А как раз этого я и не мог, Макги, – позабыть обо всем деле.
– И вы их придушили. Сбили цену до той, которую могли себе позволить. У вас не было другого выбора.
– У меня не было другого выбора на всем белом свете, кроме как придушить самого себя. Клянусь, если б на том участке работал мой родной брат, все было бы точно так же. Но позвольте сказать, я никогда не думал, что Бэннон пойдет на самоубийство. Это никогда, ни на миг не приходило мне в голову. В воскресенье мы поздно завтракали на кухне, мне позвонили по телефону, сказали, что он сотворил, и, как только я положил трубку да поразмыслил, побежал прямо в ванную. Весь завтрак ушел в унитаз. Клянусь, я заболел. Почти целый день пролежал в постели. Сьюзи хотела позвонить доктору, да я ей говорю, наверно, чего-нибудь съел в субботу вечером в отеле на обеде в честь старого Бена Линдера, вышедшего в отставку юриста, похожего на старое крошечное серое привидение, до того его сожрал рак. – Он вздохнул. – Знаете, когда вы появились невесть откуда и перехватили у меня эти самые десять акров, это вроде как наказание мне за то, что сотворил над собой Бэннон. Вроде предупреждения, что у меня ничего хорошего больше не получится, а ведь какое-то время все шло удачно.
– Может быть, Бэннон не покончил с собой. Его поникшая голова вздернулась.
– К чему вы это клоните? Что за игру затеваете?
– Просто думаю. Думаю, ведь вполне хорошо известно, кто и зачем нажимал на Бэннона. Может быть, кто-то хотел заслужить признательность – вашу и Монаха Хаззарда. Может, на Бэннона навалились попросту в доказательство своего истинного усердия и стремления помочь, да несколько перестарались. И если Бэннон при этом нечаянно умер, нашелся отличный способ обставить все так, чтобы никто никогда в жизни не обнаружил тяжелых побоев.
Он принялся грызть большой палец.
– Сьюзи заметила, что, если он все равно собирался размозжить себе голову этой штукой, вполне мог бы лечь лицом вниз, чтоб не видеть, как она падает… – Он выпрямился и покачал головой. – Нет. В округе нет никого, кто расправился бы с человеком подобным способом. Я никого такого не знаю. И Монах не знает.
Я взглянул на часы:
– Вот что вам надо сделать. Пресс. Я буду в городе в четверг, четвертого. Привезу с собой кое-кого. Может быть, он расскажет вам кое-что интересное. Но единственная возможность с ним поговорить – приготовить сорок тысяч наличными или заверенный чек. У меня будет акт передачи, заявление о ликвидации и так далее. Покажете мне деньги и сможете поговорить с человеком, которого я привезу. Потом решите, желаете ли купить участок Бэннона. Ибо это для вас единственный шанс что-нибудь съесть.
Он поднялся:
– Или?
– Или я просто дождусь, когда вы уедете, дождусь, когда “Кэлитрон” отменит сделку, потом сам заключу сделку с Карби, который, безусловно, не собирается возобновлять опцион с вами, а потом посмотрю, не обойдется ли мой покупатель без вашей земли и без земли Санто. Полагаю, двухсот десяти акров может оказаться вполне достаточно.
– Вы не блефуете?
– Докажите, что можете поставить на игровой стол сорок тысяч, и мы мельком покажем вам проходную карту. Поверьте, это ваш единственный и последний шанс.
С пристани он оглянулся на кормовую палубу, где стоял я, покачал головой и сказал:
– Будь я проклят, Макги, но почти что легче иметь дело с этим сукиным сыном Санто. По крайней мере, лучше понимаешь, что за чертовщина творится.
Я вернулся и крикнул Пусс, чтоб она выходила. Поднял сиденье желтого дивана, вытащил из гнездышка маленький “Сони-800”. Ушло две трети пятидюймовой катушки полумиллиметровой пленки. Я отключил микрофон, подсоединил электрический шнур ради экономии батареек, перемотал к началу, растянулся на диване. Пусс уселась на полу скрестив ноги, и мы начали слушать. Я лишь один раз немножко отмотал назад, еще раз прокрутил рассказ о беседе с Санто в Атланте, а оттуда пустил все подряд до конца.
