— Ванюша, это все пустяки. Когда народ о главное узнает — быстро пустяки забудутся. Перекурить пора.
***
— Чтоб его рак побрал, с его перекурами, — сказала Инка. — Точно, гад, чего то ждет.
— Чего-то наши пацаны не звонят, — озабоченно сказал Тараскин. — Надо бы узнать.
— Не надо, — остановил его Куклинс. — Сами позвонят. Не надо их раскрывать, раньше времени.
***
Как ни странно, тише всех вел себя Антон. Нет, он конечно, стонал, охал, вскрикивал, после особенно сильных ударов, но остальные производили гораздо больше шума.
Конечно, особенно орала Юля. Она визжала, вырываясь из рук охранника.
— Суки, сволочи! Оставьте его! Не смей, урод, сядешь! На помощь! Оставьте!
Леваневский тоже орал. Он пытался остановить Шурыгина, даже бросился под удар, и, получив пряжкой по руке, начал орать еще и от боли.
— Николай Борисович, что же вы делаете! Обещали же без травм! Что делаешь, кретин! Правда, сядем!
Шурыгин выкрикивал в ответ что-то злобное. И только Антон, наконец-то извернувшийся и добравшийся зубами до своего рукава, чтобы кусать не только губы, почти замолчал.
Леваневский наконец-то осмелился схватить Шурыгина за рукав.
— Прекрати, он же тебя не слышит.
— Слышит, — зло сказал Шурыгин, опуская ремень. — Все слышит. Эй, ты, как? Хабарик в нос, или так отзовешься?
— Антошка, миленький, — умоляюще сказала Юля. — Напиши, все что нужно. Эти же козлы убьют тебя.
— «Антошка, миленький», — передразнил Шурыгин, храпя, как на подъеме. Державший Юлю сотрудник «Перуна», пришедших в фирму недавно, начал понимать, в каком психологическом состоянии был их командир в те недобрые часы, после которых его, собственно и заставили написать рапорт. — Ведь убью. Кончай дурью маяться. Ты меня не знаешь, я не позволю, чтобы щенок был бы меня круче. Ну?! — ремень опять поднялся.
— Сог… Согласен.
Юльке стало легко и она, чуток успокоившись, назвала себя дурой, за то, что десять минут назад ей показалось, что он уже сдался. Почему он не мог раньше прекратить!
Антон медленно оттолкнулся от стола, стал нагибаться.
— Штаны не надевай, — приказал Шурыгин. — Сперва возьмешь диктофон, сделаешь контрольное признание.
— Пить дай, — не глядя на него простонал Антошка.
Шурыгин кивнул охраннику. Тот вынул из сумки бутылку, распечатал, протянул Антону.
«Пиво „Банное“. Начальная плотность — 14%, максимальный алкоголь — 5,2 градуса.» Данные лезли в голову Юле сами собой: все же это была одна из лучших марок ее отца.
Антон выдул почти половину бутылки, высоко запрокинув голову — капли катились на порванный пиджак. Потом он вернул бутылку и в этот момент его взгляд встретился со взглядом Юли.
Взгляд, как рука на плече. Нет, как губы на щеке. Нет, как губы, прикоснувшиеся к губам. Тот взгляд, когда между губами и губами — стекло. Или решетка. Или расстояние в три тысячи километров.
Взгляд, которого ждешь всю жизнь, но не все дожидаются.
Взгляд, который иногда ждешь всю жизнь, а он, счастливчик, ждал всего год, после тех самых танцулек.
Два взгляды встретились и соединились, как два самолета в небе во время дозаправки…
— Долго будем глядеться? — рявкнул Шурыгин. — Бери диктофон!
Юля на секунду перевела взгляд, а когда снова взглянула на Антона, то увидела то, что нам всем в жизни приходится видеть редко. Она увидела чудо.
Ей показалось, что Антон всплывает со дна. Вот его лицо уже на поверхности. Вот перед нет уже прежний Антошка, в полном смысле слова пришедший в себя.
— Дядя, — сказал он, с серьезным выражением на лице (Юля прекрасно знала, что скрывается за этой серьезностью, и ей стало страшно). — я должен диктофон проверить.
С этими словами Антон взял его и включил.
— Раз-раз-раз, блям-блям-блям, — как шоумен щелкнул ногтем по микрофону. — Контрольная запись: Раз услышал бедный абиссинец,/ Что далеко на севере, в Каире…
— Охренел, щенок?
— Занзибарские девушки пляшут,/И любовь продают, за деньги. Все, проверка окончена, можно делать запись. Начинаю признание. Вынужден признаться в том, что Юрий Петрович Назаренко, мэр нашего города и вся его банда — факаное г.но, которое скоро сядет в тюрьму и надолго.
