merci! vous etes la plus genereuse des meres! Но взгляните, взгляните, какая красота! о, мама! спасибо! вы самая щедрая из матерей! - восклицал он, в ребяческом восторге разглядывая эти сокровища, - этот ятаган... черт возьми!..
- Этот ятаган - святыня, мой друг, его отнял твой дедушка Николай Ларионыч - c'etait le bienfaiteur de toute la famille! - a je ne sais plus quel Turc это был благодетель всей семьи! - у какого-то турка., и с тех пор он переходит в нашем семействе из рода в род! Здесь все, что ты ни видишь, полно воспоминаний... de nobles souvenirs, mon fils! благородных воспоминаний, сын мой!
Nicolas вновь поник головой, подавленный благородством своего прошлого.
- Вот этот кинжал, - продолжала Ольга Сергеевна, - его вывезла из Турции твоя grande tante, которую вся Москва звала la belle odalisque прекрасная одалиска.. Она была пленная турчанка, но твой grand oncle Constantin так увлекся ее глазами (elle avait de grands-grands yeux noirs! у нее были большие-большие черные глаза!), что не только обратил ее в нашу святую, православную веру, notre sainte religion orthodoxe, но впоследствии даже женился на ней. И представь себе, mon ami, все, кто ни знал ее потом в Москве... никто не мог найти в ней даже тени турецкого! Она принимала у себя всю Москву, давала балы, говорила по-французски... mais tout a fait comme une femme bien elevee! как прекрасно воспитанная женщина! По временам даже журила самого Светлейшего! Nicolas поник опять.
- А вот это ружье - ты видишь, оно украшено серебряными насечками - его подарил твоему другому grand oncle, Ипполиту, сам светлейший князь Таврический - tu sais? l'homme du destin! знаешь? баловень судьбы! Покойный Pierre рассказывал, что "баловень фортуны" очень любил твоего grand oncle и даже готовил ему блестящую карьеру, mais il parait que le cher homme etait toujours d'une tres petite sante но, кажется, милый человек отличался всегда очень плохим здоровьем. - и это место досталось Мамонову.
- Fichtre! c'est le grand oncle surnomme le Bourru bienfaisant? Черт возьми! так это дед, названный благодетельным букой? Так вот он был каков!
- Он самый! Depuis lors il n'a pas pu se consoler С тех пор он не мог утешиться.. Он поселился в деревне, здесь поблизости, и все жертвует, все строит монастыри. C'est un saint, и тебе непременно нужно у него погостить. Что он вытерпел - ты не можешь себе представить, мой друг! Десять лет он был под опекой по доносу своего дворецкого (un homme, dont il a fait la fortune! человека, которого он облагодетельствовал!) за то, что будто бы засек его жену... lui! un saint! он! святой! И это после того, как он был накануне такой блестящей карьеры! Но и затем он никогда не позволял себе роптать... напротив, и до сих пор благословляет то имя... mais tu me comprends, mon ami? но понимаешь ли ты меня, мой друг?
Nicolas в четвертый раз поник головой.
- Но рассказывать историю всего, что ты здесь видишь, слишком долго, и потому мы возвратимся к ней в другой раз. Во всяком случае, ты видишь, что твои предки и твой отец - oui, et ton pere aussi, quoiqu'il soit mort bien jeune! да, и твой отец, хотя он и умер очень молодым! - всегда и прежде всего помнили, что они всем сердцем своим принадлежат нашему милому, доброму, прекрасному отечеству!
- Oh, maman! la patrie! О, мама! отечество!
- Oui, mon ami, la patrie - vous devez la porter dans votre coeur! Да, мой друг, отечество - вы должны носить его в своем сердце! A прежде всего дворянский долг, а потом нашу прекрасную православную религию (si tu veux, je te donnerai une lettre pour l'excellent abbe Guete если хочешь, я тебе дам письмо к милейшему аббату Гете.). Без этих трех вещей - что мы такое? Мы путники или, лучше сказать, пловцы...
