И тут сон кончился - в темной комнате,
пропахшей холодным, застоявшимся табачным дымом, надрывался
телефон; замолкал и снова начинал звонить. Пробуждение было таким
же тяжелым, как и кошмар; медленно приходя в себя, Грегори
вспомнил, что телефонный звонок давно уже мешает спать.
- Грегори слушает, - прохрипел он в трубку, вцепившись в
стол: комната ходила ходуном.
- Это Грегсон. Я уже с полчаса тебе трезвоню. Слушай,
старик, из Биверс-хоум пришел рапорт, там нашли труп того типа,
который исчез три недели назад.
- Что? - испуганно крикнул Грегори. - Где? Какой труп?
- Старик, ты что, еще не проснулся? Я говорю о трупе того
моряка по фамилии Алони, который пропал из прозекторской. Его
нашли на складе железного лома, в ужасном состоянии, видно, он
там давно уже валяется.
- В Биверли? - шепотом спросил Грегори; в голове у него
гудело, как с похмелья.
- Да нет, в Биверс-хоум, проснись же наконец! Это
километров десять к северу. Там еще у лорда Олтрингхума конный
завод.
- Кто нашел?
- Рабочие, вчера вечером, но из полиции сообщили только
сегодня. На складе, возле барака. Среди ржавого железа, там его
целые горы. Поедешь?
- Нет, не могу, - неожиданно для себя сказал Грегори и уже
спокойней добавил:- Скверно себя чувствую. Похоже, простудился.
Пусть едет Коллз, вызови его, ладно? И врач. Соренсен, наверно,
не сможет, то есть не захочет. Тогда пошли Кинга. Устрой все сам,
Грегсон, ладно? Коллз справится. Да, пусть возьмут фотографа. А я
вправду не могу.
Почувствовав, что говорит лишнее, Грегори остановился.
Какое-то время Грегсон молчал.
- Дело твое, - наконец произнес он. - Конечно, оставайся
дома, раз заболел. Я просто думал, что для тебя это важно...
- Конечно важно! Мне страшно интересно, что там нашли.
Сейчас же начинаю лечиться - аспирин там и все такое, думаю, что
собью температуру. В Ярд приду что-нибудь... около часа. Передай
Коллзу, я буду его ждать.
Положив трубку, Грегори подошел к окну. Светало. Он знал,
что заснуть уже не удастся. Отворив дверь на террасу, он стоял,
обвеваемый холодным, влажным воздухом, и глядел на бесцветное
небо нового дня.


6


Когда Грегори подошел к "Ритцу", было почти четыре. Бросив
взгляд на часы, висящие над трамвайной остановкой, он остановился
возле стеклянного киоска, в котором медленно проползали
подсвеченные кадры из нового фильма, и рассеянно поглазел на
длинноногих красоток в изорванном белье, гангстеров в полумасках
и разбивающиеся машины, окутанные тучами пыли. К ресторану
подкатывали длинные американские лимузины. Из черного "паккарда"
высаживалась пара заокеанских туристов: она - старая, ужасающе
размалеванная, в собольей пелерине, застегнутой бриллиантовой
брошью; он - молодой, стройный, в элегантном сером костюме.
Держа сумочку, американец терпеливо ждал, пока его дама выйдет из
авто. На противоположной стороне улицы над кинотеатром вспыхнула
неоновая реклама, и сразу же на стеклах задрожали синеватые
отблески. Часы показывали ровно четыре; Грегори направился ко
входу. День прошел так, как он и ожидал. Коллз привез протокол
осмотра тела и показания рабочих, нашедших его, - и то, и другое
абсолютно бесполезные. Идея устройства "ловушек" для
возвращающихся трупов не стоила и выеденного яйца. Где взять
столько людей, чтобы держать под наблюдением территорию в двести
квадратных миль?
Швейцар в роскошной ливрее распахнул дверь. Его перчатки
явно были и новее, и дороже перчаток Грегори. Лейтенанту было
немножко не по себе, он никак не мог представить, как пройдет
встреча. Сисс позвонил около двенадцати и предложил вместе
пообедать. Был он необычно любезен и, казалось, начисто забыл о
том, что произошло вчера вечером. Ни словом не обмолвился он и о
постыдном блефе с телефонным звонком. "Второй акт", - подумал
Грегори, обводя взглядом огромный зал. Он нашел Сисса и,
ускользнув от приближавшегося официанта в черном фраке, подошел к
его столику. Правда, он удивился, обнаружив рядом с Сиссом двух
незнакомцев. Они представились, и Грегори уселся; чувствовал он
себя несколько скованно. Их столик стоял между двумя пальмами в
фаянсовых кадках на возвышении, с которого прекрасно
просматривался весь ресторан - женщины в элегантных туалетах,
колонны в псевдомавританском стиле и подсвеченные разноцветными
прожекторами фонтаны. Сисс протянул карту, Грегори, наморщив лоб,
делал вид, что читает ее. У него было ощущение, точно его опять
обвели вокруг пальца.
