Погрузка началась отлично, и через несколько дней мы уже будем лететь к
дому.
Хэч за ужином был какой-то задумчивый. К еде едва притронулся. Он не
говорил ни слова и сидел с таким видом, будто у него что-то на уме.
При первом же удобном случае я спросил его:
- Как дела, Хэч?
- Ничего, - сказал он. - Болтовня всякая. Объясняю, что к чему.
Болтовня.
- А что говорят?
- Да не говорят... в общем трудно выразить это словами. Может, у тебя
на днях найдется время попробовать самому?
- Можешь быть уверен, что я это сделаю, - сказал я, слегка
разозлившись.
- Пока в этом деле деньгами и не пахнет, - сказал Хэч.
Тут я ему поверил. Хэч углядел бы доллар и за двадцать миль.
Я пошел к корабельному карцеру посмотреть, что там поделывает Док. Он
был трезвый. И не раскаявшийся.
- На этот раз ты превзошел самого себя, - сказал он. - Продавать эти
штуковины ты не имеешь права. В башне хранятся знания, принадлежащие всей
Галактике... бесплатные...
Я рассказал ему, что случилось, как мы узнали, что башня - это
университет, и как мы на самом законном основании грузим на корабль курсы,
предназначенные для человечества. Я изобразил все так, будто мы делали
благое дело, но Док не поверил ни единому слову.
- Ты бы даже своей умирающей бабушке не дал глотка воды, если бы она
не заплатила вперед, - сказал он. - Так что не заливай-ка ты мне тут о
служении человечеству.
Итак, я оставил его еще потомиться в карцере, а сам пошел к себе в
каюту. Я сердился на Хэча, весь кипел от слов Дока и до изнеможения устал.
Уснул я тотчас.
Работа продолжалась еще несколько дней и уже приближалась к концу.
Я был очень доволен. После ужина я спустился по трапу, сел у корабля
на землю и посмотрел на башню. Она была все такая же большая и
величественная, но уже не казалась столь большой, как в первый день,
ослабло чувство удивления не только перед ней, но и перед той целью, ради
которой ее построили.
Стоит нам снова попасть в нашу родную цивилизацию, пообещал я себе,
как мы сразу развернемся. Вероятно, стать законными хозяевами планеты нам
не удастся, потому что профессора - существа разумные, а владеть планетой
с разумными существами нельзя, но есть много других способов прибрать ее к
рукам.
Я сидел и удивлялся, почему это никто не спускается посидеть со мной.
Так и не дождавшись никого, я наконец полез по трапу.
Я опять пошел к корабельному карцеру, чтобы потолковать с Доком. Он
по-прежнему не смирился, но и не был настроен особенно враждебно.
- Знаешь, капитан, - сказал он, - временами у нас были разные взгляды
на вещи, но я уважал тебя, а порой ты мне даже нравился.
- К чему ты это клонишь? - спросил я. - Думаешь, такие разговорчики
помогут тебе выкарабкаться отсюда?
- Тут кое-что заваривается, и, наверно, тебе это надо знать. Ты
откровенный негодяй. Ты даже не возьмешь на себя труд отрицать это. Ты
человек неразборчивый в средствах и бессовестный, и в этом нет ничего
дурного, потому что ты не лицемеришь. Ты...
- Выкладывай, в чем дело! Если сам не скажешь, я войду и такое учиню,
что ты у меня сразу заговоришь.
- Хэч приходил сюда несколько раз, - сказал Док. - Приглашал
подняться наверх и послушать те записи, с которыми он возится. Говорил,
что это точнехонько по моей части. Сказал, что я не пожалею. Но в том, как
он себя вел, было что-то не то. Что-то трусливое. - Он уставился на меня
из-за решетки. Ты же знаешь, капитан, Хэч никогда не был трусом.
Давай, продолжай!
- Хэч сделал какое-то открытие, капитан. На твоем месте я делал бы
такие открытия сам.
Я умчался, даже не ответив ему. Я вспомнил, как вел себя Хэч: он
почти не ел и был задумчив, неразговорчив. Кстати, кое-кто еще тоже вел
себя странно. Просто я был слишком занят и не обращал на это внимания.
Взбегая по аппарелям, я ругался на каждом шагу. Как бы ни был занят
капитан, он никогда не должен упускать из виду свою команду... не упускать
ни на минуту. И все из-за спешки, из-за желания скорее загрузиться и
удрать, пока что-нибудь не случилось.
И вот что-то все-таки случилось. Никто не спустился посидеть со мной.
