Подряд. Первую выиграл он, две остальные – она. И почему-то густо покраснела...
– Ну что, может, хватит? – спросил он.
Немного подумав, Барбара легко согласилась. С одним маленьким условием.
– Послушай, а можно подбросить в камин еще одно полешко и выключить свет?
– Ну а почему нет? Вообще-то в кемпинге всегда так делают. Мне это нравится.
Она почти вплотную придвинулась к ярко горящему камину, обняла руками колени и уставилась ставшим вдруг загадочным взглядом на лихорадочные сполохи пламени... Он же, безмятежно распластавшись, лег рядом на животе, положив голову на согнутые в локтях руки.
– Тид, ты там что-нибудь видишь? Ну там, в пламени? Видишь что-нибудь чудное? – шепотом спросила она.
– Да, конечно же вижу, Барбара. Но это, признаться, всегда вызывает у меня большие сомнения. Или огорчения... Правда, весьма далекие. Предсказать их в смысле прошлого и даже будущего, прости, вряд ли смогу.
– Ничего страшного. Думаю, не такие уж они важные... Я имею в виду прошлое или будущее. Что будет, то будет, и никуда от этого не денешься... Ни-ку-да! И зачем переживать?
Тид перевернулся на бок, вытянул руку, поймал и крепко сжал ее ладонь.
– Барбара, мне... я...
Из ее голоса вдруг исчезли нотки мечтательности.
– Как прикажете, сэр. Сегодня вы здесь хозяин!
Он тут же отпустил ее руку.
– Какого черта? Мы же здесь по делу, и не более того! Думай что хочешь, но делай, что надо! Понятно? Тогда вот что: ты последи за огнем, ну а я немного сосну...
Барбара немедленно вскочила на ноги:
– Тогда я сначала заберу оттуда мои вещи.
Она принесла свою одежду, сумочку, дорожный саквояж и положила, нет, скорее швырнула их на покрывало постели. С абсолютно бесстрастным выражением лица! Как будто она здесь совершенно ни при чем! Он запустил руку в копну ее густых волос, переворошил их. Затем нежно поцеловал в щеку.
– Извини, я ведь совершенно не хотел тебя обидеть. Просто ситуация, как бы это попроще сказать, не совсем обычная. Ладно, спи спокойно. И ни о чем не беспокойся.
– Да, ты был прав, Тид. Полностью прав! Ситуация на самом деле не совсем обычная. Точнее, совсем не обычная!.. Что ж, бывает. Ладно, поживем – увидим... А знаешь, нам совершенно не стоило заключать то соглашение. Тогда нам не пришлось бы изображать желание или хотя бы видимость того, что мы так уж хотим друг друга...
Он пожал плечами:
– Может, ты и права, кто знает? Но когда начинаешь игру, то невольно в нее втягиваешься. А отступать уже и поздно, и совсем не хочется!
Когда он, вытираясь полотенцем на ходу, вышел из ванной комнаты, Барбара сидела на корточках у камина и веткой клена помешивала в нем раскаленные угли.
– Спокойной тебе ночи, Тид, – сказала она, даже не обернувшись.
– Тебе тоже, Барбара.
Тид аккуратно закрыл за собой дверь крошечной спальни, разделся, небрежно швырнув брюки на пол, открыл и установил на крючок форточку, затем с удовольствием забрался под чистую простыню. Свежий ночной воздух с любовью коснулся его непонятно почему разгоревшегося лица...
Полежав несколько минут, мечтательно улыбаясь, он встал, нащупал в кармане валявшихся на полу брюк «последнюю сигарету дня», прикурил ее, снова лег и... задумался о странностях сегодняшнего дня, о странностях девушки, которая сидела на корточках у камина. В его комнате, в его джинсах, в его клетчатой рубашке!
Вот твоя сотня долларов, подумал он. Получил, что хотел? Ты что, окончательно свихнулся, Морроу? Проснись! Да кто она, по-твоему, такая? Принцесса? Блаженная послушница из монастыря благородных девиц? Недотрога из сказки для детей? А тебе не приходило в голову задуматься, сколько еще людей заплатили ей свою сотню?! Сто долларов! Не больше и не меньше! Не пятьсот и не тысячу, а именно сто! Как она сама сказала. Это ее цена! Стольник! Интересно, кто были те другие? Пухленькие, румяные бизнесмены, которые уверены, что могут купить все на свете? Прыщавые студентики элитных колледжей со знаменитыми папами и мамами, желающими наконец-то стать мужчинами и считающими, что им все позволено?
И она давала всем им. Всем, без исключения! Лишь бы платили. Честно выполняя свою естественную женскую функцию. Делала все, что положено, с милой застенчивой улыбкой... Сука! Она всего лишь девушка по вызову, Морроу, не заблуждайся.
