Слова, которые раздражали Дэви. Временами его неторопливо срабатывающие мозги начинали перебирать их, в надежде выискать за названиями что-то нужное. В свои пятьдесят он знал почти все слова, которые существовали; но это были просто слова, без всякого приложения, обыкновенные слова из обычного словаря. Только в последнее время они словно пробуравили его жизнь, вызвав чувство тревоги и беспокойства.
Осторожные, быстрые шаги послышались за дверями. Дэви резко вскочил — внутри все оборвалось. Какой приговор вынесут они Ишраилю? Родился ли он на Земле или нет? Или, — что то же самое — нормальный он или сумасшедший?
Дэви трясло; он сел, понемногу осознавая, что шаги не касались его. И снова он попытался сконцентрироваться на причальной площадке; для него — жителя глубинки, все здесь ново. Важность этого приморского города скрывала его удалённость.
Основным жизненным интересен Дэви было разведение скота. Его никогда не привлекали зрелища; сейчас его слегка заинтересовало увиденное, да и то только потому, что он смотрел теперь на все глазами Ишраиля, чьё появление перевернуло всю жизнь заурядного скотовода.
По мнению Ишраиля, все эти бесчисленные мили пути до отдалённых планет обусловлены несовершенством транспортной системы. То, что простиралось вокруг планеты — нет, не небо, как когда-то, не особенно задумываясь, считал Дэви, — а огромная сложная трасса, называемая пространством. Не просто ничего, а непостижимая взаимосвязь сил, полей и уровней. Ишраиль рассмеялся, когда услышал это земное слово “космос”. Он называл это не “космосом”, а лабиринтом напряжений. Может быть, Ишраиль и сумасшедший. Никто в Берхаре не говорил тёк, как он.
А через лабиринты полей напряжений, рассказывал Ишраиль, движутся проникатели. Дэви представлял их как космические корабли, но почему-то называл их проникателями. И сделаны они не из металла, а из мощных щитов, созданных разумом и берущие питание от полей напряжения и преображающихся по мере изменения полей; поэтому люди Галактики совершают свои межпланетные путешествия в относительной безопасности… По крайней мере, так утверждал Ишраиль.
Планеты воюют между собой. Но даже этот термин “война” Дэви, как выяснилось, понимал неточно. Войну нужно представлять в виде игры в шахматы. Благородная, как скорая помощь, безжалостная, как гильотина. Гуманные её цели выходили за рамки материалистического понимания землян, По крайней мере, так говорил Ишраиль, а он мог быть сумасшедшим. Но даже, если это и так, оно никак не повлияло на Дэви, который продолжал обожать Ишраиля.
— Только не решите, что он сумасшедший! Только не решите, что он сумасшедший! Только не решите, что он сумасшедший! — как заклинание твердил Дэви в исступлении, взывая к серым стенам.
“А если вы все же решите, что он сумасшедший, вы должны принять это сумасшествие за реальность!”
После стольких часов ожидания двери отсека распахнулись, как гром среди ясного неба. Он вскочил, крепко сжав тунику, и тут же отпустил руки в смущении, увидев па пороге белого мужчину.
Брат Джо Шансфор — высокий и просто-таки вызывающе уродливый человек. Годы постарались немного сгладить его черты, сделав их чуть больше, чем просто грубые. Психиатр, который обследовал Ишраиля на “Сибирквине” — одном из специальных кораблей флота, который заменял обычную больницу. Здесь Дэви впервые попросил о помощи для Ишраиля.
Казалось, все в Дэви потянулось ему навстречу.
— Что Ишраиль? — выпалил он.
Шансфор отступил под напором его напряжённого, страстного взгляда.
