В верхнем части экрана видна была местность
у северной вершины, где находился колодец для экспонирования пластинок,
а в нижней части, обозначающей юг, то есть зону, в период ночи
запретную, - дорога к пропасти.
Механизмы "дышащего мотылька" и радиолокатора действовали независимо
друг от друга. Глазок питался от датчика, соединенного с кислородными
клапанами скафандра и работавшего на частотах, близких к инфракрасным,
а луч локатора работал на радиоволнах длиной полсантиметра.
Аппаратура располагала только одним локатором и только одним глазком,
ибо по инструкции лишь один человек мог находиться вне станции, а другой
внутри станции наблюдал за его состоянием; в случае необходимости он,
конечно, должен был поспешить на помощь товарищу.
На практике при такой краткой и безопасной отлучке, как для смены
фотопластинок в колодце, оставшийся на станции мог открыть настежь двери
кухни и радиостанции и поглядывать на приборы, не прерывая стряпни. Можно
было также поддержать радиотелефонную связь, за исключением предрассветных
часов, потому что приближение терминатора, граница света и тени,
сопровождалось такой бурей тресков, что разговаривать было практически
невозможно.
Пиркс добросовестно изучил действие сигналов. Когда поднимали крышку
люка, вспыхивала красная лампочка на пульте. Зеленый "мотылек" светлел,
но оставался неподвижным, а его "крылышки" были намертво сжаты до толщины
нити, так как отсутствовали внешние сигналы, которые их расправляли.
Лучик локатора мерно кружил по экрану, и неподвижные очертания скалистой
окрестности возникали там, словно окаменевшие призраки. Он нигде не
усиливал и тем самым подтверждал показания "мотылька", что в радиусе его
действия вне станции нет ни одного скафандра.
Разумеется, Пиркс наблюдал за поведением аппаратуры и когда Лангнер
выходил сменять пластинки.
Красная лампочка вспыхивала и почти немедленно гасла, потому что
Лангнер закрывал крышку люка снаружи. Зеленый "мотылек" начинал мерно
пульсировать. Через несколько минут пульсация немного ускорялась: Лангнер
довольно быстро поднимался по склону, и его дыхание, естественно,
учащалось. Яркий отблеск скафандра сохранялся на экране значительно
дольше, чем контуры скал, гаснувшие, как только удалялся луч. Потом
"мотылек" внезапно сжимался и замирал, а экран пустел, и свечение
скафандра гасло. Это происходило, когда Лангнер спускался в колодец,
свинцовые стены которого вставали на пути потока сигналов. Одновременно
на главном пульте вспыхивала пурпурная надпись Alarm!, а картина на экране
локатора менялась. Радарная антенна локатора, продолжая вращаться,
уменьшала угол наклона, поочередно прощупывая все более дальние сегменты
местности. Приборы ведь "не знали", что произошло: человек вдруг исчезал
из поля их электромагнитной власти. Через три-четыре минуты "мотылек"
снова расправлял "крылья", локатор обнаруживал исчезнувшего, и оба не
связанных между собой прибора отмечали появление человека. Лангнер,
выбравшись из колодца, возвращался на станцию. Сигнал Alarm продолжал,
однако, гореть - его нужно было выключить. Впрочем, через сто двадцать
минут это сделал бы выключатель с часовым механизмом, поставленный для
того, чтобы зря не расходовалась электроэнергия. Ночью она поступала
только из аккумуляторов, а днем их снова заряжало солнце.
Изучив действие этих приборов, Пиркс решил, что они не отличаются
особой сложностью. Лангнер в его эксперименты не вмешивался. Он считал,
что канадцы погибли именно при таких обстоятельствах, какие изложила
комиссия в своих протоколах; кроме того, он считал, что несчастные случаи
вообще неизбежны.
- Пластинки? - ответил он на доводы Пиркса. - Никакого значения эти
пластинки не имеют! Когда расстроишься, еще и не такое делаешь. Логика
покидает нас гораздо раньше, чем жизнь. И человек начинает совершать
бессмысленные поступки...
Пиркс решил больше не спорить.
Кончалась, вторая неделя лунной: ночи. Пиркс после всех исследований
знал не больше, чем в самом начале. Мажет, и вправду этой трагедий суждено
навсегда остаться неразгаданной? Может, это одно из происшествий,
встречающихся раз на миллион, когда невозможно восстановить картину
случившегося?
