Для любви, для добра. И страдать он поэтому должен, и терпеливо страдания переносить, и перейти в вечную жизнь, для радости вечной стремиться. А я вот жил, добро, говоришь, делал, а потом и согрешил. Ошибается человек жестоко и теряет все, что приобрел. Я вот страдал много, крест свой нес нелегкий, монашеский. Монашеская жизнь трудная, но она и самая легкая. А я вот роптал иной раз. А от этого ропота все пропадает, все заслуги. И вот – томление духа вместо радости.
– Батюшка, как мне жить?
Отец Севастиан помолчал и сказал:
– Живи, как живешь. Все грешные. Только не сделай какого-нибудь большого греха… Ну, вот и поговорили с тобой. Мне сегодня говорить и дышать полегче. Христос с тобою.
В понедельник вечером, на Радоницу, его снова принесли в церковь. Он ничего не говорил, ни на кого не смотрел, слушал службу и часто крестился, лежа в своей “каютке”.
В эти последние дни многие его духовные дети, не желая покидать старца, ночевали при церкви. 18апреля после вечерних молитв отец Севастиан попросил прочесть Пасхальные часы, потом все разошлись по своим местам. В четыре утра он позвонил из своей кельи. После укола он успокоился, боль утихла… И вдруг отец Севастиан рывком попытался сесть в постели, глубоко вздохнул и широко раскрыл глаза. Взор его устремился вдаль, будто он кого-то увидел и был удивлен…
* * *
Его хоронили на третий день на Михайловском кладбище. Гроб несли на кладбище по шоссе на вытянутых вверх руках. Он плыл над огромной толпой народу и был всем виден. Все движение на шоссе было остановлено, народ шел сплошной стеной по шоссе и тротуарам. “Христос воскресе”, – пела многотысячная толпа. Когда процессия проходила мимо цементного завода, весь забор был заполнен сидящими на нем рабочими в спецовках, вся смена высыпала на заводской двор. Сквозь толпу ко гробу пробирались люди, чтобы дотронуться до него рукой.
Могила для отца Севастиана была вырыта на краю кладбища, за ней простиралась необъятная казахстанская степь…
* * *
Ныне старец прославлен в лике святых. Память преподобного Севастиана Карагандинского Церковь ежегодно отмечает 6/19 апреля. Мощи святого былиобретены в 1997 году и ныне находятся в Свято-Введенском соборе города Караганды.
Глава третья
ОСТРОВ СТАРЦА
– А ну, пошла отсюда с моего острова! Брысь отсюда!
Фильм “Остров”
Уже в наше время тысячи людей посетили остров Талабск (имени Залита), омываемый водами Псковского озера. На этом острове жил известный всей православной России старец протоиерей Николай Гурьянов.
Рассказывали, что старец побывал в заключении, а годы войны провел на территории, оккупированной немцами; говорили, что он умеет читать мысли и предсказывает судьбу. Сотни и тысячи людей ежегодно устремлялись к нему из разных уголков России. Однако старец принимал не всех: он мог не только затопать ногами, но и больно отхлестать по щекам, мог и запустить камушком в приезжих.
Он был маленький и худой. Седовласый, с иконописными светло-голубыми глазами. Ходил всегда в старом подряснике. С некоторыми приходившими к нему разговаривал через закрытую дверь. Любопытным говорил строго:
– Ну что, приехали посмотреть на дурака? Посмотрели, ну, идите с Богом!
Других встречал так:
– Вы что хотите? Я по-русски не понимаю!
(На самом деле он не только понимал по-русски, но знал еще и немецкий, английский, эстонский, латышский.)
Многие священники боялись ездить к нему: старец мог сказать что-то нелестное, обличавшее их помыслы и поступки. Он любил пошутить, но не все понимали его шутки и часто воспринимали их как юродство.
Одному человеку, готовящемуся к принятию священства, отец Николай сказал:
– Лицо-то у вас какое благодатное. – И тут же прибавил: – Борода Авраама, а душа-то хама.
