И мне прекрасно было известно — она ждет, чтобы я начал ее умолять. А это будет конец. Вот тогда-то она заулыбается и пустит в ход нож, наслаждаясь своей работой. Я сидел, оживленно болтая с этой Мэвис Докерти, самой большой пустышкой, какую когда-либо видел, и все это время пытался придумать рычаг, которым можно было бы раскурочить Уилму. Хотя это все равно что атаковать памятник Вашингтону с деревянной ложкой. Я выпил многовато, не намереваясь этого делать, а потом выставил себя круглым дураком, рассказав Докерти о положении дел, когда он отвел меня в сторонку. Не могу понять этих людей, занимающихся бизнесом. Вроде и дела у них идут как надо, но в такой обстановке они вообще не понимают, что происходит. Кажется, не видят ножа, торчащего у вас из спины.
Лишь за обедом у меня появилась идея. Произошло это так.
Уилма и Рэнди негромко о чем-то разговаривали. Потом Уилма повысила голос, и по всей комнате было слышно, когда она сказала:
— Ради бога, перестаньте молоть чепуху и суетиться!
И Рэнди смиренно вернулся к своей тарелке.
Как раз в этот момент мне случилось взглянуть на Ноэль Хесс. И я увидел на ее лице выражение полнейшего презрения. Этот взгляд захватывал Уилму и Рэнди и, наверное, окружающую местность на добрых полмили окрест. Потом она повернулась, поймала на себе мой взгляд, покраснела и снова принялась за еду. Не было никакого рычага воздействия на Уилму. Но был первоклассный рычаг в виде миниатюрной брюнетки, при помощи которого я мог заставить Рэнди ходить на задних лапах. Прежде я никогда ее особенно не замечал. Она была того неброского типа, который редко меня привлекает. С бледным и худоватым лицом, с длинной верхней губой и довольно маленькими темными глазами. Но, проведя более тщательную инвентаризацию, я разглядел в ней то, что мне понравилось. Быстро порылся в памяти — не говорил ли я ей или рядом с ней что-нибудь такое, что портило бы мне игру. Нет, на образе Стива Уинсана не было ни единой трещинки. И задавался вопросом: а не рассказывала ли Уилма Рэнди про нашу с ней близость? Если да, то, возможно, Рэнди, в свою очередь, поведал это Ноэли. А если так, то я могу выбыть из забега еще раньше, чем откроется барьер на старте. Ноэль так смотрела на Уилму... И она, несомненно, была слишком хорошо осведомлена о постоянных проявлениях неверности со стороны Рэнди, имевших место до того, как Уилма заполучила в свое распоряжение Гилмана Хайеса, осведомлена обо всем ассортименте оказываемых им услуг. Внезапно от всех этих мыслей мне стало немного нехорошо. Мы представляли собой свору собак, трусивших под солнцем с высунутыми языками за Уилмой. А теперь я попытаюсь еще больше все усложнить расчетливым соблазнением. Я спрашивал себя: уж не просыпается ли во мне, с таким опозданием, брезгливость? Человек сначала спасается сам. Возможно, она уже занялась таким интересным делом, как сведение счетов с Рэнди. Хотя мне почему-то кажется, что Ноэль не из таких. Она даже немножко напомнила мне одну девушку, которую я знал по методистской воскресной школе в Дипхейвене, штат Миннесота, в те дни, когда я ходил на занятия с прилизанными волосами, битыми часами наблюдал за ней и раздумывал, как ей сказать, что я обязательно стану известным хирургом и хочу, чтобы она меня дождалась. В те дни я был полон мечтаний и тщеславных помыслов, а она — милым, хрупким и дорогим мне созданием.
Я знал, что план мой не ахти. Возможно, это ни к чему и не приведет. А даже если и приведет, то нет никакой гарантии, что я смогу заставить ее оказать давление на Рэнди. Но если она и согласится на это и если Рэнди скажет Уилме, что пересмотрел свои взгляды, то все равно Уилма может заявить ему, что она уже приняла решение.
Однако, по крайней мере, это был план, и даже если бы он не сработал, то все равно обещал, что уик-энд пройдет не так скучно.
После обеда мне не представилось походящего случая. Мы с Уилмой, как обычно, предались игре в кункен, шумной и убийственно серьезной. Рэнди пребывал в крайнем возбуждении. Эта глупая сучка Докерти танцевала с Культуристом. Остальные играли в слова. А Ноэль, как назло, ушла спать. Я понаблюдал за реакцией Уилмы на танцующих. Казалось, что она их не замечает. Поскольку это была нетипичная реакция со стороны Уилмы, я начал подозревать, что Гилман Хайес может лишиться чего-то большего, нежели моей рекламной поддержки до завершения этого уик-энда.
