Не годился ни один. «Вот те раз», – проговорил он и сел в кресло нотариуса, не выпуская из рук ключей и не вешая на место картину. Плинио закурил еще одну папиросу, но курить не хотелось, и, сдвинув шляпу на затылок, он стал размышлять. «Одно из трех: либо ключ унес тот, кто здесь побывал, либо он хранится где-то, и это известно тому, кто тут был, или же эти распроклятые рыжие сестрички отдали его… уж не знаю, подчиняясь силе или добровольно. Но не Новильо же прячет их в своем треклятом министерстве… Впрочем, всякое порядочное министерство годится на что угодно… Значит, медлительный племянник, любитель марок, был в Париже, когда похитили этих голубок… Черт возьми, а если не был? Кто сказал тебе, что он уехал, а не находился где-нибудь поблизости? Потому что ни привратницу, ни служанку, ни глядящую в сторону швею – ни одну из них подозревать нет смысла… А священника? Да, но почему тут не может быть замешан еще кто-нибудь? Может быть, мы тут сидим, ворочаем мозгами, а все это – какой-то плут, которого мы даже и не почуяли… Да, но кто сказал этому неизвестному плуту, что я остановился в «Центральной»? И в какое время я там, а когда меня не бывает? Так вот, говорю вам, сеньор нотариус, – думал он, бросая время от времени взгляд на портрет, поднятый, точно капкан, – дельце-то все больше и больше запутывается».
Тут размышления его прервал звонок в дверь. Плинио поднялся, опустил портрет на место, поправил его, прошел в спальню, спрятал ключи в ящик и открыл дверь. Это были Фараон и дон Лотарио.
– А мне позволят посетить место происшествия? – спросил Фараон ужасно напыщенно и таким сладким голосом, каким говорят, хлебнув лишнего.
– Входите, сеньоры.
– Интересно узнать, что ты тут делаешь? – спросил ветеринар.
– Ломаю голову. Что мне еще делать? Ну, как ваше приключение с биде? Позабавились?
– Мура все, мура, – сказал Фараон, смеясь липкими губами.
– Ты не представляешь, Мануэль, что он выкинул, этот наш томельосский Рамзес.
– Ха, будто я его не знаю.
– Молчок. Запрещаю рассказывать – ни слова. Расскажем вей за ужином. А сейчас я хочу позвонить, потому что с этой дурацкой историей я совсем забыл о срочном поручении. Где в этом доме телефонная книга, Мануэль?
– Там, на столике, под телефоном. Погоди. Тебе какую – с адресами или с фамилиями?
– С адресами.
– Пошли в кабинет, там лучше видно.
Они вошли все, и Фараон, найдя в книге номер, записал его на коробке сигарет и вышел к телефону.
– Есть успехи, Мануэль? – по-отечески заботливо спросил дон Лотарио.
– Расскажу потом, когда останемся одни. Но завтра утром в семь я хочу встретиться здесь и поговорить как следует со служанкой, швеей, вы ее не знаете, священником, двоюродным братцем и Новильо, тем, что делает рамки, его вы тоже не знаете. А сейчас мы всех их оповестим.
– Ты меня заинтриговал, Мануэль. Я уже раскаиваюсь, что ходил, тратил время с этим толстяком.
– Погоди, он идет.
Вошел Фараон, дон Лотарио принес пиво, а Плинио вышел звонить по телефону. Потом он тоже – хоть и без особого энтузиазма – подсел к ним. Мысли у него были заняты другим. Дону Лотарио поведение шефа не давало покоя. Когда он вот так сидел с отсутствующим видом, не замечая ничего вокруг, это значило, что в голове у него что-то начинало вырисовываться. Все это выглядело приблизительно так; Плинио сидел и думал, дон Лотарио не сводил с него глаз, а Фараон грыз жареный миндаль и бормотал что-то забавно-бессвязное.
– Да, приятель, – вскочил он вдруг, – вспомнил: ты же должен мне показать эту знаменитую комнату духов, дон Лотарио мне про нее рассказывал. Вот потеха-то!
– В другой раз, Антонио, – пришел на помощь лекарь.
– Да нет, почему же, можно и сейчас, – неожиданно заявил Плинио, к великому удивлению дона Лотарио.
А дело в том, что Плинио при упоминании о комнате духов вдруг вспомнил, что из всей квартиры именно ее-то он и забыл осмотреть, когда увидел в кабинете свет. «Ну конечно же, – снова и снова думал он, – вокруг этой картины обязательно должен быть какой-нибудь ритуал, что-нибудь таинственное, и, конечно же, тут не обойдешься без комнаты с. кукольными духами».
И, захватив нужный ключ, он направился туда решительным шагом, слишком решительным для просьбы Антонио. Дон Лотарио с Фараоном последовали за Плинио по коридору, где стоял шкаф из можжевельника.