— Мы пока ещё до конца не уверены, — начал он обычным официальным тоном. — Но некоторые факторы позволяют выдвинуть предположение…
— Уже месяц, как Ишраиль на борту, — прервал Шансфора Дэви. — Три недели, как вы отправили его на Новый Союз. Я познакомил его с вами ради его же блага, но ему не может нравиться находиться здесь под постоянным наблюдением и все такое… За все это время…
— Непродуманное заключение — это глупость, — теперь уже доктор перебил его. — Ишраиль абсолютно счастлив, и здесь он в полной безопасности; и все могут подтвердить, что к нему относятся не как к простому пациенту.
— Это вы мне и раньше говорили! — уже сквозь слезы гневно проговорил Дэви.
У него появилось чувство, что здесь, на корабле умственной реабилитации, все настроены против него.
— За то короткое время, что мы знакомы, я успел полюбить его. Вы здесь могли почувствовать его доброжелательность.
— Его характер не ставится под сомнение. Но мы исследуем его ум, — ответил Шансфор. — Извините, я присяду — трудный сегодня день.
Он присел на стул и ссутулился. Жизненный опыт подсказывал Дэви, что Шансфор действительно устал, и он почувствовал, что не может сердиться на доктора. Яо вместе с тем он не доверял психиатрам и не исключал, что поведение доктора — завуалированная попытка расположить к себе; вот почему Дэви сохранял холодный тон.
— И все же, Брат Шансфор, вы, должно быть, почувствовали его мягкую натуру. Ради Бога, это ваше личное мнение. Я — скотовод, а не дипломат. Разве Ишраиль не так же нормален, как мы?
— Нет. Если вы хотите знать моё мнение, — пожалуйста. Ваш протеже глубоко впал в шизофрению. Паранойя также налицо. Это, как принято говорить, — безнадёжный случай.
Кровь отхлынула от лица Дэви, Его взгляд бездумно блуждал по серо-зелёным стенам отсека, словно в поисках ответа.
— Я хочу видеть Ишраиля! — наконец выкрикнул он.
— К сожалению, это невозможно, мистер Дэл. Консилиум пришёл к выводу, что пациенту пойдёт на пользу уединение — подальше от внешних раздражителей,
— Но я должен увидеть его, — прошептал Дэви.
Он не верил в то, что говорил Шансфор; в какой-то момент Дэви даже подумалось, доктор имеет в виду кого-то другого, не Ишраиля.
— Я хочу его видеть! Я его друг, понимаете — друг Ишраиля! Вы не можете держать его здесь!
Шансфор поднялся. Лицо его побледнело” Он молча ждал, когда Дэви закончит говорить. В данной ситуации это благоразумнее слов.
— Послушайте, — продолжал, но уже спокойнее Дэви, не в силах удержаться от препирательств, хотя и понимая всю их бесполезность.
Но Шансфор не собирался его долго выслушивать и сам перешёл в атаку.
— Мистер Дэл… — и тут он осёкся, внезапно поняв, что Дэлу необходимо дать выговориться.
А Дэви, словно и не замечая, что Шансфор его перебил, продолжал:
— А рассказы Ишраиля об огромной Галактической цивилизации, полях напряжения пространства, проникателях, о жизни на других планетах, таинственных животных и цветах — неужели вы верите, что он все это выдумал? Некоторые из упоминаемых им планет, — Дрокси, Оулендж — это ведь не выдумка?
— Мистер Дэл, — произнёс доктор ломающимся голосом, — разрешите вас заверить, мы знаем, чем занимаемся. У пациента — богатое воображение; и в конце концов оно рухнуло под прессом обильного чтения — всеядного чтения, должен вам заметить, которое включало как полезное, так и всякого рода вздор.
— Но взять его рассказ об этой галактической войне! — запротестовал Дэви.
— Скажите мне, — с пугающим спокойствием произнёс Шансфор, — вы сами, мистер Дэл, верите в то, что сейчас бушует галактическая война?
Площадка причала начала тихо уплывать на волнах темноты, где отдельные огни выглядели опознавательными буями. Небо превратилось в одно огромное облако, уютно нависающее над Новым Союзом.