Пиркс постепенно втянулся в сотрудничество с Лангнером. Надо же было
в конце концов что-то делать, заполнить чем-нибудь долгие часы. Он
научился обращаться с большим астрографом (значит, все же это была
обычная предвыпускная практика...), потом стал по очереди с Лангнером
ходить к колодцу, чтобы оставить там на несколько часов очередную партию
фотопластинок.
Долгожданный рассвет приближался. Истосковавшись по новостям, Пиркс
долго возился с радиоаппаратурой, но извлек лишь ураган треска и свиста,
предвещающий близкий восход солнца. Потом был завтрак; после завтрака они
проявляли пластинки. Над одной из них астрофизик долго корпел, так как
обнаружил на ней великолепный след какого-то мезонного распада; он даже
подозвал Пиркса к микроскопу, но тот был равнодушен к красотам ядерных
превращений. Потом был обед, потом Лангнер провозился часок с астрографами
и провел визуальные наблюдения звездного неба. Время приближалось к ужину,
Лангнер был уже на кухне, когда Пиркс (в этот день была его очередь менять
пластинки) сказал, что выходит наружу. Лангнер, погруженный в изучение
сложного рецепта на коробке с яичным порошком, пробурчал, чтобы он
поторопился: омлет будет готов через десять минут.
Пиркс, уже в скафандре, держа в руке пачку пластинок, проверил,
хорошо ли прилегает шлем к вороту, распахнул настежь двери кухни и
радиостанции, вошел в камеру, захлопнул за собой герметическую дверь,
откинул верхнюю крышку и выбрался наружу.
Его окутала та же тьма, что и в межзвездном пространстве. Земному
мраку с ней не сравниться, потому что атмосфера всегда немного светиться
от слабого возбужденного излучения кислорода. Пиркс видел звезды, и лишь
по тому, как прерывались то тут, то там узоры знакомых ему созвездий, он
понимал, что вокруг громоздятся скалы. Пиркс включил рефлектор на шлеме
и, шагая за бледным, мерно подрагивавшим кружком света, добрался до
колодца. Перебросил ноги в тяжелых башмаках через борт колодца (к здешней
легкости привыкают быстро, куда труднее опять привыкнуть к нормальному
притяжению на Земле), нащупал первую ступеньку, спустился вниз и занялся
пластинками. Когда он присел на корточки и наклонился над подставками,
рефлектор замигал и погас. Пиркс шевельнулся, хлопнул по шлему рукой -
свет появился снова. Значит, лампочка цела, только контакт не в порядке.
Он начал собирать экспонированные пластинки - рефлектор мигнул раз, другой
и опять погас. Пиркс сидел несколько секунд в кромешной тьме, не зная, что
предпринять. Обратная дорога не страшила его - он знал ее наизусть, к тому
же на куполе станции светились два огонька, зеленый и голубой. Но, идя на
ощупь, можно было разбить пластинки. Он еще раз хватил кулаком по шлему -
лампочка загорелась. Пиркс быстро записал температуру, вложил
экспонированные пластинки в кассеты; когда он начал укладывать кассеты в
футляр, проклятый рефлектор снова погас. Пришлось отложить пластинки,
чтобы еще несколько раз стукнуть по шлему и включить свет. Пиркс заметил,
что, пока он стоит выпрямившись, лампочка горит, а стоит ему нагнуться,
как она гаснет. Пришлось продолжать работу в неестественной позе. Наконец
свет погас уже окончательно, и никакие удары не помогали. Но сейчас
не могло быть и речи о возвращении на станцию, потому что вокруг лежали
пластинки. Пиркс прислонился к нижней ступеньке, отвинтил крышку
рефлектора, всадил ртутную лампочку поглубже в патрон и снова надел
крышку. Теперь свет горел, но, как назло, заело винт. Пиркс пробовал и так
и сяк, наконец, разозлившись, сунул стеклянную крышку в карман, быстро
собрал пластинки, разложил новые и полез вверх. До края колодца оставалось
всего с полметра, когда Пирксу показалось, что к белому свету его
рефлектора приметался какой-то другой, колеблющийся и угасающий; он
посмотрел вверх, но увидел лишь звезды над краем колодца.
"Почудилось мне", - решил Пиркс.
Он выбрался наверх, но его охватило какое-то непонятное беспокойство.