Один раз, когда Уилма тасовала колоду, я откинулся назад, обводя взглядом полутьму и безмолвие большого зала в тишине, дрожащие пятнышки света на досках настольных игр, стаканы, площадку для танцев, холеные прелести женщин, всех нас, причудливым образом соединенных друг с другом в этой архитектурной композиции, при помощи тепла и тщательно подобранного освещения, а снаружи виднелись озеро и очертания холмов, которые не изменятся и на десятую долю дюйма за время нашей жизни. Окуни будут дрейфовать на глубине у скал, процеживая жабрами холодную воду, а олени останавливаться на ночлег на склонах вдали от озера. Но я долгое время шел по узкой и опасной тропинке, которая становилась все уже, и, чтобы повернуть и пойти обратно, требовалась способность балансировать, которой я не обладал.
— Очнитесь, мрачная личность, — сказала Уилма. — Возьмите эту скучную карту.
Я взял, и мне пришлось всматриваться в нее дольше обычного, прежде чем я разглядел, что это шестерка пик и что она удачно ложилась к другим моим шестеркам.
* * *
Утром, когда я проснулся с привкусом барбитурата во рту, потребовался обычный холодный душ и обычный декседрин, чтобы мой мотор заработал без перебоев. Я подозревал, что этот день будет посвящен тренировке мышц. Уилма любит изматывать своих гостей. Она считает, что если сумеет отправить их обратно в город с ломотой в теле, то они запомнят это как хорошее времяпровождение. Было тепло, завтрак на террасе, под солнцем проходил замечательно, а лучше всего было то, что мне удалось сесть за один стол с Ноэль. Я тщательно продумал этот гамбит. Мне предстояло возбудить в ней любопытство ко мне как к личности, и в этом должен был содержаться прозрачный намек на то, что я не такой, как все.
После нескольких банальностей я дождался нужного мне молчания и сказал:
— Имея в своем распоряжении несколько тысячелетий для селекционного разведения, Ноэль, я смог бы по-настоящему усовершенствовать род человеческий. Я размышлял над этим прошлой ночью.
— Усовершенствовать?
— Мы должны быть устроены как ящерицы. После того как вы становитесь чуть старше и мудрее, вы сбрасываете кожу и становитесь кем-то другим. Но обязательно улучшенной версией себя самого. А при нынешнем положении дел, если вы изменяетесь, как это неизбежно происходит с людьми, вас все равно будет тянуть назад ваша прежняя жизнь, то, как вы всегда выглядели. Едва ли это справедливо.
Я увидел пробуждающийся интерес в ее глазах и в то же самое время разглядел, что глаза у нее красивого карего оттенка, совсем темного карего, который, наверное, виден только на солнце, с крошечными золотистыми хлопьями вокруг зрачков.
— А в кого вы хотели бы преобразиться, Стив?
— Еще не решил. Просто в кого-нибудь другого. На данном этапе я эдакий смышленый молодой человек в отставке. Не могу позволить себе усталого вида. Должен быстро бегать. Вроде как поддерживать имидж. А как насчет вас?
— Наверное, это очень по-женски, Стив, но мне хотелось бы быть большой, золотистой и блестящей, а не какой-то... коричневой мышкой. Я слишком много времени просиживаю по углам, слишком много наблюдаю и слишком много думаю. Возможно, я просто хочу стать частью действия.
Я позволил себе презрительный взгляд:
— Этого действия?
— Нет, не этого действия. Это уже себя исчерпало. Мне хочется более динамичного действия. Нового, свежего, с литаврами и барабанами.
— Я займусь вашим заказом. Подключу прессу. Мы набьем зал до отказа.
Я посмотрел ей в глаза, очень серьезно и сосредоточенно, и увидел, что они слегка расширились, прежде чем она отвела взгляд, увидел, как слегка порозовела ее шея, и понял, что вызвал в ней внимание к своей персоне и любопытство. Это тонкая тактика — держаться очень близко к тому, во что ты на самом деле веришь, потому что таким образом можно добиться ощущения искренности и подлинности, которые недостижимы, если вы избираете слишком беллетризованный подход. С ней не придется особенно возиться. Она слишком запуталась и устала от своей жизни, Рэнди, Уилмы и себя самой. Тут не требовалось какой-то стрельбы с трюками. Можно было стрелять почти вслепую и при этом угодить в самое яблочко. На короткое время у меня возникла мысль, что не стоит этого делать, потому что это было слишком просто. Но человек должен спасаться всеми доступными ему способами.