- "Без кормила, без весла", - вставил свое слово Nicolas, припомнив нечто подобное из хрестоматии.
- Ну да, c'est juste верно., ты прекрасно выразил мою мысль. Я сама была молода, душа моя, сама заблуждалась, ездила даже с визитом к Прудону, но, к счастью, все это прошло, как больной сон... et me voila!
- Oh, maman! le devoir! la patrie! et notre sainte religion! И вот я тут! О, мама! долг! отечество! и наша святая вера!
Ольга Сергеевна, в свою очередь, поникла головой и даже умилилась.
- Ты не поверишь, мой друг, как я счастлива! - сказала она, - я вижу в тебе это благородство чувства, это je ne sais quoi! Mais sens donc, comme mon coeur bondit et trepigne! Не знаю что! Посмотри, как сердце мое бьется и трепещет! Нет, ты не поймешь меня! ты не знаешь чувств матери! Mais c'est quelque chose d'ineffable, mon enfant, mon noble enfant adore! Это что-то невыразимое, мое дитя, мое благородное обожаемое дитя!
Этим торжество приема кончилось. За обедом и мать и сын уже болтали, смеялись и весело чокались бокалами, причем Ольга Сергеевна не без лукавства говорила Nicolas:
- А помнишь, душа моя, ты писал мне об одном городке Provins, который изобилует жасминами и розами; признайся, откуда ты взял это сведение?
- Maman! я получил его в театре Берга! Parbleu! on enseigne tres bien la geographie dans ce pays-la! Право же! в этой стране хорошо преподают географию!
Первое время мать и сын не могли насмотреться друг на друга. Ольга Сергеевна, как институтка, бегала по тенистым аллеям, прыгала на pas-de-geant; гигантских шагах. Nicolas ловил ее и, поймавши, крепко-крепко целовал.
- Maman! расскажите, как вы познакомились с papa?
- Папа был немного груб... но тогда это как-то нравилось, - слегка заалевшись, отвечает Ольга Сергеевна.
- Еще бы! Sacre nom! vous autres femmes! c'est votre ideal d'etre maltraitees! Знаем мы вас, женщины! Вы любите, чтобы с вами грубо обращались. Ну-с! как же ты с ним познакомилась?
- Мы встретились в первый раз на бале, и он танцевал со мной сначала кадриль, потом мазурку... Тогда лифы носили очень короткие - c'etait presqu'aussi ouvert qu'a present они были почти так же открыты, как теперь. - и он все смотрел... это было очень смешно!
- Еще бы не смотреть! est-ce qu'il y a quelque chose de plus beau qu'un joli sein de femme. что может быть прекраснее красивой груди женщины. Ну-с, дальше-с.
- Потом он сделал предложение, а через месяц нас обвенчали. Mais comme j'avais peur si tu savais! Но как я боялась, если б ты знал!
- Еще бы! Кувырком!
- Колька! негодный! разве ты знаешь!
- Гм...
- Ведь тебе еще только шестнадцать лет!
- Семнадцатый-с... Я, maman, революций не делаю, заговоров не составляю, в тайные общества не вступаю... laissezmoi au moins les femmes, sapristi! оставьте на мою долю хоть женщин, черт побери! Затем, продолжайте.
- Et puis!.. c'etait comme une epopee! c'etait tout un chant d'amour! А потом... это была сказка! Это была песня любви!
- Да-с, тут запоешь, как выражается мой друг, Сеня Бирюков!
- Et puis... il est mort! А потом... он умер! Я была как безумная. Я звала его, я не хотела верить...
- Еще бы! сразу на сухояденье!
- Ах, Nicolas, ты шутишь с самым священным чувством! Говорю тебе, что я была совершенно как в хаосе, и если бы у меня не остался мой "куколка"...
