- Да ведь он ничего не передвигал, - возразил я. - Все новые
устройства в Бетси и в самолетах взялись прямо изнутри, никто ничего не
вставлял.
- При телекинезе и это возможно.
Я задумчиво покачал головой.
- А мне все иначе мыслится.
- Валяй, - вздохнул полковник. - Послушаем и твою теорию. Не понимаю,
с какой стати ты должен быть исключением.
- По-моему, у Вонючки, если можно так выразиться, легкая рука на
машины, - сказал я. - Знаете, как у некоторых людей бывает легкая рука на
растения, а вот у него...
Полковник одарил меня долгим жестким взглядом из-под нахмуренных
бровей, потом медленно склонил голову.
- Я понимаю, что ты имеешь в виду. Новые узлы и детали никто не
вставлял и не переставлял. Они наросли.
- Что-то в этом роде. Может быть, он умеет оживлять машины и все
улучшает их, отращивая детали, чтобы машины стали счастливее и повысили
свой КПД.
- В твоем изложении это звучит глупо, - проворчал полковник, - но
вообще-то здесь намного больше смысла, чем во всех прочих рассуждениях.
Человек работает с машинами - я говорю о настоящих машинах - всего лишь
лет сто, от силы двести. Если поработать с ними десять тысяч или миллион
лет, это покажется не таким уж глупым.
Мы долго молчали, уже наступили сумерки, а мы оба все думали, и,
наверное, об одном и том же. Думали о черной бездне, лежащей за пределами
Земли, и о том, как Вонючка пересекал эту бездну. Пытаясь представить
себе, из какого мира он прибыл, почему расстался со своим миром и что
случилось с ним в черной бездне, что вынудило искать убежища на Земле.
И оба, наверное, думали о том, какая ирония судьбы занесла его на
планету, где он похож на зверька, от которого все норовят держаться
подальше.

- Чего я никак не пойму, - нарушил молчание полковник, - так это
зачем ему такие хлопоты? Почему он это делает ради нас?
- Он это делает не ради нас, а ради самолетов, - ответил я. - Он их
жалеет.
Дверь распахнулась, и, громко топая, вошел генерал. Он торжествовал.
В комнате сгустилась тьма, и вряд ли он меня увидел.
- Разрешение получено! - радостно объявил он. - Корабль прибудет
завтра. Пентагон не возражает.
- Генерал, - сказал полковник, - мы чересчур торопим события. Пора
заложить какие-то основы для понимания самой сути. Мы ухватили то, что
лежало на поверхности. Мы использовали этого зверька на всю катушку. Мы
получили колоссальную информацию...
- Но не ту, что нам нужна! - рявкнул генерал. - До сих пор мы
занимались опытами. А вот информации по А-кораблю у нас нет. Вот что
необходимо нам в первую очередь.
- Точно так же нам необходимо понять это существо. Понять, каким
образом оно все делает. Если бы с ним можно было побеседовать...
- Побеседовать! - генерал совсем взбесился.
- Да, побеседовать! - не испугался полковник. - Скунс все время
мурлыкает. Может быть, это способ общения. Нашедшие его солдаты только
свистнули, и он пошел за ними. Это было общение. Будь у нас хоть капля
терпения...
- У нас нет времени на такую роскошь, как терпение, полковник.
- Генерал, нельзя же так - просто выжать его досуха. Он сделал для
нас очень много. Отплатим же ему хоть чем-нибудь. Ведь он-то проявляет
необычайное терпение - ждет, пока мы установим с ним контакт, и надеется,
что когда-нибудь мы признаем в нем разумное существо!
Они орали друг на друга, и полковник, должно быть, позабыл о моем
присутствии. Мне стало неудобно. Я протянул Вонючке руки, он прыгнул прямо
ко мне. На цыпочках я прокрался через весь кабинет и незаметно вышел.
В ту ночь я лежал в постели, а Вонючка свернулся клубком поверх
одеяла у меня в ногах. В комнате сидели четыре охранника, тихие, как
настороженные мыши.
Я поразмыслил над тем, что сказал генералу полковник, и сердце мое
потянулось к Вонючке. Я вообразил, как было бы ужасно, если бы человека
вдруг выкинули в мир скунсов, которым плевать на него, - им интересно
разве только то, что он умеет рыть самые глубокие и гладкие норы, какие
приходилось видеть скунсам, и делает это быстро. И вот человек должен
вырыть столько нор, что скунсам некогда постараться понять этого человека,
потолковать с ним или выручить его.
Лежал я, жалел Вонючку и убивался, что ничем не могу ему помочь.