Хочешь убедиться сам? Так открой дверь и позови. Ну а потом, когда все будет закончено, прими теплый душ и усни, как младенец. С чистой совестью. Она там, сидит на корточках перед твоим камином и улыбается, предвкушая, как один взрослый придурок по имени Тид Морроу только и ждет, когда она покажет ему свою голенькую сладенькую попочку. Причем всего-то за сто долларов! Ну и чего же ты ждешь? Давай, давай, действуй! Вперед, жалеть будешь потом! Эти котята быстро, поверь, очень быстро вылезают из розовых штанишек! Поддайся ей и жди, терпеливо жди, как она будет с искренним восторгом рассказывать про тебя своим «коллегам по работе». Нет, нет, не про дружбу и любовь, даже не надейся, а про то, какой ты... лопух!
И все равно, два этих образа никак не вязались друг с другом: Барбара – девушка по вызову и Барбара – девушка с улыбкой Моны Лизы, которая только что плавала с ним в ледяной воде, только что, искренне и счастливо улыбаясь, ела с ним шикарный бифштекс...
Нет, «вызвать» ее он не мог. Даже за свои собственные сто долларов. Не мог, и все тут! Тид затушил сигарету, нервно взбил подушку, пытаясь поудобнее устроиться, чтобы наконец-то уснуть и забыться... И чтобы не слышать даже торопливого топота чьих-то маленьких лапок по крыше! Крысы? Птица? Да какая разница! Не слышать, и все тут! Не видеть влажного, притягивающего взгляда черных глаз Раваля, этого чертова Лонни Раваля! А мысль о ней, о стодолларовой Барбаре, так и не уходила, все равно возвращалась и возвращалась...
Дверь спальни, чуть скрипнув, медленно отворилась, и в проеме, в тусклом свете постепенно угасающего камина как бы ниоткуда образовался неясный силуэт ее фигуры. Потрепанные темно-синие джинсы и его старая рубашка делали ее похожей на ребенка. Правда, на взрослого и очень красивого ребенка...
– Тид, – приглушенным голосом сказала она. – Тид, мне, мне... – И она рухнула рядом с ним. Точнее, прямо в его объятия. Уткнулась лицом куда-то в его шею и вдруг горько зарыдала.
Он невольно обнял ее: левой рукой за нежную, ставшую вдруг податливой талию, правой за тонкую шею под густой копной рыжих волос. Барбара, как и положено взрослому ребенку, немного громко порыдала, затем звуки горького плача стали все реже и реже, все тише и тише...
– Прости меня, ради бога, прости, Тид! – воскликнула она, яростно вытирая глаза кулачками и пряча их, как будто смертельно боясь, что сделала что-то не так. Совсем не так!
– Ничего страшного, дорогая. У всех нас бывают времена, когда просто страшно быть одному. Тут уж ничего не поделаешь.
– Нет, нет, мне надо было использовать тебя как «стену плача».
– Хочешь об этом поговорить поподробнее?
– Нет, это не так уж и важно. Во всяком случае, прямо сейчас. Просто ты мне вдруг кого-то напомнил, Тид. Знаешь, у меня чуть не остановилось сердце, когда ты вошел в кабинку! Там, в баре отеля. Ну а затем пошло-поехало... Вроде бы мелочи: твои привычки, как ты ходишь, как двигаешь руками, как держишь голову, как открываешь и закрываешь глаза... Сначала думаешь – старые шрамы заросли, а потом оказывается – нет, снова открылись! Только кровь из открытой раны хлещет еще сильнее.
– Считай, что уговорила: готов быть твоей «подушкой плача». Только прикажи, и я тут же под тебя лягу.
Она медленно встала.
– Да, я хотела, я очень хотела, чтобы меня кто-то обнял. Наверное, даже как ребенка. Слишком много темноты. А смотреть на яркий огонь камина одной, совсем одной, когда вообще не на кого опереться, далеко не всегда приятное занятие.
Тид протянул руку, схватил ее за запястье и не сильно, но настойчиво потянул к себе. Сначала Барбара пыталась сопротивляться, но затем... затем как-то странно, с не менее странным гортанным хрипом... сдалась. Поэтому когда она оказалась совсем рядом с ним под уже слегка влажной простыней, то первое, что сделала, – это обхватила его с такой силой, что он невольно охнул. Затем тут же снова откинул простыни назад...
– Я выполню наше соглашение, Тид! От первой до последней буквы, не сомневайся.
– Да, но мне не нужны съемки фильма, Барб! Вообще не нужны! – резко сказал он. И при этом чуть от нее отодвинулся.