“Допустим, я верю; верю во всю эту фантастику. Как я смогу доказать, что я такой же сумасшедший, как и Ишраиль? Как я смогу доказать самому себе, что я сумасшедший? Ещё два месяца назад я бы потешался над всем этим галактическим вздором. Так и Ишраиль говорил мне. Именно так! И все же — все это неестественно. Но именно поэтому я и поверил; все это слишком невероятно, чтобы не быть правдой. Верю ли я? Да, верю! Но полностью не уверен. Если бы я действительно верил, они бы меня скрутили тоже. О, Ишраиль!..
Нет, лучше вести осторожную игру; в противном случае я не смогу помочь Ишраилю, если они возьмут меня на мушку. Прежде, чем петух пропоёт дважды,”
— М-м, я не знаю, во что верить…
Он почувствовал себя неуютно и отвернулся.
Синий лютик на тунике вновь приковал его внимание.
— Вообще-то я пришёл сказать вам, что медицинский совет все ещё заседает, — голос Шансфора потеплел. — Старший Брат Инальд Уатт, наш директор, тоже здесь, и, если вы хотите поговорить с ним…
— Думаю, это надо сделать.
“Перестань трястись, старый дурак!”-приказал себе Дэви.
Но это мало помогло. Как только он отказался от Ишраиля, то понял, что поверил ему до конца: ему и во все то, что он рассказывал. Более того, он знал, что в это больше никто не поверит.
“Поэтому зависит от тебя, Дэви Дэл, томиться ли Ишраилю всю жизнь в заключении*.
Зависит от него и наступление более серьёзных последствий, так как через Ишраиля лежит путь к прекрасным, дружественным мирам, горсткой разбросанным на гостеприимных планетах Солнечной системы. От него лишь требуется убедить экспертов, которые сделали вывод о ненормальности Ишраиля, в том, что они ошибаются. А это нелегко.
— Могу я всё-таки увидеть Ишраиля? — с ноткой подобострастия в голосе спросил Дэви.
— Вы заставляете меня повторять отрицательный ответ, мистер Дэл, — проговорил Шансфор. — А теперь, если вы пройдёте со мной, я думаю, сможете поговорить с Советом…
По коридору они прошли к лифту, поднялись на одну палубу выше, в оббитую мехом комнату. С окон спускались тяжёлые портьеры, пылал камин, а на одной из стен висел оригинал Вадифанго — анатомический рисунок тигра.
В центре комнаты находился длинный стол; мягкие стулья выстроились у стен, однако четверо мужчин и среди них Старший Брат Инальд Уатт стояли у камина.
Дэви был представлен всем.
Старший Брат — маленький лысый с официальными манерами мужчина, облачённый в голубую обтягивающую тунику, пожал руку Дэви, а затем прошёл к столу и взял папку с серебряной застёжкой.
— Данный случай, мистер Дэл, представляет для нас большой интерес, — начал он сухо.
— Для меня это — больше, чем просто случай, — отпарировал Дэви.
— Ну да, ну да. Конечно. Как мне сказали, вы очень близко сошлись с Ишраилем за короткое время. Будьте осторожны, не позволяйте, чтобы это превратилось в навязчивую идею.
— Это не навязчивая идея, — сказал Дэви. — Я принял сторону Ишраиля, потому что этого не сделал никто. Мне кажется, для него удобно быть жертвой. На первый взгляд, это дело — очень простое. Но здесь, в Новом Союзе, оно приобретает все более сложный характер.
Он почувствовал, что говорит не так вежливо, как намеревался. И смутился. Его привели в замешательство сама комната, официальный вид членов совета — так сильно они отличались от жителей его деревни. В своём кругу, на ферме и на пастбищах, его хорошо знали и уважали. Здесь же он чувствовал себя не в своей тарелке. Кто он? Простой селянин, попавший в элитную среду. Даже туники их разного цвета. Отвратительное ощущение того, что он выглядит посмешищем, охватило его и уже не покидало до конца; невидимый барьер между ним и его мыслями заставлял его говорить не то, что он думал.