В островном храме отец Николай срезал электрическую проводку и служил только при свечах. В своей церкви он очень ревновал о чистоте, и там было по-домашнему уютно. Как и преподобный Амвросий Оптинский, старец Николай Гурьянов очень почитал образ Божией Матери “Спорительница хлебов” и после вечернего богослужения обыкновенно пел величание иконе. Заранее заготовленного гроба у него не было, зато в церкви хранился чемодан, в котором лежали погребальные принадлежности: большой льняной плат, епитрахиль, поручи, набедренник, палица, Евангелие, крест… Старец часто смотрел на эти вещи, “поучаясь урокам смерти”. Отец Николай часто вспоминал слова преподобного Серафима Саровского: “Если бы люди знали, что ожидает нас в будущей жизни, то хотя бы по шею сидели в червях, которые пили бы нашу кровь и грызли наше тело, и тогда бы не сказали, что им это трудно”.
В своей церкви старец служил вдохновенно, по воспоминаниям людей, становился словно бы “выше ростом”. Однажды на службу к нему приехали два солидных, дородных протоиерея. В красивых рясах они с достоинством слушали богослужение. Старец, обходя храм с кадилом, приблизился к ним и тихо сказал:
– Я сижу на бочке,
А под бочкой – мышка.
Мой миленок – комсомолец,
А я – коммунистка.
В другой раз на остров к отцу Николаю приехал молодой священник из Ивановской области, страдавший от духа уныния и даже помышлявший о сложении с себя сана. Старец встретил его ласково, назвал “родным” и повел в свою церковь. В храме он неожиданно схватил батюшку за нос и так провел через весь алтарь. Потом он показал, как нужно раздувать кадило, как правильно мыть Чашу, дал множество других советов, касающихся богослужения, благословил… Священник уехал от старца успокоенным.
Старец сам писал духовные стихи и благословлял на это своих духовных детей. Широко известно его стихотворение “Сеятель”:
Было весеннее раннее время,
В трудную пору, забывши покой,
Сеятель сеял здоровое семя,
Мерно бросая умелой рукой.
Полный работы, любви и тревоги,
Жатвы он ждал от труда своего.
Первое семя легло на дороге,
Стаи пернатых склевали его.
Семя другое на камень упало,
Быстро из семени вышли ростки.
В пору же летнее солнышко встало
И засушило живые листки.
Третие семя упало средь терний,
Тернии силой могучей своей
В час неожиданный, грустный, вечерний
Семя от солнечных скрыли лучей.
На землю доброе семя иное
Пало и, выросши, вызрело в плод.
Так и Господнее слово святое
В почве сердечной живет и растет…
Еще отец Николай любил пение, сам хорошо играл на фисгармонии, сочинял музыку, занимался историей и теорией знаменного пения[18]. Он часто напевал одну из своих любимых песен:
Сердцу милый, вожделенный
Иерусалим, святейший град…
Приходившим к нему он часто читал вслух такие стихи:
Прошел мой век, как день вчерашний,
Как дым промчалась жизнь моя,
И двери смерти – страшно тяжки —
Уж недалеки от меня.
Иногда старец говорил иносказательно. Он мог ответить на заданный вопрос стихами или спеть что-нибудь. Отец Николай вообще был знатоком поэзии: собирал духовные стихи и песнопения и составил сборник “Слово жизни”, причем ко всем текстам сам написал музыкальное сопровождение. Любил он и следующее песнопение:
Господи помилуй, Господи прости.
Помоги мне, Боже, крест мой донести.
Ты прошел с любовью Свой тернистый путь
Ты нес крест безмолвно, надрывая грудь.
Ты за нас распятый, много Ты терпел,
За врагов молился, за врагов скорбел.
Я же слаб душою, телом также слаб,
И страстей греховных я преступный раб.
За что сидел Николай Гурьянов?
Следственные материалы по делу Николая Гурьянова пока не найдены: в архивах ФСБ Пскова и Санкт-Петербурга они отсутствуют. Мы не знаем, за что был осужден будущий старец. Однако известно, что в 1929 году Николай Гурьянов был исключен из Ленинградского педагогического института за резкие слова, которые он произносил о закрытии храмов, – тогда Николаю было двадцать лет.
На фотографиях тех лет запечатлен молодой парень – лобастый, с тяжелым подбородком и настырными глазами. С трудом угадывается в этом лице будущий одухотворенный лик: в юности Николай Гурьянов отличался неуступчивым характером, крутым нравом и вспыльчивостью.
Возможно, какие-то черты характера перешли к нему от отца – Алексея Ивановича Гурьянова. Тот, родом из купцов, суровый и набожный, был регентом церковного хора. (У Алексея Ивановича было четверо мальчиков – все они, кроме будущего старца, погибли в годы Великой Отечественной.)