- "Куколка" - это я-с. Стало быть, вы мне одолжены, так сказать, жизнью. Parbleu! хоть одно доброе дело на своем веку сделал! Но, затем, прошли целые двенадцать лет, maman... ужели же вы?.. Но это невероятно! si jeune, si fraiche, si pimpante, si jolie! такая молодая, такая свежая, такая нарядная, такая хорошенькая! Я сужу, наконец, по себе... Jamais on ne fera de moi un moine! Никогда не сделают из меня монаха!
Ольга Сергеевна алеет еще больше и как-то стыдливо поникает головой, но в это же время исподлобья взглядывает на Nicolas, как будто говорит: какой же ты, однако, простой: непременно хочешь mettre les points sur les il поставить точки над i.
- Treve de fausse honte! Прочь ложный стыд! - картавит между тем Коля, - у нас условлено рассказать друг другу все наши prouesses! подвиги! Следовательно, извольте сейчас же исповедоваться передо мной, как перед духовником!
Ольга Сергеевна на мгновение заминается, но потом вдруг бросается к сыну и прячет у него на груди свое лицо.
- Nicolas! Я очень, очень виновата перед тобой, мой друг! - шепчет она.
- Еще бы! такая хорошенькая! Mais sais-tu, petite mere, que meme a present tu es jolie a croquer... parole! А знаешь ли ты, мамочка, даже сейчас ты прелестна, как херувим... клянусь!
- Ah! tu viens de m'absoudre! mon genereux fils! Ах! ты меня простил! Мой великодушный сын!
- Не только абсудирую, но и хвалю! Итак...
- Ах, "он" так любил меня, а я была так молода... Ты знаешь, Pierre был очень груб, и хотя в то время это мне нравилось... mais "lui"! C'etait tout un poeme. Il avait de ces delicatesses! de ces attentions! зато "он"! Это была настоящая поэма. Он был так нежен, так внимателен!
- Та-та-та! Вы, кажется, изволили пропустить целую главу! а этот кавалерист, который сопровождал вас за границу? Тот, который так пугал mon grand oncle Paul своими усами и своими jurons?? грубостями??
- C'etait un butor! Это был грубиян!
- Passons Дальше.. Но кто же был этот "он", celui qui avait des delicatesses? тот, который был так нежен?
- Он писал сначала в "Journal pour rire", потом в "Charivari", потом в "Figaro"... Ах, если б ты знал, как он смешно писал! И все так мило! И мило и смешно! И как он умел оскорблять! Et avec cela brave, maniant a merveille l'epee, le sabre et le pistolet! И вместе с тем бравый, чудесно владеющий шпагой, саблей и пистолетом! Все журналисты его боялись, потому что он мог всех их убить!
- Et joli garcon? И красивый малый?
- Beau... mais d'une beaute! Красив... изумительно красив! Повторяю тебе, это была целая поэма! Et avec ca, adorant le trone, la patrie et la sainte eglise catholique! И вместе с тем он обожал трон, отечество и святую католическую церковь!
Ольга Сергеевна вздыхает и как-то сосредоточенно мнет в своей руке ветку цветущей сирени. Мысли ее витают там, на далеком Западе, au coin du boulevard des Capucines на углу бульвара Капуцитток., Э 1, там, где она однажды позабыла свой bonnet de nuit ночной чепчик., где Anatole, который тогда писал в "Figaro", на ее глазах сочинял свои милейшие blagues (oh! comme il savait blaguer, celui-la! фантазии, шутки (о, как забавно фантазировал!)) и откуда ее навсегда вырвал семейный деспотизм! В эту минуту она забывает и о сыне и о его prouesses, да и хорошо делает, потому что вспомни она об нем, кто знает, не возненавидела ли бы она его как первую, хотя и невольную, причину своего заточения?
- Ну, а насчет Прудона как? - пробуждает ее голос Nicolas.
