Сна у меня не
было, как я уже сказал, ни в одном глазу; и тем не менее какой-то жуткий
паралич сковал меня до тех пор, пока эхо последних звуков не исчезло вдали.
Я слышал тиканье старинных деревянных коннектикутских часов откуда-то снизу,
а также неровный храп спящего человека. Видимо, Эйкели заснул после этого
бурного ночного обсуждения, и я нисколько не был удивлен.
Даже просто подумать, что все это значит или решить, что мне делать, я
не мог. В конце-то концов, что я услышал, .помимо того, на что меня уже
навела предыдущая информация? Разве я не знал, что Пришельцы теперь свободно
приходят в этот дом? Эйкели, несомненно, был удивлен их столь неожиданным
визитом сегодня. И все-таки что-то в этом отрывочном разговоре невообразимо
испугало меня, пробудило самые чудовищные подозрения и самые ужасные
сомнения, заставило страстно желать, чтобы все это оказалось не более, чем
сном. Я думаю, что мое подсознание уловило нечто, недоступное пока моему
рассудку. Но как там Эйкели? Как он себя вел? Разве он не мой друг и разве
он мог допустить, чтобы мне был причинен какой-нибудь вред? Мирное
похрапывание снизу, казалось, доказывало смехотворность охвативших меня
страхов.
Возможно ли, чтобы Эйкели был использован зловещими силами в качестве
средства, чтобы заманить меня сюда, в эти холмы, вместе с письмами,
фотографиями и записью фонографа? Неужели эти существа собрались уничтожить
нас обоих, потому что мы слишком много знаем о них? Вновь мне на ум пришла
мысль о неожиданности и неестественности того изменения ситуации, которое
произошло между предпоследним и последним письмами Эйкели. Что-то,
подсказывало мне чутье, было не так. Все было не так, как выглядело. Этот
кислый кофе, который я выплеснул, - не было ли тут попытки со стороны
неизвестной силы подмешать яд или наркотик? Я должен поговорить с Эйкели,
причем немедленно, и призвать его к трезвой оценке ситуации. Они
загипнотизировали его своими обещаниями космических путешествий и открытий,
но теперь он вынужден будет прислушаться к доводам рассудка. Мы должны
выбраться отсюда, пока не поздно. Если ему не хватает силы воли, чтобы
вырваться на свободу, то я должен его поддержать. Ну, а уж если мне не
удастся убедить его, то, по крайней мере, самому нужно отсюда бежать. Я
уверен, что он одолжит мне свой "форд", а я могу оставить его в Бреттлборо,
в гараже. Я увидел его в сарае - дверь была приоткрыта, и я был уверен, что
машину удастся сразу завести. Та минутная неприязнь к Эйкели, которую я
ощутил во время нашего вечернего разговора и сразу после его окончания,
теперь бесследно исчезла. Теперь он был в таком же положении, как и я, так
что мы должны были держаться друг друга. Зная о его болезненном состоянии, я
очень не хотел будить его, но иного выхода не было. Я понял, что оставаться
в этом доме до утра невозможно.
Наконец, я почувствовал, что смогу начать действовать, и вытянулся,
чтобы напрячь все мышцы и восстановить свой контроль над ними. Поднявшись, я
стал действовать очень осмотрительно и тихо, повинуясь скорее импульсу, чем
сознательному обдумыванию. Я нашел свою шляпу, взял саквояж и направился
вниз по лестнице, освещая себе путь фонариком. В правой руке я по-прежнему
нервно сжимал револьвер, держа в левой и саквояж и фонарик одновременно.
Зачем я предпринял эти предосторожности, я не очень понимал, поскольку на
самом деле спускался вниз, чтобы разбудить единственного, помимо меня,
обитателя дома.
Спустившись на цыпочках по скрипящей лестнице в нижний холл, я смог
услышать спящего более явственно и понял, что он, скорее всего, находится в
комнате слева от меня - гостиной, в которую я не заходил. Справа от меня
разверзлась дверь кабинета, из которого я некоторое время назад слышал
голоса. Открыв незапертую дверь гостиной, я провел дорожку светом фонарика
по направлению к источнику храпа и, наконец, осветил лицо спящего. Но в
следующее мгновение я резко отвел от него луч фонарика и быстро, по-кошачьи
выскочил в холл, на этот раз проявив осторожность не инстинктивно, а
совершенно сознательно. Дело в том, что спящим на диване был вовсе не
Эйкели, а мой бывший попутчик Нойес.