Тогда он полез ко мне по одеялу, забрался под простыню, я высвободил руку
и крепко прижал его к себе, а он мне тихонько замурлыкал. Так мы с ним и
заснули.

На другой день появился А-корабль, последний из трех изготовленных,
но все еще экспериментальный. На вид это было просто чудище, и мы стояли
на порядочном расстоянии от цепи охранников и смотрели, как он, лихо
маневрируя, садится торцом в заполненный водой котлован.
По трапу спустился экипаж корабля - свора наглых юнцов. За ними
подъехала моторка.
Наутро мы отправились к кораблю. Я сидел в моторке вместе с генералом
и полковником, и, пока лодка качалась у трапа, они опять успели разойтись
во мнениях.
- Я по-прежнему считаю, что это рискованно, генерал, - сказал
полковник. - Одно дело - баловаться с реактивными самолетами, совершенно
другое - атомный корабль. Если Вонючке вздумается мудрить с реактором...
Не разжимая губ, генерал процедил:
- Приходится идти на риск.
Полковник пожал плечами и полез вверх по трапу. Генерал подал мне
знак, и я тоже полез, а Вонючка сидел у меня на плече. За нами последовал
генерал.
Раньше мы с Вонючкой сидели в самолетах вдвоем, но тут на борту
оказалась еще бригада техников. Места хватало, а они ведь только так и
могли выяснить, что делает Вонючка в часы своей работы. Как дошло до
А-корабля, так им приспичило выяснить все доподлинно.
Я уселся в кресло пилота. Вонючка примостился у меня на коленях.
Полковник побыл с нами, но вскоре ушел, и мы остались вдвоем.
Я нервничал. То, что полковник говорил генералу, показалось мне
дельным. Но день прошел, ничего не случилось, и я стал склоняться к мысли,
что полковник ошибся.
Так продолжалось четыре дня, и я притерпелся. Перестал нервничать. На
Вонючку можно положиться, твердил я себе. Он ничего не сделает нам во
вред.
Техники держались бодро, с генеральской физиономии не сходила улыбка:
судя по всему, Вонючка не обманул ничьих надежд.
На пятый день, когда мы плыли к кораблю, полковник сказал:
- Сегодня кончаем.
Я рад был это слышать.
Мы уже совсем было собрались сделать перерыв на обед, как вдруг все
началось. Не скажу точно, как это вышло, - но все перемешалось в голове.
Будто бы кто-то закричал, но на самом-то деле никто не кричал. Я
приподнялся в кресле и снова сел. Кто-то крикнул еще раз.
Я знал, что вот-вот случится что-то страшное. Я это нутром чуял. Я
знал, что надо срочно уносить ноги с А-корабля. Меня охватил страх,
безотчетный страх. Но сквозь этот страх и наперекор ему я помнил, что мне
нельзя уйти. Я должен был остаться - за это мне платили деньги. Я вцепился
в ручки кресла и против воли остался.
Вдруг я почувствовал панический ужас и тут уж ничего не мог поделать.
Справиться с ним не было сил. Я вскочил с кресла, уронив с колен Вонючку.
Добрался до двери, с трудом открыл ее и обернулся назад.
- Вонючка! - позвал я.
Я стал пересекать кабину, чтобы взять его на руки, но на полпути меня
снова одолел такой страх, что я повернулся и стремглав помчался прочь, не
разбирая дороги.
Я кубарем скатился по лесенке, а внизу слышался топот и вопли
перепуганных людей. Тогда я понял, что мне не померещилось и что я вовсе
не трус, - что-то на самом деле было неладно.
Когда я добрался до люка, к нему уже хлынула толпа, и люди, толкаясь,
бросились по трапу вниз. С берега выслали моторку. Кто-то спрыгнул с трапа
в воду и пустился вплавь.
По полю к водному котловану наперегонки шпарили санитарные и пожарные
машины, а над строениями, возведенными в честь операции, завывала сирена -
истошно, словно кошка, которой наступили на хвост.
Я вгляделся в окружающих. У всех были напряженные, бледные лица, и
мне стало ясно, что все напуганы не меньше моего, но я почему-то не
перетрусил пуще прежнего, а даже почти успокоился.
А люди все кувыркались вниз по трапу и плюхались в воду, и я твердо
знаю, что если бы за ними кто-нибудь следил по хронометру, то были бы
побиты все рекорды скоростных заплывов.
Я встал в очередь на выход, опять вспомнил о Вонючке, вышел из
очереди и бросился его спасать. Однако, когда я наполовину поднялся по
лесенке, от моей храбрости и следа не осталось и я не рискнул идти дальше.
