А сам думаю: не может быть, чтобы ей было тепло. В дохе согреться
еще не могла успеть. Наклонился к ее личику, а от нее и вправду теплом
пахнет.
- А вы не подумали, что у девочки может быть повышенная температура? -
спросил Семен Семенович.
- Ну не-ет! Разве ж я не почуял? Пахло, как обычно от здорового
ребенка. Что у меня, детей нет?
- А во что превратилась пленка, когда растаяла?
- А ни во что! Следа от нее не осталось. Вот хоть его спросите! -
Седых указал на председателя. Тот кивнул головой и сказал задумчиво:
- Странная штука! Верно Федор говорит - таких пленок у нас не
видывали. Как трико, но гладкая что шелк. А на ощупь, однако, будто и нету
ее. Я девочку от Федора принял, чувствую, что теплая, не замерзшая
нисколько, а пленку эту только вижу. Но рассмотреть не успел, начала она
как бы таять. Была черная, стала серая и исчезла. Вот так прямо взяла и
исчезла!
Председатель развел руками, словно желая сказать: "Ну и ну! Вот
чудеса-то! Чего только люди не выдумают!".
Пора было кончать расспросы. Все вроде ясно (вернее, все более и более
неясно!), а до конца разберутся другие, те, кому положено заниматься
подобными происшествиями. Если, конечно, такие люди вообще существуют!...
Саша вспомнил, что еще не позвонил Кузьминых, как тот просил. Но в
помещении сельсовета набралось довольно много народу, могут подойти еще,
говорить при всех этих людях, разумеется, нельзя. Придется старшему
лейтенанту еще потерпеть немного!
- Ну, все! - сказал он, вставая. - Спасибо за заботы о девочке!
- А тех, кто потерял ее на дороге, найдете? - спросил Федор Седых.
- Конечно!
В тоне вопроса Саше послышалась нотка иронии. Потом он увидел, как
после его ответа переглянулись оба кузнеца, заметил мелькнувшую на
мгновение усмешку под усами Василия Седых и понял, что ирония ему не
померещилась, она действительно была и относилась именно к нему - не к
Александру Кустову, разумеется, а к младшему лейтенанту милиции, который в
глазах этих людей, далеко не столь простых и доверчивых, как показалось
Саше, прилагал все усилия "навести тень на плетень". Да и не так уж трудно
было заподозрить что-то неладное во всей этой истории: чудесная пленка,
предохранившая ребенка от замерзания при двадцатитрехградусном морозе,
говорила сама за себя, красноречивее слов.
Саша обратил внимание, что никто не пытался получить какие-нибудь
объяснения от приезжих, ни о чем их не расспрашивал. Такой выдержке можно
было позавидовать!
"Но ведь и я сам, - подумал он, - выгляжу спокойным и ничем не выдаю
смятения в моих мыслях. Откуда у меня это? Неужели только потому, что на
моих глазах исчез Белка?"
Вспомнив о Белке, он тут же подумал и о том, что вот все трое -
Анечка, бык и Белка - исчезли одновременно, а затем двое из них - девочка и
бык - оказались в пятнадцати километрах к западу. Почему же исчезнувший кот
нигде не появился? Не появился... А так ли это?... Может быть, и он тоже!
Где? Да здесь же, в этой самой деревне! Появления быка в запертом кабинете
не могли не заметить. Появления трехлетнего ребенка тем более! А кота могли
и не заметить! Спрашивать о нем бесполезно. Только увеличивать этим
подозрения! Жаль, но ничего не поделаешь, о Белке надо молчать!
Саша неприметно вздохнул.
- Прежде чем мы уедем, - сказал он, - покажите мне место, где впервые
была замечена девочка,
- Это по дороге к городу.
Председатель и оба кузнеца вышли проводить гостей. Полина Никитична
несла Анечку на руках, точно и вправду боялась поставить ее на ноги. На
этот раз она села в кабину к шоферу. Семен Семенович забрался в кузов, а
остальные пошли пешком.
Саша шел позади, рядом с Василием Седых. Неожиданно для себя он
заговорил о том, о чем решил промолчать. Подсознательно желание разрешить
мучивший его вопрос крепло в нем с того момента, как он вспомнил о Белке и
подумал, что любимец их семьи может погибнуть здесь.
- Вот теперь, когда пропавшая девочка нашлась, - сказал Саша,
обращаясь к своему спутнику, - я как-то невольно вспомнил, что три дня
назад пропал наш кот и до сих пор не нашелся.
