Надя-то?..
– Нет… Нади не было. Ни здесь… Ни на ее даче…
– Да-а…
– Я ушел из К-- пешком. Я шел. как пьяный, не разбирая дороги, куда попало. Из меня словно бы что-то вынули тогда. Пред глазами моими все стояла бедная Надюша, и… Ольга. И старая, и новая подруги мои, сгинувшие по моей оплошности… глупости… по моей вине … Я чувствовал себя самым несчастным, самым ненужным человеком на свете. И самым виновным. Последним мерзавцем. — И, можете поверить, я плакал…
– Верю… Меня вообще ваши рассказы наполняют печалью. Если не чем похуже… Так хорошо жить на свете и знать, что жизнь прекрасна. — Несмотря ни на что, ни на окружающее свинство, ни на грядущее: «И все-таки жизнь прекрасна!..» Но ваши истории приводят меня в отчаяние…
– Ну, что ж, — улыбнувшись, ответил мне Володя. — От отчаянья нужно лечиться чаем. — Индо-грузинским, хорошо заваренным. Можно с пышкой. — Хотите?..
– Да, пожалуй…
Мы, как всегда, закончили чаепитием, но я, медленно потягивая чай, все думал о том, что каламбур на сей раз моему гостю не удался. А по глазам его я видел, что и удаться не мог…
Книга вторая
Заклятье болот

ПЕСНЯ ПЕЧАЛИ
(насечена мечом на камне)

Алеет мгла, и меркнет звездный хор.
Рассвет глядит на старые могилы. —
Мечи и флейты, славу и позор —
Единое забвение покрыло.
Ни гордых дней, ни горьких — не вернуть.
Ушли дела, и песни замолчали…
Алеет мгла, и проступает путь.
Случайный путь сегодняшней печали…
Рассветный мир ночного не поймет;
И лишь — бродячий бард, вобравший в слово
Язык светил, дыханье древних нот, —
На чем случится — песню нанесет
Углем души, узнавшей хмель былого.

Ю. В. Томашевскому

1. Чудеса начались
– А что бы вы сделали, если б вам, например, повстречался крокодил?.. — Я имею в виду, — в нашем, советском болоте?..
– Тут же бы и утопился, — решительно ответил я.
– От испуга?..
– От безнадежности.
…Мы сидели с Володей в месте, избранном и почитаемом несколькими поколениями российской интеллигенции, и пили чай с пышками. Наслаждались мягким летним вечером, волнами прохлады, порой заплывающими с порывом ветерка в раскрытое окно, и вели нашу обычную беседу. Под словом «обычная» я разумею только то, что каждый вечер мы вели подобные беседы. И более ничего. — Ибо с тех пор, как мятежные прорабы духа избрали кухню местом борьбы за освобождение человечества от гнета всего человеческого, кухня, по-моему, стала прямо-таки каким-то мистическим местом. На ней решительно невозможно говорить ни о чем нормальном. Язык словно бы сам начинает сворачиваться на что-нибудь безумное (и даже не обязательно политическое). Я уже сколько paз этому удивлялся. Так случилось и на сей раз. Наша обычная светская беседа неуловимо перетекла в необычную, и в результате опять сложилась целая история. Ради любопытства записываю ее с самого истока.
– Как? Вы не верите в такую возможность?..
– Верю. Но душа моя сопротивляется. — Ведь должно же быть на свете хоть что-нибудь такое, чего не может быть!..
– Все может быть, — ответил мне Володя голосом человека, объявляющего суровую, но необходимую истину. — Все может быть… — Вот, не слышали, — кто-то вроде бы в унитазе пиранью обнаружил?..
– Обнаружил?.. Или она себя обнаружила?..
– Не было сказано. А какая разница?..
– Для нас никакой. Для чистой логики — тоже.
– Ладно. Я вижу, что неправильно задал вопрос. Задам другой. — А что бы вы сказали о человеке, который его видел?..
– Кого?..
– Да крокодила же!..
– Ах, вот вы о чем. Не знаю…
– Ну, хорошо. Еще прямей. — А если б этот человек сказал вам, что он его сам здесь вырастил?..
– Вслух бы сказал, что зря, а подумал бы, что он сумасшедший ..
– Наконец-то. По правде сказать, и только этого и добивался от нас.
– То есть?..
– Мне уже давно любопытно, что вы считаете за сумасшествие. — Я сижу у вас уже какой вечер, рассказывая вам невесть что, а вы только вежливо шутите, да и все. Хотя рассказы мои, по меркам большинства людей, я знаю, никак не сочтешь за нормальные. — А следовательно, человека, который претендует быть персонажем моих рассказов, тоже. Но вы странный человек… Или же — чересчур невозмутимый. — Да, иногда мне кажется, что вас не пробьешь. Итак, позвольте узнать, что вы все-таки считаете сумасшествием?..
