Удивительно, что, даже предчувствуя неладное, она просит не за себя, а за подругу. Что ж, об Анне он действительно собирался позаботиться.
— Обещаю, — сказал он. — С ней все будет хорошо.
“И с тобой тоже”, — хотел добавить он, но не успел. В темноте, бархатной портьерой повисшей в проеме двери, произошло какое-то движение. На мгновение мелькнула толстая, похожая на ствол небольшого дерева, черная лоснящаяся рука, схватила взвизгнувшую от испуга Радостину за отворот кожаной куртки и втянула в густую чернильную тень. Из глубины коридора донесся слабый сдавленный вскрик, потом шум недолгой борьбы и тяжелые удаляющиеся шаги. Танака постоял еще немного, глядя на дверь, потом повернулся и пошел к машине.
Самыми тяжелыми были первые десять-пятнадцать минут. Некоторые девушки возвращались почти сразу же, и это означало, что подарок Мнемону не понравился. Потерянный день, бессмысленно израсходованный человеческий материал. (Злополучную финку Кирси, например, неделю пытались заново научить есть ложкой и ходить на горшок — но безуспешно. В конце концов пришлось перевести ее в отделение тканевых доноров.) Другое дело, если разговор затягивался хотя бы на полчаса — тогда все заканчивалось ко всеобщему удовольствию. Но первые пятнадцать минут все равно были самыми напряженными.
Танака свернул с тропинки и уселся в тени раскидистого тутового дерева. Провел рукой по траве, словно поглаживая шерсть огромного спящего зверя. Земля вокруг дерева была усеяна маленькими сморщенными шариками — высохшими ягодами шелковицы. Поразительным образом Мнемону удалось вырастить посреди голой степи целый фруктовый сад. Немалую роль в этом сыграл, конечно, трубопровод, проведенный сюда от внутренних резервуаров “Асгарда” и снабжавший маленький оазис специально очищенной водой. Такая роскошь обошлась Мнемону в круглую сумму, но страховка, полученная от Терье и Леса-жа, позволяла ему не считаться с расходами. Хотя деревья казались вполне здоровыми, они наверняка высасывали из подпочвенного слоя всякую дрянь, так что есть здешнюю шелковицу или яблоки все равно было небезопасно.
Танака, впрочем, не собирался обирать сад Мнемона. Он прислонился спиной к твердому, нагретому солнцем стволу, прикрыл глаза и постарался представить свой позвоночник в виде пустотелой трубы, по которой циркулирует пульсирующий перламутровый поток энергии. “Ежедневные медитации закаляют дух так же, как постоянные тренировки превращают тело воина в разящий клинок”, — не уставал повторять его наставник в боевых искусствах мастер Хосокава. Твердость духа необходима всегда, сказал себе Танака, но особенно она нужна, когда встречаешься лицом к лицу с такими порождениями бездны, как Мнемон…
Когда четыре года назад Идзуми Танака получил от своего шефа, могущественного директора Службы генетического контроля Сола Лейбовица, карт-бланш на проведение прикладных исследований по проекту “Super Homo”, он, разумеется, не догадывался, что неподалеку от базы “Асгард”, где планировалось развернуть основные работы, живет один из бывших подопытных Терье и Лесажа. Информация о местонахождении выживших “землероек” считалась закрытой, а кроме того, у Танаки не было причин специально интересоваться их судьбой. Генетическое сканирование добровольцев из ЦЕРНа проводилось неоднократно, но единственным результатом этих исследований стал вывод о низкой мутагенности хронодестабилизирующего фактора — проще говоря, никаких изменений в генетической карте хождения через сумеречную зону не вызывали. Тем не менее, услышав от сотрудников “Асгарда” о том, что неподалеку — причем по эту сторону Стены — живет ветеран бернских экспериментов, доктор Танака занес в перспективный план работы вновь созданного Центра обследование “гражданина ЕС МолуЧеко, 46 лет, индекс Эпсилон-12, возможно, представляющего интерес для проекта “Super Homo” — просто на всякий случай. За две недели до отмеченного в плане срока он отправил на переговоры с Мнемоном офис-менеджера проекта Кобаяси. Все-таки Молу Чеко считался полноправным подданным Евросоюза; в отличие от любого обитателя изолята “Тол-лан”, его нельзя было подвергнуть обследованию, не заручившись хотя бы формальным согласием. Кобаяси должен был предложить Чеко некоторую — довольно приличную, кстати, — сумму, призванную компенсировать ему неизбежные неудобства, связанные с пребыванием в лабораториях Исследовательского центра.