Сказав это, Антон, почти не размахиваясь, швырнул диктофон в окно. Раздался звон битого стекла и в секундной паузе прозвучал и другой звук: прибор шмякнулся на дорожку возле корпуса.
***
С последним перекуром вообще вышел анекдот. В студии минут десять гоняли какой-то документальный фильм про ирхайских раков, затем, когда студийная фантазия иссякла, на экране возникла заставка с напряженным звуком — та заставка, которая в начале 90-х заставляла сжиматься сердца политизированных телезрителей.
Потом снова дали студию. В кадре мелькнул Батька, сел было за стол, но тут зазвонил его мобильник. Кратко подтвердив репутацию завзятого матершинника, Батька вышел из кадра, продолжая отвечать по мобиле.
Оператор продолжал демонстрировать место поединка. Савушкин сел куда ему положено, улыбнулся зрителям, вложив в улыбку некоторую толику непонимания.
— Юрий Петрович, где же вы? Петрович, ты что, еще не накурился. Без вас же скучно. Наташенька, тут нет телефона для обратной связи? Жаль, я мог бы отвечать на вопросы. Наташенька, может ты хотя бы мне вопрос задать? Нельзя же, чтобы в телевизоре сидела молчаливая голова, это издевательство над народом. Анекдоты про новых русских что ли начать рассказывать? Нет, Наташенька, будь умницей, подкинь вопросик?
— Иван Дмитриевич, — неожиданно для себя спросила Наташа, — я недавно вашу предвыборную газету читала. Это правда, что вы, когда путешествовали по Европе автостопом, две недели проработали в Испании, на ферме по разведению страусов.
— Сущая истина. Еду, вижу указатель: Алба де Тормес, ферма по разведению страусов. До фермы одна миля. Прошел пешком. Ферма на двести страусиных голов, а им требуется чернорабочий. Ну, когда еще такая возможность представится в жизни?
***
— Вот она, «граната». — Боец протянул своему начальнику диктофон, поднятый с аллеи. Начальник протянул его Гришину, тот — Олегу.
Олег отмотал пленку назад.
«Охренел щенок! Занзибарские девушки пляшут, и любовь продают за деньги. Все, проверка окончена…»
— Что за херь?
— Это Антон, — сказал Олег. — Все правильно, они здесь.
— Отмотай, дай послушают, кто перед ним, — сказал начальник. — Твою мать, так это же главный «Перун» — Шурыгин. Я с ним десять раз встречался.
Они прислушались. В здании кричали, истошно и суматошно.
— Взять карабины, — не приказал, а сказал Гришин, глядя на командира, — пальнуть вверх, а потом — говорить. Я буду.
Начальник думал около секунды, потом ретранслировал приказ.
Раздался залп из четырех стволов, весьма эффектный для глухой ночи. В здании замолчали и Гришин выступил вперед, складывая ладони — «черт, матюгальника не захватили»!
— Шурыгин?! Ты меня слышишь?
***
На этот раз Леваневский действовал с риском для жизни. Он прыгнул на Шурыгина, и вовремя: тот, несколько раз хлестнув лежащего Антона, отбросил ремень и схватил табуретку.
— Уубъююю! Порррввуу!
— Мужики, — орал Леваневский, и в его голосе был полноценный страх. — Помогите мне. Мы же все сядем, если он умрет! Мужики, нас же там всех к параше, как садистов!
Дрынов осторожно приблизился к начальнику и схватил его за руку, иначе травму получил бы уже Леваневский. Он тащил Шурыгина в сторону, матерно уговаривая, а тот, выронивший табурет, пытался ударить уже Леваневского. Боец державший Юлю, оставил ее и кинулся помогать.
— Спокойно командир, все будет… О, мля!!!
Принцесса, получившая свободу, не потеряла ни одной секунды. Она подхватила табурет и накинулась на Шурыгина. Один раз ударить она успела, потом ее отшвырнули.
Как ни странно, этот удар оказался полезнее для Шурыгина всех уговоров вместе взятых. Он схватился за голову, потом огляделся вокруг себя.
— Мужики, чего это было?
— Николай Борисович, — почти ныл Леваневский, поговорите с Юрием Петровичем.
Шурыгин взял мобилу.
— Чего там у вас происходит, — спросил Батька.
— Ничего. Кукрыникса дожать не можем. Пацан — псих натуральный.
— Кто из вас псих? Этот звонит, говорит, что ты его чуть не убил. Мне признание нужно, а не труп. Я же сказал: дай ремня. А ты что? Кончай там быстрей, меня этот козел уже замучил. Ну…
— Гну, — ответил Шурыгин, не зная, что еще ответить. Его выручил посторонний звук — залп за окном из нескольких ружей одновременно.
Отключив мобильник, Шурыгин осторожно подобрался к окну. Его окликнули.
— Шурыгин, ты здесь? Не прячься, я знаю.
— Кто это?
