что покинуть этот район окажется так же просто, как и войти в него.
Так что утром он намерн улететь отсюда.
Он должен найти невысокого мужчину с бледным лицом по имени Роббинс, который был пилотом вертолета, и подготовить машину к полету. Они с Роббинсом отправятся на следующий день. Если путь до Порта-Велью окажется безопасным, Роббинс вернется в тюрьму за остальными людьми, а Уэнтик останется, чтобы найти путь в цивилизацию.
План был непродуманным, но лучшего в голову не приходило.
Он встал из-за стола и вышел в коридор.
До утра необходимо разобраться еще с одной вещью — тем выступающим из стены предметом, который он заметил с вершины мачты. Было в нем что-то явно случайное и бессмысленное, а в форме — неуловимо знакомое, но так им и не определенное…
В тюрьме спокойно, и хотя занятые людьми камеры находились в этой части здания, Уэнтик не слышал ни звука. Вероятно все спали. Он направился к главной лестнице, быстро спустился по ней и вышел из здания.
Прохладно. Над долиной дул холодный ветер.
Уэнтика охватил озноб и он запахнул халат на груди. Небо было чистым, ярко сияли звезды. Он зашагал вдоль периметра тюрьмы, направляясь к ее юго-западному углу.
Неустанное стремление Эстаурда поучаствовать в его работе не давало Уэнтику покоя. Трудно представить каким образом можно было бы что-то сделать в нынешней ситуации; она объяснима либо утратой Эстаурдом понимания собственных действий, либо тем, что он занялся разработкой, не имея знаний.
Уэнтик пытался представить себе мыслительный процесс этого человека, исходя из обеих возможностей. Вполне вероятно, что у него была кое-какая научная подготовка. Именно кое-какая. Его интерес к ранней работе Уэнтика необычен, если, конечно, в этом не было какой-то чисто академической тайны. В этом случае Эстаурд должен был занимать такой пост, на котором у него был постоянный доступ к публикуемым материалам по данной тематике. Иначе, как бы статья могла попасть ему на глаза?
В первые дни работы в Дженикс Корпорейшен он проводил исследование в той области, которую вполне можно было бы назвать химией здравомыслия. Если это и неточное определение, то вполне приемлемое, хотя работа Уэнтика в действительности не ставила целью изучение деятельности человеческого мозга. Он больше интересовался внешними факторами умопомешательства, пытался выяснить каким образом идеи и образы разрушают рациональное мышление. Как даже побочные обстоятельства, например окружающая обстановка и рацион питания, могут существенно влиять на здравомыслие. Тогда эта работа носила характер широкого исследования без какой-то четко очерченной цели. Ему приходилось тратить на эксперименты массу денег, а ресурсы были крайне ограниченными. Английский университет, к которому он был прикомандирован с момента получения докторской степени, был не в состоянии обеспечить его нужды, поэтому Уэнтик, скрепя сердце, отправился работать в Миннеаполис с шестимесячным испытательным сроком.
Если бы все прошло гладко, по истечение этого времени к нему перебралась бы семья.
Должно быть в руки Эстаурда попала одна из тех нескольких статей, которые Дженикс позволила ему опубликовать. Но если этот человек работал в области, хотя бы мало-мальски близкой к направлению исследований Уэнтика, у него должно было быть достаточно сообразительности ученого, чтобы понять, что общепринятое понимание умопомешательства не имеет ничего общего с научным описанием.
Умопомешательство — юридическое, а не медицинское определение.
Во время загадочной беседы с Джонсом тот сказал, что Эстаурд «клянет» его за происходящее здесь. Из этого может следовать, что хотя Эстаурд доставил его сюда, прикрываясь официальными приказами, у него могла быть собственная скрытая цель, — может быть, заставить Уэнтика понести какое-то наказание. Объясняются ли этим допросы?
Даже если допустить, что Эстаурд внимательно прочитал работу Уэнтика, понял ее и доказал, что эта работа как-то может быть связана с районом Планальто, установлению такой связи должны были предшествовать очень солидные дедуктивные умозаключения. Каким образом? Это загадочнее всего.