- N'en parlons pas! Не будем говорить об этом!
Ольга Сергеевна говорит это уже с оттенком гнева и начинает быстро ходить взад и вперед по кругу, обрамленному густыми лицами.
- Вообще, будет обо всем этом! - продолжает она с волнением, - все это прошло, умерло и забыто! Que la volonte de Dieu soit faite! Да исполнится воля божия! A теперь, мой друг, ты должен мне рассказать о себе!
Ольга Сергеевна садится, Nicolas с невозмутимой важностью покачивается на скамейке, обнявши обеими руками приподнятую коленку.
- Et bien, maman, - говорит он, - nous aimons, nous folichonnons, nous buvons sec! Что ж, мама, мы любим, шалим, выпиваем!
Maman как-то сладко смеется; в ее голове мелькает далекое воспоминание, в котором когда-то слышались такие же слова.
- Raconte-moi comment _cela_ t'est venu? Расскажи мне, как это с тобой случилось? - спрашивает она.
- Mais... c'est simple comme bonjour! Но... это просто, как день! картавит Nicolas, - однажды мы были в цирке... перед цирком мы много пили... et apres la representation... ma foi! le sacrifice etait consomme! И после представления... черт возьми! жертвоприношение было совершено!
Ольга Сергеевна, ожидавшая пикантных подробностей и перипетий, смотрит на него с насмешливым удивлением. Как будто она думает про себя: странно! точь-в-точь такое же животное, как покойный Петька!
- И ты?.. - спрашивает она.
Но Nicolas подмечает насмешливый тон этого вопроса и спешит поправиться.
- Maman! - говорит он восторженно. - C'etait, comme vous l'avez si bien dit, tout un poeme! Это была, как вы прекрасно сказали, настоящая поэма!
Эта фраза словно пробуждает Ольгу Сергеевну; она снова вскакивает с скамейки и снова начинает ходить взад и вперед по кругу. Прошедшее воскресает перед ней с какою-то подавляющею, непреоборимою силою; воспоминания так и плывут, так и плывут. Она не ходит, а почти бегает; губы ее улыбаются и потихоньку напевают какую-то песенку.
"C'etait tout un poeme!" - мелькает у ней в голове.
----
Проходит несколько дней; рассказы о прошедших prouesses исчерпываются, но их заменяет сюжет столько же, если не больше, животрепещущий. Дело в том, что Ольга Сергеевна еще за границей слышала, что в Петербурге народились какие-то нигилисты, род особенного сословия, которого не коснулись краткие начатки нравственности и религии и которое, вследствие того, ничем не занимается, ни науками, ни художествами, а только делает революции. Когда же она, сверх того, узнала, что в члены этого сословия преимущественно попадают молодые люди, то материнским опасениям ее не стало пределов. Она тотчас же собралась писать к "куколке", чтоб предостеречь и вразумить его, и, конечно, выполнила бы свое намерение, если б в эту самую минуту к ней не пришел Anatole с какою-то только что измышленною им bonne petite blague. Эта blague была так мила, так остроумна и весела, что Ольга Сергеевна целый день хохотала до слез и к вечеру не только утратила ясное представление о нигилистах, но даже почему-то вообразила, что это просто вновь открытая угнетенная национальность (les polonais, les italiens... les nihilistes! поляки, итальянцы... нигилисты!), которая, в этом качестве, имеет право на собственную свою конституцию и на собственные свои законы. Хотя же впоследствии события не один раз напоминали ей об ужасных делах этих "ужасных людей" и она опять собиралась писать по этому поводу к "куколке", но Anatole с своей стороны тоже не дремал и был так неистощим на blagues, что все усилия думать о чем-нибудь другом, кроме этих прелестных blagues, остались тщетными. Так продолжалось все время до самого переселения в Перкали. Тут она окончательно припомнила все слышанное о нигилистах и решилась немедленно испытать политические убеждения "куколки".