– Господи помилуй! – воскликнул виноторговец, когда зажгли свет в каморке с манекенами. – Что за хоровод мертвяков! Ну и сестрицы!..
Теперь Плинио показалось все это еще более мрачным. В прошлый раз у него вызвала улыбку карикатурность смерти, эта могильная пышность. Смерть, изготовленная из тряпок, прутьев и картона да еще одетая в костюмы и с фотографией вместо лица, выглядела еще больше смертью, чем любые мертвецы с одеревеневшими лицами, застывшими глазами и сжатым ртом. От покойников веет чем-то далеким, тихим, в них есть отчужденность и покой, как в заброшенном пустынном дворике или в стоячей воде. Здесь же фигуры были расставлены в строгом порядке – в соответствии с генеалогией, – словно приготовились к контрдансу смерти, но без музыки, да так и застыли на полдороге между жизнью и могилой.
Пожалуй, такое ощущение возникло не у одного Плинио, потому что оба его друга обмякли, широко распахнув глаза. Фараон, открыв рот, переводил взгляд с одной фигуры на другую и слова не мог вымолвить.
– Что за черт! – проговорил он наконец, вытирая тыльной стороной ладони жирные губы. – Гляди-ка, у этого, в сюртуке, даже булавка в галстуке и все причиндалы, какие положено.
– И бинокль, – не удержался дон Лотарио.
– Надо же! А у сеньоры-то – брелок. А у солдата-республиканца – значок с Фермином Галаном и Гарсиа Эрнандесом, – оживился Плинио. – Бедняжки, каждому нацепили, что кому подходит!
– Ты, Антонио, помнишь дона Норберто? – спросил дон Лотарио.
– Не так чтобы очень, но помню.
– Вот он. Погляди, вместо головы его фотография.
– Да-да, я видел в квартире другие его портреты. Надо же, цепочка от часов – как полагается… А может, и часы!
– А вот мы сейчас посмотрим, – сказал вдруг Плинио, подошел поближе и потянул за цепочку, уходившую в правый карман жилета. – Да, сеньор, так и есть. Часы. Пусть стоят, но все-таки часы. Фирмы «Роскофф». – Он завел их и поднес к уху. – Идут.
Все тоже посмотрели, послушали. Потом Плинио опустил их на место – в карман – и вытащил другой конец, продетый в петлю цепочки. На этом конце цепочки висел всего один ключ обычного размера. При виде его Плинио словно током ударило. Несколько секунд он, не прикасаясь, глядел на ключ.
– А тут что висит? – допытывался Фараон, который, рассмотрев часы, отошел теперь с доном Лотарио в сторонку.
– Ничего особенного… ключ какой-то, – сказал Плинио, опуская ключ обратно в карман манекена.
Комментариев Фараона и дона Лотарио Плинио, по правде говоря, не слышал, потому что снова погрузился в размышления. Он почти механически осмотрел, что было в карманах, за воротом и в кулаках у остальных привидений, и ничто не привлекло его внимания – даже то, что в качестве противоядия против республиканского духа рыжие сестры положили ладанки в карманы жениху Марии, которого поглотила победа националистов.
Плинио попросил друзей не выходить из комнаты духов до его возвращения – а ему надо позвонить по срочному делу, – при этом он потихоньку подмигнул дону Лотарио.
Он позвонил комиссару, попросил его завтра утром прислать кого-нибудь снять отпечатки пальцев и прочитал ему анонимку, подписанную «Гато Монтес».
– По-моему, просто розыгрыш.
– Вот и я тоже так подумал.
– Но на всякий случай сохрани: сравним почерк с нашими завсегдатаями. Известное дело – стоит случиться несчастью, как сразу начинаются анонимки и телефонные звонки. Ничего не говорите журналистам, пока не распутаете дело.
– Да меня никто и не спрашивал. Сообщения, которые появились в газетах, должно быть, идут от вас.
– Да, я знаю. Будем держать все в строжайшей тайне. Так, Мануэль, есть все же надежда?
– Ну, смотря что называть надеждой… Знаете, я не обольщаюсь, но, во всяком случае, есть над чем поработать.
– Это только полицейские-новаторы спешат с решениями. А мы, настоящие, которые на своем веку много повидали, мы не спешим. Ладно, Мануэль, завтра в десять придет человек снять отпечатки.
Плинио повесил трубку и впервые за вечер почувствовал, что заботы оставили его и он доволен. К тому же ему приятно было, что такой важный комиссар говорил с ним столь доверительным тоном.
По дороге в комнату духов он закурил.
– Итак, пойдемте, друзья.
– Я тут говорю дону Лотарио: не ровен час еще душок выскочит..
– Не понимаю.