— Я имел в виду, что это — вопрос здравого смысла, — выдавил он и тут же понял, что ещё больше все испортил.
Инальд Уатт мягко улыбнулся, вероятно, пытаясь скрыть своё раздражение.
— К несчастью, мистер Дэл, существуют проблемы, где здравый смысл — слишком грубый инструмент действия. А именно таков случай с Ишраилем. Безусловно, мы добились некоторого прогресса посредством косвенного подхода. Но об этом — позже.
— Я просто высказал своё мнение, — буркнул Дэви.
Он хотел сказать это с достоинством, даже с вызовом, но в такой изысканной обстановке фраза прозвучала неубедительно.
— Хорошо, — тихо произнёс Инальд Уатт, рассматривая свои пальцы, словно видя их впервые. — Поверьте, мы хорошо отдаём себе отчёт в том, как мог смотреться такой экземпляр, как Ишраиль, в Берхаре. Но здесь, на “Сибирквине”, мы очень часто сталкиваемся с подобными явлениями.
— Мы не такие уж простофили у нас в Берхаре, — обиделся Дэви, по-своему трактуя утверждение Уатта.
Уатт печально склонил голову, как бы подтверждая справедливость ремарки.
Сознавая, что он опять оказался на грани всеобщего посмешища, Дэви одёрнул тунику и терпеливым тоном принялся за пояснения:
— Я приношу свои извинения за то, что проделал весь этот путь сюда и теперь досаждаю вам, сэр. Но я чувствовал потребность увидеть собственными глазами то, что вы делаете с Ишраилем. Я имею в виду, делаете ли вы вообще что-либо.
— Мы сделали много, — спокойно ответил Уатт. — Это хорошо, что вы прибыли сюда. Все мы с готовностью подтвердим, какое большое внимание уделяется Ишраилю.
Он кивнул и улыбнулся. Все последовали его примеру. Они все пережили очень трудные дни — и что же? Уатт хотел дать Дэви шанс, но тот уловил в голосе директора нотку упрёка и вспыхнул, как мальчишка под строгим взглядом учителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Осторожные, быстрые шаги послышались за дверями. Дэви резко вскочил — внутри все оборвалось. Какой приговор вынесут они Ишраилю? Родился ли он на Земле или нет? Или, — что то же самое — нормальный он или сумасшедший?
Дэви трясло; он сел, понемногу осознавая, что шаги не касались его. И снова он попытался сконцентрироваться на причальной площадке; для него — жителя глубинки, все здесь ново. Важность этого приморского города скрывала его удалённость.
Основным жизненным интересен Дэви было разведение скота. Его никогда не привлекали зрелища; сейчас его слегка заинтересовало увиденное, да и то только потому, что он смотрел теперь на все глазами Ишраиля, чьё появление перевернуло всю жизнь заурядного скотовода.
По мнению Ишраиля, все эти бесчисленные мили пути до отдалённых планет обусловлены несовершенством транспортной системы. То, что простиралось вокруг планеты — нет, не небо, как когда-то, не особенно задумываясь, считал Дэви, — а огромная сложная трасса, называемая пространством. Не просто ничего, а непостижимая взаимосвязь сил, полей и уровней. Ишраиль рассмеялся, когда услышал это земное слово “космос”. Он называл это не “космосом”, а лабиринтом напряжений. Может быть, Ишраиль и сумасшедший. Никто в Берхаре не говорил тёк, как он.
А через лабиринты полей напряжений, рассказывал Ишраиль, движутся проникатели. Дэви представлял их как космические корабли, но почему-то называл их проникателями. И сделаны они не из металла, а из мощных щитов, созданных разумом и берущие питание от полей напряжения и преображающихся по мере изменения полей; поэтому люди Галактики совершают свои межпланетные путешествия в относительной безопасности… По крайней мере, так утверждал Ишраиль.