В чем тут дело, я не мог понять; но здравый смысл подсказывал мне, что
самое безопасное было бы - выяснить как можно больше, прежде чем кого-либо
будить. Вернувшись в холл, я тщательно прикрыл за собой дверь в гостиную;
тем самым снизив шансы разбудить Нойеса. После этого я тихонько вошел в
кабинет, где ожидал увидеть Эйкели, спящего или бодрствующего, в большом
угловом кресле, которое, очевидно, было излюбленным местом его отдыха. Пока
я двигался вперед, луч фонарика поймал большой центральный стол, на котором
стоял один из этих дьявольских цилиндров, с машинами для зрения и слуха,
присоединенных к нему, а также с говорящей машиной, которую можно было
присоединить в любой момент. Здесь, как я предполагал, находился мозг,
который говорил со мной во время той жуткой встречи предыдущим вечером; на
секунду я испытал непреодолимое желание присоединить к нему говорящую машину
и посмотреть, что он теперь скажет.
Должно быть, он и сейчас ощущал мое присутствие; ибо приборы для зрения
и слуха не могли бы пропустить свет моего фонарика и скрип половиц под моими
ногами. Однако мне сейчас было не до того, чтобы выслушивать эту штуку. Я
безучастно отметил про себя, что это было совсем новенький цилиндр с именем
Эйкели на нем, который я раньше видел на полке и который мой хозяин просил
не трогать. Вспоминая теперь это обстоятельство, я могу только пожалеть о
своей робости и думаю, что необходимо было заставить этот цилиндр говорить.
Бог знает, какие тайны, ужасные сомнения и вопросы это могло бы прояснить!
Но в тот момент с моей стороны оказалось милосердием, что я оставил этот
препарат в покое.
Со стола я перевел луч фонарика в угол, где, как я думал, сидит Эйкели,
но обнаружил, к своему изумлению, что кресло было пустым, то есть в нем
никто не сидел. С сиденья на пол свешивался знакомый старый домашний халат,
а рядом с ним на полу лежал желтый шарф, а также громоздкие бинты - повязки
на ступни, которые показались мне такими странными. Пока я размышлял, куда
мог деваться Эйкели и почему это он так легко расстался со своими
аксессуарами больного, я заметил, что комната очистилась от странного запаха
и что вибрация, на которую я обращал внимание раньше, тоже отсутствует. Что
же, в таком случае, было их источником? Неожиданно я сообразил, что ощущал
их только во время присутствия здесь Эйкели. Они были сильнее всего там, где
он сидел, и полностью отсутствовали за дверью этой комнаты. Я остановился и
стал обводить комнату лучом своего фонарика, напрягая свой мозг поисками
объяснений того, что произошло здесь.
О, если бы Небу было угодно, чтобы я ушел прежде, чем свет фонарика
упал на пустое кресло еще раз! После того, как это все-таки произошло, я не
мог уйти тихо; вместо этого я издал приглушенный крик, который, видимо,
потревожил, хотя и не разбудил спящего с другой стороны холла. Мой
сдавленный крик и прежнее ровное похрапывание Нойеса были последними
звуками, которые я слышал в подавленном безумием доме под покрытой черными
деревьями вершиной холма, населенного призраками, - в этом доме, ставшем
средоточием транскосмического ужаса меж одиноких зеленых холмов и шепчущих
проклятия ручьев этой древней земли.
Удивительно, что я не выронил из рук фонарик, саквояж и револьвер во
время своего панического бегства, но мне как-го удалось все это удержать. Я
выбрался из ужасной комнаты и из этого дома без всякого лишнего шума, сумел
забраться со своими пожитками в старый "форд", стоявший под навесом, и
вывести эту древнюю развалюху, чтобы отправиться на ней в неизвестную мне
пока зону безопасности посреди этой черной безлунной ночи. Последовавшая
затем гонка была похожа на бред, порожденный воображением По или Рембо, или
гравюрами Гюстава Доре, но в конце концов я достиг Тауншенда. Вот и все.