Он не шел, а бежал большими скачками, хотя лунные прыжки, вопреки мнению
многих, ничуть не ускоряют движения - прыжки длинные, но зато летишь
в шесть раз медленнее, чем на Земле. Он был уже у станции и положил руку
на перила, когда снова увидел, как что-то блеснуло, будто на юге
выстрелили из ракетницы. Он не увидел самой ракеты - все заслонял купол
станции, - только призрачный отблеск нависших скал: они вынырнули
на секунду из черноты и снова исчезли Пиркс молниеносно, как обезьяна,
взобрался на купол. Кругом была тьма. Будь у него ракетница, он выстрелил
бы. Он включил свое радио. Треск. Ужасный треск.
Вдруг он подумал, что валяет дурака. Какая ракета? Это наверняка был
метеор. Метеоры не светятся в атмосфере, потому что ее нет на Луне, но
вспыхивают, когда с космической скоростью врезаются в скалы.
Пиркс быстро спустился в камеру, дождался, пока стрелки показали
необходимое давление - 0,8 килограмма на квадратный сантиметр, открыл
дверь и, стаскивая на ходу шлем, вбежал в прихожую.
- Лангнер! - крикнул он.
Молчание. Не снимая скафандра, Пиркс вбежал в кухню. Обвел ее
взглядом. Кухня была пуста! На столе - тарелки, приготовленные к ужину,
в кастрюльке - размешанная для омлета кашица, сковородка рядом с уже
включенной горелкой.
- Лангнер! - заорал Пиркс и, швырнув пластинки, бросился в помещение
радиостанции. Там тоже было пусто. Неизвестно откуда появилась у него
уверенность, что не стоит подниматься в обсерваторию, что Лангнера на
станции нет. Значит, эти вспышки все же были ракеты? Лангнер стрелял? Он
вышел наружу? Зачем? И идет по направлению к пропасти!
Вдруг он увидел Лангнера. Зеленый глазок мигал: Лангнер дышит.
А бегавший по окружности лучик радара выхватывал из мглы маленький яркий
огонек - в самой нижней части экрана! Лангнер шел к обрыву...
- Лангнер! Стой! Стой! Слышишь? Стой! - кричал Пиркс в микрофон, не
отрывая глаз от экрана.
Репродуктор тарахтел. Треск помех - больше ничего. Зеленые "крылышки"
махали, но не так, как при нормальном дыхании: они двигались медленно,
неуверенно, порой надолго замирали, будто кислородный аппарат Лангнера
перестал работать. А резкий блеск в радаре был очень далеко: на
координатной сетке, прочерчивающей стекло, он сверкал в самом низу экрана,
за полтора километра по прямой линии, значит, уже где-то среди огромных
вздыбившихся скал под Солнечными Воротами. И больше он не двигался. При
каждом обороте водящего луча он вспыхивал в том же самом месте. Лангнер
упал? Лежит там - без сознания?
Пиркс выскочил в коридор. Надо в шлюзовую камеру, наружу! Он кинулся
к герметической двери. Но, когда он пробегал мимо кухни, что-то бросилось
ему в глаза, черное, на белой скатерти. Фотопластинки, которые он принес
и машинально бросил здесь, испуганный отсутствием Лангнера... Это словно
парализовало Пиркса. Он стоял у дверей камеры, держа в руках шлем, и не
двигался с места.
"Все так же, как тогда. Все так же, - думал он. - Он готовил ужин и
вдруг вышел. Сейчас я выйду за ним и... и оба мы не вернемся. Через
несколько часов "Циолковский" начнет вызывать нас по радио. Ответа не
будет..."
"Сумасшедший, иди! - кричало что-то в нем. - Чего ты ждешь? Он лежит
там! Может, его захватила лавина, она сорвалась с вершины, ты не слышал,
ведь здесь ничего не слышно, он еще жив, он не движется, но жив, он дышит,
торопись..."
Однако Пиркс не двигался. Вдруг он круто повернулся, бросился в
помещение радиостанции и внимательно присмотрелся к индикаторам. Никаких
перемен не было. Через каждые четыре-пять секунд - медленный взмах
крылышек "мотылька", подрагивающий, неуверенный. И блеск в радаре - на
краю пропасти...
Пиркс проверил угол наклона антенны: он был минимальным. Антенна уже
не охватывала территории, прилегающей к станции, - она посылала импульсы
на максимальное расстояние. Пиркс вплотную приблизил лицо к глазку.
И тогда он заметил нечто странное. Зеленый "мотылек" не только складывал и
расправлял "крылышки", но в то же время мерно подрагивал, будто на слабый
дыхательный ритм накладывался другой, гораздо более быстрый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
у северной вершины, где находился колодец для экспонирования пластинок,
а в нижней части, обозначающей юг, то есть зону, в период ночи
запретную, - дорога к пропасти.