Сам Николай Гурьянов писал в своей автобиографии: “Еще в дошкольном (как помню) возрасте я горячо привязался к Церкви Божией, служителям Ея, и эта любовь осталась во мне на всю жизнь…”
В детстве Николай прислуживал в храме Михаила Архангела (семья тогда жила под Гдовом), и сверстники дразнили его “монахом”. Даже комнату мальчика, где было много икон, называли “кельей”. Когда Коле было одиннадцать лет, в Архангельском храме служил митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин. Отец Николай вспоминал об этом: “Я мальчишкой совсем еще был. Владыка служил, а я посох ему держал. Потом он меня обнял, поцеловал и говорит: „Какой ты счастливый, что с Господом“”. Владыка Вениамин подарил мальчику свой святительский крест, который Николай Гурьянов благоговейно хранил всю жизнь.
Николай окончил Гатчинский педагогический техникум, но высшее образование ему получить не удалось. Через некоторое время после исключения из института он был арестован и препровожден в ленинградские “Кресты”. Заключение Николай Гурьянов отбывал сперва в лагере под Киевом, потом в Сыктывкаре, где он работал на постройке железной дороги.
Позднее старец рассказывал, что однажды в Заполярье ему пришлось всю ночь простоять вместе с другими зэками в воде, в ледяном крошеве. Наутро охранники обнаружили, что единственным, кто остался жив, был заключенный Гурьянов.
Освободившись, Николай вернулся в Ленинградскую область и устроился работать по специальности – школьным учителем. Преподавал Николай Гурьянов, вероятно, биологию.
Годы фашистской оккупации
В начале войны в армию Николая не взяли: врачебная комиссия признала его негодным из-за серьезной болезни ног, заработанной в лагере. Он продолжал работать учителем, и на этой работе его застала оккупация. Вскоре будущий старец был перемещен в Прибалтику. Оказавшись в Риге, он поступил на богословские курсы, которые и окончил в 1942 году. В этом же году митрополит Сергий Воскресенский рукоположил Николая Гурьянова в сан иерея.
Вскоре молодого священника направили в Ригу, где он недолго служил священником в Свято-Троицком женском монастыре. Потом его перевели в Вильнюс, где отец Николай принял рясофорный постриг[19] в Свято-Духовом монастыре. Он готовился к пострижению в мантию, и тут случилось одно событие, в корне изменившее его судьбу. Мантийное облачение отца Николая хранилось в одном из корпусов монастыря Святой Марии Магдалины. И вот во время бомбежки в здание попал снаряд, корпус монастыря выгорел, а с ним сгорело и монашеское одеяние. Отец Николай воспринял это как знак свыше и отказался постригаться в монахи. До конца жизни, по смирению, он оставался простым священником…
В 1943 году отец Николай был переведен в Литву, в храм Святителя Николая в селе Гегобрасты. Своему небольшому приходу отец Николай отдавал все силы, старался помогать людям, чем мог. В Литве он встретил радостную весть о победе над фашистской Германией.
После войны храм в селе Гегобрасты Паневежского благочиния решили закрыть. Священника Гурьянова обвиняли в том, что он агитирует паству не вступать в колхозы. Отец Николай провел сотрудников НКВД в кухню и показал им гнездо ласточки.
– Как я могу препятствовать такому серьезному делу, когда даже малую птицу не трогаю? – спросил он. – Ваше дело – государственное, мое – духовное.
И представители власти решили священника не трогать…
Архиепископ Виленский и Литовский Алексий впоследствии так характеризовал служение отца Николая на приходе в селе Гегобрасты:
“Это, без сомнения, незаурядный священник. Хотя приход его был малочислен и беден (около ста пятидесяти прихожан), но благоустроен так, что может быть показательным примером для многих… В личной своей жизни – безукоризненного поведения. Этот пастырь – подвижник и молитвенник. Целибат. Приходу отдавал всю свою душу, все свои силы, свои знания, все сердце и за это всегда был любим не только своими прихожанами, но и всеми, кто только ближе соприкасался с этим добрым пастырем”.