Если мое психическое здоровье до сих пор сохранилось, то это чистая удача.
Время от времени меня охватывает страх при мысли, что принесут предстоящие
годы, особенно это проявляется с тех пор, как была открыта столь неожиданно
планета Плутон.
Как я уже упоминал, тогда мой фонарик вновь вернулся к пустому креслу,
описав перед этим круг по комнате; и тут я в первый раз заметил на сиденье
странные предметы, поначалу не разглядев их из-за разбросанных пол пустого
халата. Эти предметы, всего три, не были впоследствии обнаружены
следователями. Как я сказал уже в самом начале, ничего собственно ужасного в
них не было. Кошмар определялся тем, что можно было предположить, исходя из
их присутствия здесь. Даже теперь меня не покидают сомнения - моменты, во
время которых я почти готов разделить скепсис людей, приписавших все
случившееся со мною сну, галлюцинациям и расстроенным нервам.
Эти три предмета были чертовски умно сконструированы и снабжены весьма
оригинальными металлическими зажимами для их присоединения к органическим
образованиям, о которых я не пытаюсь делать никаких предположений. Я надеюсь
- искренне надеюсь - что то были восковые объекты, произведения искуснейшего
художника, хотя мой глубоко кроющийся внутренний страх подсказывает
совершенно иное. Боже праведный! Этот шепчущий во тьме, окруженный
отвратительным запахом и вибрациями! Колдун, чародей, посланник, ребенок,
подмененный эльфами, тот, что извне... этот страшный шепот... подавленное
жужжание... и все это время - в новеньком блестящем цилиндре на полке...
бедняга... "Потрясающий уровень хирургических, биологических, химических и
механических возможностей..."
Дело в том что три предмета на кресле были совершенными, до самой
последней микроскопической детали точными копиями - или оригиналами - лица и
обеих рук Генри Уэнтворта Эйкели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
было, как я уже сказал, ни в одном глазу; и тем не менее какой-то жуткий
паралич сковал меня до тех пор, пока эхо последних звуков не исчезло вдали.
Я слышал тиканье старинных деревянных коннектикутских часов откуда-то снизу,
а также неровный храп спящего человека. Видимо, Эйкели заснул после этого
бурного ночного обсуждения, и я нисколько не был удивлен.
Даже просто подумать, что все это значит или решить, что мне делать, я
не мог. В конце-то концов, что я услышал, .помимо того, на что меня уже
навела предыдущая информация? Разве я не знал, что Пришельцы теперь свободно
приходят в этот дом? Эйкели, несомненно, был удивлен их столь неожиданным
визитом сегодня. И все-таки что-то в этом отрывочном разговоре невообразимо
испугало меня, пробудило самые чудовищные подозрения и самые ужасные
сомнения, заставило страстно желать, чтобы все это оказалось не более, чем
сном. Я думаю, что мое подсознание уловило нечто, недоступное пока моему
рассудку. Но как там Эйкели? Как он себя вел? Разве он не мой друг и разве
он мог допустить, чтобы мне был причинен какой-нибудь вред? Мирное
похрапывание снизу, казалось, доказывало смехотворность охвативших меня
страхов.
