Лин
страдает за все Человечество, а Бетт за нас с вами. Конкретно за меня, за
Оргелла. Страдать за конкретного человека всегда сложней, чем на всех.
Вулич вздохнул. Он видел, что я его не понимаю.
- Оргелл и Бетт тоже долго не понимали друг друга... Вы ведь знаете,
есть люди особенно расположенные чувствовать Голос... Склонен думать,
приступы у Оргелла длились иногда месяцами. Он скрывал это, но я
догадывался. Он чудовищно много работал. Он даже Бетт в такие периоды не
пускал в мастерскую. Но я знаю, я сам слышал - он постоянно разговаривал
сам с собой. Самые серьезные его работы написаны во время таких приступов,
психологически это легко объясняется... Ты вкладываешь в труд все силы, но
получается не то, что ты задумал. Ты злишься. Ты начинаешь бормотать про
себя. Потом замечаешь, что это уже не просто бормотание... Ты пишешь
хребет Ю, ты громоздишь на полотне его черные остроги, а сквозь камень
начинает что-то просвечивать... Какой-то кокон... Нежный эфирный кокон...
Что за черт? Почему?.. Тут взбесишься, правда? Ведь этот кокон явно
нематериален, он - вспышка света, не больше. Но он имеет очертания, свою
динамику. И ты бормочешь, не понимая себя. Ты яростно переругиваешься с
управляющим тобой невидимкой. Ты начинаешь осознавать, что известные тебе
вершины искусства - лишь какая-то ступень, вовсе не высшая. Ты начинаешь
догадываться, что можно сделать еще один шаг вперед. Но как угадать, верно
ли ты понял открывшееся тебе? Представьте, вы находите на берегу моря
ссохшийся неопределенный комок, обезвоженный клочок каких-то волокон...
Как ты, никогда не видавший медуз, никогда не слышавший о их
существовании, поймешь, что твоя находка и есть медуза, только высушенная
временем? Однажды, разглядывая работы Оргелла, я спросил: что это? - и
указал на просвечивающий сквозь камни эфирный кокон. Он ответил просто: не
знаю...
- Думаете, такой сюжет был подсказан Оргеллу Голосом?
Вулич усмехнулся.
- А почему не Воронкой?
- Действительно... - пробормотал я, понимая всю бессмысленность своих
вопросов.
- Почему не другим Разумом?..
Я резко поднял голову.
Нет, Вулич не смеялся надо мной. Он сидел, опустив голую шишковатую
голову, спрятав руки в мощной бороде. Я только и видел это голое
хранилище, видимо, неплохого мозга.
- Почему не другим Разумом? - медленно повторил Вулич. Он тоже поднял
голову. В его черных влажных глазах пряталась печаль. - Были и такие
гипотезы...
- Гипотезы отчаянья, - сухо возразил я. - Когда нечего сказать,
обращаются к другому Разуму. В чем он? В бессмысленном повторении одних и
тех же вопросов? "Что значит никогда?.. Что значит погиб?.. Что значит
навсегда? Разве бывает как-то иначе?.." - и сам поразился своей внезапной
горячности.
- Вот как? Вы слышали _т_а_к_и_е_ вопросы? - в голосе Вулича
прозвучало почти детское любопытство.
- Да, такие. А вы?
Вулич не ответил.
- Ну да, - усмехнулся я. - Вы не бойтесь обсуждать такие вещи. Вы
совсем помешались на этой вашей Воронке.
- На _н_а_ш_е_й_? - Вулич почему прицепился именно к этому слову. -
Она не наша, Аллофс. Нашего вообще ничего нет. Собственный организм - и
тот рано или поздно начинает давать сбои, выходит из подчинения. _Н_а_ш_а
Земля, _н_а_ш_а_ Несс, _н_а_ш_а_ Галактика... С чего вы взяли, что все это
наше? Мы только говорим так. Да, конечно, мы можем при желании погасить
звезду Толиман, разнести на куски ненужную планетку, выставить пограничный
маяк в созвездии Волопаса, но разве хоть что-то станет от этого
действительно нашим? Наконец, мы Воронку можем перекрыть стиалитовым
колпаком, упрятать ее от глаз подальше. Ну и что? Она станет от этого
нашей?
- Послушайте, Вулич... Все это философия двух удрученных людей. Я
привык иметь дело с фактами. Просто с фактами. Меня убеждают лишь они. Не
одна сотня колонистов нашла смерть на Губе, причем мучительную смерть.
