И это не
обязательно средство общения.
- Есть только один способ узнать, что это, - сказал я.
- Боюсь, - догадался Док, - что нам придется прибегнуть к нему.
- Слишком сложно, - возразил Хэч. - Не говоря уж о том, что у нас
могут быть большие неприятности. Не лучше ли бросить все это к черту? Мы
можем улететь отсюда и поохотиться за чем-нибудь полегче.
- Нет! - закричал Фрост. - Этого делать нельзя!
- Интересно, почему нельзя? - спросил Хэч.
- Да потому, что мы всегда будем сомневаться, не упустили ли куш. И
думать: а не слишком ли мы быстро сдались? Ведь дело-то всего в двух-трех
днях. Мы будем думать, а не зря ли мы испугались, а то купались бы мы в
деньгах, если бы не бросили этого дела.
Мы знали, что Фрост прав, но препирались еще, прежде чем согласиться
с ним. Все знали, что придется на это пойти, но добровольцев не было.
Наконец мы потянули жребий, и Блину не повезло.
- Ладно, - сказал я. - Завтра с утра пораньше...
- Что там с утра! - заорал Блин. - Я хочу покончить с этим сейчас же!
Все равно сна у меня не будет ни в одном глазу.
Он боялся, и, право, ему было чего бояться. Да и я чувствовал бы себя
не в своей тарелке, если бы вытащил самую короткую спичку.
Не люблю болтаться по чужой планете после наступления темноты, но тут
уж пришлось. Откладывать на завтра было бы несправедливо по отношению к
Блину. И, кроме того, мы увязли в этом деле по самые уши и не ведали бы
покоя, пока не разузнали бы, что нашли.
И вот, взяв фонари, мы пошли к силосной башне. Протопав по коридорам,
которые показались нам бесконечными, мы вошли в зал, где стояли машины.
Они все вроде были одинаковые, и мы подошли к первой попавшейся. Пока
Хэч снимал шлем, я приспосабливал для Блина сиденье, а Док пошел в
соседнюю комнату за шашкой.
Когда все было готово, Блин сел на сиденье.
Вдруг меня потянуло на глупость.
- Послушай, - сказал я Блину, - почему это должен быть непременно ты?
- Кому-то надо, - ответил Блин. - Так мы скорее узнаем, что это за
штука.
- Давай я сяду вместо тебя.
Блин обозвал меня нехорошим словом, чего делать он не имел никакого
права, потому что я просто хотел помочь ему. Но я его тоже обозвал, и все
стало на свои места.
Хэч надел шлем на голову Блину. Края шлема опустились так низко, что
совсем не было видно лица. Док сунул шашку в трубку, и машина, замурлыкав,
заработала, а потом наступила тишина. Не совсем, конечно, тишина... если
приложить ухо к кожуху, слышно было, как машина работает.
С Блином ничего особенного не случилось. Он сидел спокойный и
расслабленный, и Док сразу же принялся следить за его состоянием.
- Пульс немного замедлился, - сообщил Док, - сердце бьется слабее,
но, по-видимому, никакой опасности нет. Дыхание частое, но беспокоиться не
о чем.
Док, может, совсем не беспокоился, но остальным стало не по себе. Мы
окружили машину, смотрели, и... ничего не происходило. Да мы и не
представляли себе, что может произойти.
Док продолжал следить за состоянием Блина. Оно не ухудшалось.
А мы все ждали и ждали. Машина работала, а размякший Блин сидел в
кресле. Он был расслаблен, как собака во сне, - возьмешь его руку, и
кажется, что из нее начисто вытопили кости. Мы волновались все больше и
больше. Хэч хотел сорвать с Блина шлем, но я ему не позволил. Черт его
знает, что могло произойти, если бы мы остановили это дело на середине.
Машина перестала работать примерно через час после рассвета. Блин
начал шевелиться, и мы сняли с него шлем.
Он зевнул, потер глаза и сел попрямее. Потом посмотрел на нас немного
удивленно - вроде бы не сразу узнал.
- Ну, как? - спросил его Хэч.
Блин не ответил. Видно было, что он приходил в себя, что-то вспоминал
и собирался с мыслями.
- Я путешествовал, - сказал он.
- Кинопутешествие! - с отвращением сказал Док.
- Это не кинопутешествие. Я там был. На планете, на самом краю
Галактики, наверное. Ночью там мало звезд, да и те, что есть, совсем
бледные. И над головой двигается тонкая полоска света.
- Значит, видел край Галактики, - кивнув, сказал Фрост. - Что его,
дисковой пилой, что ли, обрезали?