Позже, во время утреннего купания, после того как я свалил Хайеса с лыж, у меня появилась возможность растянуться на причале и поговорить с Ноэль еще немного. Поразглагольствовать насчет пустоты и искусственности нашего специфического сегмента цивилизации. Необходимости возвращения к чему-то чистому и честному. Никакой честности не осталось. Одни уловки. Я видел у нее все признаки растущей бесшабашности. Даже в ее походке сквозило осознание чего-то, связанного со мной и с ней. Она начинала пылать изнутри, а от этого смягчился ее рот, она стала чаще смеяться. И еще это побуждало ее все чаще прикладываться к спиртному. Рэнди очень помог мне тем рвением, с каким он относился к маленьким поручениям Уилмы. А она ему давала их великое множество.
Игра в крокет являла собой полную неразбериху. Пол Докер-ти напился так, что это даже вселяло некоторую тревогу. Причем было очевидно, что его подтолкнуло к этому Общество Взаимного Восхищения Мэвис — Хайес. Мы с Ноэль обменивались сочувственными взглядами, ироническими улыбками и все чаще легкими ободряющими прикосновениями. Ленч был поздний, сопровождался обильными возлияниями, и народ мало-помалу погружался в дремотное состояние, набираясь сил для предстоящего вечера. Я попросил Хосе найти мне термос, приготовил порцию виски с содовой и сказал Ноэль, что на озере есть место, которое я хотел бы ей показать. Это был решающий ход. Она согласилась с готовностью, почти поспешно, мы спустились, я взял одну из моторных лодок, затем вскружил ей голову скоростью, крутыми виражами и плеском воды за бортом. Я доставил ее к маленькому островку, перелез через борт, вытащил лодку на берег и помог ей выбраться на поросший травой берег возле знакомых зарослей сумаха.
Ноэль сплошь состояла из зон сопротивления. Одни были убаюканы словами, другие — умиротворены ласками. А какие-то растаяли при помощи термоса. Мы находились в полном одиночестве, лодку из дома не было видно, перед нами только плескалась вода и высились горы. Капитуляция, хотя и откладываемая, стала неизбежной. И я вдруг обнаружил, что она полна неистовства, что у нее слишком много слез, слишком много сбивчивых слов для обозначения постоянства, которых я не ожидал от нее и которых не хотел. Это вызвало у меня тревожное, смутное, нервозное ощущение того, что я зашел слишком далеко. Прежде она никогда не изменяла Рэнди. И была убеждена, что теперь мы вместе навсегда, и знала, что это — рациональное обоснование. Она не находила оправдания для того, что себе позволила, так что ей нужно было повесить на это ярлык большой любви. Я знал, что не смогу без конца отмалчиваться насчет всех этих «вместе на веки вечные». Я видел в ее глазах зарождавшееся подозрение. Так что мне пришлось подхватить эту тему и сказать ей, что, к несчастью, мое материальное благополучие временно связано с Рэнди, Уилмой и остальными, так что нам придется вести себя очень осторожно, как следует все обдумать, избегая скоропалительных шагов.
— Но это действительно случилось, милый, — отозвалась она, улыбаясь мне.
— Действительно.
— Я никак не ожидала найти тебя здесь. Я так долго тебя ждала. Очень, очень долго, Стив.
— Меня это тоже удивило, — сказал я в порыве откровенности.
— Но мы будем вместе.
— Как только сможем все устроить, не загубив на корню мой бизнес.
— Пусть она забирает его. На здоровье. Я отдаю его. Он — бесполезная вещь, Стив. Давно уже ею стал. Рэнди забрел в паутину, и она опутала его, а когда он уже не мог пошевелиться, высосала из него все соки. Ты мужчина, Стив. А он уже давно не мужчина. О, я так рада, что мы нашли друг друга! Обними меня покрепче, Стив. Помнишь, что ты сказал этим утром? И знаешь — я сбросила кожу. Теперь я вся золотистая и блестящая. Больше не коричневая мышка.
— Новая кожа великолепна. Она мне нравится. Она лучше прежней. Сверхмягкая. Сверхтонкая. С бессрочной гарантией прочности.
— Перестань меня разглядывать. Ты меня в краску вгоняешь.
— М-м-м... по-моему, краснеть ты начинаешь вот отсюда.
— Стив!
Мы оставались там до летних сумерек, пока светило солнце. И пока не закончилось содержимое термоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29