Предположение, что Сисс жаждет откровенного разговора,
рухнуло. "Ишь, болван, хочет мне пыль в глаза пустить своими
знакомствами", - подумал Грегори, с подчеркнутым безразличием
глядя на сотрапезников. Это были Армур Блак и доктор Мак Катт.
Блака он знал - по книжкам, по фотографиям в газетах. Писатель,
достигший к пятидесяти годам вершин успеха. После долгих лет
безвестности несколько повестей, изданных одна за другой,
принесли ему славу. Выглядел он великолепно; периодически
появляющиеся в газетах фотографии, на которых он был представлен
то с теннисной ракеткой, то со спиннингом, явно относились не к
прошлому. У него были большие холеные руки, массивная голова,
иссиня-черные волосы, мясистый нос и тяжелые темные веки, гораздо
темнее лица. Когда он их опускал, лицо сразу казалось
постаревшим. А глаза он прикрывал часто и порой надолго, оставляя
при этом собеседника как бы в одиночестве. Второй знакомый Сисса
выглядел моложе - этакий мужчина-мальчик, худой, с близко
посаженными голубыми глазами и мощным выступающим кадыком, словно
бы переламывающим шею пополам. Воротник рубашки был ему явно
велик. Вел он себя весьма эксцентрично: то впивался остекленевшим
взглядом в стоящую перед ним рюмку, то горбился, а то, словно
вдруг опомнившись, выпрямлялся и минуту-другую сидел точно
проглотил палку. Приоткрыв рот, он рассматривал зал, внезапно
поворачивался к Грегори, упорно сверлил его взглядом и внезапно,
как шаловливое дитя, расплывался в улыбке. Было в нем нечто общее
с Сиссом, наверно, поэтому Грегори решил, что он тоже ученый. Но
если Сисс напоминал длинноногую птицу, то Мак Катт больше
смахивал на грызуна.
Дальнейшему развитию зоологических аналогий помешал спор
между Блаком и Сиссом.
- Нет, только не "Шато Марго"! - категорически заявил
писатель, потрясая картой вин. - Это вино - губитель аппетита.
Убивает вкусовые ощущения, подавляет выделение желудочного сока.
Да и вообще, - он с отвращением взглянул на карту, - здесь же
ничего нет! Ничего! Впрочем, это не мое дело. Я привык жертвовать
собой.
- Но позволь... - Сисс был изрядно сконфужен.
Появился старший официант, напомнивший Грегори одного
известного дирижера. Пока подавали закуски, Блак все ворчал. Сисс
начал было говорить о каком-то новом романе, но слова его повисли
в воздухе. Блак не удостоил его ответом; не прекращая жевать, он
только взглянул на Сисса, и в его взгляде была такая укоризна,
словно доктор совершил Бог весть какую бестактность. "Однако
крепко его держит знаменитый приятель", - не без злорадства
подумал Грегори. Обед протекал в молчании. Между супом и мясом
Мак Катт, закуривая сигарету, по нечаянности бросил спичку в вино
и теперь пытался ее выловить. За неимением других развлечений
Грегори следил за его тщетными попытками. Обед подходил к концу,
когда Блак наконец заявил:
- Я подобрел. Но на твоем месте, Харви, я бы все-таки
испытывал угрызения совести. Эта утка - что они с ней делали в
последние годы ее жизни?! В погребении замученных всегда есть
нечто, отбивающее аппетит.
- Ну, Армур... - пробормотал Сисс, не зная, что ответить.
Он попытался рассмеяться, однако это ему не удалось. Блак
медленно покачивал головой.
- Нет, я ничего не говорю. И все-таки эта наша встреча -
стервятники, слетевшиеся с четырех сторон света. А яблоки! Какая
жестокость - набивать беззащитное существо каменными яблоками!
Кстати, ты, кажется, занимаешься статистикой сверхъестественных
явлений на кладбищах?
- Могу тебе ее дать. Но уверяю, в ней нет ничего
сверхъестественного. Сам увидишь.
- Ничего сверхъестественного? Но это же ужасно! Нет, тогда
я ее и в руки не возьму. Ни за что!
