У него был мудрый
прищур человека, знающего и видящего всех насквозь, человека, который
познал, наконец, в чем заключается смысл жизни. Что касается "видения
насквозь", то видел он явно не дальше собственного носа. А что касается
смысла жизни, то на его физиономии был написан цинизм такими крупными
буквами, словно он всем выговаривал сквозь зубы: "Веселитесь, веселитесь.
Больше вам не удастся это сделать. Куда как хорошо веселиться за чужой
счет. Ну так я лишу вас этого удовольствия, ха-ха. Даже на праздники". Его
надо было как-то выманить с этой вечеринки, потому что видно было: она ему
уже надоела.
Но я знал, что он и есть тот самый икс-фактор в Майеровом уравнении,
тот добавочный фактор, который изменяет конечный результат - или просто
уничтожает его.
Быстро перебрав в уме с полдюжины способов вытащить его из
радостно-брезгливого веселия праздника, я наконец выбрал самый верный и
незамедлительно приступил к его реализации. Поймав на себе его взгляд, я
сделал тот известный жест, которым в Латинской Америке испрашивают
несколько минут внимания: сжатый кулак с выставленными большим и
указательным пальцами. Он стряхнул с себя замирающую блондинку, прихлопнув
ее по округлой попке и отослав за каким-то блюдом. Глядя как можно более
безразлично, он приблизился ко мне.
- Я вас уже видел, но вот только где? - заявил он вместо приветствия.
- То там, то здесь. Не так уж часто. Говорить не говорили. Имя -
Мак-Ги.
Конечно, он хорошо подготовился к любому удару. Я же не был уверен,
что увижу, откуда придет возмездие. Правда, я знал одну вещь почти
наверняка: Менсфилд Холл непременно упоминал мое имя, когда... как бы
это... информировал Коллайра о моем небольшом визите. И потому, что имя
"Мак-Ги" смутно - а, может быть, явственно - ассоциировалось у него с
Тедом Левелленом и его дочерью, он незамедлительно свернул все свои дела с
"Семью Морями". Задыхающийся в собственной хитрости делец не станет искать
компромисса. Нет, вместо этого он просто захлопнет дверь со своей стороны.
- Мак-Ги? Мак-Ги. Предполагается, что я должен немедленно звонить в
колокольчик?
- Что вы, нет. У меня просто есть для вас кое-что в машине. Фрэнк
Хейс попросил меня показать вам.
- Фрэнк Хейс?
- Я не знал, что у вас предполагается вечеринка. Сначала я пытался
найти вас в Атлантик-Клубе. Какая-то малышка всучила мне этот бокал,
заявив, что не может найти парня, для которого это смешала.
- В последний день года я угощаю всех, Мак-Ги. Даже если это человек,
насчет которого я еще не решил, хочу я видеть его или нет.
- Ну что вы меня разыгрываете!
- Разыгрываю? Я не знаю никакого Фрэнка Хейса.
- Я говорю: это сюда не донести. Я запихал эту штуку в мой пикап, но
я не пронесу ее и пятнадцати шагов. Я даже не знаю, как вы будете
перетаскивать ее на яхту, разве что с краном. Слушайте, Фрэнк сказал мне,
что Коллайр должен увидеть эту штукенцию, и я сказал ладно, он ее увидит.
Это все, что меня просили сделать.
Вся эта болтовня насчет пикапа служила мне вернейшим щитом: я
напустил на себя тпкой простодушный вид, что сомневаться не приходилось.
Один человек оказывает услугу другому - не задавая никаких вопросов - что
в этом странного?
Вокруг быстро темнело, приближалась ночь. Коллайр взглянул поверх
сосновых макушек, где догорала в небе алая полоса заката. В бассейне
зажглись огни. Ноздри Коллайра трепетали, словно он почуял запах древнего
золота в порыве ночного ветра.
- Ладно. Пойдемте, посмотрим. Что хоть это такое?
- Честно говоря, будь я проклят, если сам знаю. Уж лучше спросите у
Фрэнка.
- Как я у него спрошу, если не знаю, кто он такой?
- Ну, так, значит, вы еще познакомитесь. Мы шагали в густеющем
сумраке к стоянке автомобилей у ангара.
- Пикап... - задумчиво сказал он.
Я отставал на полшага. Он, щурясь в нечто на заднем сидении. В
угасающем вечернем свете все, что он мог разглядеть, был огромный ящик с
инструментами, лежащий у меня на заднем сидении. Я чуть-чуть передвинулся
к свету и врезал ему правой - со всей силой, развернувшись к нему боком.