За ужином не было сказано и десятка слов. Чувствовалось, что все идет
шиворот-навыворот.
Блин с Хэчем занимались предварительным знакомством с записями в
штурманской рубке. Ворвавшись в рубку, я захлопнул дверь и прислонился к
ней спиной.
Кроме Хэча и Блина, там был Фрост, а на плетеном сиденье машины
устроился человек, в котором я признал одного из подчиненных Хэча.
Я стоял, не говоря ни слова, а все трое смотрели на меня. Человек со
шлемом на голове не заметил моего прихода... да его тут и не было.
- Ну, Хэч, - сказал я, - выкладывай начистоту. Что все это значит?
Почему этот человек занимается предварительным знакомством? Я думал, что
только ты и...
- Капитан, - сказал Фрост, - мы как раз собирались сказать тебе.
- Молчать! Я спрашиваю Хэча!
- Фрост верно сказал, - стал объяснять Хэч. - Мы давно хотели тебе
все рассказать. Да ты был очень занят, и так как нам немного трудновато...
- Что здесь трудного?
- Ну, ты решил во что бы то ни стало разбогатеть. И поэтому нашу
новость мы хотим сообщить тебе осторожно.
Я подошел к ним.
- Не понимаю, о чем вы говорите... Ведь нам же по-прежнему светит
большая прибыль. Ты знаешь, Хэч, если я возьмусь... от тебя только мокрое
место останется, и, если не хочешь быть битым, выкладывай-на все
побыстрее.
- Никакая прибыль нам не светит, капитан, - спокойно сказал Фрост. -
Мы увезем эти штуковины и сдадим их властям.
- Да вы все с ума посходили! - взревел я. - Сколько лет, сколько сил
мы убили, охотясь за кушами. А теперь, когда он уже у нас в кармане, когда
мы можем ходить босиком по горе тысячедолларовых бумажек, вы тут передо
мной строите из себя святую невинность. Какого...
- Если бы мы это сделали, мы поступили бы нечестно, сэр.
И это "сэр" испугало меня больше всего. До сох пор Блин не величал
меня так ни разу.
Я переводил взгляд с одного на другого, и от выражения их лиц у меня
мороз по коже пошел. Они все до единого были согласны с Блином.
- Это все курс ориентации! - крикнул я.
Хэч кивнул.
- В нем говорится о честности и чести.
- А что вы, мерзавцы, понимаете в честности и чести? - взвился я. -
Вы сроду не знали, что такое честность.
- Прежде не знали, - сказал Блин, - а теперь знаем.
- Это же пропаганда! Просто профессора подложили нам свинью!
Подложили свинью, как пить дать. Но надо признаться, эти профессора -
великие доки. Не знаю уж, то ли они считали человечество бандой подлецов,
то ли курс ориентации был у них для всех одни. Не удивительно, что они не
задавали мне вопросов. Не удивительно, что они не провели расследования до
того, как вручить нам свои знания. Мы и шагу не ступили, как нас
стреножили.
- Узнав, что такое честность, - сказал Фрост, - мы решили, что
поступим правильно, познакомив с курсом ориентации остальных членов
команды. Прежде мы вели отвратительную жизнь, капитан.
- И вот, - продолжал Хэч, - мы стали приводить сюда одного за другим
и ориентировать их. Мы считали, что должны сделать хоть это. Сейчас этим
делом занят один из последних.
- Миссионеры, - сказал я Хэчу. - Вот вы кто. Помнишь, что ты мне
говорил однажды вечером? Ты сказал, что не станешь миссионером, хоть
озолоти.
- Напрасно стараетесь, - холодно возразил Фрост. - Вам не пристыдить
нас и не запугать. Мы знаем, что мы правы.
- А деньги! А как же с компанией? Мы же все продумали!
- Забудьте и об этом, капитан. Когда вы пройдете курс...
- Никакого курса я проходить не буду! - Наверно, голос у меня был
громкий, но я уже понял, что ни один из них не бросится на меня. - Эй, вы,
ханжи, миссионеришки несчастные, если вам не терпится заставить меня,
попробуйте, давайте...
Они по-прежнему не двигались с места. Я запугал их. Но спорить с ними
не было никакого толку. Я не мог пробиться сквозь каменную стену честности
и чести.
Я повернулся к ним спиной и пошел к двери. На пороге я остановился и
сказал Фросту:
- Советую выпустить Дока и тоже накачать его честностью. Скажи, что
на меня это подействовало. Это то, что ему надо. Туда ему и дорога.
Хлопнув дверью, я поднялся по аппарели в свою каюту. Я запер дверь,
чего прежде никогда не делал.