Грегори внутренне ликовал, видя, какие муки испытывает Сисс,
как он пытается и не может попасть в тон писателю.
- Почему, это интересно, - добродушно заметил Мак Катт. -
Как проблема очень интересно.
- Как проблема? Наслышаны. Плагиат Евангелия, не больше.
Что еще?
- А ты не мог хотя бы минуту вести себя серьезней? - с
плохо скрытым раздражением спросил Сисс.
- Серьезнее всего я бываю, когда шучу!
- Знаешь, мне этот случай напомнил историю с эберфельдскими
лошадьми, - обратился к Сиссу Мак Катт. - Помнишь, лошади,
которые читали и считали. Тогда тоже была альтернатива: чудо либо
жульничество.
- А потом оказалось, что это не жульничество, да? -
вступил Блак.
- Конечно нет. Дрессировщик лошадей - забыл, как его
фамилия, - свято верил, что его лошади действительно считают и
читают. Они копытами выстукивали число или букву и всегда
угадывали, потому что наблюдали за хозяином! Словом, они читали,
но не по губам, а по мимике, по бессознательным движениям, по
тому, как он напрягается или расслабляется, меняет позу, в общем,
по изменениям его поведения, незаметным для человеческого глаза.
Эти сеансы ведь происходили под строжайшим контролем ученых!
- И им этого было достаточно?
- Невероятно, но факт. И потому традиционная точка зрения
- либо чудо, либо блеф - оказалась неверна. Был третий выход.
- Я нашел гораздо лучшую аналогию, - сказал Сисс и оперся
локтями о стол. - Вращающиеся столики спиритов. Как известно,
такой столик начинает постукивать и дрожать, даже если на него
кладут руки люди, не верящие в спиритизм. С традиционной точки
зрения опять - либо жульничество, либо проявление, вмешательство
"духа". Однако, хоть ни жульничества, ни "духа" нет, столик
стучит! Его движение является результатом суммирования отдельных
микроскопических сокращений мышц людей, кладущих руки на край.
Ведь у всех людей организм имеет примерно одинаковую
нервно-мышечную структуру. Мы просто имеем дело со специфическим
собирательным процессом, определяемым изменениями тонуса,
напряжения мышц и ритма нервных импульсов. Явление протекает без
участия сознания, а в результате возникают значительные усилия,
периодически воздействующие на столик.
- Позволь, позволь, - тихо и с явным интересом спросил
писатель, - что ты этим хочешь сказать? Что трупы подчиняются
общим флюктуациям кладбищенского мирка? Что мертвецы встают, ибо
это следует из статистики процессов разложения? В таком случае,
мой милый, я предпочитаю чудеса без статистики.
- Армур, тебе обязательно нужно все осмеять! - вспылил
Сисс. На лбу у него выступили красные пятна. - Я дал только
простейшую аналогию. Серию так называемых "воскрешений" (ибо это
никакие не воскрешения) можно представить в виде кривой. Трупы
отнюдь не сразу начали исчезать; сперва они совершали какие-то
мелкие движения, процесс нарастал, достиг максимума и пошел на
убыль. Что касается коэффициента корреляции с раком, то он выше,
чем коэффициент корреляции скоропостижных смертей и количества
пятен на солнце. Я уже говорил тебе, что...
- Помню, помню! Pak a rebours [Наоборот (фр.)], который не
только неубивает, а, напротив, воскрешает! Это очень красиво, это
симметрично, это по-гегелевски! - заметил Блак. Левое веко у
него подергивалось, казалось, под бровью уселась темная бабочка.
Впечатление это усиливалось еще оттого, что писатель раздраженно
придерживал веко пальцем. Тик, очевидно, злил его.
- Нынешний рационализм - это мода, а не метод, и
характеризует его поверхностность, свойственная моде, - сухо
заметил Сисс. Ироническое замечание писателя он пропустил мимо
ушей. - К концу девятнадцатого века утвердилось мнение, что во
дворце мироздания все открыто и остается только захлопнуть окна и
составить полный реестр. Звезды движутся по тем же уравнениям,
что и части паровой машины. Аналогично и с атомами, ну и так
далее, вплоть до идеального общества, построенного по принципу
дворца из кубиков. В точных науках это наивно-оптимистическое
представление давно уже похоронено, но в нынешнем обыденном
рационализме оно до сих пор процветает. Так называемый здравый
смысл проявляется в том, чтобы не замечать, замалчивать или
высмеивать все, не согласующееся с родившейся в прошлом веке
концепцией "до конца объясненного мира".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27