Смешнее всего, что я не могу объяснить, отчего так струхнул.
Я в числе последних спустился по трапу и втиснулся в моторку, которая
была так перегружена, что еле доползла до твердой земли.
Здесь вовсю суетился военный врач, требуя, чтобы пловцов немедленно
отправили на дезактивацию, повсюду метались и кричали люди, с
незаглушенными моторами стояли пожарные машины и по-прежнему надрывалась
сирена.
- Назад! - закричал кто-то. - Бегите! Все назад!
И все мы, конечно, разбежались, как стадо овец, которым явилось
привидение.
Тут раздался неописуемый рев, и все мы обернулись.
Из котлована медленно поднимался атомный корабль. Под ним кипела и
бурлила вода. Корабль взмыл в воздух плавно, грациозно, без единого толчка
или сотрясения. Он взлетел прямо в небо, миг - и его не стало.

Внезапно я понял, что кругом мертвая тишина. Никто не смел
пошевелиться. Все затаили дыхание. Только стояли и глаз не сводили с неба.
Сирена давно умолкла.
Я почувствовал, как кто-то тронул меня за плечо. Это был генерал.
- А Вонючка? - спросил он.
- Не захотел пойти за мной, - ответил я, чувствуя себя последним
подонком. - А вернуться за ним было страшно.
Генерал круто повернулся и взял курс на другой конец поля. Я кинулся
за ним, сам не знаю зачем. Он перешел на бег, и я вприпрыжку понесся бок о
бок с ним.
Мы ураганом ворвались в оперативный корпус и, перепрыгивая через
ступеньки, взлетели по лестнице на станцию слежения.
Генерал рявкнул:
- Засекли?
- Да, сэр, в данный момент мы его ведем.
- Хорошо, - произнес генерал, тяжело дыша. - Прекрасно. Надо сбить
его во что бы то ни стало. Сообщите курс.
- Прямо вверх, сэр. Он все еще идет вверх.
- Сколько прошел?
- Около пяти тысяч миль, сэр.
- Не может быть! - взревел генерал. - Он не может летать в
космическом пространстве!
Он повернулся и наскочил на меня.
- Прочь с дороги!
Топая, он сбежал вниз по лестнице.
Я спустился вслед за ним, но, выйдя из здания, пошел в другую
сторону. Я миновал административный корпус, возле которого стоял
полковник. Мне не хотелось останавливаться, но он меня окликнул.
- Хорошо получилось, - сказал полковник.
- Я старался увести его, - стал я оправдываться, - но он ни за что не
шел.
- Еще бы. Как по-твоему, что нас вспугнуло?
Я перебрал в уме все как было и нашел только один ответ:
- Вонючка?
- Конечно. Он ждал, пока не завладеет чем-то вроде А-корабля и не
переоборудует его для космического рейса. Но сначала ему надо было
избавиться от нас, вот он нас и выгнал.
Над этим я тоже поразмыслил.
- Значит, он все-таки сродни скунсу.
- То есть? - покосился на меня полковник.
- Я все не мог смириться с тем, что его называют Вонючкой. Мне
казалось, что это несправедливо: никакого запаха - и такое прозвище. Но,
как видно, запах у него все-таки был - вы, наверное, сказали бы, что это
запах мысли, - и настолько сильный, что все сбежали с корабля.
Полковник кивнул:
- Все равно, я рад, что у него получилось.
Он уставился в небо.
- Я тоже, - сказал я.
Правда, я все же обиделся на Вонючку. Мог хотя бы попрощаться. На
Земле у него не было друга лучше меня, и то, что он вытурил меня наравне
со всеми остальными, казалось просто свинством.
Сейчас мне так не кажется.
Я по-прежнему не знаю, с какого конца берутся за гаечный ключ, но
теперь у меня новая машина, купленная на те деньги, что я заработал на
воздушной базе. Между прочим, эта машина умеет ездить сама собой, вернее,
уметь-то умеет, но ездит только на тихих сельских дорогах. При оживленном
уличном движении она начинает дрейфить. Где уж ей до старушки Бетси!
Впрочем, я мог бы исправить дело в два счета. Так я стал думать с тех
пор, как моя новая машина перепрыгнула через поваленное дерево, лежащее
поперек шоссе. Да, Вонючка оставил мне кое-что на память: я, например,
любую машину могу сделать летающей. Только не желаю с этим связываться.
Мне вовсе не хочется, чтобы со мной обращались так же, как с Вонючкой.
1 2 3 4 5 6