Тормоз я закрепил, так что машина не двинулась и на дюйм.
Нет, это, конечно, был не кастет. Так, баловство. Кольцо с выступом,
даже не металлическое. Но если нацелиться этим выступом прямо в ямочку на
подбородке, а потом скользнуть кулаком вдоль нижней челюсти, результат
получается превосходный. Самый простой и безопасный способ вырубить
кого-либо. Конечно, это можно сделать, и ударив между глаз, но тогда
приходится удесятерять усилие. Я изучил все это в свое время в
совершенстве и теперь редко ошибаюсь. Самое главное, после первого удара -
немедленно быть готовым ко второму.
Рука моя еще ныла после того памятного столкновения с Фрэнковой
черепушкой, но опухоль уже прошла. Коллайр приблизительно знал, где я
стою, поэтому именно туда он повернул голову с первым же возгласом
недоумения. И, увидев, как голова вздрагивает и, словно в замедленной
съемке, начинает разворачиваться, я уже распрямился почти до земли, как
отпущенная пружина. Я бил от бедра, через мышцы спины и руки, со всей
силой и любовью впечатывая кулак в физиономию Тома Коллайра. Он коротко
выдохнул и рухнул ничком на асфальт.
На стоянку подъезжали две машины - видимо, гости собрались еще не в
полном составе. Не заметив меня, лишь скользнув огнями фар по машине,
вновь прибывшие, хлопая дверцами и щебеча, высыпали на дорогу и помчались
навстречу огням, смеху и выкрикам. Я прислушался. Откуда-то доносился
другой шум, гораздо более ближний, и я облился потом, прежде чем
распознал, что это такое. Он исходил от ослепительно белого
"континенталя", стоявшего футах в пятнадцати от меня. С некоторым
облегчением я понял, что мое присутствие здесь совершенно не при чем, но
все же почел за лучшее отойти туда, где тень была погуще. До меня донесся
ритмичный скрип пружин кожанного сиденья, а, прищурившись в темноту, я с
удовлетворением заметил, что амортизаторам "континенталя" была задана
серьезная нагрузка. Женщина начала тихонько постанывать, что не оставляло
уже никаких сомнений, и я окончательно успокоился. Машина сотрясалась все
сильнее, они явно наращивали темп, и я, спокойно обхватив Тома Коллайра
подмышки, подтащил его к машине и закинул на заднее сидение. Из
непонятного чувства человеколюбия, вряд ли применимого к данному случаю, я
все же усадил его поудобнее, чтобы при резком торможении он не ткнулся
носом в пол.
С того места, где кончалась изгородь ливады, я уже мог видеть дорогу
и, проехав еще футов сто, остановился, выключив фары. Коллайр все еще был
без сознания, что меня немного удивило. На всякий случай я прощупал его
нижнюю челюсть, чтобы убедиться, что ничего не сломал. Открыв ящик с
инструментами, я вытащил оттуда потайной фонарик и, устроив его на
переднем сидении, взялся за Коллайра. Рубашку его с модными рукавами
пришлось немного разодрать, потому что я завел ему обе руки за голову и
так связал. Это превосходный способ индейцев Оризоны пресечь для
связанного всякие попытки освободиться: свести руки за головой, а на
оставшемся конце веревки навязать узлов и туго затянуть вокруг лба так,
чтобы любое резкое движение причиняло довольно сильную боль. Ноги я ему на
всякий случай тоже связал - но у коленей, чтобы он мог идти. Если
вспомнить те мелодраммы, где пленника связывают и оставляют одного, можно
подумать, что стоит только дойти до кухни с ее огромным количеством ножей
с лазерной заточкой, как он немедленно освободится от веревок. В крайнем
случае, используется осколок бутылки или еще какая-нибудь "случайно"
оставленная мелочь, типа лезвия "Жиллет".
Чушь собачья. Попросите как-нибудь ваших друзей - но только друзей! -
связать вас так же, как я связал Тома Коллайра. А потом попробуйте
освободиться. Черта с два! Вы не сможете дотянуться до веревок ни
пальцами, ни зубами. Более того, вы просто не сможете встать, а если вас
все-таки поднимут, не удержите равновесия ни секунды, если только не
будете семенить вперед, поддерживаемые кем-нибудь за шиворот. И знание или
незнание хитрых узлов здесь не причем. А связал я его за тридцать секунд,
если не считать тех двух минут, которые мне понадобилось на то, чтобы
разыскать в темноте веревку. Довершив эту работу, я начал искать
подходящее место. У меня было такое ощущение, что я видел какую-то дорогу
вдоль берега, расходящуюся вправо и влево сразу за мостом.