Планеты воюют между собой. Но даже этот термин “война” Дэви, как выяснилось, понимал неточно. Войну нужно представлять в виде игры в шахматы. Благородная, как скорая помощь, безжалостная, как гильотина. Гуманные её цели выходили за рамки материалистического понимания землян, По крайней мере, так говорил Ишраиль, а он мог быть сумасшедшим. Но даже, если это и так, оно никак не повлияло на Дэви, который продолжал обожать Ишраиля.
— Только не решите, что он сумасшедший! Только не решите, что он сумасшедший! Только не решите, что он сумасшедший! — как заклинание твердил Дэви в исступлении, взывая к серым стенам.
“А если вы все же решите, что он сумасшедший, вы должны принять это сумасшествие за реальность!”
После стольких часов ожидания двери отсека распахнулись, как гром среди ясного неба. Он вскочил, крепко сжав тунику, и тут же отпустил руки в смущении, увидев па пороге белого мужчину.
Брат Джо Шансфор — высокий и просто-таки вызывающе уродливый человек. Годы постарались немного сгладить его черты, сделав их чуть больше, чем просто грубые. Психиатр, который обследовал Ишраиля на “Сибирквине” — одном из специальных кораблей флота, который заменял обычную больницу. Здесь Дэви впервые попросил о помощи для Ишраиля.
Казалось, все в Дэви потянулось ему навстречу.
— Что Ишраиль? — выпалил он.
Шансфор отступил под напором его напряжённого, страстного взгляда.
— Мы пока ещё до конца не уверены, — начал он обычным официальным тоном. — Но некоторые факторы позволяют выдвинуть предположение…
— Уже месяц, как Ишраиль на борту, — прервал Шансфора Дэви. — Три недели, как вы отправили его на Новый Союз. Я познакомил его с вами ради его же блага, но ему не может нравиться находиться здесь под постоянным наблюдением и все такое… За все это время…
— Непродуманное заключение — это глупость, — теперь уже доктор перебил его. — Ишраиль абсолютно счастлив, и здесь он в полной безопасности; и все могут подтвердить, что к нему относятся не как к простому пациенту.
— Это вы мне и раньше говорили! — уже сквозь слезы гневно проговорил Дэви.
У него появилось чувство, что здесь, на корабле умственной реабилитации, все настроены против него.
— За то короткое время, что мы знакомы, я успел полюбить его. Вы здесь могли почувствовать его доброжелательность.
— Его характер не ставится под сомнение. Но мы исследуем его ум, — ответил Шансфор. — Извините, я присяду — трудный сегодня день.
Он присел на стул и ссутулился. Жизненный опыт подсказывал Дэви, что Шансфор действительно устал, и он почувствовал, что не может сердиться на доктора. Яо вместе с тем он не доверял психиатрам и не исключал, что поведение доктора — завуалированная попытка расположить к себе; вот почему Дэви сохранял холодный тон.
— И все же, Брат Шансфор, вы, должно быть, почувствовали его мягкую натуру. Ради Бога, это ваше личное мнение. Я — скотовод, а не дипломат. Разве Ишраиль не так же нормален, как мы?
— Нет. Если вы хотите знать моё мнение, — пожалуйста. Ваш протеже глубоко впал в шизофрению. Паранойя также налицо. Это, как принято говорить, — безнадёжный случай.
Кровь отхлынула от лица Дэви, Его взгляд бездумно блуждал по серо-зелёным стенам отсека, словно в поисках ответа.
— Я хочу видеть Ишраиля! — наконец выкрикнул он.
— К сожалению, это невозможно, мистер Дэл. Консилиум пришёл к выводу, что пациенту пойдёт на пользу уединение — подальше от внешних раздражителей,
— Но я должен увидеть его, — прошептал Дэви.
Он не верил в то, что говорил Шансфор; в какой-то момент Дэви даже подумалось, доктор имеет в виду кого-то другого, не Ишраиля.