Завтрак кончился; Nicolas только что рассказал свою последнюю prouesse и, покачиваясь на стуле, мурлыкает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
- Этот ятаган - святыня, мой друг, его отнял твой дедушка Николай Ларионыч - c'etait le bienfaiteur de toute la famille! - a je ne sais plus quel Turc это был благодетель всей семьи! - у какого-то турка., и с тех пор он переходит в нашем семействе из рода в род! Здесь все, что ты ни видишь, полно воспоминаний... de nobles souvenirs, mon fils! благородных воспоминаний, сын мой!
Nicolas вновь поник головой, подавленный благородством своего прошлого.
- Вот этот кинжал, - продолжала Ольга Сергеевна, - его вывезла из Турции твоя grande tante, которую вся Москва звала la belle odalisque прекрасная одалиска.. Она была пленная турчанка, но твой grand oncle Constantin так увлекся ее глазами (elle avait de grands-grands yeux noirs! у нее были большие-большие черные глаза!), что не только обратил ее в нашу святую, православную веру, notre sainte religion orthodoxe, но впоследствии даже женился на ней. И представь себе, mon ami, все, кто ни знал ее потом в Москве... никто не мог найти в ней даже тени турецкого! Она принимала у себя всю Москву, давала балы, говорила по-французски... mais tout a fait comme une femme bien elevee! как прекрасно воспитанная женщина! По временам даже журила самого Светлейшего! Nicolas поник опять.
- А вот это ружье - ты видишь, оно украшено серебряными насечками - его подарил твоему другому grand oncle, Ипполиту, сам светлейший князь Таврический - tu sais? l'homme du destin! знаешь? баловень судьбы! Покойный Pierre рассказывал, что "баловень фортуны" очень любил твоего grand oncle и даже готовил ему блестящую карьеру, mais il parait que le cher homme etait toujours d'une tres petite sante но, кажется, милый человек отличался всегда очень плохим здоровьем. - и это место досталось Мамонову.
- Fichtre! c'est le grand oncle surnomme le Bourru bienfaisant? Черт возьми! так это дед, названный благодетельным букой? Так вот он был каков!
- Он самый! Depuis lors il n'a pas pu se consoler С тех пор он не мог утешиться.. Он поселился в деревне, здесь поблизости, и все жертвует, все строит монастыри. C'est un saint, и тебе непременно нужно у него погостить. Что он вытерпел - ты не можешь себе представить, мой друг! Десять лет он был под опекой по доносу своего дворецкого (un homme, dont il a fait la fortune! человека, которого он облагодетельствовал!) за то, что будто бы засек его жену... lui! un saint! он! святой! И это после того, как он был накануне такой блестящей карьеры! Но и затем он никогда не позволял себе роптать... напротив, и до сих пор благословляет то имя... mais tu me comprends, mon ami? но понимаешь ли ты меня, мой друг?
Nicolas в четвертый раз поник головой.
- Но рассказывать историю всего, что ты здесь видишь, слишком долго, и потому мы возвратимся к ней в другой раз. Во всяком случае, ты видишь, что твои предки и твой отец - oui, et ton pere aussi, quoiqu'il soit mort bien jeune! да, и твой отец, хотя он и умер очень молодым! - всегда и прежде всего помнили, что они всем сердцем своим принадлежат нашему милому, доброму, прекрасному отечеству!
- Oh, maman! la patrie! О, мама! отечество!
- Oui, mon ami, la patrie - vous devez la porter dans votre coeur! Да, мой друг, отечество - вы должны носить его в своем сердце! A прежде всего дворянский долг, а потом нашу прекрасную православную религию (si tu veux, je te donnerai une lettre pour l'excellent abbe Guete если хочешь, я тебе дам письмо к милейшему аббату Гете.). Без этих трех вещей - что мы такое? Мы путники или, лучше сказать, пловцы...