Все верно, дорога там была. Я медленно выехал на нее. Она оказалась
довольно-таки разбитой, но не только настолько, чтобы нельзя было проехать
- декабрь в этом году выдался на редкость сухой. Я свернул на восток,
параллельно хай-вею, который можно было угадать по цепочкам огней в миле
от меня. Я уже начал беспокоиться, разыщу ли здесь подходящее для моих
целей место, как передо мной вдруг выросла обветшая изгородь с остатками
ворот. Дорога перед ними расширялась ровно настолько, чтобы можно было
свободно развернуться. Я вышел из машины и огляделся, а потом отъехал еще
на две сотни ярдов.
Коллайра я выволок на край сиденья и, подставив плечо под его живот,
взвалил эту тушу на себя. По некоторым признакам я догадался, что он уже
давным давно пришел в себя и просто притворяется, расслабившись, не зная
еще, какую линию поведения избрать, поскольку его объемистый зад торчал
прямо над ухом, я пару раз, как бы ненароком, прихватил его за яйца,
притворяясь, что он сползает у меня с плеча. Полагаю, мы были в расчете.
Подсвечивая себе фонариком, я направился к видневшимся невдалеке
зарослям кустарника и остановился на небольшой полянке, вернее, маленьком
песчаном холме, поросшем травой. Может быть, его нанесло морское течение
еще в те давние времена, когда над Флоридой плескались волны, а все
человечьи безобразия предполагались в весьма отдаленном будущем.
Желая напустить на Коллайра страху побольше, я старался не пыхтеть и
не охать под ним, и вообще изобразить дело так, словно мне нипочем
протащить такого верзилу двести с лишним шагов и даже не запыхаться. Дойдя
до места, я просто кинул его с плеча, не утруждаясь аккуратной выгрузкой.
Этот симулянт сдавленно охнул, когда приземлился, но потом замер и затих,
выжидая, что будет дальше. Я только усмехнулся.
Коллайр остался лежать в темноте, а я вернулся к машине и вынул из
ящика с инструментами, во-первых, заступ со складной ручкой, а во-вторых,
пару трубок дневного света. Тех, которые работают на химии, а не на
электричестве. У меня всегда есть парочка на "Молнии" или в машине. После
того, как состав активизирован, вы имеете по меньшей мере три часа
великолепного ровного освещения, немного синеватого, как от гнилушки, но
пусть это беспокоит бедного Коллайра, а не меня.
Он уже лежал на боку и, держу пари, напряженно следил за мной. А я
зажег лампы и поставил их вертикально футах в десяти друг от друга. Между
ними я выдрал траву, чтобы наметить приблизительную территорию и принялся
копать. Это оказалось гораздо легче, чем я ожидал. Сняв верхний слой земли
с песком, я вошел в ритм и даже начал получать какое-то удовольствие от
работы. Время от времени взглядывая на Коллайра, я по крохотной искре
света, отражающегося в его глазах, знал, что он, не отрываясь, следит за
моими действиями.
У меня получалась довольно просторная прямоугольная яма - шесть футов
в длину и три в ширину. То есть я полагал, что Коллайру будет в ней
просторно. По части удобств за мной никогда не пропадет. Я уже начал
уставать, а ноющие ладони говорили мне, что наутро на них будут волдыри с
непривычки, но я не останавливался, пока не выкопал яму по пояс глубиной.
На самом деле, настоящей могиле должно бы быть и поглубже, но мое внимание
привлек тихий звук, то ли шорох, то ли плеск, прямо у меня под ногами. Я
осветил дно могилы фонариком и увидел, что сквозь песок начинает
просачиваться вода. Удачное я выбрал место. Кончив копать, я воткнул
заступ в землю, а сам сел рядом, над ямой, свесив ноги вниз и застирая
затекшие руки и плечи. Отдохнув, я пошел к Коллайру. Я подкатил его
поближе к свету - не только для того, чтобы было видно мне, но и для того,
чтобы было видно ему - и принялся изучать содержимое его карманов. Прежде
всего я извлек бумажник. Уютно усевшись по-турецки рядом с одной из ламп,
я разложил на коленях все, что мне удалось оттуда извлечь.
Сам бумажник тоже был весьма недурен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38