— Какая тебе разница? Тебе это знать не надо. Ты должен знать две вещи: дорога блокирована, а я настоящий афганец, без дураков. Что у нас винтовки есть, ты уже слышал. Или тебе в окошко залепить?
— Не надо нам статьи накручивать, — шепнул командир охраны. — Давай, чтобы больше без пальбы.
— Мужик, ты с какой грядки взялся? Чего тебе надо?
— Чтобы ты отпустил пацанов и девчонку. А сам сдался.
— Херушки. Хер не дорос, меня брать.
— Ты дурак Шурыгин. Не понял? Крыльцо ваше на прицеле, отсюда вам не уйти. А потом менты приедут обязательно. Шурыгин, тебе кодекс прислать, чтобы ты вспомнил, по какой статье сидеть придется? Ты в отставке, так что не думай, что обязательно на ментовскую зону попадешь.
Тишина. Шурыгин и компания обдумывали предложение.
***
На поясе у Гришина зазвонил мобильник. Он отошел в сторону.
— Мы их нашли, Владимир Геннадьевич. Постараемся уговорить.
— Хорошо бы, сделать так, чтобы их удалось всех заснять вместе. Чтобы телевизионщикам была бы хорошая картинка. Милиция пока не вмешивается, хотят Баринов давит по телефону из Москвы.
— Пока не знаю. Пока с камерой войни во внутрь не удается. Штурмом ихбратья не собираюсь.
Юлин дядя подошел сзади. Подражая бойцам охраны, он старался не очень громко хрустеть ветвями.
— Я не понял, — тихо, но отчетливо сказал он, — зачем мы сюда приехали? Мне было сказано: спасти детей, а тут у вас какая-то, забыл слово, пиар-акция? Там дети в заложниках. Освободите их и занимайтесь своими выборами.
Гришин отключил мобильник, взглянул на врача.
— Да, вы правы. Не за этим приехали. — Опять во всю глотку. — Шурыгин, выгодное предложение. Мы забираем всех заложников и уезжаем. Пять минут думать.
Пять минут думать не пришлось.
— Забирайте. Только без фокусов.
***
— Конечно, все здорово, только я убедился: страус птица тупая и непредсказуемая. Была дурацкая детская мечта: прокатиться на страусе. Вот и прокатился. Больше не хочу. Еще получил нормальную зарплату незарегистрированного батрака на территории Евросоюза. Тогда, в 91-м, казалось — огромные деньги. Извините.
У Савушкина зазвонил телефон. Он выслушал, обернулся к камере.
— Срочное сообщение. Бандформирование «Перун» сегодня вечером захватило шестерых учеников Первого лицея и посредством истязаний пыталось вынудить их дать показания против себя. Подробности пока неизвестны. Все, пора заканчивать. Надоел ты мне, Петрович. Как и всему городу.
Только в эту минуту в студии догадались прекратить трансляцию. На экране появилась заставка.
***
Медосмотр проходил тут же, в полевых условиях, при свете автомобильных фар. Иннокентий Иванович — так звали Юлиного дядю, взял командование в свои руки. «Надо решить, куда их везти — домой, или в больницу, — сказал он». Особой помощи никому не требовалось, только Сереге положили примочку на мощный синяк. Двоим, особо разнервничавшимся ребятам, дали глотнуть коньяка.
Сложнее было с Антоном. Он стоял возле машины, опершись руками на капот, чтобы не упасть. Когда он успел натянуть брюки, Юля не заметила. Зато она только сейчас обнаружила, что несмотря на все передряги, он сохранил очки в целости. Юля к месту ли, ни к месту вспомнила, что не так давно говорили с ребятами про «Гарри Поттера» и Антошка, как единственный очкарик в классе, авторитетно заявил: главное чудо главного героя заключается в том, что на протяжении всех четырех книг с его очками ничего не произошло.
— Молодой человек, дайте-ка я оценю физический ущерб. Да… Не помню, когда видел такое в последний раз. Жить будете, это гарантирую.
— Не надо… Не надо в больницу, — простонал Антон.
— Иннокентий Иванович, — Юля взяла дядю за руку и отвела в сторону. — Как у него?
— Жить будет. В реанимации ему делать нечего. По правде, не нужна даже обычная палата, пусть даже я нарушаю все инструкции. У парня мощный стресс, это главное. Просто, хороший уход и психологическая реабилитация. Желательно, чтобы его никто бы не тревожил и не напоминал о том, что было. Анестезию вколю прямо сейчас.
— Никто не потревожит, обещаю, — уверенно сказала Юля. — Быстро в машину. И домой. Что делать — представляю, тебе лишнее спасибо. Только дай мне этих ампул. Не бойся, наркоманкой я не стану.
Гришин и Олег заговорили о съемке, о необходимости зафиксировать повреждения. Юля так на них зыркнула глазами в полутьме, что разговор прекратился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40