- "Без кормила, без весла", - вставил свое слово Nicolas, припомнив нечто подобное из хрестоматии.
- Ну да, c'est juste верно., ты прекрасно выразил мою мысль. Я сама была молода, душа моя, сама заблуждалась, ездила даже с визитом к Прудону, но, к счастью, все это прошло, как больной сон... et me voila!
- Oh, maman! le devoir! la patrie! et notre sainte religion! И вот я тут! О, мама! долг! отечество! и наша святая вера!
Ольга Сергеевна, в свою очередь, поникла головой и даже умилилась.
- Ты не поверишь, мой друг, как я счастлива! - сказала она, - я вижу в тебе это благородство чувства, это je ne sais quoi! Mais sens donc, comme mon coeur bondit et trepigne! Не знаю что! Посмотри, как сердце мое бьется и трепещет! Нет, ты не поймешь меня! ты не знаешь чувств матери! Mais c'est quelque chose d'ineffable, mon enfant, mon noble enfant adore! Это что-то невыразимое, мое дитя, мое благородное обожаемое дитя!
Этим торжество приема кончилось. За обедом и мать и сын уже болтали, смеялись и весело чокались бокалами, причем Ольга Сергеевна не без лукавства говорила Nicolas:
- А помнишь, душа моя, ты писал мне об одном городке Provins, который изобилует жасминами и розами; признайся, откуда ты взял это сведение?
- Maman! я получил его в театре Берга! Parbleu! on enseigne tres bien la geographie dans ce pays-la! Право же! в этой стране хорошо преподают географию!
Первое время мать и сын не могли насмотреться друг на друга. Ольга Сергеевна, как институтка, бегала по тенистым аллеям, прыгала на pas-de-geant; гигантских шагах. Nicolas ловил ее и, поймавши, крепко-крепко целовал.
- Maman! расскажите, как вы познакомились с papa?
- Папа был немного груб... но тогда это как-то нравилось, - слегка заалевшись, отвечает Ольга Сергеевна.
- Еще бы! Sacre nom! vous autres femmes! c'est votre ideal d'etre maltraitees! Знаем мы вас, женщины! Вы любите, чтобы с вами грубо обращались. Ну-с! как же ты с ним познакомилась?
- Мы встретились в первый раз на бале, и он танцевал со мной сначала кадриль, потом мазурку... Тогда лифы носили очень короткие - c'etait presqu'aussi ouvert qu'a present они были почти так же открыты, как теперь. - и он все смотрел... это было очень смешно!
- Еще бы не смотреть! est-ce qu'il y a quelque chose de plus beau qu'un joli sein de femme. что может быть прекраснее красивой груди женщины. Ну-с, дальше-с.
- Потом он сделал предложение, а через месяц нас обвенчали. Mais comme j'avais peur si tu savais! Но как я боялась, если б ты знал!
- Еще бы! Кувырком!
- Колька! негодный! разве ты знаешь!
- Гм...
- Ведь тебе еще только шестнадцать лет!
- Семнадцатый-с... Я, maman, революций не делаю, заговоров не составляю, в тайные общества не вступаю... laissezmoi au moins les femmes, sapristi! оставьте на мою долю хоть женщин, черт побери! Затем, продолжайте.
- Et puis!.. c'etait comme une epopee! c'etait tout un chant d'amour! А потом... это была сказка! Это была песня любви!
- Да-с, тут запоешь, как выражается мой друг, Сеня Бирюков!
- Et puis... il est mort! А потом... он умер! Я была как безумная. Я звала его, я не хотела верить...
- Еще бы! сразу на сухояденье!
- Ах, Nicolas, ты шутишь с самым священным чувством! Говорю тебе, что я была совершенно как в хаосе, и если бы у меня не остался мой "куколка"...