Возможно ли, чтобы Эйкели был использован зловещими силами в качестве
средства, чтобы заманить меня сюда, в эти холмы, вместе с письмами,
фотографиями и записью фонографа? Неужели эти существа собрались уничтожить
нас обоих, потому что мы слишком много знаем о них? Вновь мне на ум пришла
мысль о неожиданности и неестественности того изменения ситуации, которое
произошло между предпоследним и последним письмами Эйкели. Что-то,
подсказывало мне чутье, было не так. Все было не так, как выглядело. Этот
кислый кофе, который я выплеснул, - не было ли тут попытки со стороны
неизвестной силы подмешать яд или наркотик? Я должен поговорить с Эйкели,
причем немедленно, и призвать его к трезвой оценке ситуации. Они
загипнотизировали его своими обещаниями космических путешествий и открытий,
но теперь он вынужден будет прислушаться к доводам рассудка. Мы должны
выбраться отсюда, пока не поздно. Если ему не хватает силы воли, чтобы
вырваться на свободу, то я должен его поддержать. Ну, а уж если мне не
удастся убедить его, то, по крайней мере, самому нужно отсюда бежать. Я
уверен, что он одолжит мне свой "форд", а я могу оставить его в Бреттлборо,
в гараже. Я увидел его в сарае - дверь была приоткрыта, и я был уверен, что
машину удастся сразу завести. Та минутная неприязнь к Эйкели, которую я
ощутил во время нашего вечернего разговора и сразу после его окончания,
теперь бесследно исчезла. Теперь он был в таком же положении, как и я, так
что мы должны были держаться друг друга. Зная о его болезненном состоянии, я
очень не хотел будить его, но иного выхода не было. Я понял, что оставаться
в этом доме до утра невозможно.
Наконец, я почувствовал, что смогу начать действовать, и вытянулся,
чтобы напрячь все мышцы и восстановить свой контроль над ними. Поднявшись, я
стал действовать очень осмотрительно и тихо, повинуясь скорее импульсу, чем
сознательному обдумыванию. Я нашел свою шляпу, взял саквояж и направился
вниз по лестнице, освещая себе путь фонариком. В правой руке я по-прежнему
нервно сжимал револьвер, держа в левой и саквояж и фонарик одновременно.
Зачем я предпринял эти предосторожности, я не очень понимал, поскольку на
самом деле спускался вниз, чтобы разбудить единственного, помимо меня,
обитателя дома.
Спустившись на цыпочках по скрипящей лестнице в нижний холл, я смог
услышать спящего более явственно и понял, что он, скорее всего, находится в
комнате слева от меня - гостиной, в которую я не заходил. Справа от меня
разверзлась дверь кабинета, из которого я некоторое время назад слышал
голоса. Открыв незапертую дверь гостиной, я провел дорожку светом фонарика
по направлению к источнику храпа и, наконец, осветил лицо спящего. Но в
следующее мгновение я резко отвел от него луч фонарика и быстро, по-кошачьи
выскочил в холл, на этот раз проявив осторожность не инстинктивно, а
совершенно сознательно. Дело в том, что спящим на диване был вовсе не
Эйкели, а мой бывший попутчик Нойес.
В чем тут дело, я не мог понять; но здравый смысл подсказывал мне, что
самое безопасное было бы - выяснить как можно больше, прежде чем кого-либо
будить. Вернувшись в холл, я тщательно прикрыл за собой дверь в гостиную;
тем самым снизив шансы разбудить Нойеса. После этого я тихонько вошел в
кабинет, где ожидал увидеть Эйкели, спящего или бодрствующего, в большом
угловом кресле, которое, очевидно, было излюбленным местом его отдыха. Пока
я двигался вперед, луч фонарика поймал большой центральный стол, на котором
стоял один из этих дьявольских цилиндров, с машинами для зрения и слуха,
присоединенных к нему, а также с говорящей машиной, которую можно было
присоединить в любой момент. Здесь, как я предполагал, находился мозг,
который говорил со мной во время той жуткой встречи предыдущим вечером; на
секунду я испытал непреодолимое желание присоединить к нему говорящую машину
и посмотреть, что он теперь скажет.
Должно быть, он и сейчас ощущал мое присутствие; ибо приборы для зрения
и слуха не могли бы пропустить свет моего фонарика и скрип половиц под моими
ногами. Однако мне сейчас было не до того, чтобы выслушивать эту штуку. Я
безучастно отметил про себя, что это было совсем новенький цилиндр с именем
Эйкели на нем, который я раньше видел на полке и который мой хозяин просил
не трогать. Вспоминая теперь это обстоятельство, я могу только пожалеть о
своей робости и думаю, что необходимо было заставить этот цилиндр говорить.
Бог знает, какие тайны, ужасные сомнения и вопросы это могло бы прояснить!
Но в тот момент с моей стороны оказалось милосердием, что я оставил этот
препарат в покое.
