В самом деле, для чего ружья держать, когда дичи не стало? А в один прекрасный день, когда мы спохватились, то уже все оказалось в замке – и корм для скота, и зерно, и лошади, и свиньи, и колбаса, и крупа, и ружья. Я уж не говорю о корове, что ты нам привел. Понятно? А теперь замок каждый день распределяет продукты между жителями. И доля у всех разная – ясно? Да и день на день тоже не приходится, все зависит от милости хозяина. Вот чем он нас и держит, Фюльбер. Размером пайка.
– А при чем здесь Арман?
– Арман – это мирская власть. Террор. Фабрелатр – это соглядатай. К слову сказать, Фабрелатр-то в общем болван, ты и сам, должно быть, заметил.
– А Жозефа?
– Жозефа хозяйство ведет. Ей за пятьдесят. Красотой она не блещет. И все ж таки она при Фюльбере не только, как говорится, для хозяйственных надобностей. Живет она в замке с Фюльбером, Арманом и Газелем. Газеля он собирается назначить твоим викарием, только сначала обработает его как следует.
– А что за мужик этот Газель?
– Да не мужик он вовсе, а баба! – расхохотался Марсель, и меня порадовал его смех. Я привык видеть Марселя в его мастерской всегда веселым: черные глаза так и искрятся, бородавка подрагивает, а богатырские плечи трясутся от смеха; Марсель старается удержаться, потому что во рту у него полно гвоздей, которые он вынимает по одному и забивает в подметку. До чего же ловко он их вколачивает; бьет с непостижимой быстротой и точно по шляпке – ни одного не погнет.
– Газель, – продолжал он, – вдовец, ему лет пятьдесят. Поглядишь на него часов в десять утра, когда он наводит порядок у себя дома, животики надорвешь. На голове чалма, чтобы волосы часом не запылились, и он тебе скребет, и пол натирает, и мебель полирует, а к чему? – ведь живет-то он в замке! И еще рад-радешенек – у себя в квартире грязи не разводит.
– А во всем прочем?
– Во всем прочем он мужик невредный, но, что ты будешь делать, верующий. И на Фюльбера чуть не молится. В общем, если он водворится в Мальвиле, придется вам ухо востро держать.
Я поглядел на Марселя.
– В Мальвиле он не водворится. В воскресенье вечером меня избрали аббатом Мальвиля.
Выпустив мои большие пальцы, Эвелина обернулась и испуганно уставилась на меня, но, как видно выражение моего лица ее успокоило, потому что она опять устроилась в прежней позе. А Марсель разинул рот, вытаращил глаза и секунду спустя как расхохочется!
– Ну, ты в своего дядюшку пошел! – еле выговорил он, задыхаясь от смеха. – Жалость какая, что ты не живешь в Ла-Роке. Ты бы избавил нас от этого подонка. К слову сказать, – добавил он, сразу посерьезнев, – я уже и сам обдумывал, что предпринять, если дело до крайности дойдет. Но тут мне рассчитывать не на кого – только на Пимона. А Пимон на духовную особу руки не поднимет.
Я молча глядел на него. Ох и тяжка должна быть тирания Фюльбера, если такому человеку, как Марсель, приходят в голову недобрые мысли!
– Кстати, – продолжал он. – В прошлое воскресенье, когда Фюльбер уезжал из Мальвиля, дал ты ему хлеба?
– И хлеба, и масла.
– Точно, Жозефа так и говорила. Еще спасибо, что у нее длинный язык.
– Да ведь хлеб предназначался для всех вас.
– Я так и понял!
Он развел руками, показав черные дубленые ладони.
– Вот, – сказал он, – вот до чего мы докатились. Вздумается завтра Фюльберу, чтобы ты подох, ты и подохнешь. Допустим, отказался ты пойти к мессе или исповедоваться – готово дело. Паек тебе тут же урежут. Нет, он у тебя его не отнимет. Он его убавит. Помаленечку. А станешь ворчать – на дом к тебе заглянет Арман. Ко мне-то, положим, не заглянет, – добавил Марсель, расправив плечи. – Меня он пока еще побаивается. Этот самый Арман. Вот из-за этой вот штуковины.
Из переднего кармана кожаного фартука Марсель извлек острый как бритва нож, которым обрезал подметки. Только на мгновенье, и тут же спрятал его обратно.
– Послушай, Марсель, – сказал я, помолчав. – Мы с тобой старые знакомые. Дядю ты хорошо знал и он уважал тебя. Хочешь, переезжай с Кати и Эвелиной в Мальвиль – мы все будем только рады.
Не оборачиваясь, Эвелина крепче стиснула мои пальцы и с неожиданной силой прижала мои ладони к своей груди.
– Спасибо тебе, – сказал Марсель, и в его черных глазах блеснула слеза. – Спасибо. Но я не могу, по двум причинам не могу. Во-первых, есть декрет Фюльбера.