В конце Пусс поднялась, выключила магнитофон, плюхнулась на свободное местечко на краешке дивана:
– Это и есть наш злодей, милый? Этот жалкий, трусливый, испуганный, скрытный человечек? Он просто бьется, барахтается и пытается удержать над водой свою глупую голову. Поэтому у него все время болит желудок и мучает рвота.
– Санто больше тебя устраивает в роли злодея?
– Может быть, равнодушие и есть величайший грех, милый. Санто меня устраивает, пока не появится кто-нибудь новенький. Завтра канун Нового года, Макги.
– Вот именно. Это в самом деле.
– Как ты отнесся бы к предложению не собирать толпу?
– Я уж подумывал, не попытаться ли доказать, что толпу составляют двое.
– По-моему, двое, как следует пораскинув мозгами, могут повеселиться так, что чертям станет жарко, как в старые добрые времена.
– Старое знакомство не забывается.
– Новое знакомство не забывается. Что сталось с людьми, которые начинали с дорогих марок шампанского и испарились, как это самое шампанское?
– Они редко помнят собственные имена.
– Давай попробуем.
***
Весь последний день года медленно лил серый дождь. Мы заперли “Флеш” на все замки, отключили телефон, игнорировали позывные завсегдатаев, кочующих с судна на судно. Здесь был наш личный мир, а она населила его толпой девушек. Она никогда еще не источала так долго такую поразительную, сумасшедшую энергию. На все это время она выбралась из раковины, в которой сидела последние несколько дней. Мы достигли вершины, и выпитое вино перенесло нас в какое-то нереальное место, не пьяных и не трезвых, не здравомыслящих и не безумных, где забавное становилось втрое забавнее, игры оказывались неистощимыми, слезы лились и от смеха, и от печали, любой вкус обострялся, любой запах усиливался, чувствительность каждого нерва неизмеримо возрастала. Может быть, в это место попадают полуживые, которые претерпели падения, тяжкие испытания, травмы, но ощущают истинную реальность, полностью сознают, что подобное чудо нельзя растолочь в порошок и носить с собой в кармане. Она была целой толпой девушек, наполнивших собой плавучий дом, день, долгий вечер.
Кому-то из этих девушек было всего десять, кому-то пятнадцать, а кому-то десять тысяч лет. И мне, как Алисе в Стране чудес, приходилось бежать вдвое быстрей, чтобы оставаться на одном месте. С Но-о-овым годом, любовь моя…
***
В понедельник я проснулся с ощущением необходимости встать и стукнуться головой об стенку, чтобы заработало сердце. На часах у кровати было семь минут двенадцатого. Никакого похмелья. Лишь тяжелая свинцовая удовлетворенность от полной отдачи сил, существенно подорвавшей их общий запас. Я потащился в просторную душевую, намылился и стоял под шумно хлеставшей водой с закрытыми глазами, покачиваясь, словно спящая под дождем лошадь. Наконец, из чувства долга и желания проявить характер, подставил под игольчатый душ голову и пустил холодную воду. Подпрыгивая и задыхаясь, я сурово раздумывал о неточности всех свадебных шуток насчет задернутых оконных штор. Долгое праздничное уединение с сильной, крепкой, полной жизненных сил, требовательной и изобретательной девчонкой оставляет впечатление, вполне сравнимое с переправкой по озеру пары тонн кирпичей, их доставкой на тачке за лелеять поездок на вершину горы, после чего ты скатился обратно в озеро и утонул.
С грустной, полной воспоминаний улыбкой я потянулся за, зубной щеткой и увидел, что щетки Пусс исчезли. Ладно. Значит, она собралась пораньше. Продолжая чистить зубы, я свободной рукой открыл другой шкафчик. Он был пуст. Впервые за все эти месяцы она забрала все свои вещи.