Все обернулось совершенно неожиданным образом. Кобаяси вернулся из степи в абсолютной, даже неприличной для японца, привыкшего тщательно маскировать свои истинные чувства, растерянности. Степной отшельник категорически отказался покинуть свой дом и приехать на базу “Асгард” — без объяснения причин и в очень жесткой форме. Однако он велел передать, что действительно может быть полезен для проекта доктора Танаки, хотя и не совсем так, как тот себе представляет. Для этого, рассказывал Кобаяси, с трудом сохраняя последние остатки самообладания, доктору нужно самому приехать к Молу Чеко, приехать и убедиться во всем лично. Танака, разумеется, приказал ему успокоиться и объяснить, в чем именно он должен там убедиться. Кобаяси, запинаясь, рассказал ему, что Молу Чеко (которого он, кстати, толком так и не разглядел — в доме было темно, а пользоваться фонариком хозяин не разрешил) внезапно спросил, хочет ли он узнать кое-что о своем прошлом И, не дожидаясь ответа, описал некий случай, происшедший с офис-менеджером тридцать лет назад в его родном городке Насита.
По словам Кобаяси, свидетелей того происшествия на свете не осталось, а сам он о нем давно забыл и думать. Откуда неграмотный чернокожий, в жизни не бывавший в Японии, мог знать про то, как маленький Кобаяси зашел однажды вечером в магазин голографических приставок и до смерти испугался, обнаружив его хозяина — симпатичного толстого Отэя — бьющимся на пластиковом полу подобно огромной выброшенной на берег рыбе? Откуда ему было известно, что Отэй прокусил себе язык и изо рта у него шла кровавая пена, показавшаяся мальчику странным пузырящимся кетчупом? И, наконец, кто видел, как этот мальчик, в ужасе пятясь к выходу, схватил с полки (почти автоматически!) новенький голофильм с мечтой всех подростков Японии Микой О'Кини и, прижимая его к груди, бросился домой по узкой темной улице? А между тем Молу Чеко рассказал ему об этом в мельчайших подробностях, правда, не называя имен. Единственным разумным объяснением казалось, что он — невероятной силы телепат, с успехом заменяющий целую бригаду мнемохирургов. Однако на этом чудеса не закончились. Убедившись, что рассказ про кражу голофильма произвел должное впечатление, Молу Чеко предложил Кобаяси заглянуть в будущее.
По словам колдуна, буквально на днях офис-менеджер должен был существенно поправить свои финансовые дела на ниве тотализатора. Молу Чеко предупредил, что будущее, в отличие от прошлого, многовариантно, поэтому для того, чтобы это его предвидение оказалось правдой, Кобаяси нужно как минимум сделать одну ставку — если просто сидеть и ждать, пока с неба упадут деньги, дождешься в лучшем случае птичьего помета. Тем не менее Кобаяси считал, что если он рискнет и действительно что-либо выиграет, это станет достаточным доказательством экстрасенсорных способностей Мнемона.
(Мнемоном, кстати, он тогда еще не был — Танака назвал его так месяца три спустя, взяв это прозвище из старинной новеллы одного американского писателя. Между собой они называли его просто Колдун.)
Танака отнесся к рассказу офис-менеджера с изрядной долей скептицизма. Он не видел ничего невозможного в том, что Молу Чеко обладал неким даром, позволяющим телепатически считывать информацию, давно забытую собеседником. Служба генетического контроля располагала обширной базой данных по всевозможным экстрасенсам и паранормам (шутники СГК называли эти досье “X-Files”), и имевший к ней доступ доктор знал, что телепатия — явление довольно распространенное. Предвидение будущего — дело совершенно другое; тут необходимы неопровержимые доказательства.
И доказательства не замедлили явиться.
