Это была Улис-Анет, почти такая же, как прежде — и в то же время Вал-Нардия. Впечатления смешались — на миг ему почудилось ожерелье с черным жемчугом, которое обычно носила при дворе сестра Кесара.
Внезапно женщина распахнула глаза, и он понял, что она видит его. А может быть, не только его, но и тех нематериальных личностей, что стояли вокруг?
— Улис-Анет эм Зарависс, — осторожно спросил он, — ты помнишь меня?
— Рарнаммон, — ответила она. По тому, что она назвала его полным именем, которым он стал пользоваться лишь после своего возвышения, он понял, что она вполне осведомлена обо всем, что творится в мире. Очевидно, она получала сведения лишь ей известными путями. Довольно долго она просто смотрела на него.
— Я не жрица, мой повелитель, — произнесла она наконец. — То, что я здесь — дело случая. Наверное, вы находите меня странной. Я провела здесь какое-то время в полном одиночестве. Искупление, самопознание... Чего вы хотите от меня?
— Возможно, ничего, — проронил он.
Улис-Анет легко поднялась на ноги, протянула руки, и свет пробился сквозь ее волосы и меж пальцев.
— Сначала, когда я подняла глаза и увидела вас, — выговорила она, — мне показалось, что передо мной Кесар. Затем темнота... а потом возник Ральданаш. Ваши глаза... вы понимаете меня? Но вы похожи на него. Точнее, на них обоих, — неожиданно она расплакалась, медленно и задумчиво, будто не чувствуя горя. Рарнаммон молча стоял и наблюдал за ней. Но вскоре Улис-Анет прижала ладони к мокрым щекам, утирая слезы.
— Позвольте показать вам великолепие здешних мест, — сказала она, повернулась и направилась вглубь острова. Он покорно последовал за ней. Ее красота, которую он как-то не замечал прежде, струилась за ней, подобно тени меж стволами деревьев.
К западу от храма роща выводила к обрыву с несколькими обгорелыми дубами, под которым плескалось море. Среди травы стояла маленькая каменная Анакир — грубое самодельное изображение. Рарнаммон удивился, кто и зачем мог его поставить.
Улис-Анет прошла к самому обрыву.
— Странно, — сказала она, — я никогда не выясняла, где это место, и, может быть, ошибаюсь. Но как раз в этот час, когда солнце клонится к закату, оно и происходит.
— Что именно? — мягко спросил Рарнаммон. Он особо не задумывался о ней, но почти боялся подойти к ней слишком близко, ненароком задеть ее рукой или рукавом, обеспокоить громким голосом, словно она могла исчезнуть от этого. Казалось, близкое соседство способно причинить боль этой женщине.
— Вон, — указала она куда-то вниз, в воду, прервав его размышления. Вдруг там что-то блеснуло, и из глубины на поверхность моря пробился янтарный луч.
Оба замерли на месте, ошеломленно глядя на это чудо, затем посмотрели друг на друга — и снова вниз. Вскоре сияние начало понемногу гаснуть.
— Они сбросили статую Анакир вон с тех скал, — пояснила Улис-Анет. — Может быть, это какое-нибудь украшение. Ее волосы... или драгоценный камень.
— Перед этим Вольные закорианцы вынули Ее глаза, — вспомнил Рарнаммон. — Но один из кораблей Леопарда пошел ко дну. Возможно, камень принесло обратно течением.
Они еще долго глядели в воду, уже сомневаясь в том, что видели.
Затем Рарнаммон предложил Улис-Анет еды и вина, которые принес с собой. Они уселись под дубами на обрыве, чтобы разделить эту нехитрую трапезу.
Он вспомнил, что когда-то здесь вот так же сидели Кесар и Вал-Нардия. Чувство времени полностью исчезло, торопиться было некуда. Но под этим таилось ожидание перемены, чего-то беспокоящего и безответного.