Я сполоснул рот, сплюнул, завернулся в большое влажное полотенце и пошел на поиски. Разумеется, на борту не осталось никаких ее признаков. Она ушла. Приклеила кусочком скотча к кофейнику записку, написанную размашистым почерком красной шариковой ручкой.
«И вот, милый мой грязнуля, пришел конец всему хорошему. Конец цветенью.., чего-то там такого. Ты – лучшее, что могло со мной случиться. Я не Киллиан, и не из Сиэтла, так что не трать попусту время и деньги. Не из-за какого-то твоего слова или поступка. Твои слова и дела – идеальное воспоминание. Просто я не слишком постоянна. Всегда хочу уйти, оставаясь на высоте. Думай об этой девушке с нежностью. Потому что она любила тебя, любит, будет любить отныне и навеки. Клянусь. (Попрощайся за меня со всеми добрыми людьми.)»
Вместо подписи нацарапан кружочек с двумя маленькими миндалинами вместо глаз и большим полукругом вместо улыбки. Из каждого глаза капали по три слезинки.
Но черт побери, я пока не готов к этому.
Эта фраза крутилась у меня в голове. Я повторил ее и вдруг сообразил. Сел, неожиданно полностью разгадав и проклиная самого себя.
Разумеется, крошка Пусс. Мы просто не успели дойти до поворотной точки, когда Макги положил бы всему конец на своих условиях. Что не позволило бы тебе уйти, оставаясь на высоте. Ключевое слово – “пока”. Стало быть, пострадала всего лишь гордыня, жалкий ты сукин сын.
Я вполне мог обойтись и без этого саморазоблачения. Я себя чувствовал очень мелким и скучным животным, вялым, понуро сидящим в своей надоевшей пустой норе, где остались маленькие небрежные отметки зубов и когтей умной и нежной самки, теперь навсегда ушедшей. Кто кем воспользовался, малыш Трев? И дал ли ты когда-нибудь кому-нибудь что-нибудь стоящее?
Я стиснул зубы так, что они заскрипели, а в ушах зазвенело. К чему столько шума из-за очередной случайно подвернувшейся девки? В городе их полным-полно. Пойди свистни другой. Будь веселым любвеобильным мальчиком, радуйся исчезновению рыжей до того, как она превратилась бы в бремя, принялась принуждать тебя к чему-то вечному и законному, отягощенному ребятишками.
Мне больше нравился прошлогодний Макги.
Глава 9
Мейер вернулся на второй день нового года, во вторник, явился в десять утра в нью-йоркском наряде, забросив только чемодан на свое судно, – так ему не терпелось продемонстрировать плоды собственных усилий.
Они представляли собой две тонкие пачки бланков брокерской конторы, сколотых скрепками. Он сел напротив меня в кабинке камбуза и объявил:
– В этой пачке ежемесячные выписки с маржинальных счетов.
Тонкие, не совсем белые бланки были заполнены бледно-синим печатным текстом. Название фирмы казалось лишь смутно знакомым: “Шаттс, Гейлор, Стис и компания”. Уолл-стрит 44, Нью-Йорк 10004. Основана в 1902 году.
– А в этой подтверждения купли-продажи. Цены верные на момент продажи. Разумеется, ежемесячные выписки со счетов соответствуют сим подтверждениям. Выписки за одиннадцать месяцев, включая прошлый. Я во многие вставил покупку на такую-то и такую-то сумму и продажу, когда они подскочили всего на несколько пунктов. Бумаги еще поднялись, а потом упали камнем. Организовал тебе две небольшие потери, краткосрочные, на той же самой основе. В целом ты за одиннадцать месяцев превратил сотню тысяч почти в двести девяносто, так что в данный момент, согласно итогу, можешь продать на двести тысяч, заплатить двадцатипятипроцентный налог на долгосрочную прибыль и положить в карман сто пятьдесят, по-прежнему владея ценными бумагами почти на сумму первоначальных вложений.
