– Ладно, – сказала она. – Охранники привели меня в маленькую комнату и привязали меня к столу на колесиках. Они покатили меня по рельсам, я проехала сквозь дыру в какое-то темное место. Чуть позже я увидела слабый красный свет, и нагой человек танцевал на платформе среди этой полутьмы… хотя музыки я не слышала. Я уверена, что мне дали какой-то наркотик – казалось, ничто уже не имеет значения, и я почти не чувствовала страха; Потом мой стол остановился возле платформы, и я увидела этого человека более ясно. Я подумала, что это Руиз Ав, хотя и не могла быть уверенной. Он был весь покрыт черной кровью. Он высоко занес нож. Он взял меня за горло, и я подумала, что он вот-вот меня убьет. Я окликала его, и он остановился… – она передернулась. – Но теперь я не верю, что это был Руиз. Лицо этого человека было очень странным. Потом он упал. Может быть, он умирал. Мой стол потом увез меня, и охранники привели меня сюда.
Гундерд выглядел еще более озадаченным после ее рассказа.
– Интересно, о бы это значило? – сказал он, глядя в пространство. – Интересно…
Двери отворились с грохотом, и два охранника втащили в комнату бесчувственного Руиза Ава. Старая кровь засохла у него на теле, он пропах бойней. Она посмотрела ему в лицо и увидела там совершенно отсутствующее выражение, хуже, чем просто бесчувственность.
Низу это напугало больше, чем то маниакальное лицо, которое она видела на бойне.
Они бросили его на койку возле Эйндиукса и вышли.
Остальные посмотрели на Низу, словно желая спросить, что им теперь делать. Она ушла в другую комнату и легла на койку. Пусть они делают, что хотят с тем, чем стал теперь Руиз.
Сквозь темный страшный сон Руиз медленно выплывал наверх, к свету.
Ему снилось, что он – страшное чудовище, по колено в море, голова его была выше тоненьких паров атмосферы, она торчала в ледяном блеске космоса. Он смотрел вниз на туманную поверхность мира, который был так далеко внизу, и смеялся безумным смехом.
Содержанием сна была сплошная безумная безнадежность, которая еще и подкреплялась свирепыми удовольствиями – хотя он не мог вспомнить, от чего ему было столь весело и радостно.
Он снова рассмеялся таким смехом, что его брюхо чуть не лопнуло, смех длился лишком долго, пока он не почувствовал, что мир дрожит, пока не потерял дыхание, казалось, на всю жизнь. Он посмотрел вниз на себя и увидел, что его плоть дрожит, словно земля в замедленном землетрясении, – а потом заметил, как кожа его разрывается от его безумного хохота.
Он ожидал увидеть под кожей обычные вещи, столь привычные для тела: плоть, кости, кровь. Но в нем не было ничего, кроме тьмы, пустой, как тьма космоса. Он перестал смеяться, но было уже слишком поздно. Разрывы на коже расходились все шире и шире, и он почувствовал, что тело его начинает падать, разрушаться, опускаться на землю далеко внизу, распадаясь на вопящие ошметки.
Он проснулся, судорожно хватая ртом воздух и размахивая руками.
Дольмаэро и Мольнех секунду держали его за руки, потом отпустили его и отскочили.
– Успокойся, – сказал Дольмаэро, – мы не нападаем на тебя, Руиз Ав.
Руиз сообразил, что он пытался ударить их: ссадина алела на щеке Мольнеха, а у Дольмаэро была рассечена губа.
В первый раз в жизни он смог припомнить осколки своего сна, хотя он уже чувствовал, как детали ускользают от него. Что же означало то, что ему приснилось и что он помнил? Неужели врата его мозга наконец начинали рушиться?
– Простите, – пробормотал он.
Он сидел в гигиеническом отсеке, где два фараонца, очевидно, пытались его отмыть. Ржавая вода, какого-то неприятно-бурого цвета, забрызгала стены кабины, но он все еще был выпачкан результатами своей работы.
Он поднял дрожащую руку и осмотрел то вещество, которое запеклось у Него под ногтями.
Память оглушила его, и он склонился в приступе рвоты.
– Можем мы тебе помочь, Руиз Ав? – неуверенно спросил Дольмаэро.
– Нет, – выдохнул он, – нет. Оставьте меня. Пожалуйста.
Двое вышли, закрыв дверь кабины за собой.
Скольких он убил? Он даже не считал. Сто? Тысячу? Сколько жизней он на сей раз оборвал, чтобы спасти свое ничтожное существо от боли?
А Низа? Невольное рыдание прорвалось сквозь стиснутые зубы. Неужели он убил ее в безумной невольной спазме или оставил ее для Геджаса? Наверняка она все равно мертва.