Уэнтик тряхнул головой. Он просто не мог поверить, что Эстаурд на это способен. Однако, что бы ни узнал Эстаурд об исследованиях Уэнтика для Дженикс, он понятия не имел о работе, проводившейся им на антарктической станции.
Через четыре месяца с начала работы в Миннеаполисе к нему явились представители какого-то правительственного департамента и предложили работу на Антарктиде. Дженикс согласилась отпустить его на необходимое для выполнения работы время, а правительство пожелало обеспечить всеми ресурсами по его требованию. Уэнтик размахнулся широко. Он запросил и получил хорошо оснащенную лабораторию, бригаду ассистентов высокой квалификации и полную независимость. В результате этого несколько недель спустя он оказался на глубине ста восьмидесяти метров под ледовой шапкой Антарктиды.
С точки зрения Уэнтика главным недостатком резкого изменения его судьбы было удлинение срока отрыва от семьи. Но жена отнеслась к делу философически; коль согласилась на шесть месяцев, еще несколько не имеют значения, потому что и то, и другое все равно очень долго.
На станции в его работе открывался новый ракурс. Вместо всего лишь экспериментирования с возможным воздействием на здравомыслие, Уэнтик занялся поиском позитивных реактивов.
Работая сначала с производными скополамина, Уэнтик пробовал найти химическую параллель открытию Павлова. Павлов посвятил жизнь научному изучению истоков доктринерства, экспериментируя на собаках. После длительного стимулирования подопытные животные начинали вести себя так, как предсказывалось. В качестве средств обусловливания Павлов использовал приобретение животными эмоционального опыта с помощью вспышек света, электрошока и других видов устрашения. Со временем его методы срабатывали, но Уэнтик задумал целью сократить это время химически.
Поведения, на достижение которого с помощью выработки условного рефлекса у собаки или крысы уходило три месяца, Уэнтик добивался в своей лаборатории за три дня, применяя внутрикорковую инъекцию. По истечение нескольких недель работы он смог за два дня переделать крысу из свирепого плотоядного хищника в послушного ручного зверька.
Две другие крысы, обусловливавшиеся по методам Павлова, заметно не изменили поведение с самого начала эксперимента.
Но Уэнтик понимал, что это только начало работы. Состав приходилось вводить инъекцией, а им с Нгоко хотелось добиться того же эффекта, давая его в твердом или газообразном состоянии. Другая трудность, гораздо более серьезная, заключалась в том, что для достижения необходимого эффекта требовалась достаточно сильная доза наркотика, но вскоре после ее введения животные неизменно погибали.
Хотя Уэнтик вводил инъекции наркотика себе, он знал, что принимаемые им дозы очень далеки от токсичного воздействия; их сила была не более той, на какую он рассчитывал.
На практике это должно было стать способом повышения человеческого интеллекта, хотя при неправильном назначении наркотик мог быть крайне опасным. Человек, испытавший на себе всю силу состава, может утратить индивидуальность, потерять память, возможно даже возвратиться в первобытное, животное состояние. С другой стороны, того же человека, давая правильную дозу стимулирования, можно обусловить как совершенно новую индивидуальность.
У разработки был громадный потенциал и одним из применений, если бы Уэнтику позволили закончить работу, возможно могло стать полное изменение существующих методов исправления преступников, приобщения к политической доктрине, религиозного обучения.
Но у Эстаурда не было возможности знать об этом. С тех пор как Уэнтик оказался на станции, у него не было контактов с внешним миром, не считая писем раз в неделю жене, в которых он редко говорил о своей работе. Только Нгоко и другие его ассистенты знали с чем связано исследование, но они были изолированы под антарктическим льдом также как и он.
Из разговора с Эстаурдом следовало, что здешняя атмосфера каким-то образом заражена наркотиком или газом, который вызывает умопомешательство, но почему он связывал это с работой Уэнтика? Это не укладывалось в голове. Причинно-следственная связь совершенно невразумительна. Уэнтик был доставлен сюда Эстаурдом, потому что тот клял его за состояние атмосферы, но у Эстаурда не было надежного способа знать это наверняка, пока он не оказался здесь сам.
Уэнтик дошел до угла здания и на мгновение остановился.