– А что, если кто-то проверит?
– Номер твоего счета.., обожди, где-то тут.., ноль три девять семь один один ноль, все в законном порядке. Кто-то открыл его одиннадцать месяцев назад, а потом аннулировал. Небольшая, консервативная, уважаемая контора. Могу тебе сказать, они не стали бы этого делать ни для одного другого человека в мире. Мне пришлось дать немало торжественных клятв, половину которых я уже забыл. Если кто-нибудь спросит клерка по сделкам с маржинальными счетами, он ответит, что все законно. Если кто-то попробует копнуть дальше, выйдет либо на Эммета Стиса, либо на Уитсета Гейлора, которые подтвердят.
– А как я с ними расплачивался?
– Всегда чеками банка “Нова Скотия” в Нассау.
Прекрасно. Даже Гэри Санто никоим образом не удастся получить информацию в банке “Нова Скотия”. Это система, которую называют Цюрих-Уэст.
Я пролистал бланки. Мне удавалось покупать вовремя. Я преуспевал.
– Что с тобой стряслось? – спросил Мейер.
– У меня все отлично. Просто замечательно.
– То-то ты бодрый, как панихида. Где Пусс?
– Улетучилась навсегда.
– Ах, вот что!
– Что?
– А то, что, по-моему, ты не выставил бы ее. Значит, это ее собственное решение. А она не из тех, кто говорит “навсегда”, а потом вдруг возьмет и вернется. Раз она улетучилась, то улетучилась. Тогда я на твоем месте выглядел бы ничуть не лучше, если не хуже. Будь я на твоем месте и кто-нибудь вроде нее улетучился бы навсегда, я чертовски затосковал бы и призадумался, может, она всегда была бы под рукой, если бы я все устроил немножко иначе.
– Ну, хватит об этом. Он вышел из кабинки.
– Когда тебе понадобится цивилизованное общество, я обитаю вон там, на судне “Джон Мейнард Кейнс”. Тысяча четыреста сорок в год по особой годовой расценке, минус дисконт при оплате за год вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– И вы их придушили. Сбили цену до той, которую могли себе позволить. У вас не было другого выбора.
– У меня не было другого выбора на всем белом свете, кроме как придушить самого себя. Клянусь, если б на том участке работал мой родной брат, все было бы точно так же. Но позвольте сказать, я никогда не думал, что Бэннон пойдет на самоубийство. Это никогда, ни на миг не приходило мне в голову. В воскресенье мы поздно завтракали на кухне, мне позвонили по телефону, сказали, что он сотворил, и, как только я положил трубку да поразмыслил, побежал прямо в ванную. Весь завтрак ушел в унитаз. Клянусь, я заболел. Почти целый день пролежал в постели. Сьюзи хотела позвонить доктору, да я ей говорю, наверно, чего-нибудь съел в субботу вечером в отеле на обеде в честь старого Бена Линдера, вышедшего в отставку юриста, похожего на старое крошечное серое привидение, до того его сожрал рак. – Он вздохнул. – Знаете, когда вы появились невесть откуда и перехватили у меня эти самые десять акров, это вроде как наказание мне за то, что сотворил над собой Бэннон. Вроде предупреждения, что у меня ничего хорошего больше не получится, а ведь какое-то время все шло удачно.
– Может быть, Бэннон не покончил с собой. Его поникшая голова вздернулась.
– К чему вы это клоните? Что за игру затеваете?
– Просто думаю. Думаю, ведь вполне хорошо известно, кто и зачем нажимал на Бэннона. Может быть, кто-то хотел заслужить признательность – вашу и Монаха Хаззарда. Может, на Бэннона навалились попросту в доказательство своего истинного усердия и стремления помочь, да несколько перестарались. И если Бэннон при этом нечаянно умер, нашелся отличный способ обставить все так, чтобы никто никогда в жизни не обнаружил тяжелых побоев.
Он принялся грызть большой палец.