Почему Руиз тоже не умер? Он наверняка это заслужил, а родериганцы не славились внезапной милостью.
Он глубоко вздохнул и прислонился к пластиковой стене. Он все еще был жив, что означало, что у него был шанс, пусть маленький, заставить родериганцев заплатить за то, что они сделали. Ободряющие видения поднимались перед его мысленным взором: Геджас, распятый на нейростимуляторном кресте, тело его бешено сжимается. Желтый Лист, удавленная собственными выпущенными кишками. Сам остров Родериго, расцветший огненным прекрасным разрушением, а его бункеры и туннели очищены от той мерзости, которая в них обитала.
Он пытался улыбнуться, чтобы получить хоть какое-то утешение от этих чудесных образов, но он чувствовал какую-то отстраненность от них, словно они были настолько далеки от реальности, что не могли удовлетворить его.
Он наконец встал и включил душ в кабинке. Горячая вода колотила его по телу, и он стоял, растирая кожу так, что чуть не содрал ее, пока не отмылся настолько, что, пожалуй, никогда еще не был таким чистым.
Теплый воздух кружился вокруг него, и он закрыл глаза, бездумно поджидая, когда высохнет.
Когда он вышел из кабинки, Гундерд вручил ему серый комбинезон. Как только он его надел, он оглядел комнату. Все были на месте, кроме Низы. Он боролся с собой, чтобы не закричать, чтобы не разбить что-нибудь. А чего, собственно, он мог ожидать?
– Она в другой комнате, – сказал Гундерд.
В два прыжка он пересек комнату и оказался у двери. Она лежала на койке спиной к нему, и он видел, что она дышит.
Этого пока что было достаточно. Он медленно отступил назад. Если она могла забыться сном, он не станет ее беспокоить.
– Ты доволен, – сказал Гундерд. – Ты уверен, что это правильное чувство?
Руиз повернулся к бывшему второму помощнику.
– Что ты хочешь сказать?
Гундерд неуверенно посмотрел на остальных фараонцев.
– Помнишь свои подозрения?
Руиз не мог заставить себя тревожиться об этом. Его первоначальные опасения показались ему незначительными и далекими в сравнении с тем, что случилось с ним в Родериго. Ну и что, если один из них побывал в логове генчей? Если один из его сотоварищей стал роботом Кореаны? Он не мог представить себе, как могла такая мелочь теперь повлиять на него.
– О чем он говорит? – спросил Дольмаэро.
Руиз уселся на ближайшую койку. Ему не хотелось отвечать, но мысль о том, что ему придется и дальше быть неискренним с Дольмаэро, показалась ему такой отвратительной, даже если Дольмаэро и был тем, кто стал игрушкой Кореаны. Дольмаэро был частью его прежней жизни – вместе с насилием, со смертью.
Та жизнь прекратилась, к лучшему или к худшему. Он понял, что его видения отмщения были именно тем, чем были: видениями. В его теперешнем состоянии он неспособен будет принести разрушение на Родериго, если даже возможность волшебным образом представится. Он вздохнул. Он даже наплевал на то, что родериганцы наверняка их подслушивают.
– Публий мне кое-что сказал, – сказал Руиз.
Гундерд поднял брови с удивлением, словно он сомневался, что разумно открывать подобные тайны. Однако он ничего не сказал.
– Что именно? – потребовал продолжить Дольмаэро.
– Он сказал мне, что Кореана послала одного из вас к генчам-умоуловителям. Которого… он не знал, а, может, не хотел говорить.
Последовало молчание. Дольмаэро углубился в мысли, и его широкое лицо стало замкнутым и непроницаемым.
Наконец он снова заговорил.
– Ты в это веришь?
– Не верил, – ответил Руиз, – пока кто-то не убил людей в лодке.
Дольмаэро потер подбородок, жест, не характерный для него, и Руиз увидел, как пот заблестел на его отвислых щеках.
– Ты как-то об этом говорил. Мне кажется, это было давно.
– Да.
– Ты говорил, что генчи отбирают у человека личность. Они крадут душу и не оставляют ничего, кроме желания угодить своему хозяину.
– Да.
Дольмаэро передернулся.
– Скажи мне, поймет ли человек, что потерял свою душу?
Руиз пожал плечами и ничего не ответил.
– Не обязательно, – педантично поправил Гундерд. – Только если его хозяин прикажет ему осознать этот факт. Если его хозяин велел ему не осознавать этого или скрыть это, то никто не сможет сказать, даже родериганцы… может быть, не поймет и другой генч, который будет иметь с ним дело.