Со стола я перевел луч фонарика в угол, где, как я думал, сидит Эйкели,
но обнаружил, к своему изумлению, что кресло было пустым, то есть в нем
никто не сидел. С сиденья на пол свешивался знакомый старый домашний халат,
а рядом с ним на полу лежал желтый шарф, а также громоздкие бинты - повязки
на ступни, которые показались мне такими странными. Пока я размышлял, куда
мог деваться Эйкели и почему это он так легко расстался со своими
аксессуарами больного, я заметил, что комната очистилась от странного запаха
и что вибрация, на которую я обращал внимание раньше, тоже отсутствует. Что
же, в таком случае, было их источником? Неожиданно я сообразил, что ощущал
их только во время присутствия здесь Эйкели. Они были сильнее всего там, где
он сидел, и полностью отсутствовали за дверью этой комнаты. Я остановился и
стал обводить комнату лучом своего фонарика, напрягая свой мозг поисками
объяснений того, что произошло здесь.
О, если бы Небу было угодно, чтобы я ушел прежде, чем свет фонарика
упал на пустое кресло еще раз! После того, как это все-таки произошло, я не
мог уйти тихо; вместо этого я издал приглушенный крик, который, видимо,
потревожил, хотя и не разбудил спящего с другой стороны холла. Мой
сдавленный крик и прежнее ровное похрапывание Нойеса были последними
звуками, которые я слышал в подавленном безумием доме под покрытой черными
деревьями вершиной холма, населенного призраками, - в этом доме, ставшем
средоточием транскосмического ужаса меж одиноких зеленых холмов и шепчущих
проклятия ручьев этой древней земли.
Удивительно, что я не выронил из рук фонарик, саквояж и револьвер во
время своего панического бегства, но мне как-го удалось все это удержать. Я
выбрался из ужасной комнаты и из этого дома без всякого лишнего шума, сумел
забраться со своими пожитками в старый "форд", стоявший под навесом, и
вывести эту древнюю развалюху, чтобы отправиться на ней в неизвестную мне
пока зону безопасности посреди этой черной безлунной ночи. Последовавшая
затем гонка была похожа на бред, порожденный воображением По или Рембо, или
гравюрами Гюстава Доре, но в конце концов я достиг Тауншенда. Вот и все.
Если мое психическое здоровье до сих пор сохранилось, то это чистая удача.
Время от времени меня охватывает страх при мысли, что принесут предстоящие
годы, особенно это проявляется с тех пор, как была открыта столь неожиданно
планета Плутон.
Как я уже упоминал, тогда мой фонарик вновь вернулся к пустому креслу,
описав перед этим круг по комнате; и тут я в первый раз заметил на сиденье
странные предметы, поначалу не разглядев их из-за разбросанных пол пустого
халата. Эти предметы, всего три, не были впоследствии обнаружены
следователями. Как я сказал уже в самом начале, ничего собственно ужасного в
них не было. Кошмар определялся тем, что можно было предположить, исходя из
их присутствия здесь. Даже теперь меня не покидают сомнения - моменты, во
время которых я почти готов разделить скепсис людей, приписавших все
случившееся со мною сну, галлюцинациям и расстроенным нервам.
Эти три предмета были чертовски умно сконструированы и снабжены весьма
оригинальными металлическими зажимами для их присоединения к органическим
образованиям, о которых я не пытаюсь делать никаких предположений. Я надеюсь
- искренне надеюсь - что то были восковые объекты, произведения искуснейшего
художника, хотя мой глубоко кроющийся внутренний страх подсказывает
совершенно иное. Боже праведный! Этот шепчущий во тьме, окруженный
отвратительным запахом и вибрациями! Колдун, чародей, посланник, ребенок,
подмененный эльфами, тот, что извне... этот страшный шепот... подавленное
жужжание... и все это время - в новеньком блестящем цилиндре на полке...
бедняга... "Потрясающий уровень хирургических, биологических, химических и
механических возможностей..."
Дело в том что три предмета на кресле были совершенными, до самой
последней микроскопической детали точными копиями - или оригиналами - лица и
обеих рук Генри Уэнтворта Эйкели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13