Даже сильно поношенная ковбойка не смогла скрыть то, что скрывалось за всем этим. Чистое, настоящее, самое настоящее! Тид начал «раскрывать» ее, начиная с горлышка рубашки. Барбара села, с безропотной покорностью позволила ему снять с себя все остальное, небрежно отбросить в сторону... Он чуть замешкался с веревкой для белья, послужившей ремнем на джинсах, но представшее затем его взору, безусловно, стоило того...
Она лежала в его объятиях, засунув левую руку под его голову, правую положив поверх тела. Камин потрескивал все тише и тише, легкие сполохи умирающего огня появлялись все реже и реже... Хотя обстановка от этого отнюдь не становилась хуже... Тид, осторожно держа Барбару в руках, нежно целовал ее в глаза, в щеки, в шею. А когда добрался до губ, то физически ощутил скрытое в них отчаяние. Не случайное, не специальное для него, а свое собственное абсолютное отчаяние. Которое не приходит, когда захочется, которое живет вечно и только само по себе!
Когда он снова поцеловал ее губы, то вдруг почувствовал, как они напряглись. Что, стали сопротивляться? Передумали?
Но затем пропало дыхание, тело, дернувшись, обмякло, ее рот ожил с чудовищной силой, нашел его губы, впился в них и уже долго-долго не отпускал. Жадно, не желая отдавать ни капли!
Это было как лавина, как землетрясение, как если бы плотину прорвала паводковая вода. Рухнула вся система защиты. Безжалостный поток поглотил его, лишил силы сопротивляться.
Она была и потоком и землетрясением! Ничто превратилось во все. Вот так сразу. Никого и ничего не спрашивая. Увы, так бывает. И дай-то бог...
И одновременно где-то далеко-далеко, на вроде бы совсем уже запылившихся полках человеческой истории, появилось совершенно иное, чисто детское ощущение памяти – совсем как разрозненные кусочки «китайской головоломки». Тебе ее дал твой мудрый дед и сказал: «Не торопись, сынок, и у тебя все выйдет!» Он попытался, и у него ничего не вышло. Головоломка почему-то не реализовалась. И он крупно рассердился. Очень крупно! А потом? Потом пошли слезы... искренние слезы за то, что не успел сделать. Да, тебя не просили, ни о чем не просили, ну и что? Ты ведь все равно не успел! Не успел!
Что он сделал? Бежал вверх по темным, вельветовым ступенькам, только и всего. Не замечая ничего вокруг. Каждый шаг был высоким, практически неприступным, но ведь другие-то преодолели! Так почему не он? Надо только ничего не бояться и делать все как надо. Главное – не делать фатальных ошибок, ну а уж остальное само собой образуется... Вот только ступеньки почему-то никак не кончались, а шли все выше и выше!
Но вот перед его мысленным взором образовался лестничный пролет, который был круче, намного круче, чем все остальные, который, казалось, ни за что не преодолеть. Значит, надо попробовать бежать быстрее, попробовать преодолеть это вроде бы пустое, но на самом деле важнейшее в жизни любого человека пространство и... вернуться в реальную жизнь. Только так, и никак иначе.
Нет, как всегда бывает во сне, он так и не упал! И даже не закричал. Просто медленно и плавно опустился на место, где вихрь неуемной страсти уступил место алому пятну крови на его бедре, весь смысл которого он понял далеко не сразу. Только потом. Вместо этого, наконец-то отдышавшись, хрипло прошептал:
– Господи, как же все это странно. Когда я еще ходил в школу, мы как-то ставили пьесу. Репетировали целый месяц. Практически каждый день. Похоже, то же самое происходит со мной и сейчас. Впечатление такое, будто все, что я делал раньше, было всего лишь только репетицией! Тренировкой. Подготовкой к...
– Заткнись! – перебила она его.
Тид настолько удивился, что даже не стал возражать.
– А в чем дело? Что-нибудь не так? Я тебя чем-нибудь обидел? Если да, то поверь, совсем не хотел. Клянусь всем святым!
– Господи, господи, господи! – торопливо прошептала она. – Неужели такое возможно? – Все тем же невыразительным, совершенно безжизненным тоном.
Он протянул к ней руку, но Барбара откинула ее.
– Слушай, в чем дело? Что я сделал не так?
– Не важно. Ты все равно не поймешь.
– Как это не пойму? А ты попробуй, попробуй, дорогая...
– Может, я и попробую, вот только ты, прошу тебя, даже не пробуй, слышишь, не пробуй говорить со мной этим липким, вонючим, сутенерским тоном, дорогой!
– Ну ты даешь! У тебя что, сдвиг по фазе?
– Значит, хочешь все узнать? Действительно хочешь? На самом деле? Ладно, давай смотри! Тогда включи свет...
– Зачем?
– Сам увидишь. Раз уж так хочешь! Включай!
Он сел на кровати, протянул руку, дернул за шнур выключателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36