– Сьюзи заметила, что, если он все равно собирался размозжить себе голову этой штукой, вполне мог бы лечь лицом вниз, чтоб не видеть, как она падает… – Он выпрямился и покачал головой. – Нет. В округе нет никого, кто расправился бы с человеком подобным способом. Я никого такого не знаю. И Монах не знает.
Я взглянул на часы:
– Вот что вам надо сделать. Пресс. Я буду в городе в четверг, четвертого. Привезу с собой кое-кого. Может быть, он расскажет вам кое-что интересное. Но единственная возможность с ним поговорить – приготовить сорок тысяч наличными или заверенный чек. У меня будет акт передачи, заявление о ликвидации и так далее. Покажете мне деньги и сможете поговорить с человеком, которого я привезу. Потом решите, желаете ли купить участок Бэннона. Ибо это для вас единственный шанс что-нибудь съесть.
Он поднялся:
– Или?
– Или я просто дождусь, когда вы уедете, дождусь, когда “Кэлитрон” отменит сделку, потом сам заключу сделку с Карби, который, безусловно, не собирается возобновлять опцион с вами, а потом посмотрю, не обойдется ли мой покупатель без вашей земли и без земли Санто. Полагаю, двухсот десяти акров может оказаться вполне достаточно.
– Вы не блефуете?
– Докажите, что можете поставить на игровой стол сорок тысяч, и мы мельком покажем вам проходную карту. Поверьте, это ваш единственный и последний шанс.
С пристани он оглянулся на кормовую палубу, где стоял я, покачал головой и сказал:
– Будь я проклят, Макги, но почти что легче иметь дело с этим сукиным сыном Санто. По крайней мере, лучше понимаешь, что за чертовщина творится.
Я вернулся и крикнул Пусс, чтоб она выходила. Поднял сиденье желтого дивана, вытащил из гнездышка маленький “Сони-800”. Ушло две трети пятидюймовой катушки полумиллиметровой пленки. Я отключил микрофон, подсоединил электрический шнур ради экономии батареек, перемотал к началу, растянулся на диване. Пусс уселась на полу скрестив ноги, и мы начали слушать. Я лишь один раз немножко отмотал назад, еще раз прокрутил рассказ о беседе с Санто в Атланте, а оттуда пустил все подряд до конца.
В конце Пусс поднялась, выключила магнитофон, плюхнулась на свободное местечко на краешке дивана:
– Это и есть наш злодей, милый? Этот жалкий, трусливый, испуганный, скрытный человечек? Он просто бьется, барахтается и пытается удержать над водой свою глупую голову. Поэтому у него все время болит желудок и мучает рвота.
– Санто больше тебя устраивает в роли злодея?
– Может быть, равнодушие и есть величайший грех, милый. Санто меня устраивает, пока не появится кто-нибудь новенький. Завтра канун Нового года, Макги.
– Вот именно. Это в самом деле.
– Как ты отнесся бы к предложению не собирать толпу?
– Я уж подумывал, не попытаться ли доказать, что толпу составляют двое.
– По-моему, двое, как следует пораскинув мозгами, могут повеселиться так, что чертям станет жарко, как в старые добрые времена.
– Старое знакомство не забывается.
– Новое знакомство не забывается. Что сталось с людьми, которые начинали с дорогих марок шампанского и испарились, как это самое шампанское?
– Они редко помнят собственные имена.
– Давай попробуем.
***
Весь последний день года медленно лил серый дождь. Мы заперли “Флеш” на все замки, отключили телефон, игнорировали позывные завсегдатаев, кочующих с судна на судно. Здесь был наш личный мир, а она населила его толпой девушек. Она никогда еще не источала так долго такую поразительную, сумасшедшую энергию. На все это время она выбралась из раковины, в которой сидела последние несколько дней. Мы достигли вершины, и выпитое вино перенесло нас в какое-то нереальное место, не пьяных и не трезвых, не здравомыслящих и не безумных, где забавное становилось втрое забавнее, игры оказывались неистощимыми, слезы лились и от смеха, и от печали, любой вкус обострялся, любой запах усиливался, чувствительность каждого нерва неизмеримо возрастала. Может быть, в это место попадают полуживые, которые претерпели падения, тяжкие испытания, травмы, но ощущают истинную реальность, полностью сознают, что подобное чудо нельзя растолочь в порошок и носить с собой в кармане. Она была целой толпой девушек, наполнивших собой плавучий дом, день, долгий вечер.