Дольмаэро подошел к своей койке и тяжело опустился на нее. Он уставился в пол, видимо, исчерпав желание задавать вопросы, чего с ним прежде не случалось.
Даже Мольнех, казалось, стал серьезнее. Он ничего не сказал. Чуть погодя он подошел к корзине-кормушке, достал горсть шариков и съел их без своего обычного аппетита.
– Интересно, что подумают про твои открытия наши хозяева, – сказал Гундерд, оглядев комнату.
Геджас смотрел на своих подопытных. Он коснулся своей консоли компьютера и подсоединился к консоли считывания данных, которая принадлежала Желтому Листу.
– Хозяин, – сказал он, – мы подтвердили связь.
Он смотрел на ее прекрасное, страшное лицо.
– Да, как ты и полагала, Кореана здесь замешана. Твой план себя оправдывает, хозяин. Надо только запустить его в действие.
Она посмотрела на него взглядом, полным страшных обещаний, и он сильно испугался.
– О да, хозяин, – сказал он, – Руиз Ав сыграет свою роль, как бы ни пошло дело в виртуальном депозите. Если он вернется с теми данными, которые нам нужны, все прекрасно. Если же нет, мы используем его как приманку, чтобы поймать на крючок работорговку.
Геджас вошел в комнату, походка его была, как всегда, пружинистой, лицо сияло чужеродным весельем.
– Всем встать, – окликнул он. – Настало время отправиться в путешествие.
Руиз осторожно поднялся на ноги, все еще его тело болело от нейростимулятора, от того напряжения мышц, которым он пытался противостоять боли. Его заполонила ненависть, но это была странная ненависть. Он не мог представить себе никакого способа, чтобы ее облегчить, чтобы удовлетворить свою жажду мести. Его прежние фантазии теперь казались бледными и бесцветными, когда сам «язык» во плоти оказался здесь.
Распятие показалось слишком мягким наказанием для Геджаса.
Он почти не мог заставить себя смотреть в лицо «языка». Другие лица – безнадежные, молящие, отупевшие – плясали перед его глазами.
– Давайте-давайте, – сказал Геджас. – Нельзя тратить время. Пойдемте все.
Руиз чувствовал, как дрожь ярости пробегает по его телу. Он попытался что-то сказать, но глотка его была наполнена каким-то пылающим щебнем, и все, что он смог издать, было странным хриплым карканьем. Геджас повернулся к нему, подняв брови вопросительным жестом.
– Что-что?
Руиз прокашлялся и попробовал заговорить снова.
– Куда мы идем?
Геджас нахмурился.
– Почему ты не понял, что вопросы задавать неразумно? И где то уважение, которое ты должен мне выказывать?
– Плевал я на тебя, хозяин, – сказал с наслаждением Руиз. – Если бы я не был вам до смерти нужен, я бы уже был мертв. Значит, тебе придется удовлетвориться тем уважением, которого ты заслуживаешь. Отвечай на мои вопросы или обойдешься без моего сотрудничества.
Лицо Геджаса превратилось в хищную маску, но только на мгновение.
– А, так. Да, ты нам нужен. Что же, на здоровье: мы отправляемся в Дорн, чтобы получить ответ от виртуального депозита библиотеки.
– Все мы?
– Если угодно, пожалуйста. Желтый Лист милосердна и разрешает тебе наслаждаться утешением и удовольствием от общения со своими друзьями, пока ты готовишься к своей миссии, – Геджас посмотрел на Эйндиукса, лежащего в коме на койке. – Хотя зачем тебе обременять себя этой репкой? Мы его отправим в компостную кучу. Нет никакого профита в том, чтобы зарезать такой странный экземпляр… Каннибалы поразительно консервативны в своих вкусах.
– Нет, – сказал Руиз. Кок ничего для него не означал, хотя Руизу нравилась его музыка. Однако он хотел досадить Геджасу всеми возможными способами. – Мы его заберем с собой. И какую плату ты предлагаешь мне за эту работу, а?
– Мы это уже обсудили, – сказал Геджас тихим смертоносным голосом. – Твоя жизнь. Это все, что ты можешь ожидать.
Руиз рассмеялся загробным страшным смехом.
– Это не имеет никакого значения – ты сделал меня ничтожным и не имеющим ценности в собственных глазах. Ты должен мне предложить нечто, что я ценю больше.
Геджас щелкнул пальцами на охранников.
– Приведите женщину.
Они вытащили ее, она отбивалась и извивалась, лицо ее было полно страхом.
Ярость и ненависть в Руизе Аве слились в нечто страшное, холодное и сильное, он даже не мог дать имени тому, что он чувствовал. Огромная пропасть пролегла между ним и его чувствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54