolas, - и если б не maman...
- Ah! nos dames! ce sont des anges de bonte et de douceur! Ах! наши дамы! это ангелы доброты и милосердия! Но надо сознаться, что они нам много портят в нашей святой миссии!
- Но я был неумолим, - лжет Nicolas, - я прямо сказал maman, что не желаю, чтоб в нашем селе процветали Каракозовы! И его уж нет!
- И хорошо сделали. Votre mere est une sainte Ваша мать святая., но потому-то именно она и не может судить этих людей, как они того заслуживают! Но даст бог, классическое образование превозможет, и тогда... Надеюсь, monsieur de Persianefi, что вы за классическое образование?
Nicolas надувается, как бы нечто соображая.
- Классицизм - этим все сказано, - продолжает между тем Мангушев, - это utile dulce, l'utile et le doux полезное с приятным. нашего доброго старого Горация. Скажу вам откровенно, monsieur de Persianoff, я никогда-никогда не скучаю. Как только я замечаю, что мне грустно, я сейчас же беру моего старика Гомера, и забываю все... С этой точки зрения иногда у меня даже нет сил ненавидеть этих нигилистов: я просто сожалею об них. У них нет этого наслаждения, которым пользуемся, например, мы с вами; ils ne comprennent pas la poesie du coeur! они не понимают поэзии сердца!
Nicolas глядит на Мангушева во все глаза и все больше и больше проникается благоговением к нему. А вместе с благоговением он проникается и потребностью лгать, лгать во что бы ни стало, лгать, не оставляя за собой ни прикрытия, ни возможности для отступления.
- Я сам... я очень люблю Гомера, но, признаюсь, впрочем, предпочитаю ему Виргилия. "Les Bucoliques" - tout est la! "Буколики" - в них все! Этим все сказано! - картавит он, самодовольно поворачиваясь в кресле и покручивая зачаток уса.
- Vraiment? В самом деле? вы любитель? Очень рад! очень рад! потому что в таком случае мы наверное сойдемся!
- Я еще в младшем курсе прочитал всего Корнелия Непота... Fichtre, quel style! Черт возьми, какой стиль!
- Oh, quant au style - c'est Eutrope qu'il faut lire! Ну, что касается стиля - Евтропий - вот кого следует читать! Эта деликатность, эта тонкость, эта законченность... и наконец, эта возвышенность... Надо прочесть самому, чтоб убедиться, что это такое!
Беседуя таким образом, новые друзья доврались наконец до того, что вытаращили глаза и стали в тупик. "Et Esope donc!" А Езоп? - начал было Nicolas, но остановился, потому что решительно позабыл, кто такой был Езоп и к какой он принадлежал нации.
- Ну-с, теперь мы позавтракаем! А после завтрака я вам покажу мой haras конный завод.. Заранее предупреждаю, что ежели вы любитель, то увидите нечто весьма замечательное.
За завтраком Мангушев пытался было продолжать "серьезный" разговор, и стал развивать свои идеи насчет "прав" вообще и в особенности насчет тех из них, которые он называл "священными"; но когда дошла очередь до знаменитого "Retour des Indes", серьезность изменила характер и сосредоточилась исключительно на достоинстве вина. Мангушев вел себя в этом случае как совершеннейший знаток, с отличием прошедший весь курс наук у Дюссо, Бореля и Донона. Он следил глазами за движениями Шарля, разливавшего вино в стаканы, вертел свой стакан в обеих руках, как бы слегка согревая его, пил благородный напиток небольшими глотками и т. п. Nicolas, с своей стороны, старался ни в чем не отставать от своего друга: нюхал, смаковал губами, поднимал стакан к свету и проч.
- Mais savez-vous que c'est parfait! on sent le gout du raisin a un tel point, que c'est inconcevable! Но знаете ли, это совершенство! аромат винограда силен до такой степени, что просто непостижимо! - наконец произнес он восторженно.
- N'est-ce pas? Не правда ли? - не менее восторженно отозвался Мангушев, - ah! attendez! a diner je vais vous regaler d'un certain vin, dont vous me direz des nouvelles! ах! подождите! за обедом я вас угощу одним вином, и посмотрим, что вы о нем скажете! Затем разговор полился уж рекой.
- Я только раз в жизни пил подобное вино, - повествовал Мангушев,c'etait a Bordeaux, chez un nomme comte de Rubempre - un comte de l'Empire, s'il vous plait это было в Бордо, у некоего графа де Рюбампре графа эпохи Империи, изволите ли видеть. - га! это было винцо! И хоть я не очень-то долюбливаю этих comtes de l'Empire графов эпохи Империи., но это вино! Ah! ce vin! Ах! какое вино!
Мангушев развел руками, как бы давая понять, что дальше объяснять бесполезно. Nicolas сидел против него и завидовал.
- Я должен вам сказать, что судьба вообще баловала меня на этот счет. В другой раз, это было в Италии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18