Ответа я
не находил. Раз за разом я возвращался к единственно верному предположению
- на планете не существовало причин, способных вызвать паническое бегство
куставров. Но все же причина была, ведь мы являлись свидетелями ее
следствия. Более того, причина эта связана с появлением существ в лагере и
их смертью на наших глазах. Но что является первопричиной их поведения -
разум или инстинкт? Вот вопрос, мучивший сильнее всего, не давая уснуть.
А на рассвете в лагере появилось очередное существо и с радостью
упало замертво к нашим ногам.
Мы обошлись без завтрака. Никто не вспомнил и про обед. С первыми
сумерками я забрался по трапу на корабль, чтобы принести немного продуктов
для ужина, но ничего не нашел. Вместо продуктов в углу расположились пять
панкинов - более толстых и довольных тварей я никогда не видел. Они даже
не шумели, как обычно. Я догадался, что они прогрызли дыры в ящиках с
продовольствием и прикончили все до последней крошки. Более того, они
каким-то образом ухитрились отвернуть крышку у банки с кофе, опрокинув ее,
и смолотили все зерна.
Нашим запасам пришел конец. Я отупело глядел на толстые лоснящиеся
мордочки панкинов. Меня вдруг осенило, каким образом они пробрались на
корабль! Я проклинал свою нерадивость; если бы я вовремя убрал веревку,
ничего бы не случилось.
Потом я вспомнил, что веревка спасла нам с Вебером жизни. Я спокойно
подошел к панкинам, троих распихал по карманам, оставшихся двоих взял в
руки. Спустившись с корабля, я направился к лагерю.
- Вот они, - сказал я и посадил панкинов, всех пятерых, на стол, -
наши беглецы. Пробрались на корабль, а мы не могли их найти. Вскарабкались
по веревке.
Вебер внимательно изучил их.
- А они неплохо подхарчились. Что-нибудь нам оставили?
- Вычистили все до последней крошки.
Панкины выглядели стопроцентно счастливыми. Очевидно, их обрадовала
встреча с нами. Не было причины оставаться на корабле дальше, после того,
как они прикончили НЗ.
Парсонс достал тесак и подошел к куставру; умершему утром.
- Приготовить слюнявчики, - скомандовал он и отрезал от туши большой
кусок мяса. Потом еще один, и еще один, и еще... Как только он приступил к
жарке, я рванулся в свою палатку, потому что никогда прежде нос мой не
ощущал столь аппетитного, столь зовущего запаха. Я раскрыл сумку, наугад
приготовил порцию липкой отравы и начал запихивать ее в себя, помогая
ложкой.
Через некоторое время явился Кемпер. Он расслабленно-довольно
плюхнулся на койку.
- Желаешь выслушать мой рассказ? - спросил он.
- Валяй!
- Изысканно. По вкусовым качествам превосходит любое блюдо,
приготовленное руками человека во все времена. Мы попробовали три сорта
мяса, отведали по ломтику рыбы и еще чего-то, что напоминало мясо омара,
но вкус много нежнее и тоньше... После мяса мы разрезали плод - смесь дыни
и ананаса.
- А завтра вы упадете замертво.
- Не думаю, - сказал Кемпер. - Ты же видел, что общее состояние
животных заметно улучшилось.
Конечно, думал я. Все сходится к тому, что Альфред прав.
Одного куставра как раз хватило на день. Сыты были и люди, и
животные. Куставры не обнаруживали более агрессивных намерений, зато
каждое утро оказывались под рукой. И именно в тот момент, когда о них
вспоминали.
Я внимательно наблюдал за своими товарищами. Количество пищи,
уничтожаемое ими, становилось просто неприличным. Ежедневно Парсонс
нажаривал горы огромных кусков разного мяса, рыбы, дичи и всякой всячины.
Он выставлял на стол тазы с овощами и фруктами, а откуда-то появившимися
кувшин ежедневно наполнял медом. И люди, и животные съедали все, буквально
вылизывая тарелки и миски.
Я смотрел на своих компаньонов. Они сидели вокруг стола, расстегнув
ремни, и похлопывая себя по животам. Их самодовольные физиономии вызывали
у меня чувство отвращения. Я напрасно ждал, что их желудки начнет сводить
от боли, а тела покроются растительностью. Ничего не происходило. Более
того, все они утверждали, что никогда еще не чувствовали себя так хорошо.