Он тут же подумал, что упоминание о кошке в связи с историей
пропавшего и найденного ребенка звучит по меньшей мере странно. Но было уже
поздно.
Седых удивленно посмотрел на Сашу и красноречиво пожал плечами.
- Что это вы вдруг вспомнили?
- Так, случайно, - сказал Саша, мысленно ругая себя за отсутствие
выдержки.
Шедший впереди с председателем сельсовета Федор Седых обернулся.
- Уж не их ли кот бегает по деревне, а, Василий? Помнишь? Ульяна
говорила.
- Сомнительно! Что же он, три дня добирался сюда из города? - ("Три
дня" была Сашина хитрость - как и следовало ожидать, бесполезная.) - Видите
ли, - обратился к нему Василий, - у нас видели сегодня чужого кота. Соседка
рассказывала. Большой белый кот, породистый. Носится по деревне, как
ошпаренный. А ваш пропавший кот какой, белый?
- Да! - У Саши дух захватило от этих слов кузнеца. - Большой белый!
- Если это ваш, то с чего бы, однако, он убежал так далеко от дома?
Кошки этого обычно не делают.
- А трехлетние девочки? - не оборачиваясь, спросил Федор Седых.
Василий не реагировал, словно не слышал слов брата.
- Вы не тревожьтесь, товарищ младший лейтенант, - сказал он. - Этого
кота мы поймаем, и кто-нибудь завезет его вам. Скажите только адрес. В
город ездят каждый день.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой рассказывается о том, что
случилось с капитаном Аксеновым, и
сообщается об очередной загадке
Саша Кустов напрасно тревожился о том, что не выполнил полученного
приказания и не позвонил по телефону в Н...ск. Кузьминых было не до него,
хотя он и не забыл, разумеется, о внучке Болдыревых. Не прошло и часа после
отъезда Кустова в Фокино, как в отделение милиции поступило такое сообщение
из городской поликлиники, что у старшего лейтенанта глаза полезли на лоб от
удивления. Он поспешно оделся, отдал приказ дежурному встретить областное
начальство, если оно прибудет до его возвращения, и чуть ли не бегом
направился в поликлинику.
Никаких предположений или догадок в пути у него не возникало. События,
одно поразительнее другого, следовавшие одно за другим в этот необычайный
день, парализовали его способность вообще мыслить связно. Он и действовал
не обдуманно, а просто в силу привычки. Случилось что-то, требующее его
присутствия на месте происшествия, и он спешил туда, не думая ни о чем и не
зная, что он будет там делать.
Если бы он мог рассуждать, как рассуждал обычно, то скорее всего
остался бы в отделении, так как было очевидно, что точно так же, как и в
случае с исчезновением Анечки и в других, произошедших сегодня, милиции
делать было совершенно нечего. Это должны были хорошо понимать и те, кто
вызвал его в поликлинику, но и они действовали, очевидно, по привычке.
Случилось нечто выходящее из ряда обыденного, - значит, нужно сообщить в
милицию!
Главный врач ожидал прихода Кузьминых в своем кабинете. Там же
находился неизвестный старшему лейтенанту молодой человек - очень высокого
роста, худощавый, со светлыми волнистыми волосами, чисто выбритый. Одет он
был в новый с иголочки синий костюм.
- Познакомьтесь! - сказал главврач. - Это наш новый работник, доктор
Фальк, прилетевший сегодня утром из Латвии. Кстати, у него есть к вам дело,
товарищ Кузьминых.
- Дело мое может подождать. Не срочное! - Фальк говорил без акцента,
но выговаривал слова очень замедленно.
- Мы попросили вас прийти потому, - нетерпеливо перебил его
главврач, - что сами ничего не можем понять в том, что произошло.
- И думаете, что смогу я? Тогда расскажите подробно!
- Будет лучше, если вы увидите сами.
- Хорошо! - согласился Кузьминых. - Но почему вы не отправили капитана
Аксенова домой?
- Мы собирались это сделать после того, как наложим давящую повязку. А
для этого нужен рентгеновский снимок. Снимок был готов минут двадцать
назад. У вашего начальника сломано два ребра.
- А потом вам помешало то, о чем вы сказали по телефону?
- Вот именно!
Доктор Фальк остался в кабинете. Идя по коридору, Кузьминых думал,
что, как ни странно, он совсем спокоен и не чувствует ни малейшего
волнения, хотя то, что его ожидает, более чем необычайное.
