- Глаз! - голос великана перекрыл рычание Вулы и сердитое жужжание
атакующих. - Глаз, Карл Паттон!
И тогда я увидел его: трехдюймовый кружочек, похожий на кусочек
сетчатого стекла, темно-красного цвета, выглядывающий из-под края брони
над крючковатым носом. Я выстрелил туда, и глаз как будто взорвался. Я
метнулся налево и снова выстрелил, краем глаза заметив, что великан
размахивает своей дубиной. Я спрыгнул со своего возвышения и принялся
прокладывать дорогу к нему, стреляя в тех, что были ближе всего. Скорпионы
просто-таки кишели вокруг нас, но одновременно у края вытоптанной
великаном ямы могли оказаться только шестеро. Один скорпион соскользнул в
яму, сорвавшись с края, попытался подняться на ноги, но умер, размозженный
ударом опустившейся на него дубинки. Я прикончил еще одного и спрыгнул к
великану.
- Спиной к спине, Карл Паттон! - крикнул он.
Пара скорпионов одновременно забралась на баррикаду из тел мертвых
чудовищ, но пока они изготавливались к нападению, я перестрелял их, а
затем прикончил еще одного, который старался забраться на их еще
корчащиеся трупы.
Затем внезапно наступила передышка и слышно стало только тяжелое
дыхание великана, похожее на звуки парового котла, и сдавленное рычание
пса.
Тут я почувствовал боль в бедре и ощутил, что дыхание обжигает мне
глотку. Футах в десяти от нас один из скорпионов еще приплясывал на своих
ногах, но ближе не подходил. Остальные откатывались назад, жужжа и щелкая.
Я начал влезать наверх, но рука, огромная, как корабельный утлегарь,
остановила меня.
- Пусть они сами подойдут... - голос великана прервался. Лицо его
покраснело и он с трудом хватал воздух широко открытым ртом. Но на его
лице была улыбка.
- Тебе виднее, - сказал я.
- Твое маленькое оружие бьет не хуже настоящего мужчины, - заметил он
вместо того, чтобы пройтись насчет моей глупости.
- Из чего они? У меня было такое впечатление, что я стреляю в
легированную сталь двухдюймовой толщины.
- С ними нелегко справиться, - сказал он. - И все-таки мы прикончили
девятерых, - он взглянул на собаку, которая тяжело дыша, стояла мордой к
противникам. - Вула прикончила шестерых. Впредь они будут осторожнее... -
он запнулся, посмотрев на меня, на мою ногу.
Потом он опустился на колено и дотронулся до прорехи в моем
скафандре, которой я не заметил.
Вид разорванного материала скафандра просто потряс меня. Его
невозможно было пробить даже из игольного ружья - но одно из жал легко
справилось с ним.
- До кожи не дошло, - сказал он. - Счастье сопутствовало тебе
сегодня, Карл Паттон. Укол жала смертелен.
Что-то шевельнулось позади него. Я вскрикнул и выстрелил, и в тот же
миг на то место, где он только что стоял, прыгнул скорпион.
Я упал, перекатился и выстрелил ему в глаз, куда тотчас же угодила и
дубина Джонни Грома. Я поднялся на ноги и увидел, что остальные уходят,
спускаясь вниз по склону.
- Дурень чертов! - заорал я на великана. От ярости голос мой
прервался. - Ты что, сам за собой последить не можешь?
- Я в долгу перед тобой, Карл Паттон, - только и вымолвил он.
- К черту долги! Никто мне ничего не должен... и, соответственно,
наоборот!
На это он ничего не ответил, только взглянул на меня с высоты своего
роста и слегка улыбнулся, как улыбнулся бы взрослый расшалившемуся
ребенку.
Я сделал пару глотков подогретого и обогащенного воздуха из баллона,
и почувствовал небольшое облегчение... но очень небольшое.
- Может быть, ты назовешь мне свое настоящее имя, маленький воин? -
спросил великан.
Я ощутил холодок в груди.
- Что ты имеешь в виду? - растерянно спросил я.
- Мы сражались бок о бок. И теперь нам следовало бы обменяться
тайными именами, которые при рождении дали нам матери.
- Ах, магия, да? Джуджу? Таинственные могущественные заклинания.
Брось, здоровяк, с меня хватит и одного имени - Джонни Грома.
- Как хочешь... Карл Паттон.
И он отправился осматривать пса, а я стал осматривать поврежденный
скафандр.
Сервомоторы ног лишились части мощности, и пострадал обогреватель.
Это было плохо. Мне еще предстояло гнать великана довольно долго, прежде
чем я выполню порученную мне миссию.