— Я хочу его видеть! Я его друг, понимаете — друг Ишраиля! Вы не можете держать его здесь!
Шансфор поднялся. Лицо его побледнело” Он молча ждал, когда Дэви закончит говорить. В данной ситуации это благоразумнее слов.
— Послушайте, — продолжал, но уже спокойнее Дэви, не в силах удержаться от препирательств, хотя и понимая всю их бесполезность.
Но Шансфор не собирался его долго выслушивать и сам перешёл в атаку.
— Мистер Дэл… — и тут он осёкся, внезапно поняв, что Дэлу необходимо дать выговориться.
А Дэви, словно и не замечая, что Шансфор его перебил, продолжал:
— А рассказы Ишраиля об огромной Галактической цивилизации, полях напряжения пространства, проникателях, о жизни на других планетах, таинственных животных и цветах — неужели вы верите, что он все это выдумал? Некоторые из упоминаемых им планет, — Дрокси, Оулендж — это ведь не выдумка?
— Мистер Дэл, — произнёс доктор ломающимся голосом, — разрешите вас заверить, мы знаем, чем занимаемся. У пациента — богатое воображение; и в конце концов оно рухнуло под прессом обильного чтения — всеядного чтения, должен вам заметить, которое включало как полезное, так и всякого рода вздор.
— Но взять его рассказ об этой галактической войне! — запротестовал Дэви.
— Скажите мне, — с пугающим спокойствием произнёс Шансфор, — вы сами, мистер Дэл, верите в то, что сейчас бушует галактическая война?
Площадка причала начала тихо уплывать на волнах темноты, где отдельные огни выглядели опознавательными буями. Небо превратилось в одно огромное облако, уютно нависающее над Новым Союзом.
“Допустим, я верю; верю во всю эту фантастику. Как я смогу доказать, что я такой же сумасшедший, как и Ишраиль? Как я смогу доказать самому себе, что я сумасшедший? Ещё два месяца назад я бы потешался над всем этим галактическим вздором. Так и Ишраиль говорил мне. Именно так! И все же — все это неестественно. Но именно поэтому я и поверил; все это слишком невероятно, чтобы не быть правдой. Верю ли я? Да, верю! Но полностью не уверен. Если бы я действительно верил, они бы меня скрутили тоже. О, Ишраиль!..
Нет, лучше вести осторожную игру; в противном случае я не смогу помочь Ишраилю, если они возьмут меня на мушку. Прежде, чем петух пропоёт дважды,”
— М-м, я не знаю, во что верить…
Он почувствовал себя неуютно и отвернулся.
Синий лютик на тунике вновь приковал его внимание.
— Вообще-то я пришёл сказать вам, что медицинский совет все ещё заседает, — голос Шансфора потеплел. — Старший Брат Инальд Уатт, наш директор, тоже здесь, и, если вы хотите поговорить с ним…
— Думаю, это надо сделать.
“Перестань трястись, старый дурак!”-приказал себе Дэви.
Но это мало помогло. Как только он отказался от Ишраиля, то понял, что поверил ему до конца: ему и во все то, что он рассказывал. Более того, он знал, что в это больше никто не поверит.
“Поэтому зависит от тебя, Дэви Дэл, томиться ли Ишраилю всю жизнь в заключении*.
Зависит от него и наступление более серьёзных последствий, так как через Ишраиля лежит путь к прекрасным, дружественным мирам, горсткой разбросанным на гостеприимных планетах Солнечной системы. От него лишь требуется убедить экспертов, которые сделали вывод о ненормальности Ишраиля, в том, что они ошибаются. А это нелегко.
— Могу я всё-таки увидеть Ишраиля? — с ноткой подобострастия в голосе спросил Дэви.