- Сколько я просидел? - спросил Блин.
- Довольно долго, - сказал я ему. - Часов шесть-семь. Мы уже стали
беспокоиться.
- Странно, - сказал Блин. - А я могу поклясться, что был там больше
года.
- Давай-ка уточним, - сказал Хэч. - Ты говоришь, что был там. Ты
хочешь, наверно, сказать, что _в_и_д_е_л_ эту планету.
- Я хочу сказать, что _б_ы_л_ там! - заорал Блин. - Я _ж_и_л_ с этими
людьми, _с_п_а_л_ в их норах, _р_а_з_г_о_в_а_р_и_в_а_л_ и _р_а_б_о_т_а_л
вместе с ними. В огороде себе кровавую мозоль мотыгой натер. Я ездил с
места на место и насмотрелся всякой всячины, и все это было по-настоящему
- вот как я сижу сейчас здесь.
Стащив его с сиденья, мы пошли обратно на корабль. Хэч не позволил
Блину готовить завтрак. Он что-то состряпал сам, но кок из него
никудышный, и ничего в рот не лезло. Док откопал бутылочку и дал хлебнуть
Блину, а остальным не досталось ни капли. Он сказал, что это лечебное, а
не увеселительное средство.
Вот какой он бывает иногда. Настоящий жмот.
Блин рассказал нам о планете, на которой жил. Правителей на ней,
кажется, вообще нет, так как она в них не нуждается, но сама планета - так
себе, живут на ней простаки, занимаются примитивным сельским хозяйством.
Блин сказал, что они похожи на помесь человека с кротом, и даже пытался
нарисовать их, но толку от этого получилось мало, потому что Блин художник
липовый.
Он рассказал нам, что они выращивают, что едят, и это было потешно.
Он даже легко называл имена местных жителей, припоминал, как они
разговаривают, - язык был совсем незнакомый.
Мы забросали его вопросами, и он всегда находил ответ, причем видно
было, что он ничего не выдумывал. Даже Док, который вообще был скептиком,
и тот склонялся к мысли, что Блин в самом деле посетил чужую планету.
Позавтракав, мы погнали Блина в постель, а Док осмотрел его и нашел,
что он вполне здоров.
Когда Блин с Доком ушли, Хэч сказал мне и Фросту:
- У меня такое ощущение, будто доллары уже позвякивают у нас в
карманах.
Мы оба согласились с ним.
Мы нашли такое развлекательное устройство, какого сроду никто не
видывал.
Шашки оказались записями, которые не только воспроизводили
изображение и звук, но и возбуждали все чувства. Они делали это так
хорошо, что всякий, кто подвергался их воздействию, ощущал себя в той
среде, которую они воспроизводили. Человек как бы делал шаг в эту среду и
становился частью ее. Он жил в ней.
Фрост уже строил четкие планы на будущее.
- Мы могли бы продавать эти штуки, - сказал он, - но это глупо. Нам
нельзя выпускать их из рук. Мы будем давать машины и шашки напрокат, а так
как они есть только у нас, мы станем хозяевами положения.
- Можно разрекламировать годичные каникулы, которые длятся всего
полдня, - добавил Хэч. - Это как раз то, что нужно администраторам и
прочим занятым людям. Ведь только за субботу и воскресенье они смогут
прожить четыре-пять лет и побывать на нескольких планетах.
- Может быть, не только на планетах, - подхватил Фрост. - Может, там
записаны концерты, посещение картинных галерей или музеев. Или лекции по
литературе, истории и тому подобное.
Мы чувствовали себя на седьмом небе, но усталость взяла свое и мы
пошли спать.
Я лег не сразу, а сначала достал бортовой журнал. Не знаю уж, зачем
было возиться с ним вообще. Вел я его как попало. Месяцами даже не
вспоминал о нем, а потом вдруг несколько недель записывал все кряду.
Делать запись сейчас мне было, собственно, ни к чему, но я был немного
взволнован, и у меня почему-то было такое ощущение, что последнее событие
надо записать.
Я полез под койку и вытянул железный ямщик, в котором хранились
журнал и прочие бумаги. Когда я поднимал его, чтобы поставить на койку, он
выскользнул у меня из рук. Крышка распахнулась. Журнал, бумаги, всякие
мелочи, которые были у меня в ящике, - все разлетелось по полу.
Я выругался и, став на четвереньки, принялся собирать бумаги. Их было
чертовски много, и по большей части все это был хлам. Когда-нибудь,
говорил я себе, я выброшу его. Там были пошлинные документы, выданные в
сотне различных портов, медицинские справки и другие бумаги, срок действия
которых давно уже истек. Но среди них я нашел и документ, закрепляющий мое
право собственности на корабль.