Прошло две недели. Как-то утром Фуллертон почувствовал слабость. Он
попытался встать, но не смог. Еще через час его начало трясти, как в
лихорадке. Симптоматика соответствовала вирусному заболеванию с Центавра,
но ведь мы получили от него прививку. За эти годы нам сделали
профилактические прививки от всех известных заболеваний. К тому же, перед
каждым вылетом нас дополнительно накачивали разнообразными сыворотками.
Я не сомневался, что лихорадка вызвана перееданием. Тем более, что ей
оказался подвержен Четырехглазый.
Оливер, немного разбиравшийся в лекарствах, притащил с корабля
аптечку и ввел Фуллертону максимальную дозу какого-то антибиотика,
рекомендованного на все случаи жизни.
Мы продолжали работать, надеясь, что через день-два он самостоятельно
встанет на ноги. Но Фуллертону становилось все хуже и хуже.
Оливер повторно перерыл аптечку, тщательно изучив все инструкции и
этикетки, но ничего нового не обнаружил. Он внимательно перечитал брошюру
об оказании первой медицинской помощи, но в ней описывались лишь сломанные
ноги и вывихнутые суставы.
Кемпер волновался больше всех - он попросил Оливера взять у
Фуллертона пробу крови и приготовил гемослайд. Заглянув в окуляр
микроскопа, он обнаружил, что кровь буквально кишит бактериями куставров.
Повторные анализы были идентичны первому.
Оливер и Кемпер работали, а мы стояли вокруг стола, ожидая приговора.
Молчание прервал Оливер, решившийся вслух высказать наши худшие опасения.
- Ну, кто следующий? - спросил он.
Парсонс протянул руку. Все напряженно ожидали оглашения приговора.
- Бактерии есть и в твоей крови, - сказал Кемпер, - но их количество
значительно меньше, чем у Фуллертона.
Мы поочередно подходили к Оливеру, результаты анализов повторялись.
Правда, в моей крови бактерий содержалось меньше, чем у остальных ребят.
- Мясо куставров, - сказал Парсонс, - Боб не ел.
- Но ведь тепловая обработка уничтожает... - начал Оливер.
- Ты уверен? Эти бактерии должны иметь безумно высокий коэффициент
адаптации. Ведь они выполняют в организме куставров огромную работу.
Думаю, они могут с легкостью приспособиться к любым, даже самым
непредвиденным условиям. Кроме того, овощи и фрукты мы ели в сыром виде.
Да и мясо, дорогие мои, вы предпочитаете уминать недожаренным.
- Но кто объяснит мне, - вопрошал Оливер, - почему именно
Четырехглазый заболел первым? Почему количество бактерий в его крови
больше, чем у остальных? Ведь он начал употреблять мясо куставров в пищу
одновременно с нами.
Тут-то я и вспомнил свой разговор с Фуллертоном на берегу ручья. Я
рассказал о травинке, которую жевал Четырехглазый, но рассказ едва ли
улучшил их настроение.
Через неделю, максимум две, количество бактерий в крови каждого из
нас станет таким же, как и у Фуллертона. Я подумал было, а правильно ли я
сделал, что рассказал? Наверное, правильно.
- Не есть куставров мы не можем, - сказал Вебер. - Другой пищи
просто-напросто нет. Как и обратного пути.
- Я подозреваю, - проговорил Кемпер, - что для нас все уже в прошлом.
Ракета улетела, и мы на нее опоздали.
- Надо немедленно стартовать, - сопротивлялся я, - и моя диетическая
сумка...
Закончить фразу мне не удалось: все начали смеяться, как сумасшедшие,
толкаясь и хлопая меня по спине.
Я молча стоял, опустив глаза долу. Их смех, вызванный моей
непредвиденной шуткой, больше напоминал разрядку после нервного
перенапряжения.
- Спасибо, - сказал Кемпер, - твоя сумка не решит основной проблемы;
бактерии сидят внутри нас! И еще - диетической сумки на всех не хватит.
- Стоит попытаться, - возразил я.
- Подождем, - прервал нас Парсонс. - Тем более, что иного выхода нет.
Да и лихорадка может оказаться временной реакцией организма на перемену
диеты.
И все дружно закивали, внушая себе, что он прав.
Но Фуллертону лучше не становилось. Вебер взял для анализа кровь у
животных. Количество бактерий оказалось столь же высоко, как и у
Четырехглазого.
Вебер ругал себя последними словами:
- Мне следовало давно догадаться, что пробы крови необходимо брать
каждый день!
- Что бы это изменило? - спросил Парсонс. - Единственный источник
калорий - куставры. Выхода нет.