Один раз мимо них скользнула в траве золотистая змейка. Все змеи богини выжили, и теперь остров принадлежал им.
Мужчина и женщина сидели и буднично беседовали о необычных вещах.
Тени сгущались на скалах, на отмелях вдоль берега. Запад зарделся, и, словно его отражение, тускло зарделся восток, где всходила Звезда.
— Ты не собираешься оставаться здесь, — сказал Рарнаммон. — По-моему, ты не склонна к жизни послушницы или отшельницы.
— Я обдумаю это. Но мне нужен ваш совет. Вы же были одним из тех, кто соткал великую сеть Силы. Богом, или его частью.
— Нет, — покачал головой Рарнаммон.
— По крайней мере, одну ночь и один день. Краешек этого огня коснулся и моего острова. Я свидетельница — вы были богом. Так что дайте совет, мой повелитель, куда мне направить стопы и как лучше провести жизнь. Вы ведь знаете, что он погиб из-за меня.
— Кесар погиб только из-за Кесара.
— Я могу справиться со своим чувством вины и со страхом. Анкабек научил меня этому. Но не тому, как жить дальше. Анкабек говорит только одно слово: «Жди».
— Тогда возвращайся в Дорфар. Он говорит куда громче и с более великой целью.
— Но ни слова для меня.
Солнце уже опустилось за море, и мир состоял лишь из багряного света и густых теней. А на востоке Звезда выдавливала розовый сок из-за линии горизонта, словно вся земля была огромным плодом.
— Улис, — произнес Рарнаммон, — в бездну этот разговор о богах... Если на Истрисе я и бывал в публичном доме, то весь сжимался от отвращения. Я получал то, чего хотел. И никогда это не была женщина. А теперь мы сидим здесь, в руинах, на скале с горелыми деревьями. Сквернее ложа не придумаешь... И я хочу тебя.
Пока он говорил, ее лицо оставалось совершенно пустым и невыразительным — и вдруг эта пустота отступила под напором смеха.
— Повелитель Гроз извиняется перед своей служанкой за неудобную постель?
— Скорее за недостаток опыта. Который идет в одной упряжке с его годами.
— Застис, — очень тихо прошептала Улис-Анет. — Это идет Застис. А я все это время была здесь совсем одна. До сегодняшнего дня.
В последних лучах солнца он нашел ее губы, и они показались ему сладостной неизведанной страной, сотворенной закатом.
А где-то в холмах над Корамвисом таддриец наблюдал, как появляются звезды и среди них Красная Луна. Последней взошла Звезда, краснее, чем отсвет костра на камнях.
Застис волновала таддрийца, но он привык к этому и научился справляться со своим телом.
Чтобы отвлечься, он развел костер пожарче, но это не помогло. Вдалеке лежало озеро, над ним смутной стеной высились горы. Вершина холма, где они находились, странным образом выпадала из мира, одновременно находясь внутри него. Неподалеку сидели эманакир, чуть золотистые и совсем льдисто-бледные. Они были погружены в медитацию, некоторые читали молитвы.
Таддриец подумал о чуде, которое они сотворили, но затем отбросил эту мысль. Таинство завершилось. Теперь его подтачивала тоска по храму на равнине, бывшему его домом, даже по толстому верховному жрецу с его винными бочками и тайными подружками на это время года. И конечно, по замечательным свиткам и картам, по ритуалам, столь же пустым, сколь и приятным. Ему не хватало самых заурядных вещей, и, изголодавшись по ним, он позабыл свою любовь к человечеству.
— Уже скоро.
Он поднял глаза и увидел Ашни, стоящую напротив у костра. Ее улыбка была такой чудесной и таила в себе ту бесконечность, что не ранит и не ужасает человека — небо, звезды, свет.
— Вы уходите, госпожа? — спросил он. Это был риторический вопрос, он не ждал ответа — и не получил его.