Кому-то из этих девушек было всего десять, кому-то пятнадцать, а кому-то десять тысяч лет. И мне, как Алисе в Стране чудес, приходилось бежать вдвое быстрей, чтобы оставаться на одном месте. С Но-о-овым годом, любовь моя…
***
В понедельник я проснулся с ощущением необходимости встать и стукнуться головой об стенку, чтобы заработало сердце. На часах у кровати было семь минут двенадцатого. Никакого похмелья. Лишь тяжелая свинцовая удовлетворенность от полной отдачи сил, существенно подорвавшей их общий запас. Я потащился в просторную душевую, намылился и стоял под шумно хлеставшей водой с закрытыми глазами, покачиваясь, словно спящая под дождем лошадь. Наконец, из чувства долга и желания проявить характер, подставил под игольчатый душ голову и пустил холодную воду. Подпрыгивая и задыхаясь, я сурово раздумывал о неточности всех свадебных шуток насчет задернутых оконных штор. Долгое праздничное уединение с сильной, крепкой, полной жизненных сил, требовательной и изобретательной девчонкой оставляет впечатление, вполне сравнимое с переправкой по озеру пары тонн кирпичей, их доставкой на тачке за лелеять поездок на вершину горы, после чего ты скатился обратно в озеро и утонул.
С грустной, полной воспоминаний улыбкой я потянулся за, зубной щеткой и увидел, что щетки Пусс исчезли. Ладно. Значит, она собралась пораньше. Продолжая чистить зубы, я свободной рукой открыл другой шкафчик. Он был пуст. Впервые за все эти месяцы она забрала все свои вещи.
Я сполоснул рот, сплюнул, завернулся в большое влажное полотенце и пошел на поиски. Разумеется, на борту не осталось никаких ее признаков. Она ушла. Приклеила кусочком скотча к кофейнику записку, написанную размашистым почерком красной шариковой ручкой.
«И вот, милый мой грязнуля, пришел конец всему хорошему. Конец цветенью.., чего-то там такого. Ты – лучшее, что могло со мной случиться. Я не Киллиан, и не из Сиэтла, так что не трать попусту время и деньги. Не из-за какого-то твоего слова или поступка. Твои слова и дела – идеальное воспоминание. Просто я не слишком постоянна. Всегда хочу уйти, оставаясь на высоте. Думай об этой девушке с нежностью. Потому что она любила тебя, любит, будет любить отныне и навеки. Клянусь. (Попрощайся за меня со всеми добрыми людьми.)»
Вместо подписи нацарапан кружочек с двумя маленькими миндалинами вместо глаз и большим полукругом вместо улыбки. Из каждого глаза капали по три слезинки.
Но черт побери, я пока не готов к этому.
Эта фраза крутилась у меня в голове. Я повторил ее и вдруг сообразил. Сел, неожиданно полностью разгадав и проклиная самого себя.
Разумеется, крошка Пусс. Мы просто не успели дойти до поворотной точки, когда Макги положил бы всему конец на своих условиях. Что не позволило бы тебе уйти, оставаясь на высоте. Ключевое слово – “пока”. Стало быть, пострадала всего лишь гордыня, жалкий ты сукин сын.
Я вполне мог обойтись и без этого саморазоблачения. Я себя чувствовал очень мелким и скучным животным, вялым, понуро сидящим в своей надоевшей пустой норе, где остались маленькие небрежные отметки зубов и когтей умной и нежной самки, теперь навсегда ушедшей. Кто кем воспользовался, малыш Трев? И дал ли ты когда-нибудь кому-нибудь что-нибудь стоящее?