Механизмы "дышащего мотылька" и радиолокатора действовали независимо
друг от друга. Глазок питался от датчика, соединенного с кислородными
клапанами скафандра и работавшего на частотах, близких к инфракрасным,
а луч локатора работал на радиоволнах длиной полсантиметра.
Аппаратура располагала только одним локатором и только одним глазком,
ибо по инструкции лишь один человек мог находиться вне станции, а другой
внутри станции наблюдал за его состоянием; в случае необходимости он,
конечно, должен был поспешить на помощь товарищу.
На практике при такой краткой и безопасной отлучке, как для смены
фотопластинок в колодце, оставшийся на станции мог открыть настежь двери
кухни и радиостанции и поглядывать на приборы, не прерывая стряпни. Можно
было также поддержать радиотелефонную связь, за исключением предрассветных
часов, потому что приближение терминатора, граница света и тени,
сопровождалось такой бурей тресков, что разговаривать было практически
невозможно.
Пиркс добросовестно изучил действие сигналов. Когда поднимали крышку
люка, вспыхивала красная лампочка на пульте. Зеленый "мотылек" светлел,
но оставался неподвижным, а его "крылышки" были намертво сжаты до толщины
нити, так как отсутствовали внешние сигналы, которые их расправляли.
Лучик локатора мерно кружил по экрану, и неподвижные очертания скалистой
окрестности возникали там, словно окаменевшие призраки. Он нигде не
усиливал и тем самым подтверждал показания "мотылька", что в радиусе его
действия вне станции нет ни одного скафандра.
Разумеется, Пиркс наблюдал за поведением аппаратуры и когда Лангнер
выходил сменять пластинки.
Красная лампочка вспыхивала и почти немедленно гасла, потому что
Лангнер закрывал крышку люка снаружи. Зеленый "мотылек" начинал мерно
пульсировать. Через несколько минут пульсация немного ускорялась: Лангнер
довольно быстро поднимался по склону, и его дыхание, естественно,
учащалось. Яркий отблеск скафандра сохранялся на экране значительно
дольше, чем контуры скал, гаснувшие, как только удалялся луч. Потом
"мотылек" внезапно сжимался и замирал, а экран пустел, и свечение
скафандра гасло. Это происходило, когда Лангнер спускался в колодец,
свинцовые стены которого вставали на пути потока сигналов. Одновременно
на главном пульте вспыхивала пурпурная надпись Alarm!, а картина на экране
локатора менялась. Радарная антенна локатора, продолжая вращаться,
уменьшала угол наклона, поочередно прощупывая все более дальние сегменты
местности. Приборы ведь "не знали", что произошло: человек вдруг исчезал
из поля их электромагнитной власти. Через три-четыре минуты "мотылек"
снова расправлял "крылья", локатор обнаруживал исчезнувшего, и оба не
связанных между собой прибора отмечали появление человека. Лангнер,
выбравшись из колодца, возвращался на станцию. Сигнал Alarm продолжал,
однако, гореть - его нужно было выключить. Впрочем, через сто двадцать
минут это сделал бы выключатель с часовым механизмом, поставленный для
того, чтобы зря не расходовалась электроэнергия. Ночью она поступала
только из аккумуляторов, а днем их снова заряжало солнце.
Изучив действие этих приборов, Пиркс решил, что они не отличаются
особой сложностью. Лангнер в его эксперименты не вмешивался. Он считал,
что канадцы погибли именно при таких обстоятельствах, какие изложила
комиссия в своих протоколах; кроме того, он считал, что несчастные случаи
вообще неизбежны.
- Пластинки? - ответил он на доводы Пиркса. - Никакого значения эти
пластинки не имеют! Когда расстроишься, еще и не такое делаешь. Логика
покидает нас гораздо раньше, чем жизнь. И человек начинает совершать
бессмысленные поступки...
Пиркс решил больше не спорить.
Кончалась, вторая неделя лунной: ночи. Пиркс после всех исследований
знал не больше, чем в самом начале. Мажет, и вправду этой трагедий суждено
навсегда остаться неразгаданной? Может, это одно из происшествий,
встречающихся раз на миллион, когда невозможно восстановить картину
случившегося?