Постепенно все глаза, даже те странные, мертвенно-бледные, обратились к ней. И она сказала им, кратко и, как всегда, без слов, что сейчас намерена оставить их.
Никто из ее Равнинной свиты не возражал. Они приняли это со своей обычной гордыней — Избранная раса, дети богов. Он же ощутил, как одиночество подкрадывается к нему, словно волки с гор. Неужели больше никто не чувствует этого одиночества?
Она просто девочка, тупо подумал он. Лет четырнадцати-пятнадцати, с длинными шелковыми волосами и лилейной кожей... Но тут он снова встретился с нею взглядом. Нет, она была не просто девочкой. Совсем нет! Перед ним была таддрийская легенда о волчьем ребенке. Зеркальное отображение предсказания. Чем же еще она может стать?
А она уже шла прочь быстрой, скользящей походкой, как всегда ходила, и волосы ее взлетали, словно крылья бабочки... Чему суждено случиться на этот раз? Вверх по холму. Там, примерно в ста шагах отсюда, стояла скала. Она направилась прямо к ней, в три прыжка забралась наверх и уселась там. Он мог видеть ее снизу. Они все могли...
Что случится теперь?
В мозгу у него возникло что-то вроде легкого журчания ручейка или детского смеха... Его личная вера запрещала принимать это последнее преображение. Ральднор и Астарис скрылись, уехали в джунгли на повозке. И Ашни следовало в какой-то миг этой ночи уйти одной меж холмов.
Когда незадолго до рассвета он очнулся, скала была пуста. Таддрийский жрец дорфарианской Анакир понял, что именно это она и сделала.
Он начал ворошить угли, чтобы достать колбасу, которую положил туда печься, но вдруг какая-то странность заставила его снова вскинуть голову.
Небо уже почти раскрылось, восток был золотым, в легкой хрустальной дымке. И вдруг на этом золоте родилось крошечное серебряное солнышко со струящимся хвостом.
Таддриец вскочил на ноги, схватил покрытую золой колбасу и замахал ею в сторону эманакир, пока они — кто проснувшись, а кто прервав свое бдение — не поднялись на холм.
Чтобы разглядеть, как в утреннем небе сверкает звезда.
Теперь в Элире, в уединенных башнях, пойдут перешептывания и разговоры... Они предсказали появление этой звезды, ее рождение и уход, и станут поклоняться ей, как знаку мира, лучу неиссякающей надежды.
По всему Ланну, на голубых вершинах и в затерянных долинах, люди увидят ее. Юноша, который спешит в Амланн в цокоте копыт, сын Яннула, посмотрит поверх крыш, увидит ее и присягнет ей в душе, зная, что вся его семья тоже смотрит на эту звезду. А Сафка, стоя в темной бойнице зорской башни, словно какая-то элирианка, будет следить за нею совсем по-детски — вытянув палец и приставив его к звездочке в небе. Далеко в море, на пути в Ваткри, Ральданаш, лежа на корме корабля с голубыми парусами, увидит ее, услышит удивленные возгласы моряков — и улыбнется этой звезде, так похожей на слезу. По всему Вису люди увидят ее, проснутся и увидят. А двоим в Анкабеке, мужчине и женщине, герою и героине, эта звезда покажется еще одним серебряным диском, запутавшимся в обгорелых ветвях. Их тела все еще рядом, и они снова отвернутся, чтобы искать и находить свет друг в друге.
Вскарабкавшись на скалу, таддриец обнаружил, что дальний ее конец представляет собой обрыв, по которому никто не смог бы спуститься без крыльев. Он положил на этот обрыв свою колбасу, словно приношение. Ашни проскользнула мимо, пока все они, даже бессонные эманакир, сопели, как дети. Она ушла, чтобы быть крестьянкой в Таддре. Или бегать с волками.
Он усмехнулся прямо в небо, чуть не плача от радости.
— А кроме того, Ашни, — произнес он, — теперь ты еще и Утренняя звезда.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79