– Пожалуйста. В нашем мире все так перепуталось, что зачастую затрудняешься сказать, — что нормально, а что безумно… А есть еще просто вранье. Его, видимо, тоже нужно отнести в сторону «нормального».
– Ловко вы. — Весь мир расчленили…
– Да. Теперь можно ответить на ваш вопрос. Сумасшествие — это когда вранье не приносит тебе пользы. Понимаете?.. Человек, врущий без личной выгоды, и есть сумасшедший. Если некто объявляется Наполеоном, — то это еще куда ни шло. — Возможно, он просто самозванец. Но когда человек считает себя Нарам-Суэном или Юдхиштхирой, то это заслуживает самого пристального внимании. Зачем ему это?.. Вот такой человек при ближайшем рассмотрении и может оказаться сумасшедшим.
– А может и не оказаться?..
– Да. Может быть еще и так, что нам пришлось столкнуться с чем-то неподвластным логике. — Кстати, рад сообщить, что логике в нашем мире мало что подвластно…
– Костя, вы приводите меня в отчаянье своей диалектикой. От вас невозможно услышать твердо ни «да» ни «нет»…
– А с диалектикой так и должно обстоять. Кстати, и диалектика — одна из слабых форм сумасшествия. Идеальная диалектика тождественна шизофрении. — Вы никогда об этом не задумывались?..
– Сейчас задумываюсь…
– Бросьте. Лучше потом. А сейчас — продолжайте…
– Что?
– Не что, а о чем. — О том, как вы вырастили крокодила…
– Боже мой!.. — Володя от волнения даже встал из-за стола. — Почему вы… откуда вы…
– Успокойтесь, дорогой друг. Когда вы собираетесь что-то рассказать, это можно узнать даже без диалектики. — Как только вы спрашиваете о чем-нибудь неожиданном, — вроде крокодила, — то нетрудно сообразить, что у вас про этого крокодила готова целая история.
– Гм… — смущенно произнес Володя. — Да. Вы, несомненно, правы. Я как раз и хотел рассказать нечто подобное. — Но только жаль, что вы заранее разгадали это. — Приятней удивлять людей…
– Не стоит волноваться. Судя по вашим прошлым рассказам, вы все равно сумеете меня удивить. Так что не много вы потеряли от моей разгадки.
– Да, в сущности, так. Тем более — это не совсем про крокодила. А про гораздо более худшие дела. Начало этой истории вы от меня уже слышали. — Теперь я доскажу вам, что из этого всего вышло…
– Как вы понимаете, после всех событий, произошедших со мной, нужно было ожидать либо какого-то ужасного продолжения, либо считать себя безнадежно спятившим. Я — на всякий случай — считал вероятными обе возможности, хотя предпочтение отдавал первой. — То есть ждал чего-нибудь ужасного изо дня в день. А по ночам, естественно, предавался своим постоянным кошмарам.
А кошмары мои, дорогой Костя, становились все любопытней и загадочней… Впрочем, это позже. Сначала нужно сказать, что я некоторое время опять жил в M-е. Во-первых, потому, что больше было негде, а во-вторых, вследствие того, что причина, выжившая меня из этого милого городка, по моему разумению, больше не существовала. — Я имею и виду Ольгу…
– Ольга, Ольга!.. — Не было такого дня, когда б я не вспоминал отвратительные последние дни нашего знакомства, и не содрогался бы вновь… — Такого дня, когда б я не вспоминал ее… и Надюшу. Иногда — со страхом… Чаше со стыдом… с раскаяньем… — С ощущением вины… Неизбывной… Или — неизбываемой… Ибо мне тогда и в голову не могло прийти, — где они сейчас, что с ними сейчас?..
Так прошло некоторое время. Я, в конце концов, обрел крышу над головой (один из сослуживцев помог мне найти — довольно недорого — небольшой домик па окраине М-а). Начал возвращаться к жизни, присущей обычным людям. — Но, конечно, недавних событий, так решительно вырвавших меня из повседневной жизни, забыть не мог. — Пусть даже не всегда со страхом, но, по меньшей мере, всегда с тревогой, я вспоминал все этo… — По вечерам, забравшись на кровать, поставив на столик кружку с чаем, я сворачивал самокрутку и — медленно, полутревожно-полумечтательно перебирал события…
…Володя нежданно фыркнул и посмотрел на меня.
– Что?..
– Анекдот!.. — Князь какого-то Наура, — небритый, в обшарпанном домике, с самокруткой в зубах… — Князь-разбойник!.. — Каково?..