Я стиснул зубы так, что они заскрипели, а в ушах зазвенело. К чему столько шума из-за очередной случайно подвернувшейся девки? В городе их полным-полно. Пойди свистни другой. Будь веселым любвеобильным мальчиком, радуйся исчезновению рыжей до того, как она превратилась бы в бремя, принялась принуждать тебя к чему-то вечному и законному, отягощенному ребятишками.
Мне больше нравился прошлогодний Макги.
Глава 9
Мейер вернулся на второй день нового года, во вторник, явился в десять утра в нью-йоркском наряде, забросив только чемодан на свое судно, – так ему не терпелось продемонстрировать плоды собственных усилий.
Они представляли собой две тонкие пачки бланков брокерской конторы, сколотых скрепками. Он сел напротив меня в кабинке камбуза и объявил:
– В этой пачке ежемесячные выписки с маржинальных счетов.
Тонкие, не совсем белые бланки были заполнены бледно-синим печатным текстом. Название фирмы казалось лишь смутно знакомым: “Шаттс, Гейлор, Стис и компания”. Уолл-стрит 44, Нью-Йорк 10004. Основана в 1902 году.
– А в этой подтверждения купли-продажи. Цены верные на момент продажи. Разумеется, ежемесячные выписки со счетов соответствуют сим подтверждениям. Выписки за одиннадцать месяцев, включая прошлый. Я во многие вставил покупку на такую-то и такую-то сумму и продажу, когда они подскочили всего на несколько пунктов. Бумаги еще поднялись, а потом упали камнем. Организовал тебе две небольшие потери, краткосрочные, на той же самой основе. В целом ты за одиннадцать месяцев превратил сотню тысяч почти в двести девяносто, так что в данный момент, согласно итогу, можешь продать на двести тысяч, заплатить двадцатипятипроцентный налог на долгосрочную прибыль и положить в карман сто пятьдесят, по-прежнему владея ценными бумагами почти на сумму первоначальных вложений.
– А что, если кто-то проверит?
– Номер твоего счета.., обожди, где-то тут.., ноль три девять семь один один ноль, все в законном порядке. Кто-то открыл его одиннадцать месяцев назад, а потом аннулировал. Небольшая, консервативная, уважаемая контора. Могу тебе сказать, они не стали бы этого делать ни для одного другого человека в мире. Мне пришлось дать немало торжественных клятв, половину которых я уже забыл. Если кто-нибудь спросит клерка по сделкам с маржинальными счетами, он ответит, что все законно. Если кто-то попробует копнуть дальше, выйдет либо на Эммета Стиса, либо на Уитсета Гейлора, которые подтвердят.
– А как я с ними расплачивался?
– Всегда чеками банка “Нова Скотия” в Нассау.
Прекрасно. Даже Гэри Санто никоим образом не удастся получить информацию в банке “Нова Скотия”. Это система, которую называют Цюрих-Уэст.
Я пролистал бланки. Мне удавалось покупать вовремя. Я преуспевал.
– Что с тобой стряслось? – спросил Мейер.
– У меня все отлично. Просто замечательно.
– То-то ты бодрый, как панихида. Где Пусс?
– Улетучилась навсегда.
– Ах, вот что!
– Что?
– А то, что, по-моему, ты не выставил бы ее. Значит, это ее собственное решение. А она не из тех, кто говорит “навсегда”, а потом вдруг возьмет и вернется. Раз она улетучилась, то улетучилась. Тогда я на твоем месте выглядел бы ничуть не лучше, если не хуже. Будь я на твоем месте и кто-нибудь вроде нее улетучился бы навсегда, я чертовски затосковал бы и призадумался, может, она всегда была бы под рукой, если бы я все устроил немножко иначе.
– Ну, хватит об этом. Он вышел из кабинки.
– Когда тебе понадобится цивилизованное общество, я обитаю вон там, на судне “Джон Мейнард Кейнс”. Тысяча четыреста сорок в год по особой годовой расценке, минус дисконт при оплате за год вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36