Когда через полчаса мы снова тронулись в путь, я все еще удивлялся -
почему я это так поторопился спасти жизнь человеку, которого должен убить?

Три часа спустя мы расположились на ночлег. Когда мы устроились в
вытоптанных в снегу ямах, было уже темно.
Джонни Гром сказал, что скорпионы больше не вернутся, но я все никак
не мог успокоиться в своих поврежденных доспехах. У меня было ощущение,
что я заживо похоронен в темной глубокой безвестной могиле. Потом я,
должно быть, уснул, потому что, когда я проснулся, в лицо мне лился
бело-голубой свет.
Над вершинами хребта взошла внутренняя луна - Кронус, изрытый
кратерами диск, почти полный и висящий так низко, что, казалось, до него
можно допрыгнуть и со звоном стукнуться об него головой.
При лунном свете мы двигались достаточно хорошо, особенно если
учесть, что подниматься нам приходилось по склону ледника.
На высоте в сорок пять тысяч футов мы достигли перевала, и некоторое
время смотрели на расстилавшуюся внизу долину и возвышающийся за ней
следующий хребет. Он отстоял от нас миль на двадцать, и при ночном
освещении казался серебряно-белым.
- Может быть, за ним мы обнаружим их, - сказал великан.
Голос его стал каким-то бесцветным, будто потерял тембр. Лицо у него,
похоже, было обморожено и онемело от ледяного ветра. Вула скорчилась за
его спиной, выглядя подавленной и старой.
- Вполне, - сказал я. - А, может, за последующим, а может, за тем,
что позади него.
- За этими хребтами лежат Башни Нанди. Если твои друзья оказались
там, то их сон будет долог - да и наш тоже.
До следующего хребта было два перехода. К тому времени, как мы
достигли его, луна поднялась уже достаточно высоко и освещала окрестности
призрачным светом. Но вокруг не видно было ничего, кроме бесконечного
льда.
Мы сделали на льду привал, затем тронулись дальше. Скафандр теперь
причинял мне неудобства, разрегулировавшись, и у меня начали мерзнуть
пальцы на правой ноге. И, несмотря на то, что по дороге я то и дело
принимал горячие концентраты, а в вену мне через определенные промежутки
впрыскивались стимулирующие средства, я начал испытывать усталость.
Конечно, не такую сильную, как Большой Джонни. У него был измученный и
голодный вид, и он передвигал ноги так тяжело, словно к ним было приковано
по наковальне.
Он по-прежнему позволял себе и собаке съедать более чем скромные
порции пищи, а мне выделял даже больше, чем себе.
А я по-прежнему совал то, что не мог съесть, в кармашек рукава и
смотрел, как он мучается от голода. Но он был очень вынослив: он слабел от
голода медленно, нехотя уступая пядь за пядью.
В ту ночь, когда мы лежали за построенной им из снега загородкой,
защищавшей нас от ветра, он задал мне вопрос:
- Карл Паттон, интересно, каково это - путешествовать в пространстве
между мирами?
- Как в одиночном заключении, - ответил я.
- Тебе по душе одиночество?
- Какая разница? Это моя работа.
- А что тебе нравится, Карл Паттон?
- Вино, женщины и песни, - ответил я. - Но, в крайнем случае, без
песен можно и обойтись.
- Тебя ждет женщина?
- Женщины, - поправил я. - Но они не ждут меня.
- Кажется, ты немногое любишь, Карл Паттон. Тогда что же ты
ненавидишь?
- Дураков, - сказал я.
- Так, значит, это дураки послали тебя сюда?
- Меня? Меня никто никуда не посылал. Я всегда отправляюсь туда, куда
сам пожелаю.
- Тогда, значит, тебя привлекает свобода. Нашел ли ты ее здесь, в
моем мире, Карл Паттон? - лицо его было похоже на скорбную маску или на
выветренную скалу, но голос, казалось, насмехался надо мной.
- Ты понимаешь, что погибнешь здесь, или нет? - я не собирался
говорить этого, но слова вырвались у меня сами собой. И тон их показался
мне безжалостным.
Он взглянул на меня так же, как делал это всегда, прежде чем
заговорить: как будто старался прочесть что-то, написанное у меня на лице.
- Человек должен когда-нибудь погибнуть, - сказал он.
- Тебе нечего делать здесь. Брось все это, возвращайся и забудь об
этом всем.
- Но ведь и ты мог бы сделать то же самое, Карл Паттон.
- Я? Вернуться? - воскликнул я. - Ну, уж нет, благодарю. Я еще не
закончил своих дел.