– Да. Очень забавно…
– Кстати сказать, это была одна из наиболее интересующих меня загадок. — Кто такие Науры?.. — Я никогда в жизни не слышал о них, и следовательно, это должно было быть в такой древности, что никакой археологии не поддается. — Кем они были? Какими силами владели?.. — Если им покорялись неведомые чудовища и их опасались древние боги?..
Эта загадка мучила меня. Мне поведано было, что я тоже из этого рода. — Как это могло быть?.. Как — из неведомой древности — дотянулись живучая кровь Науров до наших времен?.. И, наконец — почему я раньше ничего не знал?.. Ведь есть же генетическая память (если хоть в этом ученые не врут)?.. — Правда, о принадлежности моей к этому до-сказочному роду мне говорил человек, которому я предпочел бы не доверять, будь у меня такая возможность…
…Ну и, конечно, едва ли не больше всего заботило меня полное неведенье грядущего. Я чувствовал себя очень неуютно. — Не устроят ли мне что-нибудь пакостное?.. Вроде Ольгиных проделок?.. Ведь я, кажется, достаточно им насолил. (Я не очень догадывался, кто это — они , но считал их — за неимением более точных знаний — какой-то сектой, ветвью сатанизма, со специфическим М-ским уклоном). И, хотя со времени последних событий уже прошло около месяца, а со мной еще ничего серьезного не случилось (правда, однажды я по рассеянности наскочил на стол и чувствительно ушиб ногу, но почитатели демонов здесь были явно ни при чем). — И все же остерегался чувствовать себя в безопасности. — То, что местные бесолюбы не предпринимали против меня никаких шагов, ничуть меня не успокаивало. Я еще не забыл, как они легко и непринужденно обвели меня вокруг пальца, вручив свой Талисман, а позднее — заманив в этот проклятый дом с зеленым пятном на земле… Я не забыл, как внимательно следили за каждым моим шагом, оставаясь сами незамечаемы мной, — тот человек… да и Ольга… — Я опасался изощренной хитрости…
Еще я часто думал о своем мече, оставшемся у клада Иг-Наура. О победном оружии, спасшем мне жизнь… Или, возможно, что-то большее, чем жизнь. — Да, мне даже так казалось. — Я все не мог понять смысла слов того человека, когда он говорил Ольге, что смерть — легкое наказание для ее вины; смысла понять не мог, но вполне полагался на то, что человек знал, о чем говорит…
Вот эти все темы: человек, демоны, женщины, пятна, Талисман и многое другое, — постоянно присутствовали в моей голове, сплетаясь в такой клубок, что я, чем больше думал, тем больше запутывался. — Но из всего вышеупомянутого я с наибольшим удовольствием думал о мече. Я со временем даже стал приберегать его напоследок, и когда размышления над другими темами доводили меня до ужаса, до омерзения, — тогда я торжественно грозил своим думам бледным мечом, — и это немного скрашивало мое существование…
Я жалел о том, что не догадался прихватить меч с собой; с ним бы я чувствовал себя гораздо уверенней. У меня даже мелькнула однажды идея — съездить и забрать, его, но я, конечно, сейчас же ату идею оставил. Но вспоминал о своем мече я постоянно, и зачастую до того сосредоточенно, что даже ощущал легкое гудение в висках и покалывание в ладони; словно думы мои дотягивались до неведомых глубин, в которых дремлет меч, ожидая вызова; и он, услышав, тянулся ко мне… И так продолжалось, пока я не уставал от напряжения.
Да, меча мне явно не хватало. Тем более, что в какое-то время мне начало казаться, что за мной все-таки следят. — Может быть, это я сам себя довел. Постоянным ожиданием. А может, и впрямь следили. По ночам я слышал какой-то осторожный шум то за дверями, то за окнами; я распахивал дверь (предусмотрительно — хотя, видимо, не очень основательно — вооружившись кочергой) — но за дверью никого не находил. — За окнами порой, казалось мне, стояли черные тени — и постояв, уплывали из виду, стоило мне приблизиться к окну… Однажды с грохотом свалилось с полки пустое ведро в сенях, — и, хотя его могло сдуру скинуть какое-нибудь домашнее животное, крыса или кошка, могло ведь и не животное… Вот что было обидно. Никак нельзя было угадать, — то ли это случайные события, происходящие очень некстати и и все больше расшатывающие мои нервы, — или действительно слежка… только очень грубая и неискусная. — А иногда думалось, что они злонамеренно производят шум, — словно бы имея задание не предпринимать против меня никаких решительных действий, а издеваться надо мной. Сводить меня с ума. — Я должен признать, что, если они преследовал такую ведь, то они весьма успешно продвигались в ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25