Каким-то образом он чувствовал, что за всем этим кроется громадная ошибка. Эстаурд уже заплатил за нее, но даже если так, его смерть не могла положить ее исправить.
Он двинулся вдоль западной стороны тюрьмы, шагая медленно и внимательно изучая поднимавшуюся над ним стену. На этой стороне в стене было меньше проемов, чем на других. Луна, находившаяся в последней фазе, была скрыта стеной, поэтому сама стена выглядела особенно темной и угрюмой.
Он добрался до следующего угла, ничего не заметив, и повернул обратно. Его прежнее любопытство поднялось вновь. То, что он искал, находилось где-то посередине стены.
Уэнтик остановился, как только совсем незначительный смутно видимый выступ на совершенно гладкой стене внезапно попал в поле его зрения. Такое в темноте не заметить немудрено. Он прижался к стене и поднял взгляд вверх, чтобы рассмотреть силуэт выступа на фоне звездного неба.
В нем было что-то очень знакомое…
Он полез в карман за фонариком, вытащил его и включил. Отступив на несколько шагов от стены, он направил луч света вверх.
Действительно знакомое, очень отчетливо видимое в луче свете, только очень уж необъяснимого назначения это было… человеческое ухо.
Громадное ухо, прилепленное к стене, такое же бессмысленное, как торчавшая из стола рука.
Уэнтик резко выключил фонарик и отошел еще на пару шагов. Его сердце билось гораздо чаще, чем обычно.
Глава двенадцатая
Есть что-то жуткое в любом природном объекте, который оказывается не в том месте, где ему положено быть. Уэнтик в полной мере ощущал этот ужас, стоя в темноте.
Рука растет из стола, а ухо из стены. Лабиринт построен с математической точностью, но в полуразвалившейся лачуге. Официально уполномоченный недоумок терроризирует меня, взрослый мужчина пытается улететь на вертолете без несущих винтов. Земля существует в будущем, хотя я чувствую и инстинктивно верю, что нахожусь в настоящем. Иррациональное поведение создает собственные образцы реакций.
Что еще уготовано мне в этом месте?
На несколько секунд ухо на стене стало невидимым, затем, когда глаза привыкли к темноте, его громада снова оказалась перед ним, мучительно близкая, но вне пределов досягаемости. Нижний край уха находился на высоте, вдвое больше человеческого роста, а его размер был чуть ли не полтора метра.
Он снова включил фонарик и снова испытал шок, но менее сильный, чем увидев свое открытие впервые.
Уэнтик перевел луч фонарика на стену рядом с ухом. На его уровне было всего несколько окон, точно определить расположение помещений тюрьмы позади уха было нелегко. По его представлению оно должно находиться на втором этаже здания, скорее всего метрах в ста от северо-западного угла.
То же любопытство, что не давало ему покоя в случае с рукой, прочно заняло место первого потрясения и заставляло разобраться в чем дело. Была уму непостижимая нелогичность в кое-каких особенностях этой тюрьмы, хотя само здание в бесплодной равнине, окруженной сотнями квадратных километров непроходимых джунглей, — более чем подходящее место для любого заключенного.
Если конечно, заключил Уэнтик, именно таков был изначальный замысел тех, кто осуществил это строительство.
В последний раз осветив ухо лучом фонарика, Уэнтик направился к южному фасаду здания, где находился главный вход. Он был настроен решительно и шагал быстро.
Войдя в здание, он взлетел по главной лестнице, миновал площадку первого этажа и вошел в короткий коридор. В конце коридора была дверь из толстых металлических прутьев. Он толчком распахнул ее.
Перед ним лежал длинный коридор второго этажа на западной стороне здания.
Ряд дверей камер находился слева от него. Уэнтик знал, что на этажах выше и ниже камеры расположены справа по коридорам. Через ровные интервалы он останавливался и заглядывал в камеры. Большинство этих помещений имели типовой интерьер. Это была не та сторона тюрьмы, в которой обосновались Эстаурд и его люди. Все выглядело нетронутым. Двери камер были металлическими со смотровыми окошками, которые открывались только снаружи. На дверях по два замка, один возле верхней кромки, другой у самого пола, и крепкая щеколда посередине.