Духовник отца Николая
В годы служения в селе Гегобрасты духовником старца был псково-печерский старец иеросхимонах Симеон (†1960), ныне прославленный в соборе Псково-Печерских святых. Он родился в семье псковского крестьянина Ивана Желнина в 1869 году. Сам отец Симеон вспоминал: “Будучи десяти лет я пас лошадей и слышал, как люди рассказывали про жизнь отца Серафима, Саровского чудотворца;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– Батюшка, как мне жить?
Отец Севастиан помолчал и сказал:
– Живи, как живешь. Все грешные. Только не сделай какого-нибудь большого греха… Ну, вот и поговорили с тобой. Мне сегодня говорить и дышать полегче. Христос с тобою.
В понедельник вечером, на Радоницу, его снова принесли в церковь. Он ничего не говорил, ни на кого не смотрел, слушал службу и часто крестился, лежа в своей “каютке”.
В эти последние дни многие его духовные дети, не желая покидать старца, ночевали при церкви. 18апреля после вечерних молитв отец Севастиан попросил прочесть Пасхальные часы, потом все разошлись по своим местам. В четыре утра он позвонил из своей кельи. После укола он успокоился, боль утихла… И вдруг отец Севастиан рывком попытался сесть в постели, глубоко вздохнул и широко раскрыл глаза. Взор его устремился вдаль, будто он кого-то увидел и был удивлен…
* * *
Его хоронили на третий день на Михайловском кладбище. Гроб несли на кладбище по шоссе на вытянутых вверх руках. Он плыл над огромной толпой народу и был всем виден. Все движение на шоссе было остановлено, народ шел сплошной стеной по шоссе и тротуарам. “Христос воскресе”, – пела многотысячная толпа. Когда процессия проходила мимо цементного завода, весь забор был заполнен сидящими на нем рабочими в спецовках, вся смена высыпала на заводской двор. Сквозь толпу ко гробу пробирались люди, чтобы дотронуться до него рукой.
Могила для отца Севастиана была вырыта на краю кладбища, за ней простиралась необъятная казахстанская степь…
* * *
Ныне старец прославлен в лике святых. Память преподобного Севастиана Карагандинского Церковь ежегодно отмечает 6/19 апреля. Мощи святого былиобретены в 1997 году и ныне находятся в Свято-Введенском соборе города Караганды.
Глава третья
ОСТРОВ СТАРЦА
– А ну, пошла отсюда с моего острова! Брысь отсюда!
Фильм “Остров”
Уже в наше время тысячи людей посетили остров Талабск (имени Залита), омываемый водами Псковского озера. На этом острове жил известный всей православной России старец протоиерей Николай Гурьянов.
Рассказывали, что старец побывал в заключении, а годы войны провел на территории, оккупированной немцами; говорили, что он умеет читать мысли и предсказывает судьбу. Сотни и тысячи людей ежегодно устремлялись к нему из разных уголков России. Однако старец принимал не всех: он мог не только затопать ногами, но и больно отхлестать по щекам, мог и запустить камушком в приезжих.
Он был маленький и худой. Седовласый, с иконописными светло-голубыми глазами. Ходил всегда в старом подряснике. С некоторыми приходившими к нему разговаривал через закрытую дверь. Любопытным говорил строго:
– Ну что, приехали посмотреть на дурака? Посмотрели, ну, идите с Богом!
Других встречал так:
– Вы что хотите? Я по-русски не понимаю!
(На самом деле он не только понимал по-русски, но знал еще и немецкий, английский, эстонский, латышский.)
Многие священники боялись ездить к нему: старец мог сказать что-то нелестное, обличавшее их помыслы и поступки. Он любил пошутить, но не все понимали его шутки и часто воспринимали их как юродство.
Одному человеку, готовящемуся к принятию священства, отец Николай сказал:
– Лицо-то у вас какое благодатное. – И тут же прибавил: – Борода Авраама, а душа-то хама.
В островном храме отец Николай срезал электрическую проводку и служил только при свечах. В своей церкви он очень ревновал о чистоте, и там было по-домашнему уютно. Как и преподобный Амвросий Оптинский, старец Николай Гурьянов очень почитал образ Божией Матери “Спорительница хлебов” и после вечернего богослужения обыкновенно пел величание иконе. Заранее заготовленного гроба у него не было, зато в церкви хранился чемодан, в котором лежали погребальные принадлежности: большой льняной плат, епитрахиль, поручи, набедренник, палица, Евангелие, крест… Старец часто смотрел на эти вещи, “поучаясь урокам смерти”. Отец Николай часто вспоминал слова преподобного Серафима Саровского: “Если бы люди знали, что ожидает нас в будущей жизни, то хотя бы по шею сидели в червях, которые пили бы нашу кровь и грызли наше тело, и тогда бы не сказали, что им это трудно”.