Почему? Некто Оргелл свалился прямо в Воронку, есть тому подтверждение, и
все же выбрался из нее. Каким образом? В того же Оргелла несколько раз
стреляли, разворотили ему весь живот, он был мертв, тому есть свидетели, и
тем не менее, убитый Оргелл вновь воскрес. Правда, он ничего не помнит,
ничего не может рассказать. Почему?.. Наконец, Бетт Юрген... Разве она не
знала, чем грозит падение в Воронку? Знала, знала. Но это ее не
остановило. Почему?
- Собственно говоря, те же вопросы мог бы задать вам и я, - Вулич
нехотя, через силу улыбнулся. - Бес сомнений вас еще не замучил.
- Вы о чем-то догадываетесь? - спросил я напрямик. - Не тяните. Что
может стоять за всем этим?
- Но вы же сами подошли к ответу... Умер, но живет. Полна жизни, а
ищет смерти. Чем объяснить это? - он пожал круглыми тяжелыми плечами. -
Почему, в конце концов, не другим Разумом?
- А почему не Воронкой?
- Воронкой? - он взглянул изумленно. - Мы говорим об одном и том же,
Аллофс. Вдумайтесь... Это длится веками... Каменный мальштрем никогда не
стихает. Над ним бились лучшие физики, математики, механики мира, а он
остается не познаваемым. Что мы имеем, кроме длиннейшей библиографии,
всяческих каталогов, классификационных таблиц и отчетов, набитой заумной
терминологией? Очередная гипотеза рождается и умирает. Очередная жертва
рождается, растет, потом отправляется на Губу...
- Отсюда и неприятие, - добавил Вулич, помолчав. - Отсюда и протест,
отторжение. Не знаем и не хотим знать! Станем умнее - разберемся! А пока -
закидать Воронку камнями! Тем более, причина на то есть: Воронка занимает
единственно удобное для космопорта место, мы сильно обижены на Воронку, и
есть за что. Но если мы впрямь имеем место с другим Разумом, разве на него
можно обижаться, разве с ним можно сводить счеты?.. А ведь решение
закидать Воронку камнями, пусть на неопределенное время, но убрать ее с
глаз людских, и есть такая месть. Разве нет?
- Вы против возведения космопорта?
- Конечно! - вырвалось у Вулича.
- Ну, хорошо, - сказал я. - Вы против. Таких, как вы, много?
- Это не имеет значения.
- С чего вы взяли? Речь идет о будущем развитии Несс, о ее месте в
семье планет, о выходе человечества в дальний Космос.
- К новым загадкам... - Вулич неприятно поморщился. - А за нами
останется шесть ангравов...
- Не вижу в этом ничего страшного. Рано или поздно мы обратимся к ним
всерьез. Но для этого нам нужна и Большая База... Может, Воронке полезно
будет поработать во тьме, под плитами космопорта. Раз мы ничего не можем
объяснить, пусть пока хотя бы не мозолит глаза. По крайней мере, мы
сохраним тех людей, которых могли потерять...
Я всерьез разозлился:
- "Другой Разум!" Разум не станет веками топтаться на одном месте.
Разум подразумевает развитие. Зачем истинному Разуму повторять одни и те
же вопросы?
- А может, он не торопится? - негромко спросил Вулич. - Может, у него
свое представление о том, когда задавать вопрос, когда получать ответ?
Может, у него вообще свое представление о времени? Не отвергающее время,
но трактующее его иначе... Нельзя же, в конце концов, все процессы сводить
только к физико-химии. Может, этот Разум бесплотен, а Воронка лишь некий
косвенный след, некое побочное свидетельство его существования. Может,
данному Разуму абсолютно все равно, когда он получит ответ на свои
вопросы: через сто лет или через три миллиона. А?.. Разве срок отпущенной
человеку жизни - эталон? Может, перед этим Разумом мы действительно
мотыльки, поденки, - Вулич явно вспомнил слова Бетт Юрген. - Начинаем жить
бессмысленно, как личинки, потом взлетаем. Вот и вся жизнь. Всего ничего:
оплодотвориться, оставить потомство... Будь вы на месте бесконечного
бессмертного Разума, как бы вы могли договориться с поденками?
- Разум сумел бы понять, что в некоторых случаях имеет смысл
заниматься не отдельной особью, а всем видом.
- И много вы научились разговаривать с муравейниками? - Вулич
усмехнулся. - Впрочем, в целом вы мыслите правильно. Рано или поздно Разум
должен догадаться о том, что пришло вам в голову. А какой-то, возможно,
уже догадался...
- Что вы имеете в виду?
- Я бы предпочел, чтобы вы догадались сами, - он спокойно взглянул
мне в глаза. - Что, по-вашему, является самой характерной особенностью
жизни?
- Смерть.
- Ну почему? - Вулич был явно раздосадован. - Почему не бессмертие?
Может быть, бессмертие является самой характерной особенностью жизни.