– Чего тут не понимать? Этот капитан-республиканец в одну прекрасную ночь вообразит себя Приапом, подомнет какую-нибудь Норберту из этих, и, глядишь, через девять дней – духи-то, они ведь шустрые – откуда ни возьмись еще одна картонная маска в лохмотьях.
– Ты невозможный, Антонио. Все об одном.
– А что, по-моему, очень остроумно. Пусть тебе дон Лотарио расскажет, что сегодня утром было.
– Ты мне сам расскажешь. Так где мы ужинаем?
– В баре «Аргентина», мы договорились с этой шайкой – студентами и их девицами, – я им исполню романс про биде.
– Ну так пошли, а то я голоден.
Внизу Плинио заглянул к привратнице. Она была у себя, и он спросил, не видела ли она, чтобы кто-нибудь из знакомых входил днем в квартиру сеньорит Пелаес или выходил оттуда.
– Знаете, сеньор Плинио, у меня было очень важное дело, и весь день меня не было дома.
За стойкой в «Аргентине» смеялись и пили вино студенты и швейцарка.
– Мир дому сему! – сказал Фараон, входя, и, широко раскинув руки, направился к швейцарке, которая дала себя обнять, заливаясь смехом не то от счастья, не то от страха. – Иди сюда, моя лапочка, я накормлю тебя устрицами досыта, пока ты не уехала в свою родную Швейцарию.
Они поздоровались, и, когда Фараон наконец отстал от девушки, а это случилось не сразу, он спросил:
– А где же остальные наши курочки?
– Не смогли прийти, – ответил Серафин уныло.
– Какая жалость! Мне-то ведь как раз нравится та, с Парфеноном. Так, значит, все в сборе?
– В соборе? – робко хихикнула швейцарка.
– В сборе, лапочка, в сборе. Так вот, Серафинито, я сдержал слово. Он уже дома, стоит, голубчик, тебя дожидается.
– Директор мне сказал за обедом. Сказал под страшным секретом и взял с меня слово хранить все в строжайшей тайне.
– Миленькое биде, Мануэль, все в цветочках и зеленых листиках. Я купил его на толкучке. Оно, наверное, времен…
– По-моему, в самом деле оно очень красивое, – согласился Серафин.
– Пошли ужинать, стол уже накрыт.
– Так вот, приходим мы в коллеж, с биде под мышкой…
– Стоп, дон Лотарио, право рассказывать – за мной, зря, что ли, я потратился на эту супницу и целое утро мы провели в хлопотах.
– На супницу? – спросила швейцарка.
– Да, супницу, биде по-испански «супница», радость моя. Здесь это так называется.
Когда подали ужин, Фараон начал свою историю:
– Так вот, как уже было сказано, утром на толкучке я купил портативное биде на трех деревянных ножках стиля не то «ампир», не то «вампир» – не помню точно, как мне его назвали. Само собой, его как следует упаковали – в бумагу и картонную коробку, и мы с доном Лотарио на такси поехали в коллеж к Серафинито. Приезжаем, выходим из автомобиля – я, конечно, с этим инструментом под мышкой. И говорим портье, что мы к сеньору директору. «Как о вас доложить?…» – «Отец Серафина Мартинеса. По срочному делу». – «Очень хорошо. Подождите, пожалуйста, здесь чуток».
– Так и сказал «чуток»? – не вытерпел Хуниперо.
– Ну… минутку. А ты помалкивай, каждый говорит на своем языке. Ждем мы, значит. Через некоторое время он возвращается и говорит, чтобы мы прошли в кабинет… А я, естественно, не выпускаю из рук своей гитары. За столом – лысый сеньор в золотых очках, с птичьим носом, очень вежливо здоровается со мной: «Как поживаете, сеньор Мартинес?» – «Спасибо, сеньор директор. Позвольте представить вам дона Лотарио, нашего домашнего врача».
– Не знаю, как я не прыснул, – перебил его дон Лотарио, – когда он меня представлял – так чинно, с торжественным видом, а директор глаз не сводит с этого злосчастного умывальника. Фараон держит его на коленях. А уж тяжелый он, наверное, будь здоров!
– Еще какой! Будь здоров, какой тяжелый этот «вампир»!.. «Так вот, – говорю я ему, – прошу меня простить, но по соображениям, касающимся здоровья моего сына, я вынужден нанести вам визит вместе с нашим домашним врачом, дабы он подтвердил то, что я скажу». – «А что, Серафин болен?» – «Чтобы он болел – этого нету. Но, как говорится, слабоват он, сеньор… Вы же знаете, молодежь, она такая, плоть, как говорится, играет… Вы меня понимаете?» – «Нет, сеньор», – отвечает он так серьезно, а сам вроде о чем-то уже догадывается.
– Я уже решил, – опять вмешался дон Лотарио, – все пропало.
– Успокойтесь, я знал, что делал. Сперва нарочно нагнал на него страху как следует, чтобы потом потихоньку спустить все на тормозах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29