Пиркс постепенно втянулся в сотрудничество с Лангнером. Надо же было
в конце концов что-то делать, заполнить чем-нибудь долгие часы. Он
научился обращаться с большим астрографом (значит, все же это была
обычная предвыпускная практика...), потом стал по очереди с Лангнером
ходить к колодцу, чтобы оставить там на несколько часов очередную партию
фотопластинок.
Долгожданный рассвет приближался. Истосковавшись по новостям, Пиркс
долго возился с радиоаппаратурой, но извлек лишь ураган треска и свиста,
предвещающий близкий восход солнца. Потом был завтрак; после завтрака они
проявляли пластинки. Над одной из них астрофизик долго корпел, так как
обнаружил на ней великолепный след какого-то мезонного распада; он даже
подозвал Пиркса к микроскопу, но тот был равнодушен к красотам ядерных
превращений. Потом был обед, потом Лангнер провозился часок с астрографами
и провел визуальные наблюдения звездного неба. Время приближалось к ужину,
Лангнер был уже на кухне, когда Пиркс (в этот день была его очередь менять
пластинки) сказал, что выходит наружу. Лангнер, погруженный в изучение
сложного рецепта на коробке с яичным порошком, пробурчал, чтобы он
поторопился: омлет будет готов через десять минут.
Пиркс, уже в скафандре, держа в руке пачку пластинок, проверил,
хорошо ли прилегает шлем к вороту, распахнул настежь двери кухни и
радиостанции, вошел в камеру, захлопнул за собой герметическую дверь,
откинул верхнюю крышку и выбрался наружу.
Его окутала та же тьма, что и в межзвездном пространстве. Земному
мраку с ней не сравниться, потому что атмосфера всегда немного светиться
от слабого возбужденного излучения кислорода. Пиркс видел звезды, и лишь
по тому, как прерывались то тут, то там узоры знакомых ему созвездий, он
понимал, что вокруг громоздятся скалы. Пиркс включил рефлектор на шлеме
и, шагая за бледным, мерно подрагивавшим кружком света, добрался до
колодца. Перебросил ноги в тяжелых башмаках через борт колодца (к здешней
легкости привыкают быстро, куда труднее опять привыкнуть к нормальному
притяжению на Земле), нащупал первую ступеньку, спустился вниз и занялся
пластинками. Когда он присел на корточки и наклонился над подставками,
рефлектор замигал и погас. Пиркс шевельнулся, хлопнул по шлему рукой -
свет появился снова. Значит, лампочка цела, только контакт не в порядке.
Он начал собирать экспонированные пластинки - рефлектор мигнул раз, другой
и опять погас. Пиркс сидел несколько секунд в кромешной тьме, не зная, что
предпринять. Обратная дорога не страшила его - он знал ее наизусть, к тому
же на куполе станции светились два огонька, зеленый и голубой. Но, идя на
ощупь, можно было разбить пластинки. Он еще раз хватил кулаком по шлему -
лампочка загорелась. Пиркс быстро записал температуру, вложил
экспонированные пластинки в кассеты; когда он начал укладывать кассеты в
футляр, проклятый рефлектор снова погас. Пришлось отложить пластинки,
чтобы еще несколько раз стукнуть по шлему и включить свет. Пиркс заметил,
что, пока он стоит выпрямившись, лампочка горит, а стоит ему нагнуться,
как она гаснет. Пришлось продолжать работу в неестественной позе. Наконец
свет погас уже окончательно, и никакие удары не помогали. Но сейчас
не могло быть и речи о возвращении на станцию, потому что вокруг лежали
пластинки. Пиркс прислонился к нижней ступеньке, отвинтил крышку
рефлектора, всадил ртутную лампочку поглубже в патрон и снова надел
крышку. Теперь свет горел, но, как назло, заело винт. Пиркс пробовал и так
и сяк, наконец, разозлившись, сунул стеклянную крышку в карман, быстро
собрал пластинки, разложил новые и полез вверх. До края колодца оставалось
всего с полметра, когда Пирксу показалось, что к белому свету его
рефлектора приметался какой-то другой, колеблющийся и угасающий; он
посмотрел вверх, но увидел лишь звезды над краем колодца.
"Почудилось мне", - решил Пиркс.
Он выбрался наверх, но его охватило какое-то непонятное беспокойство.