Петли с грубо приваренными накладными пластинами находились снаружи дверей, но открывались они вовнутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Так что утром он намерн улететь отсюда.
Он должен найти невысокого мужчину с бледным лицом по имени Роббинс, который был пилотом вертолета, и подготовить машину к полету. Они с Роббинсом отправятся на следующий день. Если путь до Порта-Велью окажется безопасным, Роббинс вернется в тюрьму за остальными людьми, а Уэнтик останется, чтобы найти путь в цивилизацию.
План был непродуманным, но лучшего в голову не приходило.
Он встал из-за стола и вышел в коридор.
До утра необходимо разобраться еще с одной вещью — тем выступающим из стены предметом, который он заметил с вершины мачты. Было в нем что-то явно случайное и бессмысленное, а в форме — неуловимо знакомое, но так им и не определенное…
В тюрьме спокойно, и хотя занятые людьми камеры находились в этой части здания, Уэнтик не слышал ни звука. Вероятно все спали. Он направился к главной лестнице, быстро спустился по ней и вышел из здания.
Прохладно. Над долиной дул холодный ветер.
Уэнтика охватил озноб и он запахнул халат на груди. Небо было чистым, ярко сияли звезды. Он зашагал вдоль периметра тюрьмы, направляясь к ее юго-западному углу.
Неустанное стремление Эстаурда поучаствовать в его работе не давало Уэнтику покоя. Трудно представить каким образом можно было бы что-то сделать в нынешней ситуации; она объяснима либо утратой Эстаурдом понимания собственных действий, либо тем, что он занялся разработкой, не имея знаний.
Уэнтик пытался представить себе мыслительный процесс этого человека, исходя из обеих возможностей. Вполне вероятно, что у него была кое-какая научная подготовка. Именно кое-какая. Его интерес к ранней работе Уэнтика необычен, если, конечно, в этом не было какой-то чисто академической тайны. В этом случае Эстаурд должен был занимать такой пост, на котором у него был постоянный доступ к публикуемым материалам по данной тематике. Иначе, как бы статья могла попасть ему на глаза?
В первые дни работы в Дженикс Корпорейшен он проводил исследование в той области, которую вполне можно было бы назвать химией здравомыслия. Если это и неточное определение, то вполне приемлемое, хотя работа Уэнтика в действительности не ставила целью изучение деятельности человеческого мозга. Он больше интересовался внешними факторами умопомешательства, пытался выяснить каким образом идеи и образы разрушают рациональное мышление. Как даже побочные обстоятельства, например окружающая обстановка и рацион питания, могут существенно влиять на здравомыслие. Тогда эта работа носила характер широкого исследования без какой-то четко очерченной цели. Ему приходилось тратить на эксперименты массу денег, а ресурсы были крайне ограниченными. Английский университет, к которому он был прикомандирован с момента получения докторской степени, был не в состоянии обеспечить его нужды, поэтому Уэнтик, скрепя сердце, отправился работать в Миннеаполис с шестимесячным испытательным сроком.
Если бы все прошло гладко, по истечение этого времени к нему перебралась бы семья.
Должно быть в руки Эстаурда попала одна из тех нескольких статей, которые Дженикс позволила ему опубликовать. Но если этот человек работал в области, хотя бы мало-мальски близкой к направлению исследований Уэнтика, у него должно было быть достаточно сообразительности ученого, чтобы понять, что общепринятое понимание умопомешательства не имеет ничего общего с научным описанием.
Умопомешательство — юридическое, а не медицинское определение.
Во время загадочной беседы с Джонсом тот сказал, что Эстаурд «клянет» его за происходящее здесь. Из этого может следовать, что хотя Эстаурд доставил его сюда, прикрываясь официальными приказами, у него могла быть собственная скрытая цель, — может быть, заставить Уэнтика понести какое-то наказание. Объясняются ли этим допросы?
Даже если допустить, что Эстаурд внимательно прочитал работу Уэнтика, понял ее и доказал, что эта работа как-то может быть связана с районом Планальто, установлению такой связи должны были предшествовать очень солидные дедуктивные умозаключения. Каким образом? Это загадочнее всего.