- "Куколка" - это я-с. Стало быть, вы мне одолжены, так сказать, жизнью. Parbleu! хоть одно доброе дело на своем веку сделал! Но, затем, прошли целые двенадцать лет, maman... ужели же вы?.. Но это невероятно! si jeune, si fraiche, si pimpante, si jolie! такая молодая, такая свежая, такая нарядная, такая хорошенькая! Я сужу, наконец, по себе... Jamais on ne fera de moi un moine! Никогда не сделают из меня монаха!
Ольга Сергеевна алеет еще больше и как-то стыдливо поникает головой, но в это же время исподлобья взглядывает на Nicolas, как будто говорит: какой же ты, однако, простой: непременно хочешь mettre les points sur les il поставить точки над i.
- Treve de fausse honte! Прочь ложный стыд! - картавит между тем Коля, - у нас условлено рассказать друг другу все наши prouesses! подвиги! Следовательно, извольте сейчас же исповедоваться передо мной, как перед духовником!
Ольга Сергеевна на мгновение заминается, но потом вдруг бросается к сыну и прячет у него на груди свое лицо.
- Nicolas! Я очень, очень виновата перед тобой, мой друг! - шепчет она.
- Еще бы! такая хорошенькая! Mais sais-tu, petite mere, que meme a present tu es jolie a croquer... parole! А знаешь ли ты, мамочка, даже сейчас ты прелестна, как херувим... клянусь!
- Ah! tu viens de m'absoudre! mon genereux fils! Ах! ты меня простил! Мой великодушный сын!
- Не только абсудирую, но и хвалю! Итак...
- Ах, "он" так любил меня, а я была так молода... Ты знаешь, Pierre был очень груб, и хотя в то время это мне нравилось... mais "lui"! C'etait tout un poeme. Il avait de ces delicatesses! de ces attentions! зато "он"! Это была настоящая поэма. Он был так нежен, так внимателен!
- Та-та-та! Вы, кажется, изволили пропустить целую главу! а этот кавалерист, который сопровождал вас за границу? Тот, который так пугал mon grand oncle Paul своими усами и своими jurons?? грубостями??
- C'etait un butor! Это был грубиян!
- Passons Дальше.. Но кто же был этот "он", celui qui avait des delicatesses? тот, который был так нежен?
- Он писал сначала в "Journal pour rire", потом в "Charivari", потом в "Figaro"... Ах, если б ты знал, как он смешно писал! И все так мило! И мило и смешно! И как он умел оскорблять! Et avec cela brave, maniant a merveille l'epee, le sabre et le pistolet! И вместе с тем бравый, чудесно владеющий шпагой, саблей и пистолетом! Все журналисты его боялись, потому что он мог всех их убить!
- Et joli garcon? И красивый малый?
- Beau... mais d'une beaute! Красив... изумительно красив! Повторяю тебе, это была целая поэма! Et avec ca, adorant le trone, la patrie et la sainte eglise catholique! И вместе с тем он обожал трон, отечество и святую католическую церковь!
Ольга Сергеевна вздыхает и как-то сосредоточенно мнет в своей руке ветку цветущей сирени. Мысли ее витают там, на далеком Западе, au coin du boulevard des Capucines на углу бульвара Капуцитток., Э 1, там, где она однажды позабыла свой bonnet de nuit ночной чепчик., где Anatole, который тогда писал в "Figaro", на ее глазах сочинял свои милейшие blagues (oh! comme il savait blaguer, celui-la! фантазии, шутки (о, как забавно фантазировал!)) и откуда ее навсегда вырвал семейный деспотизм! В эту минуту она забывает и о сыне и о его prouesses, да и хорошо делает, потому что вспомни она об нем, кто знает, не возненавидела ли бы она его как первую, хотя и невольную, причину своего заточения?
- Ну, а насчет Прудона как? - пробуждает ее голос Nicolas.
- N'en parlons pas! Не будем говорить об этом!
Ольга Сергеевна говорит это уже с оттенком гнева и начинает быстро ходить взад и вперед по кругу, обрамленному густыми лицами.