Я сел на край койки и, уставившись на стену, задумался.
Они забыли одно: корабль был мой, а не их. Они были всего-навсего
командой, срок контракта с ними давно истек и ни разу не возобновлялся.
Я стал на четвереньки и полез за жестяным ящиком, в котором хранил
бумаги. Внимательно просмотрев их, я отложил те, которые мне были нужны, -
документ, подтверждающий мое право собственности на корабль, выписку из
регистра и последние контракты, подписанные командой.
Я положил документы на койку, отпихнул ящик с дороги и снова сел.
Взяв бумаги, я стал тасовать их.
Команду можно было бы вышвырнуть из корабля хоть сейчас. Я мог
взлететь без них, и они ничего, совершенно ничего не могли бы поделать.
Более того, я мог улететь совсем. Это был бы, разумеется, законный,
но подлый поступок. Теперь, когда они стали честными и благородными
людьми, они бы склонились перед законом и дали бы мне возможность улететь.
И винить им было бы некого, кроме самих себя.
Я долго сидел и думал, но мысли мои снова и снова возвращались к
прошлому; я вспоминал, как Блин попал в переделку на одной планете в
системе Енотовая Шкура, как Док влюбился в... трехполое существо на Сиро и
как Хэч скупил по дешевке все спиртное на Мунко, а потом проиграл его,
увлекшись чем-то вроде нашей игры в кости - только вместо костяшек там
были странные крохотные живые существа, с которыми нельзя было мухлевать,
и Хэчу пришлось туго.
В дверь постучали.
Это был Док.
- Тебя тоже распирает от честности? - спросил я его.
Он содрогнулся.
- Только не меня. Я отказался.
- Это та же бодяга, которую ты тянул всего дня два назад.
- Неужели ты не понимаешь, - спросил Док, - что теперь станет с
человечеством?
- Конечно, понимаю. Оно станет честным и благородным. Никто никогда
не будет ни обманывать, ни красть, и станет не жизнь, а малина...
- Все подохнут от тяжелой формы скуки, - сказал Док. - Жизнь станет
чем-то средним между бойскаутским слетом и дамскими курсами кройки и
шитья. Не станет шумных перебранок, все будут вести себя до тошноты
вежливо и прилично.
- Значит, твои убеждения переменились?
- Не совсем, капитан. Но ведь так же нельзя. Все, чего достигло
человечество, было добыто в процессе социальной эволюции. Мошенники и
негодяи необходимы для прогресса не меньше, чем дальновидные идеалисты.
Они как человеческая совесть, без них не проживешь.
- На твоем месте, Док, я бы не слишком беспокоился о человечестве.
Это великое дело, и не нашего оно ума. Даже слишком большая доза честности
не искалечит человечества навеки.
А вообще-то мне было все равно. Меня одолевали совсем другие заботы.
Док подошел ко мне и сел рядом на койку. Он наклонился и постучал
пальцем по документам, которые я все еще держал в руках.
- Я вижу, ты уже решил, - сказал он.
Я уныло кивнул.
- Да.
- Я так и знал.
- Все предусмотрел. Вот почему ты переметнулся.
Док энергично покачал головой.
- Нет. Поверь мне, капитан, я страдаю не меньше тебя.
- Куда ни кинь, все клин, - сказал я, тасуя документы. - Они летали
со мной по доброй воле. Разумеется, контракта они не возобновили. Но это и
не нужно было. Все было понятно само собой. Мы все делили поровну. Не
менять же теперь наших отношений. И по-старому быть не может. Если бы мы
даже согласились выкинуть груз, взлететь и никогда больше не вспоминать о
нем, все равно так просто не отделаешься. Это засело в нас навсегда.
Прошлого не вернешь, Док. Его похоронили. Разбили на куски, которые нам
теперь уже не склеить.
У меня было такое чувство, будто я истошно кричу. Давно уж мне не
было так больно.
- Теперь они совсем другие люди, - продолжал я. - Они взяли да
переменились, и прежними они больше никогда не будут. Даже если они снова
станут, какими были, все пойдет не так, как прежде.
Док подпустил шпильку:
- Человечество поставит тебе памятник, За то, что ты привезешь
машины, тебе поставят памятник. Может, даже на самой Земле, где стоят
памятники всем великим людям. У человечества глупости им это хватит.
Я вскочил и стал бегать из угла в угол.
- Не хочу я никаких памятников. И машины я не привезу. Мне нет до них
больше никакого дела.
Я жалел, что мы вообще нашли эту силосную башню.
1 2 3 4 5 6 7