Он не шел, а бежал большими скачками, хотя лунные прыжки, вопреки мнению
многих, ничуть не ускоряют движения - прыжки длинные, но зато летишь
в шесть раз медленнее, чем на Земле. Он был уже у станции и положил руку
на перила, когда снова увидел, как что-то блеснуло, будто на юге
выстрелили из ракетницы. Он не увидел самой ракеты - все заслонял купол
станции, - только призрачный отблеск нависших скал: они вынырнули
на секунду из черноты и снова исчезли Пиркс молниеносно, как обезьяна,
взобрался на купол. Кругом была тьма. Будь у него ракетница, он выстрелил
бы. Он включил свое радио. Треск. Ужасный треск.
Вдруг он подумал, что валяет дурака. Какая ракета? Это наверняка был
метеор. Метеоры не светятся в атмосфере, потому что ее нет на Луне, но
вспыхивают, когда с космической скоростью врезаются в скалы.
Пиркс быстро спустился в камеру, дождался, пока стрелки показали
необходимое давление - 0,8 килограмма на квадратный сантиметр, открыл
дверь и, стаскивая на ходу шлем, вбежал в прихожую.
- Лангнер! - крикнул он.
Молчание. Не снимая скафандра, Пиркс вбежал в кухню. Обвел ее
взглядом. Кухня была пуста! На столе - тарелки, приготовленные к ужину,
в кастрюльке - размешанная для омлета кашица, сковородка рядом с уже
включенной горелкой.
- Лангнер! - заорал Пиркс и, швырнув пластинки, бросился в помещение
радиостанции. Там тоже было пусто. Неизвестно откуда появилась у него
уверенность, что не стоит подниматься в обсерваторию, что Лангнера на
станции нет. Значит, эти вспышки все же были ракеты? Лангнер стрелял? Он
вышел наружу? Зачем? И идет по направлению к пропасти!
Вдруг он увидел Лангнера. Зеленый глазок мигал: Лангнер дышит.
А бегавший по окружности лучик радара выхватывал из мглы маленький яркий
огонек - в самой нижней части экрана! Лангнер шел к обрыву...
- Лангнер! Стой! Стой! Слышишь? Стой! - кричал Пиркс в микрофон, не
отрывая глаз от экрана.
Репродуктор тарахтел. Треск помех - больше ничего. Зеленые "крылышки"
махали, но не так, как при нормальном дыхании: они двигались медленно,
неуверенно, порой надолго замирали, будто кислородный аппарат Лангнера
перестал работать. А резкий блеск в радаре был очень далеко: на
координатной сетке, прочерчивающей стекло, он сверкал в самом низу экрана,
за полтора километра по прямой линии, значит, уже где-то среди огромных
вздыбившихся скал под Солнечными Воротами. И больше он не двигался. При
каждом обороте водящего луча он вспыхивал в том же самом месте. Лангнер
упал? Лежит там - без сознания?
Пиркс выскочил в коридор. Надо в шлюзовую камеру, наружу! Он кинулся
к герметической двери. Но, когда он пробегал мимо кухни, что-то бросилось
ему в глаза, черное, на белой скатерти. Фотопластинки, которые он принес
и машинально бросил здесь, испуганный отсутствием Лангнера... Это словно
парализовало Пиркса. Он стоял у дверей камеры, держа в руках шлем, и не
двигался с места.
"Все так же, как тогда. Все так же, - думал он. - Он готовил ужин и
вдруг вышел. Сейчас я выйду за ним и... и оба мы не вернемся. Через
несколько часов "Циолковский" начнет вызывать нас по радио. Ответа не
будет..."
"Сумасшедший, иди! - кричало что-то в нем. - Чего ты ждешь? Он лежит
там! Может, его захватила лавина, она сорвалась с вершины, ты не слышал,
ведь здесь ничего не слышно, он еще жив, он не движется, но жив, он дышит,
торопись..."
Однако Пиркс не двигался. Вдруг он круто повернулся, бросился в
помещение радиостанции и внимательно присмотрелся к индикаторам. Никаких
перемен не было. Через каждые четыре-пять секунд - медленный взмах
крылышек "мотылька", подрагивающий, неуверенный. И блеск в радаре - на
краю пропасти...
Пиркс проверил угол наклона антенны: он был минимальным. Антенна уже
не охватывала территории, прилегающей к станции, - она посылала импульсы
на максимальное расстояние. Пиркс вплотную приблизил лицо к глазку.
И тогда он заметил нечто странное. Зеленый "мотылек" не только складывал и
расправлял "крылышки", но в то же время мерно подрагивал, будто на слабый
дыхательный ритм накладывался другой, гораздо более быстрый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12