– Декрет?
– Да, представь, этот тип декреты издает, от своего имени, никого не спросясь. И читает их нам с церковной кафедры по воскресеньям. Первый декрет – я его на память знаю: частная собственность в Ла-Роке упраздняется и все недвижимое имущество, магазины, съестные припасы и корм для скота, имеющиеся в наличности в границах города, отходят во владение прихода.
– Не может быть!
– Погоди! Это еще не все. Второй декрет: никто из жителей Ла-Рока не имеет права покинуть город без разрешения приходского совета. А совет – он сам его назначил – состоит из Армана, Газеля, Фабрелатра и самого Фюльбера!
Я был потрясен. До чего же глупо, что я так миндальничал с Фюльбером! За последние три четверти часа я насмотрелся и наслушался такого, что теперь был твердо убежден: если отношения с Мальвилем испортятся, у режима Фюльбера найдется не много защитников.
– Сам понимаешь, – продолжал Марсель, – приходский совет нипочем мне не даст разрешения уехать. Без сапожника не обойдешься. Особливо в нынешние времена.
– К черту Фюльбера и его декреты, – взорвался я. – Пошли, Марсель, заберем тебя и твои пожитки и увезем в Мальвиль!
Но Марсель грустно покачал головой.
– Нет. Не могу. И открою тебе самую главную причину. Не могу я бросить своих земляков. Чего там, сам знаю, храбростью они не блещут. И все же без меня тут станет еще хуже. Мы с Пимоном хотя бы малость попридерживаем этих господ. Да и Пимона я не могу оставить. Это было бы настоящее свинство. Но вот если ты решил взять с собой Кати и Эвелину, – продолжал Марсель, – я не против. Фюльбер уже давно подъезжает к Кати, хочет, чтобы она, мол, вела хозяйство у него в замке. Сам понимаешь, какое это хозяйство! А тут еще и Арман вокруг нее увивается.
Высвободив пальцы из рук Эвелины, я повернул ее лицом к себе и положил ладонь ей на плечо.
– Эвелина! Язык за зубами держать умеешь?
– Умею.
– Тогда вот что – будешь делать все, что тебе прикажет Кати. И никому ни слова – ясно?
– Да, – произнесла она торжественно, словно невеста перед алтарем, дающая согласие на брак.
Выражение ее больших голубых глаз, которые кажутся еще больше от темных кругов, залегших под ними, и насмешило и растрогало меня; крепко стиснув ее руки, чтобы она вновь не уцепилась за меня, я наклонился к ней и поцеловал в обе щеки.
– Значит, я на тебя рассчитываю, – сказал я вставая.
В эту минуту с улицы раздались крики, потом топот бегущих ног, в нашу комнатушку, запыхавшись, ворвалась Кати и еще с порога крикнула мне:
– Скорее! Арман с Коленом сейчас подерутся!
И исчезла. Я рванулся к выходу, но, увидев, что Марсель поспешил за мной, обернулся в дверях.
– Раз уж ты решил остаться здесь, – сказал я ему на местном диалекте, – лучше не вмешивайся, а постереги-ка девочку, чтобы она не путалась у меня под ногами.
Когда я подошел к нашей повозке, положение Армана было самое плачевное и он орал благим матом. Жаке и Тома завели ему руки за спину (Тома был вооружен гаечным ключом). А Колен, красный как рак, стоял перед Арманом, занеся над его головой кусок свинцовой трубы.
– Эй, что тут происходит? – спросил я самым миролюбивым тоном и протиснулся между Коленом и Арманом. – Послушайте, вы оба! Отпустите Армана! Пусть объяснит, чего ему надо.
Тома и Жаке повиновались и, как мне показалось, даже обрадовались моему вмешательству: они уже давно скрутили Армана и, так как Колен все не решался его пристукнуть, чувствовали себя довольно глупо.
– Это он, – сказал Арман, тоже с явным облегчением, и указал на Колена. – Это твой приятель меня оскорбил.
Я взглянул на Армана. Он потолстел с тех пор, как мы не виделись. Единственный во всем Ла-Роке. Огромный детина, пожалуй, выше даже, чем Пейсу. По широченным плечам и бычьей шее видно было, что это силач из силачей. И при этом до Происшествия он пользовался такой недоброй славой, что стоило ему, бывало, явиться на танцульку, как всех танцоров точно ветром сдувало.