Кобаяси, полный решимости испытать судьбу, внес небольшие взносы в три крупнейшие сетевые лотереи планеты (сто миллионов участников в каждой, призовой фонд в пятьдесят миллиардов евро). Все три раза фортуна обошла его стороной. Спустя четыре дня после обнародования результатов последней лотереи он получил письмо из правления Корпорации Игр и Развлечений, в котором содержались извинения за техническую ошибку, допущенную при подсчете результатов финального тура, — компьютерная система почему-то не зарегистрировала номер, на который была сделана его ставка. Правление Корпорации выражало надежду, что господин Кобаяси не станет использовать этот досадный маленький инцидент для возбуждения судебного процесса (в письме педантично отмечалось, что прецеденты такого рода имеются, но в подавляющем большинстве случаев дело выигрывает Корпорация). К письму прилагался чек на двадцать тысяч евро — компенсация за нарушение гражданских прав господина Кобаяси.
Личность Молу Чеко виделась теперь Танаке совсем в ином свете. Он начал осторожно выспрашивать о загадочном степном отшельнике у старожилов базы “Асгард” и без особого удивления выяснил, что известно о нем очень мало. С администрацией Ближнего периметра Колдун если и общался, то исключительно по хозяйственным вопросам — подача воды, закупка товаров и тому подобная рутина. Ходили слухи, что он водит некое подобие дружбы с командирами Истребительных отрядов — во всяком случае, те время от времени заглядывали к нему в гости. По большей части, однако, информация, которой делились с доктором сотрудники базы, касалась легендарной войны с орлами.
Тогда Танака собрал необходимое для амбулаторного обследования оборудование и отправился к Колдуну с личным визитом.
Мнемон не вышел к нему навстречу, но дверь его странного дома оказалась открытой. Стоя на пороге, Танака испытал то ощущение, которое позже, вероятно, пугало почти всех девушек — ощущение присутствия чего-то огромного, чуждого, таящегося во тьме. Он преодолел внутреннее сопротивление и вошел.
Молу Чеко ждал его в круглой комнате. Там царил бархатный, скрадывающий детали полумрак, и Танака различал лишь массивную, сгорбившуюся над низким круглым столом фигуру и поблескивающие в темноте белки больших глаз. От Мнемона исходил резкий звериный запах, терзавший привыкшие к стерильному воздуху лаборатории ноздри доктора. Было и еще кое-что, с трудом поддающееся описанию, — казалось, что Мнемон постоянно рассматривает собеседника с разных сторон, подходя к нему сзади или заглядывая через плечо, хотя на самом деле он, не двигаясь, сидел на своем стуле. Этот призрачный, словно блуждающий по комнате взгляд и неприятный запах страшно раздражали Идзуми, мешая ему сосредоточиться Прежде чем он успел изложить Молу Чеко свои предложения, касающиеся проекта “Super Homo”, тот полностью перехватил инициативу и начал задавать доктору вопросы. Много, много вопросов…
Час спустя Танака вместе с так и не распакованным оборудованием для полевых исследований покинул дом Мнемона и вернулся на базу. Он чувствовал, что его трясет от пережитых эмоций. Потребовалось несколько часов изнурительных тренировок с мастером Хосокава, чтобы вновь обрести некое подобие ясности мысли и твердости духа. Но, по крайней мере, теперь он понимал Кобаяси.
Молу Чеко действительно мог заглядывать в прошлое и будущее. Какими-то экстрасенсорными способностями он, по-видимому, обладал всегда — не случайно же соплеменники называли его Повелителем духов, — но эксперименты Терье и Лесажа многократно их усилили. Где-то в своих скитаниях по сумеречной зоне он получил странный, ни на что не похожий дар: теперь, находясь рядом с человеком, он мог видеть его прошлое — и не только его, но и бесчисленных забытых поколений, оставивших свой след в его крови. И точно так же Мнемон видел — а точнее, вспоминал—будущее.
Довольно скоро Танака понял, что способ, с помощью которого Молу Чеко получал информацию о будущем, действительно ближе всего к воспоминанию. Эти воспоминания были ассоциативны и далеко не всегда исчерпывающе полны — ведь даже вспоминая недавнее прошлое, человек неизбежно упускает из виду какие-то малозначащие детали. Мнемон словно бы видел сны о будущем — и сны эти с удивительным постоянством сбывались.
В первую встречу он сказал Танака, что видит одного из “младших людей” доктора, рассказывающего ему о каких-то чудесных мышах, живущих в месте, где много зеркал и воды. Рассказ этот вызовет всеобщую радость, добавил Мнемон, но она довольно скоро уляжется, потому что мыши на деле окажутся вовсе не такими чудесными, как уверяет “младший человек”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Обещаю, — сказал он. — С ней все будет хорошо.