— Вы заставляете меня повторять отрицательный ответ, мистер Дэл, — проговорил Шансфор. — А теперь, если вы пройдёте со мной, я думаю, сможете поговорить с Советом…
По коридору они прошли к лифту, поднялись на одну палубу выше, в оббитую мехом комнату. С окон спускались тяжёлые портьеры, пылал камин, а на одной из стен висел оригинал Вадифанго — анатомический рисунок тигра.
В центре комнаты находился длинный стол; мягкие стулья выстроились у стен, однако четверо мужчин и среди них Старший Брат Инальд Уатт стояли у камина.
Дэви был представлен всем.
Старший Брат — маленький лысый с официальными манерами мужчина, облачённый в голубую обтягивающую тунику, пожал руку Дэви, а затем прошёл к столу и взял папку с серебряной застёжкой.
— Данный случай, мистер Дэл, представляет для нас большой интерес, — начал он сухо.
— Для меня это — больше, чем просто случай, — отпарировал Дэви.
— Ну да, ну да. Конечно. Как мне сказали, вы очень близко сошлись с Ишраилем за короткое время. Будьте осторожны, не позволяйте, чтобы это превратилось в навязчивую идею.
— Это не навязчивая идея, — сказал Дэви. — Я принял сторону Ишраиля, потому что этого не сделал никто. Мне кажется, для него удобно быть жертвой. На первый взгляд, это дело — очень простое. Но здесь, в Новом Союзе, оно приобретает все более сложный характер.
Он почувствовал, что говорит не так вежливо, как намеревался. И смутился. Его привели в замешательство сама комната, официальный вид членов совета — так сильно они отличались от жителей его деревни. В своём кругу, на ферме и на пастбищах, его хорошо знали и уважали. Здесь же он чувствовал себя не в своей тарелке. Кто он? Простой селянин, попавший в элитную среду. Даже туники их разного цвета. Отвратительное ощущение того, что он выглядит посмешищем, охватило его и уже не покидало до конца; невидимый барьер между ним и его мыслями заставлял его говорить не то, что он думал.
— Я имел в виду, что это — вопрос здравого смысла, — выдавил он и тут же понял, что ещё больше все испортил.
Инальд Уатт мягко улыбнулся, вероятно, пытаясь скрыть своё раздражение.
— К несчастью, мистер Дэл, существуют проблемы, где здравый смысл — слишком грубый инструмент действия. А именно таков случай с Ишраилем. Безусловно, мы добились некоторого прогресса посредством косвенного подхода. Но об этом — позже.
— Я просто высказал своё мнение, — буркнул Дэви.
Он хотел сказать это с достоинством, даже с вызовом, но в такой изысканной обстановке фраза прозвучала неубедительно.
— Хорошо, — тихо произнёс Инальд Уатт, рассматривая свои пальцы, словно видя их впервые. — Поверьте, мы хорошо отдаём себе отчёт в том, как мог смотреться такой экземпляр, как Ишраиль, в Берхаре. Но здесь, на “Сибирквине”, мы очень часто сталкиваемся с подобными явлениями.
— Мы не такие уж простофили у нас в Берхаре, — обиделся Дэви, по-своему трактуя утверждение Уатта.
Уатт печально склонил голову, как бы подтверждая справедливость ремарки.
Сознавая, что он опять оказался на грани всеобщего посмешища, Дэви одёрнул тунику и терпеливым тоном принялся за пояснения:
— Я приношу свои извинения за то, что проделал весь этот путь сюда и теперь досаждаю вам, сэр. Но я чувствовал потребность увидеть собственными глазами то, что вы делаете с Ишраилем. Я имею в виду, делаете ли вы вообще что-либо.
— Мы сделали много, — спокойно ответил Уатт. — Это хорошо, что вы прибыли сюда. Все мы с готовностью подтвердим, какое большое внимание уделяется Ишраилю.
Он кивнул и улыбнулся. Все последовали его примеру. Они все пережили очень трудные дни — и что же? Уатт хотел дать Дэви шанс, но тот уловил в голосе директора нотку упрёка и вспыхнул, как мальчишка под строгим взглядом учителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27