Продолжительность возбуждения нервной системы имеет предел, а для него,
старшего лейтенанта Кузьминых, таким, пределом явилась история с быком.
Возле одной из дверей, за которой, очевидно, и находился капитан
Аксенов, толпилось человек шесть из персонала поликлиники.
Главный врач сказал недовольно:
- Праздное любопытство! Занимались бы лучше своим делом. Войдите! -
обратился он к Кузьминых.
Старший лейтенанта перешагнул порог. За ним в палату вошли главный
врач и медсестра.
Капитан, обнаженный по пояс, лежал на кушетке, обтянутой светло-серой
клеенкой и покрытой белоснежной простыней. Было видно, как он равномерно и
глубоко дышит, но дыхания не было слышно.
- Мы положили его сюда, - объяснила сестра, - чтобы он спокойно ждал,
пока приготовят повязку. А теперь мы не можем...
- Постойте, - перебил ее главный врач, пристально всматриваясь в
капитана. - Давно он так дышит?
- Как?
- А вы что, не видите? Разве может так глубоко дышать человек со
сломанными ребрами?
- Я... Я не знаю. Как странно!
- Мне тоже показалось странным такое глубокое дыхание, заметил
Кузьминых, - хоть я и не медик. Но, однако, я не вижу...
- Подойдите к больному! - сказал врач почему-то почти шепотом. - В
том-то и дело, что мы тоже ничего не видим.
Старший лейтенант недоуменно пожал плечами. Между ними и кушеткой, на
которой лежал Аксенов, не было ничего, и потому казалось, что подойти к
больному ничего не стоит. Но Кузьминых помнил, ПОЧЕМУ его вызвали в
поликлинику, и понимал, что слова врача не пустой звук. Именно на этом
коротком, всего лишь метра в четыре, пути и ожидает его то неведомое, что
заставляет этого пожилого и опытного хирурга так волноваться.
И все же он никак не мог ПОВЕРИТЬ...
Шаг... второй... третий... И вдруг старший лейтенант почувствовал, что
четвертого шага он сделать не может. Что-то мягкое и упругое преградило ему
путь. Казалось, что самый воздух внезапно сгустился перед ним и чуть
заметно, но, несомненно, ОСТОРОЖНО толкнул назад.
Непреодолимое чувство протеста против какого бы то ни было насилия,
свойственное характеру Кузьминых, заставило его сделать еще шаг вперед. И
снова невидимая преграда остановила его. Снова ощутил он слабый, отчетливо
воспринимаемый толчок назад. Не умом, а подсознанием он понял, что никакая
сила не сможет преодолеть это "слабое" сопротивление. И дикая мысль, что
перед ним не сгустившийся воздух и не завеса, а нечто обладающее разумом,
сознательно не хотевшее причинять кому-либо вред, но запрещающее подходить
к капитану Аксенову, сразу же превратилась в уверенность, что это так и
есть.
С чувством страха Кузьминых отступил.
- Вот то-то и есть! - сказал главный врач.
Кузьминых справился с волнением. Против ожидания это удалось ему очень
легко.
- Давно это появилось? - спросил он.
- Кто знает! Больного положили здесь после рентгена, минут сорок,
сорок пять назад. А что к нему нельзя подойти, заметили минут за пять до
моего к вам звонка. На часы я не посмотрел. Что же это такое, как вы
думаете?
- Вопрос не по адресу. Подобные вещи вне компетенции органов милиции.
Но я думаю, капитану Аксенову это не повредит. - "Скорее всего, пойдет на
пользу", - прибавил он мысленно, сам не зная, почему вдруг явилась такая
странная мысль.
- Смотрите, он, кажется, просыпается, - сказал врач. Кузьминых
обернулся и успел заметить, как снова закрылись глаза Аксенова. Капитан
поднял руки, точно желая закинуть их за голову, сжал кисти и вдруг...
сильно потянулся, резким движением расправив грудь. Даже человеку, ничего
не смыслящему в медицине, стало бы ясно, что такое движение никак не
вяжется со сломанными ребрами. Главврач ахнул.
- Что это значит? - спросил Кузьминых.
Аксенов повернул голову на звук его голоса. Увидев своего заместителя,
он улыбнулся.
- Ну, вот меня и починили, - сказал он весело. - Можно встать, доктор?
- Кто вас "починил"? Почему вы думаете, что у вас все в порядке? -
спросил главврач, подходя к Аксенову.
Видимо, он поступил так машинально и даже не заметил, что никакое
препятствие не помешало ему это сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14