“И с тобой тоже”, — хотел добавить он, но не успел. В темноте, бархатной портьерой повисшей в проеме двери, произошло какое-то движение. На мгновение мелькнула толстая, похожая на ствол небольшого дерева, черная лоснящаяся рука, схватила взвизгнувшую от испуга Радостину за отворот кожаной куртки и втянула в густую чернильную тень. Из глубины коридора донесся слабый сдавленный вскрик, потом шум недолгой борьбы и тяжелые удаляющиеся шаги. Танака постоял еще немного, глядя на дверь, потом повернулся и пошел к машине.
Самыми тяжелыми были первые десять-пятнадцать минут. Некоторые девушки возвращались почти сразу же, и это означало, что подарок Мнемону не понравился. Потерянный день, бессмысленно израсходованный человеческий материал. (Злополучную финку Кирси, например, неделю пытались заново научить есть ложкой и ходить на горшок — но безуспешно. В конце концов пришлось перевести ее в отделение тканевых доноров.) Другое дело, если разговор затягивался хотя бы на полчаса — тогда все заканчивалось ко всеобщему удовольствию. Но первые пятнадцать минут все равно были самыми напряженными.
Танака свернул с тропинки и уселся в тени раскидистого тутового дерева. Провел рукой по траве, словно поглаживая шерсть огромного спящего зверя. Земля вокруг дерева была усеяна маленькими сморщенными шариками — высохшими ягодами шелковицы. Поразительным образом Мнемону удалось вырастить посреди голой степи целый фруктовый сад. Немалую роль в этом сыграл, конечно, трубопровод, проведенный сюда от внутренних резервуаров “Асгарда” и снабжавший маленький оазис специально очищенной водой. Такая роскошь обошлась Мнемону в круглую сумму, но страховка, полученная от Терье и Леса-жа, позволяла ему не считаться с расходами. Хотя деревья казались вполне здоровыми, они наверняка высасывали из подпочвенного слоя всякую дрянь, так что есть здешнюю шелковицу или яблоки все равно было небезопасно.
Танака, впрочем, не собирался обирать сад Мнемона. Он прислонился спиной к твердому, нагретому солнцем стволу, прикрыл глаза и постарался представить свой позвоночник в виде пустотелой трубы, по которой циркулирует пульсирующий перламутровый поток энергии. “Ежедневные медитации закаляют дух так же, как постоянные тренировки превращают тело воина в разящий клинок”, — не уставал повторять его наставник в боевых искусствах мастер Хосокава. Твердость духа необходима всегда, сказал себе Танака, но особенно она нужна, когда встречаешься лицом к лицу с такими порождениями бездны, как Мнемон…
Когда четыре года назад Идзуми Танака получил от своего шефа, могущественного директора Службы генетического контроля Сола Лейбовица, карт-бланш на проведение прикладных исследований по проекту “Super Homo”, он, разумеется, не догадывался, что неподалеку от базы “Асгард”, где планировалось развернуть основные работы, живет один из бывших подопытных Терье и Лесажа. Информация о местонахождении выживших “землероек” считалась закрытой, а кроме того, у Танаки не было причин специально интересоваться их судьбой. Генетическое сканирование добровольцев из ЦЕРНа проводилось неоднократно, но единственным результатом этих исследований стал вывод о низкой мутагенности хронодестабилизирующего фактора — проще говоря, никаких изменений в генетической карте хождения через сумеречную зону не вызывали. Тем не менее, услышав от сотрудников “Асгарда” о том, что неподалеку — причем по эту сторону Стены — живет ветеран бернских экспериментов, доктор Танака занес в перспективный план работы вновь созданного Центра обследование “гражданина ЕС МолуЧеко, 46 лет, индекс Эпсилон-12, возможно, представляющего интерес для проекта “Super Homo” — просто на всякий случай. За две недели до отмеченного в плане срока он отправил на переговоры с Мнемоном офис-менеджера проекта Кобаяси. Все-таки Молу Чеко считался полноправным подданным Евросоюза; в отличие от любого обитателя изолята “Тол-лан”, его нельзя было подвергнуть обследованию, не заручившись хотя бы формальным согласием. Кобаяси должен был предложить Чеко некоторую — довольно приличную, кстати, — сумму, призванную компенсировать ему неизбежные неудобства, связанные с пребыванием в лабораториях Исследовательского центра.