В своей церкви старец служил вдохновенно, по воспоминаниям людей, становился словно бы “выше ростом”. Однажды на службу к нему приехали два солидных, дородных протоиерея. В красивых рясах они с достоинством слушали богослужение. Старец, обходя храм с кадилом, приблизился к ним и тихо сказал:
– Я сижу на бочке,
А под бочкой – мышка.
Мой миленок – комсомолец,
А я – коммунистка.
В другой раз на остров к отцу Николаю приехал молодой священник из Ивановской области, страдавший от духа уныния и даже помышлявший о сложении с себя сана. Старец встретил его ласково, назвал “родным” и повел в свою церковь. В храме он неожиданно схватил батюшку за нос и так провел через весь алтарь. Потом он показал, как нужно раздувать кадило, как правильно мыть Чашу, дал множество других советов, касающихся богослужения, благословил… Священник уехал от старца успокоенным.
Старец сам писал духовные стихи и благословлял на это своих духовных детей. Широко известно его стихотворение “Сеятель”:
Было весеннее раннее время,
В трудную пору, забывши покой,
Сеятель сеял здоровое семя,
Мерно бросая умелой рукой.
Полный работы, любви и тревоги,
Жатвы он ждал от труда своего.
Первое семя легло на дороге,
Стаи пернатых склевали его.
Семя другое на камень упало,
Быстро из семени вышли ростки.
В пору же летнее солнышко встало
И засушило живые листки.
Третие семя упало средь терний,
Тернии силой могучей своей
В час неожиданный, грустный, вечерний
Семя от солнечных скрыли лучей.
На землю доброе семя иное
Пало и, выросши, вызрело в плод.
Так и Господнее слово святое
В почве сердечной живет и растет…
Еще отец Николай любил пение, сам хорошо играл на фисгармонии, сочинял музыку, занимался историей и теорией знаменного пения[18]. Он часто напевал одну из своих любимых песен:
Сердцу милый, вожделенный
Иерусалим, святейший град…
Приходившим к нему он часто читал вслух такие стихи:
Прошел мой век, как день вчерашний,
Как дым промчалась жизнь моя,
И двери смерти – страшно тяжки —
Уж недалеки от меня.
Иногда старец говорил иносказательно. Он мог ответить на заданный вопрос стихами или спеть что-нибудь. Отец Николай вообще был знатоком поэзии: собирал духовные стихи и песнопения и составил сборник “Слово жизни”, причем ко всем текстам сам написал музыкальное сопровождение. Любил он и следующее песнопение:
Господи помилуй, Господи прости.
Помоги мне, Боже, крест мой донести.
Ты прошел с любовью Свой тернистый путь
Ты нес крест безмолвно, надрывая грудь.
Ты за нас распятый, много Ты терпел,
За врагов молился, за врагов скорбел.
Я же слаб душою, телом также слаб,
И страстей греховных я преступный раб.
За что сидел Николай Гурьянов?
Следственные материалы по делу Николая Гурьянова пока не найдены: в архивах ФСБ Пскова и Санкт-Петербурга они отсутствуют. Мы не знаем, за что был осужден будущий старец. Однако известно, что в 1929 году Николай Гурьянов был исключен из Ленинградского педагогического института за резкие слова, которые он произносил о закрытии храмов, – тогда Николаю было двадцать лет.
На фотографиях тех лет запечатлен молодой парень – лобастый, с тяжелым подбородком и настырными глазами. С трудом угадывается в этом лице будущий одухотворенный лик: в юности Николай Гурьянов отличался неуступчивым характером, крутым нравом и вспыльчивостью.
Возможно, какие-то черты характера перешли к нему от отца – Алексея Ивановича Гурьянова. Тот, родом из купцов, суровый и набожный, был регентом церковного хора. (У Алексея Ивановича было четверо мальчиков – все они, кроме будущего старца, погибли в годы Великой Отечественной.)