Может быть, жизнь появляется в первые минуты творения вместе со временем,
пространством, материей и уходит вместе с ним... Этот Разум, о котором мы
говорим, он мог впервые встретиться со смертными видами. Понимаете,
Аллофс, _в_п_е_р_в_ы_е_! Он представления не имел прежде о смерти; и его,
конечно, заинтересовало это явление. Вспомните, сколько мушек-дрозофил,
мышей, собак мы мучили, подбираясь к бессмертию и так и не найдя его. А
для этого Разума не существует тайн бессмертия, напротив, он потрясен
открытием смерти. Он ставит эксперименты на нас, он находит нас удобной
формой для этого. Он же не догадывается, что, умирая, мы умираем навсегда.
- Убийство - всегда убийство.
- Но почему убийство? - Вулич даже наклонился ко мне. - Этот разум
исследует, он обеспокоен, он ищет. Как бы мучительно ни умирал человек при
его экспериментах, не следует обвинять чужой Разум в жестокости.
- Всему есть предел.
- Что за черт! - Вулич возмутился. - О каких пределах вы говорите?
Очнитесь! Откройте глаза! Почему дело всегда в сотнях, а не в единицах?
Он напирал на меня, он требовал понимания, что-то уже и впрямь
мелькало в моем мозгу. Некая догадка, некая тень догадки... Эти сотни
жертв, а потом Уиллер... Снова сотни жертв, и Оргелл... В этой странной
цепочке и впрямь наблюдалась некая закономерность. Может, главное
действительно не в тех сотнях, которые погибли, а в тех двоих, что
остались в живых? ПОЧЕМУ ОНИ ОСТАЛИСЬ В ЖИВЫХ?
Я забыл о Вуличе.
Переключив инфор на свой канал, я потребовал:
- Пришли записи с Земли?
- Да.
Экран вспыхнул.
Каменная ограда, бедный и тесный двор, ящики с цветами, вдали
чудовищная горная гряда с посеребренными Солнцем вершинами. Огнистые капли
медленно сползали с длинной сосульки и с тонким звоном, взрываясь
радугами, падали в снег.
Человек в теплой куртке удобно устраивался на скамеечке посреди
двора, улыбаясь. Он смотрел прямо на меня. Он ничем не напоминал желчного
старика с колючим сердитым взглядом, его круглые щечки румянились...
Уиллер?
Я потрясенно покачал головой. Запись, предоставленная мне, была
сделана два месяца назад где-то в Гималаях. Уиллер продолжал жить. Бывший
специалист по приливным течениям занимался теперь горным растениеводством.
- Уиллер... - Вулич тоже узнал старика. - Я догадывался об этом. Вы
сделали мне замечательный подарок, инспектор. Ему сейчас, наверное...
- Да. Под двести лет, не меньше... Живая история планеты Несс.
Неужели и Оргеллу уготовано что-то подобное?
- Уверен, не только ему.
- О ком вы?
Вулич удовлетворенно и неторопливо улыбнулся. Так же удовлетворенно и
неторопливо он сказал:
- Будьте же мужчиной, Аллофс. Я говорю о Бетт.

22
В дверь постучали.
- Войдите.
Это был Лин.
Увидев Вулича, он не убрал улыбку с тонких губ, просто она стала чуть
обязательней.
Вулич встал:
- Мне пора. Надеюсь, мы еще удивимся с вами, инспектор.
Я кивнул, отпуская его. Лин откровенно обрадовался.
- Есть новости, Отти, - сообщил он, проводив взглядом художника. -
Этот старик на Земле жив. Вы уже, наверное, знаете. Я об Уиллере. Там
создана специальная комиссия, я посоветовал включить в нее вас. Я сразу
увидел, что вы станете настоящим инспектором, Отти. Верный глаз,
способность к анализу... "Церера" подойдет через три дня, Отти. Жаль, что
нам придется расстаться. Я привык к вам.
Он говорил, он улыбался, он строил невероятные планы. Пора закидать
камнями голову Лернейской гидры. Пусть Воронка крутится в тишине, во тьме,
в одиночестве. Пусть крутится, пока мы не поумнеем. Тогда мы вновь
обратимся к ней. А пока все надежды на комиссию и на ученых Земли. Ведь
можно как-то восстановить утерянную память? Уиллер и Оргелл! - о таком
материале можно только мечтать. А к Воронке мы оставим пару проходов.
Вдруг понадобятся? Ты здорово нам помог, Отти, мы ее усмирим. Мы прищучим
и гидру и Минотавра. Иначе и не может быть. Будь иначе, это означало бы,
что ничто на свете не окупается - ни страдания, ни подвиги. А ведь
окупается, должно окупаться, правда, Отти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12