Уэнтик тряхнул головой. Он просто не мог поверить, что Эстаурд на это способен. Однако, что бы ни узнал Эстаурд об исследованиях Уэнтика для Дженикс, он понятия не имел о работе, проводившейся им на антарктической станции.
Через четыре месяца с начала работы в Миннеаполисе к нему явились представители какого-то правительственного департамента и предложили работу на Антарктиде. Дженикс согласилась отпустить его на необходимое для выполнения работы время, а правительство пожелало обеспечить всеми ресурсами по его требованию. Уэнтик размахнулся широко. Он запросил и получил хорошо оснащенную лабораторию, бригаду ассистентов высокой квалификации и полную независимость. В результате этого несколько недель спустя он оказался на глубине ста восьмидесяти метров под ледовой шапкой Антарктиды.
С точки зрения Уэнтика главным недостатком резкого изменения его судьбы было удлинение срока отрыва от семьи. Но жена отнеслась к делу философически; коль согласилась на шесть месяцев, еще несколько не имеют значения, потому что и то, и другое все равно очень долго.
На станции в его работе открывался новый ракурс. Вместо всего лишь экспериментирования с возможным воздействием на здравомыслие, Уэнтик занялся поиском позитивных реактивов.
Работая сначала с производными скополамина, Уэнтик пробовал найти химическую параллель открытию Павлова. Павлов посвятил жизнь научному изучению истоков доктринерства, экспериментируя на собаках. После длительного стимулирования подопытные животные начинали вести себя так, как предсказывалось. В качестве средств обусловливания Павлов использовал приобретение животными эмоционального опыта с помощью вспышек света, электрошока и других видов устрашения. Со временем его методы срабатывали, но Уэнтик задумал целью сократить это время химически.
Поведения, на достижение которого с помощью выработки условного рефлекса у собаки или крысы уходило три месяца, Уэнтик добивался в своей лаборатории за три дня, применяя внутрикорковую инъекцию. По истечение нескольких недель работы он смог за два дня переделать крысу из свирепого плотоядного хищника в послушного ручного зверька.
Две другие крысы, обусловливавшиеся по методам Павлова, заметно не изменили поведение с самого начала эксперимента.
Но Уэнтик понимал, что это только начало работы. Состав приходилось вводить инъекцией, а им с Нгоко хотелось добиться того же эффекта, давая его в твердом или газообразном состоянии. Другая трудность, гораздо более серьезная, заключалась в том, что для достижения необходимого эффекта требовалась достаточно сильная доза наркотика, но вскоре после ее введения животные неизменно погибали.
Хотя Уэнтик вводил инъекции наркотика себе, он знал, что принимаемые им дозы очень далеки от токсичного воздействия; их сила была не более той, на какую он рассчитывал.
На практике это должно было стать способом повышения человеческого интеллекта, хотя при неправильном назначении наркотик мог быть крайне опасным. Человек, испытавший на себе всю силу состава, может утратить индивидуальность, потерять память, возможно даже возвратиться в первобытное, животное состояние. С другой стороны, того же человека, давая правильную дозу стимулирования, можно обусловить как совершенно новую индивидуальность.
У разработки был громадный потенциал и одним из применений, если бы Уэнтику позволили закончить работу, возможно могло стать полное изменение существующих методов исправления преступников, приобщения к политической доктрине, религиозного обучения.
Но у Эстаурда не было возможности знать об этом. С тех пор как Уэнтик оказался на станции, у него не было контактов с внешним миром, не считая писем раз в неделю жене, в которых он редко говорил о своей работе. Только Нгоко и другие его ассистенты знали с чем связано исследование, но они были изолированы под антарктическим льдом также как и он.
Из разговора с Эстаурдом следовало, что здешняя атмосфера каким-то образом заражена наркотиком или газом, который вызывает умопомешательство, но почему он связывал это с работой Уэнтика? Это не укладывалось в голове. Причинно-следственная связь совершенно невразумительна. Уэнтик был доставлен сюда Эстаурдом, потому что тот клял его за состояние атмосферы, но у Эстаурда не было надежного способа знать это наверняка, пока он не оказался здесь сам.
Уэнтик дошел до угла здания и на мгновение остановился.
Каким-то образом он чувствовал, что за всем этим кроется громадная ошибка. Эстаурд уже заплатил за нее, но даже если так, его смерть не могла положить ее исправить.