Сам Николай Гурьянов писал в своей автобиографии: “Еще в дошкольном (как помню) возрасте я горячо привязался к Церкви Божией, служителям Ея, и эта любовь осталась во мне на всю жизнь…”
В детстве Николай прислуживал в храме Михаила Архангела (семья тогда жила под Гдовом), и сверстники дразнили его “монахом”. Даже комнату мальчика, где было много икон, называли “кельей”. Когда Коле было одиннадцать лет, в Архангельском храме служил митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин. Отец Николай вспоминал об этом: “Я мальчишкой совсем еще был. Владыка служил, а я посох ему держал. Потом он меня обнял, поцеловал и говорит: „Какой ты счастливый, что с Господом“”. Владыка Вениамин подарил мальчику свой святительский крест, который Николай Гурьянов благоговейно хранил всю жизнь.
Николай окончил Гатчинский педагогический техникум, но высшее образование ему получить не удалось. Через некоторое время после исключения из института он был арестован и препровожден в ленинградские “Кресты”. Заключение Николай Гурьянов отбывал сперва в лагере под Киевом, потом в Сыктывкаре, где он работал на постройке железной дороги.
Позднее старец рассказывал, что однажды в Заполярье ему пришлось всю ночь простоять вместе с другими зэками в воде, в ледяном крошеве. Наутро охранники обнаружили, что единственным, кто остался жив, был заключенный Гурьянов.
Освободившись, Николай вернулся в Ленинградскую область и устроился работать по специальности – школьным учителем. Преподавал Николай Гурьянов, вероятно, биологию.
Годы фашистской оккупации
В начале войны в армию Николая не взяли: врачебная комиссия признала его негодным из-за серьезной болезни ног, заработанной в лагере. Он продолжал работать учителем, и на этой работе его застала оккупация. Вскоре будущий старец был перемещен в Прибалтику. Оказавшись в Риге, он поступил на богословские курсы, которые и окончил в 1942 году. В этом же году митрополит Сергий Воскресенский рукоположил Николая Гурьянова в сан иерея.
Вскоре молодого священника направили в Ригу, где он недолго служил священником в Свято-Троицком женском монастыре. Потом его перевели в Вильнюс, где отец Николай принял рясофорный постриг[19] в Свято-Духовом монастыре. Он готовился к пострижению в мантию, и тут случилось одно событие, в корне изменившее его судьбу. Мантийное облачение отца Николая хранилось в одном из корпусов монастыря Святой Марии Магдалины. И вот во время бомбежки в здание попал снаряд, корпус монастыря выгорел, а с ним сгорело и монашеское одеяние. Отец Николай воспринял это как знак свыше и отказался постригаться в монахи. До конца жизни, по смирению, он оставался простым священником…
В 1943 году отец Николай был переведен в Литву, в храм Святителя Николая в селе Гегобрасты. Своему небольшому приходу отец Николай отдавал все силы, старался помогать людям, чем мог. В Литве он встретил радостную весть о победе над фашистской Германией.
После войны храм в селе Гегобрасты Паневежского благочиния решили закрыть. Священника Гурьянова обвиняли в том, что он агитирует паству не вступать в колхозы. Отец Николай провел сотрудников НКВД в кухню и показал им гнездо ласточки.
– Как я могу препятствовать такому серьезному делу, когда даже малую птицу не трогаю? – спросил он. – Ваше дело – государственное, мое – духовное.
И представители власти решили священника не трогать…
Архиепископ Виленский и Литовский Алексий впоследствии так характеризовал служение отца Николая на приходе в селе Гегобрасты:
“Это, без сомнения, незаурядный священник. Хотя приход его был малочислен и беден (около ста пятидесяти прихожан), но благоустроен так, что может быть показательным примером для многих… В личной своей жизни – безукоризненного поведения. Этот пастырь – подвижник и молитвенник. Целибат. Приходу отдавал всю свою душу, все свои силы, свои знания, все сердце и за это всегда был любим не только своими прихожанами, но и всеми, кто только ближе соприкасался с этим добрым пастырем”.
Духовник отца Николая
В годы служения в селе Гегобрасты духовником старца был псково-печерский старец иеросхимонах Симеон (†1960), ныне прославленный в соборе Псково-Печерских святых. Он родился в семье псковского крестьянина Ивана Желнина в 1869 году. Сам отец Симеон вспоминал: “Будучи десяти лет я пас лошадей и слышал, как люди рассказывали про жизнь отца Серафима, Саровского чудотворца;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21