Именно эта его особенность и помешала ему найти себе жену, хотя в замке он ежемесячно получал жалованье, а за жилье, отопление и свет ничего не платил. За неимением законной супруги ему приходилось довольствоваться залежалым и несвежим товаром, а от этого он еще больше остервенел. Правда и то, что польститься на него было трудно: водянистые глаза, белесые ресницы и брови, приплюснутый нос, нижняя челюсть сильно выступает вперед, лицо прыщавое. Но разве в красоте дело? Мужчина, будь он даже страшен как черт, всегда найдет охотницу пойти с ним под венец. А Армана не выносили не только за его грубость, но и за то, что таких лентяев, как он, надо было поискать. Одна у него была утеха – наводить страх на окружающих. И еще ему не прощали, что он корчил из себя управляющего и лесничего, а на деле не был ни тем, ни другим. И уж окончательно восстановило против него земляков то, что он сварганил себе полувоенную форму: старая пилотка, черная бархатная куртка с позолоченными пуговицами, штаны для верховой езды и высокие сапоги. Да еще ружье. Главное, ружье. Даже в те сезоны, когда охота была запрещена.
– Он тебя оскорбил? – спросил я. – Что ж он тебе сказал?
– Сказал: «Плевать я на тебя хотел», – злобно заявил Арман. – «Плевать я на тебя хотел, и на тебя и на твой декрет».
– Ты это сказал? – спросил я, круто повернувшись, и, пользуясь тем, что Арман оказался у меня за спиной, подмигнул Колену.
– Сказал, – подтвердил Колен, все еще весь пунцовый. – Сказал и не...
Я не дал ему закончить.
– Неотесанный чурбан, стыда у тебя нет! – громко произнес я на местном диалекте. – Сейчас же извинись. Мы сюда не за тем пришли, чтобы обижать людей.
– Ладно, согласен, извиняюсь, – сказал Колеи, разгадав наконец мою игру. – Но ведь и он тоже обозвал меня «малявкой вонючей».
– Ты его так обозвал? – вопросил я, повернувшись к Арману и сурово на него воззрившись.
– А зачем он меня из терпения выводит? – огрызнулся Арман.
– Ну знаешь, ты тоже хорош. «Малявка вонючая» куда обиднее, чем «плевать я хотел». И потом, не забудь – мы гости ларокезского кюре. Не следует распускать язык, Арман. Мы привезли вам корову, половину телячьей туши, два каравая хлеба и масло, а ты обзываешь нас «малявками вонючими».
– Да это же я только его обозвал, – стал оправдываться Арман.
– Его ли, нас ли – это одно и то же. Вот что, Арман, придется тебе последовать его примеру и извиниться.
– Ладно уж, только ради тебя, – неохотно буркнул он.
– Молодец! – одобрил я, чувствуя, что требовать большего было бы неосторожно. – А теперь, когда вы помирились, можно и поговорить спокойно. В чем дело? Что это еще за декрет?
Арман начал объяснять смысл декрета, а я тем временем обдумывал ответ поубедительнее.
– Понятно, – сказал я Арману, когда тот кончил. – Согласно декрету твоего кюре, ты решил помешать Колену вывезти товар из его лавки, поскольку, согласно декрету, лавка его отныне является собственностью прихода.
– Точно, – подтвердил Арман.
– Что ж, друг мой, ты в своем праве, – сказал я. – Ты исполнил свой долг.
Арман удивленно уставился на меня водянистыми глазами, как бы опасаясь подвоха, и захлопал белесыми ресницами.
– Только видишь ли, Арман, – продолжал я, – есть тут одна загвоздка. Дело в том, что в Мальвиле тоже издан декрет. И по этому декрету все имущество, ранее принадлежавшее жителям Мальвиля, принадлежит отныне замку Мальвиль, где бы это имущество ни находилось. Поэтому лавка Колена в Ла-Роке отныне принадлежит Мальвилю. Надеюсь, ты не станешь это оспаривать, – сурово обратился я к Колену.
– Не стану, – ответил Колен.
– По-моему, – продолжал я, – это случай особый. Декрет твоего кюре тут неприменим, потому что Колен живет не в Ла-Роке, а в Мальвиле.
– Может, оно и так, – свысока заметил Арман, – только решать это не мне, а господину кюре.
– Ну что ж, – сказал я, взяв его под руку, чтобы дать ему возможность ретироваться с достоинством, – пойди и передай это от меня Фюльберу, а заодно скажи ему, что мы здесь и что нам уже пора собираться восвояси. А вы, – бросил я через плечо своим друзьям, – продолжайте грузить повозку, впредь до нового распоряжения. Скажу тебе не хвалясь, – доверительным тоном продолжал я, обращаясь снова к Арману, когда мы отошли с ним на несколько шагов, – не будь здесь меня, попал бы ты в хорошенькую переделку. С нашими ребятами вообще шутки плохи, а с Коленом в особенности, это чудо, что он тебе череп не раскроил. Не за то, что ты обозвал его вонючим, это еще полбеды, а вот «малявка»! «Малявку» он не прощает. Но в общем-то, Арман, – сказал я, с силой сжимая его локоть, – не станут же Мальвиль с Ла-Роком воевать из-за кучи металлического лома, который ни на что теперь не пригоден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83