- Будем надеяться, что дело не в бактериях, ведь животные чувствуют
себя прекрасно. А наш дорогой Четырехглазый мог подхватить что угодно.
Лицо Вебера слегка прояснилось:
- Возможно, вы и правы.
Несколько дней томительных ожиданий ни к чему не привели - Фуллертон
находился все в том же состоянии.
И вдруг, в одну из ночей, он исчез.
Оливер, дежуривший около него, ненадолго вздремнул. Парсонс,
охранявший лагерь, не слышал ни звука.
Утром мы отправились его искать - далеко уйти в таком состоянии он
явно не мог. Но поиски не дали результатов. Хотя мы наткнулись на шар
непонятной консистенции, белого, почти полупрозрачного цвета, четырех
футов в диаметре. Он лежал на дне небольшого овражка, скрытый от
любопытных глаз, как будто специально спрятанный в этом месте.
Мы осторожно потрогали его, несколько раз перекатили с места на
место, пытаясь определить, из чего слеплен и как мог попасть сюда. Но,
поскольку мы отправились на поиски Фуллертона, шар пришлось оставить в
покое. Найдем Четырехглазого - вернемся к загадочному шару.
Вечером, возвратившись в лагерь с пустыми руками, мы обнаружили, что
лихорадка началась и у животных - их трясло, как не знаю что. Вебер
работал с ними, не имея ни секунды для отдыха. Мы, чем могли, ему
помогали. Анализы крови показывали, что содержание бактерий достигло
невероятного уровня. Вебер несколько раз производил вскрытия, но
фактически не заканчивал их: он разрезал шкуры, вскрывал брюшную полость,
заглядывал внутрь и тут же выбрасывал животных в ведро, даже не пытаясь
продолжить обычное патологоанатомическое исследование. Я видел его
напряженное лицо в те моменты, когда его рука зависала над ведром с тушкой
животного, но кроме меня никто не обращал на Вебера никакого внимания.
Ребята выглядели жутко измотанными. Я попытался выяснить у Вебера
подробности вскрытий, но он грубо оборвал меня на полуслове.
Вечером я отправился спать раньше обычного - с полуночи начиналось
мое дежурство. Не успел я глаз сомкнуть, как меня разбудил зловещий гул,
от которого волосы встали дыбом. Я вскочил с постели. Оказалось, что уже
ночь, и я долго шарил в темноте, пытаясь найти ботинки. Кемпер вылетел из
палатки, как пуля.
С животными что-то происходило. Дико крича, они пытались вырваться
наружу, грызли прутья, кидались на них, ослепленные яростью.
Вебер метался от клетки к клетке со шприцем в руке. Прошло несколько
часов, прежде чем нам удалось напичкать животных успокоительным и мы снова
смогли позволить себе улечься. Нескольким животным все-таки удалось
убежать.
Ребята разбрелись по палаткам, а я, с ружьем на коленях, остался
дежурить. Но уже через несколько минут я встал и начал прогуливаться вдоль
клеток - недавний концерт вызвал во мне столь сильное возбуждение, что
сидеть я не мог.
Для меня было совершенно очевидно, что исчезновение Фуллертона и
желание животных вырваться из клеток - взаимосвязанные события. Я вспомнил
рассуждения Кемпера о защитном механизме, о том, что он отсутствует у
куставров. Но, может быть, сказал я себе, этот механизм есть - и он ловко
обманывает нас. Механизм, столь неожиданный для человеческого разума, что
мы не готовы к его пониманию.
Утром, когда парни начали просыпаться, я забрался в палатку и
растянулся на койке, чтобы немного вздремнуть. Измученный вчерашними
событиями, я проспал десять часов. Разбудил меня Кемпер:
- Да поднимайся же, Боб, - устало произнес он. - Вставай, бога ради.
Темнело. Последние лучи заходящего солнца пробивались сквозь неплотно
запахнутую дверцу палатки. Кемпер выглядел изможденным и постаревшим, как
будто мы расстались с ним не вчера вечером, а несколько лет назад.
- Животные покрылись оболочкой. - Он вздохнул. - Теперь они
напоминают коконы...
Я сел, не дослушав его.
- Тот шар в овраге!
Кемпер молча кивнул.
- Фуллертон?!
- Для того я тебя и разбудил. Мы решили взглянуть на него.
Мы отыскали шар с наступлением темноты. Местность оказалась на
редкость ровной и наш овражек затерялся.
1 2 3 4 5 6