- Вообще, будет обо всем этом! - продолжает она с волнением, - все это прошло, умерло и забыто! Que la volonte de Dieu soit faite! Да исполнится воля божия! A теперь, мой друг, ты должен мне рассказать о себе!
Ольга Сергеевна садится, Nicolas с невозмутимой важностью покачивается на скамейке, обнявши обеими руками приподнятую коленку.
- Et bien, maman, - говорит он, - nous aimons, nous folichonnons, nous buvons sec! Что ж, мама, мы любим, шалим, выпиваем!
Maman как-то сладко смеется; в ее голове мелькает далекое воспоминание, в котором когда-то слышались такие же слова.
- Raconte-moi comment _cela_ t'est venu? Расскажи мне, как это с тобой случилось? - спрашивает она.
- Mais... c'est simple comme bonjour! Но... это просто, как день! картавит Nicolas, - однажды мы были в цирке... перед цирком мы много пили... et apres la representation... ma foi! le sacrifice etait consomme! И после представления... черт возьми! жертвоприношение было совершено!
Ольга Сергеевна, ожидавшая пикантных подробностей и перипетий, смотрит на него с насмешливым удивлением. Как будто она думает про себя: странно! точь-в-точь такое же животное, как покойный Петька!
- И ты?.. - спрашивает она.
Но Nicolas подмечает насмешливый тон этого вопроса и спешит поправиться.
- Maman! - говорит он восторженно. - C'etait, comme vous l'avez si bien dit, tout un poeme! Это была, как вы прекрасно сказали, настоящая поэма!
Эта фраза словно пробуждает Ольгу Сергеевну; она снова вскакивает с скамейки и снова начинает ходить взад и вперед по кругу. Прошедшее воскресает перед ней с какою-то подавляющею, непреоборимою силою; воспоминания так и плывут, так и плывут. Она не ходит, а почти бегает; губы ее улыбаются и потихоньку напевают какую-то песенку.
"C'etait tout un poeme!" - мелькает у ней в голове.
----
Проходит несколько дней; рассказы о прошедших prouesses исчерпываются, но их заменяет сюжет столько же, если не больше, животрепещущий. Дело в том, что Ольга Сергеевна еще за границей слышала, что в Петербурге народились какие-то нигилисты, род особенного сословия, которого не коснулись краткие начатки нравственности и религии и которое, вследствие того, ничем не занимается, ни науками, ни художествами, а только делает революции. Когда же она, сверх того, узнала, что в члены этого сословия преимущественно попадают молодые люди, то материнским опасениям ее не стало пределов. Она тотчас же собралась писать к "куколке", чтоб предостеречь и вразумить его, и, конечно, выполнила бы свое намерение, если б в эту самую минуту к ней не пришел Anatole с какою-то только что измышленною им bonne petite blague. Эта blague была так мила, так остроумна и весела, что Ольга Сергеевна целый день хохотала до слез и к вечеру не только утратила ясное представление о нигилистах, но даже почему-то вообразила, что это просто вновь открытая угнетенная национальность (les polonais, les italiens... les nihilistes! поляки, итальянцы... нигилисты!), которая, в этом качестве, имеет право на собственную свою конституцию и на собственные свои законы. Хотя же впоследствии события не один раз напоминали ей об ужасных делах этих "ужасных людей" и она опять собиралась писать по этому поводу к "куколке", но Anatole с своей стороны тоже не дремал и был так неистощим на blagues, что все усилия думать о чем-нибудь другом, кроме этих прелестных blagues, остались тщетными. Так продолжалось все время до самого переселения в Перкали. Тут она окончательно припомнила все слышанное о нигилистах и решилась немедленно испытать политические убеждения "куколки".
Завтрак кончился; Nicolas только что рассказал свою последнюю prouesse и, покачиваясь на стуле, мурлыкает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18