Все обернулось совершенно неожиданным образом. Кобаяси вернулся из степи в абсолютной, даже неприличной для японца, привыкшего тщательно маскировать свои истинные чувства, растерянности. Степной отшельник категорически отказался покинуть свой дом и приехать на базу “Асгард” — без объяснения причин и в очень жесткой форме. Однако он велел передать, что действительно может быть полезен для проекта доктора Танаки, хотя и не совсем так, как тот себе представляет. Для этого, рассказывал Кобаяси, с трудом сохраняя последние остатки самообладания, доктору нужно самому приехать к Молу Чеко, приехать и убедиться во всем лично. Танака, разумеется, приказал ему успокоиться и объяснить, в чем именно он должен там убедиться. Кобаяси, запинаясь, рассказал ему, что Молу Чеко (которого он, кстати, толком так и не разглядел — в доме было темно, а пользоваться фонариком хозяин не разрешил) внезапно спросил, хочет ли он узнать кое-что о своем прошлом И, не дожидаясь ответа, описал некий случай, происшедший с офис-менеджером тридцать лет назад в его родном городке Насита.
По словам Кобаяси, свидетелей того происшествия на свете не осталось, а сам он о нем давно забыл и думать. Откуда неграмотный чернокожий, в жизни не бывавший в Японии, мог знать про то, как маленький Кобаяси зашел однажды вечером в магазин голографических приставок и до смерти испугался, обнаружив его хозяина — симпатичного толстого Отэя — бьющимся на пластиковом полу подобно огромной выброшенной на берег рыбе? Откуда ему было известно, что Отэй прокусил себе язык и изо рта у него шла кровавая пена, показавшаяся мальчику странным пузырящимся кетчупом? И, наконец, кто видел, как этот мальчик, в ужасе пятясь к выходу, схватил с полки (почти автоматически!) новенький голофильм с мечтой всех подростков Японии Микой О'Кини и, прижимая его к груди, бросился домой по узкой темной улице? А между тем Молу Чеко рассказал ему об этом в мельчайших подробностях, правда, не называя имен. Единственным разумным объяснением казалось, что он — невероятной силы телепат, с успехом заменяющий целую бригаду мнемохирургов. Однако на этом чудеса не закончились. Убедившись, что рассказ про кражу голофильма произвел должное впечатление, Молу Чеко предложил Кобаяси заглянуть в будущее.
По словам колдуна, буквально на днях офис-менеджер должен был существенно поправить свои финансовые дела на ниве тотализатора. Молу Чеко предупредил, что будущее, в отличие от прошлого, многовариантно, поэтому для того, чтобы это его предвидение оказалось правдой, Кобаяси нужно как минимум сделать одну ставку — если просто сидеть и ждать, пока с неба упадут деньги, дождешься в лучшем случае птичьего помета. Тем не менее Кобаяси считал, что если он рискнет и действительно что-либо выиграет, это станет достаточным доказательством экстрасенсорных способностей Мнемона.
(Мнемоном, кстати, он тогда еще не был — Танака назвал его так месяца три спустя, взяв это прозвище из старинной новеллы одного американского писателя. Между собой они называли его просто Колдун.)
Танака отнесся к рассказу офис-менеджера с изрядной долей скептицизма. Он не видел ничего невозможного в том, что Молу Чеко обладал неким даром, позволяющим телепатически считывать информацию, давно забытую собеседником. Служба генетического контроля располагала обширной базой данных по всевозможным экстрасенсам и паранормам (шутники СГК называли эти досье “X-Files”), и имевший к ней доступ доктор знал, что телепатия — явление довольно распространенное. Предвидение будущего — дело совершенно другое; тут необходимы неопровержимые доказательства.
И доказательства не замедлили явиться.