Он кивнул.
- Человек должен всегда доводить свои дела до конца. Иначе он ничем
не будет отличаться от снежинки, гонимой ветром.
- Так ты, значит, думаешь, что это игра? - рявкнул я. - Состязание?
Исполни или погибни, или, может быть, и то, и другое вместе, и пусть
победит сильнейший?
- А с кем же мне состязаться, Карл Паттон? Разве мы с тобой не
товарищи, идущие бок о бок?
- Мы чужие друг другу, - ответил я. - Ты ведь не знаешь меня, а я не
знаю тебя. И перестань доискиваться причин, побуждающих меня делать то,
что я делаю.
- Ты отправился в путь, чтобы спасти жизни беспомощных, потому что
это твой долг.
- Да, мой, но не твой! Ведь ты-то не обязан сворачивать себе шею в
этих горах! Ты спокойно можешь покинуть пределы этой фабрики льда и до
конца своих дней дожить героем человечества, имея в своем распоряжении
все, чего душа пожелает...
- То, чего бы я пожелал, никто не в силах мне дать.
- Должно быть, ты ненавидишь нас, - заметил я. - Ведь мы чужаки,
которые явились сюда и погубили твой мир.
- Разве можно ненавидеть силы природы?
- Хорошо, тогда что же ты ненавидишь?
На какое-то мгновение мне показалось, что он не станет отвечать на
этот вопрос. Но он произнес:
- Я ненавижу труса в своей душе. Голос, который нашептывает
спасительные советы. Но если бы я бежал и тем самым спас свою плоть, каким
бы духом потом жила она и освещалась?
- Если хочешь бежать - беги! - почти закричал я. - Ты проиграешь эти
гонки, великан! Отступи, пока не поздно!
- Нет, я пойду дальше - пока смогу. Если мне повезет, то плоть моя
погибнет раньше духа.
- Дух, дух, черт побери! У тебя просто мания самоубийства!
- Что ж, тогда я в неплохой компании, Карл Паттон.
Отвечать ему я не стал.
Во время следующего перехода мы преодолели стомильный рубеж. Мы
перевалили еще через один хребет, который был гораздо выше предыдущего.
Холод стоял по-настоящему арктический, а ветер был подобен летающему
острию. Луна зашла и начало светать. Когда мы проходили милях в десяти от
грузового отсека, локатор сообщил мне об этом. Все системы
жизнеобеспечения работали нормально. Источников питания хватило бы еще на
сотню лет. Если бы даже, в конце концов, я загнулся по дороге, шахтеры все
равно проснулись бы - пусть через сто лет, но проснулись.
Джонни Гром являл собой теперь совсем уже печальную картину. Руки его
потрескались и кровоточили, впалые щеки и растрескавшиеся бескровные губы
были обморожены, кожа плотно обтянула кости. Двигался он теперь очень
медленно, тяжело закутавшись в свой мех. Но он все же двигался. Я шел
впереди, поддерживая темп. Пес был в еще более прискорбном состоянии, чем
хозяин. Он тащился позади нас, и наши привалы, обычно, уходили у него
целиком на то, чтобы нагнать нас. Мало-помалу, несмотря на все мои усилия,
привалы становились все длиннее и длиннее, а переходы - все короче и
короче.
И когда мы достигли высокогорного перевала, который, по словам
верзилы, вел в пагубные места, называемые им Башнями Нанди, снова был
полдень. Я дошел до конца перевала, по обеим сторонам которого возвышались
стены из шероховатого льда, и принялся разглядывать панораму ледяных
вершин, острых, как битые бутылки, и возвышавшихся тесными рядами, как
акульи зубы. Они то повышались, то понижались, и плотные их ряды тянулись
до самого горизонта.
Я повернулся к великану, чтобы немного подстегнуть его и заставить
сократить разрыв между нами, но он опередил меня. Он указывал на что-то и
кричал, но что именно, я никак не мог разобрать из-за низкого грохота,
который послышался вверху. Я взглянул вверх и увидел, что ледяная стена
рушится прямо на меня.

Пол был холодным. Это был кафельный пол школьной раздевалки, а мне
тогда было десять лет от роду, и я лежал лицом вниз, прижатый к плиткам
весом мальчишки, прозванного Суп и обладавшего физическими данными гориллы
и соответствующим КИ.
Когда сначала он толкнул меня к стене, сделал мне подсечку и
опрокинул на пол, я заплакал и воззвал о помощи к кольцу зрителей с
горящими глазами, большинство из которых сами не раз испытали на себе
тяжесть огромных костлявых кулаков Супа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9