Я сидел и вспоминал, как двадцать лет назад купил этот корабль за
сущие гроши, как отбуксировал его со склада металлолома, как года два все
свободное время и все заработанные деньги тратил на то, чтобы подлатать
его и подготовить к полетам в космос. Не удивительно, что корабль дрянной.
С самого начала он был развалиной, и все двадцать лет мы только и делали,
что клали заплату на заплату. Уже много раз он проходил технический осмотр
только потому, что инспектору ловко совали взятку. Во всей Галактике один
Хэч способен заставить его летать.
Я продолжал подбирать бумаги, думая о Хэче и всех остальных. Я
немного расчувствовался и стал думать о таких вещах, за которые вздул бы
всякого другого, если бы он осмелился сказать их мне. Я думал о том, как
мы все спелись и что любой из команды отдал бы за меня жизнь, а я свою -
за любого из них.
Я помню, конечно, время, когда все было по-иному, В те дни, когда они
впервые подписали контракт, это была всего лишь команда. Но те дни прошли
давным-давно; теперь это была не просто команда корабля. Контракт не
возобновлялся уже много лет, а все продолжали летать, как люди, которые
имеют право на это. И вот, сидя на полу, я думал, что мы наконец добились
того, о чем мечтали, мы, оборвыши, в латанном-перелатанном корабле. Я был
горд и радовался не только за себя, по и за Хэча, Блина, Дока, Фроста и
всех остальных.
Наконец я собрал бумаги, сунул их снова в ящик и попытался сделать
запись в журнале, но от усталости не хватило сил писать, и я лег спать,
что и надо было сделать с самого начала.
Но, как я ни уморился, я уже в постели стал думать, велика ли
силосная башня, и попытался прикинуть, сколько из нее можно выкачать
шашек. Я дошел до триллионов, а дальше прикидывать не было толку - все
равно точного числа не определишь.
А дело предстояло большое - такого у нас никогда не было. Нашей
команде, даже если бы мы работали каждый день, понадобилось бы пять
жизней, чтобы опустошить всю силосную башню. Придется создать компанию,
нанять юристов (предпочтительно - способных на любое грязное дело); подать
заявку на планету и пройти через бюрократические мытарства, чтобы прибрать
все к рукам.
Мы не могли позволить себе прохлопать такое дело из-за собственной
непредусмотрительности. Надо все обдумать, прежде чем заваривать кашу.
Не знаю, как остальным, а мне всю ночь снилось, будто я утопаю по
колено в море новеньких хрустящих банкнот.
Наутро Док не появился за завтраком. Я пошел к нему и обнаружил, что
он даже и не ложился. Он полулежал на своем старом шатком стуле в
амбулатории. На полу стояла пустая бутылка, другую, тоже почти пустую, он
держал в руке, свисавшей до самого пола. Когда я вошел, Док с трудом
поднял голову - он еще не упился до полного бесчувствия, и это все, что
можно было сказать о нем.
Я страшно разозлился. Док знал наши правила. Он мог пьянствовать
беспробудно, пока мы находились в космосе, но после посадки требовались
рабочие руки, да и надо было следить, как бы мы не подхватили на чужих
планетах незнакомые болезни, так что он не имел права напиваться.
Я вышиб ногой у него из рук бутылку, взял его одной рукой за шиворот,
а другой за штаны и поволок в камбуз.
Плюхнув его на стул, я крикнул Блину, чтобы приготовил еще один
кофейник.
- Я хочу, чтобы ты протрезвился, - сказал я Доку, - и мог пойти с
нами во второй поход. У нас каждый человек на счету.
Хэч пригнал своих, а Фрост собрал всю команду вместе и приладил блок
с талями, чтобы начать погрузку. Все были готовы к перетаскиванию груза,
кроме Дока, и я поклялся, что еще сегодня прищемлю ему хвост.
Отправились мы сразу же после завтрака. Хотели погрузить на борт как
можно больше машин, а все пространство между ними забить шашками.
Мы прошли по коридорам в зал, где были машины, и, разбившись по двое,
начали работу. Все шло хорошо, пока мы не оказались на середине пути между
зданием и кораблем.
Мы с Хэчем были впереди, и вдруг футах в пятидесяти от нас что-то
взорвалось.
Мы стали как вкопанные.
- Это Док! - завопил Хэч, хватаясь за пистолет.
1 2 3 4 5 6 7