Кобаяси, полный решимости испытать судьбу, внес небольшие взносы в три крупнейшие сетевые лотереи планеты (сто миллионов участников в каждой, призовой фонд в пятьдесят миллиардов евро). Все три раза фортуна обошла его стороной. Спустя четыре дня после обнародования результатов последней лотереи он получил письмо из правления Корпорации Игр и Развлечений, в котором содержались извинения за техническую ошибку, допущенную при подсчете результатов финального тура, — компьютерная система почему-то не зарегистрировала номер, на который была сделана его ставка. Правление Корпорации выражало надежду, что господин Кобаяси не станет использовать этот досадный маленький инцидент для возбуждения судебного процесса (в письме педантично отмечалось, что прецеденты такого рода имеются, но в подавляющем большинстве случаев дело выигрывает Корпорация). К письму прилагался чек на двадцать тысяч евро — компенсация за нарушение гражданских прав господина Кобаяси.
Личность Молу Чеко виделась теперь Танаке совсем в ином свете. Он начал осторожно выспрашивать о загадочном степном отшельнике у старожилов базы “Асгард” и без особого удивления выяснил, что известно о нем очень мало. С администрацией Ближнего периметра Колдун если и общался, то исключительно по хозяйственным вопросам — подача воды, закупка товаров и тому подобная рутина. Ходили слухи, что он водит некое подобие дружбы с командирами Истребительных отрядов — во всяком случае, те время от времени заглядывали к нему в гости. По большей части, однако, информация, которой делились с доктором сотрудники базы, касалась легендарной войны с орлами.
Тогда Танака собрал необходимое для амбулаторного обследования оборудование и отправился к Колдуну с личным визитом.
Мнемон не вышел к нему навстречу, но дверь его странного дома оказалась открытой. Стоя на пороге, Танака испытал то ощущение, которое позже, вероятно, пугало почти всех девушек — ощущение присутствия чего-то огромного, чуждого, таящегося во тьме. Он преодолел внутреннее сопротивление и вошел.
Молу Чеко ждал его в круглой комнате. Там царил бархатный, скрадывающий детали полумрак, и Танака различал лишь массивную, сгорбившуюся над низким круглым столом фигуру и поблескивающие в темноте белки больших глаз. От Мнемона исходил резкий звериный запах, терзавший привыкшие к стерильному воздуху лаборатории ноздри доктора. Было и еще кое-что, с трудом поддающееся описанию, — казалось, что Мнемон постоянно рассматривает собеседника с разных сторон, подходя к нему сзади или заглядывая через плечо, хотя на самом деле он, не двигаясь, сидел на своем стуле. Этот призрачный, словно блуждающий по комнате взгляд и неприятный запах страшно раздражали Идзуми, мешая ему сосредоточиться Прежде чем он успел изложить Молу Чеко свои предложения, касающиеся проекта “Super Homo”, тот полностью перехватил инициативу и начал задавать доктору вопросы. Много, много вопросов…
Час спустя Танака вместе с так и не распакованным оборудованием для полевых исследований покинул дом Мнемона и вернулся на базу. Он чувствовал, что его трясет от пережитых эмоций. Потребовалось несколько часов изнурительных тренировок с мастером Хосокава, чтобы вновь обрести некое подобие ясности мысли и твердости духа. Но, по крайней мере, теперь он понимал Кобаяси.
Молу Чеко действительно мог заглядывать в прошлое и будущее. Какими-то экстрасенсорными способностями он, по-видимому, обладал всегда — не случайно же соплеменники называли его Повелителем духов, — но эксперименты Терье и Лесажа многократно их усилили. Где-то в своих скитаниях по сумеречной зоне он получил странный, ни на что не похожий дар: теперь, находясь рядом с человеком, он мог видеть его прошлое — и не только его, но и бесчисленных забытых поколений, оставивших свой след в его крови. И точно так же Мнемон видел — а точнее, вспоминал—будущее.
Довольно скоро Танака понял, что способ, с помощью которого Молу Чеко получал информацию о будущем, действительно ближе всего к воспоминанию. Эти воспоминания были ассоциативны и далеко не всегда исчерпывающе полны — ведь даже вспоминая недавнее прошлое, человек неизбежно упускает из виду какие-то малозначащие детали. Мнемон словно бы видел сны о будущем — и сны эти с удивительным постоянством сбывались.
В первую встречу он сказал Танака, что видит одного из “младших людей” доктора, рассказывающего ему о каких-то чудесных мышах, живущих в месте, где много зеркал и воды. Рассказ этот вызовет всеобщую радость, добавил Мнемон, но она довольно скоро уляжется, потому что мыши на деле окажутся вовсе не такими чудесными, как уверяет “младший человек”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71