Он двинулся вдоль западной стороны тюрьмы, шагая медленно и внимательно изучая поднимавшуюся над ним стену. На этой стороне в стене было меньше проемов, чем на других. Луна, находившаяся в последней фазе, была скрыта стеной, поэтому сама стена выглядела особенно темной и угрюмой.
Он добрался до следующего угла, ничего не заметив, и повернул обратно. Его прежнее любопытство поднялось вновь. То, что он искал, находилось где-то посередине стены.
Уэнтик остановился, как только совсем незначительный смутно видимый выступ на совершенно гладкой стене внезапно попал в поле его зрения. Такое в темноте не заметить немудрено. Он прижался к стене и поднял взгляд вверх, чтобы рассмотреть силуэт выступа на фоне звездного неба.
В нем было что-то очень знакомое…
Он полез в карман за фонариком, вытащил его и включил. Отступив на несколько шагов от стены, он направил луч света вверх.
Действительно знакомое, очень отчетливо видимое в луче свете, только очень уж необъяснимого назначения это было… человеческое ухо.
Громадное ухо, прилепленное к стене, такое же бессмысленное, как торчавшая из стола рука.
Уэнтик резко выключил фонарик и отошел еще на пару шагов. Его сердце билось гораздо чаще, чем обычно.
Глава двенадцатая
Есть что-то жуткое в любом природном объекте, который оказывается не в том месте, где ему положено быть. Уэнтик в полной мере ощущал этот ужас, стоя в темноте.
Рука растет из стола, а ухо из стены. Лабиринт построен с математической точностью, но в полуразвалившейся лачуге. Официально уполномоченный недоумок терроризирует меня, взрослый мужчина пытается улететь на вертолете без несущих винтов. Земля существует в будущем, хотя я чувствую и инстинктивно верю, что нахожусь в настоящем. Иррациональное поведение создает собственные образцы реакций.
Что еще уготовано мне в этом месте?
На несколько секунд ухо на стене стало невидимым, затем, когда глаза привыкли к темноте, его громада снова оказалась перед ним, мучительно близкая, но вне пределов досягаемости. Нижний край уха находился на высоте, вдвое больше человеческого роста, а его размер был чуть ли не полтора метра.
Он снова включил фонарик и снова испытал шок, но менее сильный, чем увидев свое открытие впервые.
Уэнтик перевел луч фонарика на стену рядом с ухом. На его уровне было всего несколько окон, точно определить расположение помещений тюрьмы позади уха было нелегко. По его представлению оно должно находиться на втором этаже здания, скорее всего метрах в ста от северо-западного угла.
То же любопытство, что не давало ему покоя в случае с рукой, прочно заняло место первого потрясения и заставляло разобраться в чем дело. Была уму непостижимая нелогичность в кое-каких особенностях этой тюрьмы, хотя само здание в бесплодной равнине, окруженной сотнями квадратных километров непроходимых джунглей, — более чем подходящее место для любого заключенного.
Если конечно, заключил Уэнтик, именно таков был изначальный замысел тех, кто осуществил это строительство.
В последний раз осветив ухо лучом фонарика, Уэнтик направился к южному фасаду здания, где находился главный вход. Он был настроен решительно и шагал быстро.
Войдя в здание, он взлетел по главной лестнице, миновал площадку первого этажа и вошел в короткий коридор. В конце коридора была дверь из толстых металлических прутьев. Он толчком распахнул ее.
Перед ним лежал длинный коридор второго этажа на западной стороне здания.
Ряд дверей камер находился слева от него. Уэнтик знал, что на этажах выше и ниже камеры расположены справа по коридорам. Через ровные интервалы он останавливался и заглядывал в камеры. Большинство этих помещений имели типовой интерьер. Это была не та сторона тюрьмы, в которой обосновались Эстаурд и его люди. Все выглядело нетронутым. Двери камер были металлическими со смотровыми окошками, которые открывались только снаружи. На дверях по два замка, один возле верхней кромки, другой у самого пола, и крепкая щеколда посередине.
Петли с грубо приваренными накладными пластинами находились снаружи дверей, но открывались они вовнутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29