Откуда-то доносилось тиканье часов, и нормальность этого звука
порождала во мне смутное чувство признательности. Однако этот звук напоминал
мне еще одно обстоятельство, которое внушало тревогу, - полное отсутствие
признаков животных, а теперь я осознал, что и привычные шумы дикой природы
тоже совершенно отсутствовали. Если не считать зловещего плеска отдаленных
вод, тишина создавала впечатление аномальности происходящего -
межпланетарную пустоту - и я задался вопросом - какая неясная порча,
порожденная далекими звездами, обрушилась на эту местность. Я припомнил из
старых легенд, что собаки и другие животные всегда ненавидели Существ Извне,
подумал о том, что же могли значить те следы на дороге.
VIII
Не спрашивайте меня, сколько длилось мое забытье и что из
последовавшего было просто сном. Если я скажу, что временами просыпался,
что-то слышал или видел, вы ответите, что это мне тоже только снилось и что
все случившееся дальше было сном вплоть до момента, когда я выбежал из дома,
добрался до сарая, в котором увидел старый "форд", забрался в него и начал
безумную, бесцельную гонку по холмистой местности, которая, в конце концов,
вывела меня - после многочасового блуждания по пугающим лесным лабиринтам -
в деревню, оказавшуюся Тауншендом.
Вы, наверняка, не склонны будете доверять и всем остальным деталям
моего рассказа: скажете, что все фотографии, звукозаписи, цилиндры,
разговаривающие при помощи приборов, и тому подобные доказательства есть не
что иное, как чистой воды обман со стороны исчезнувшего Генри Эйкели, самая
настоящая мистификация. Вы можете даже намекнуть, что он сговорился с
другими чудаками, чтобы осуществить эту глупую, но изощренную мистификацию,
- что он сам организовал инцидент в Киине, когда с поезда сняли посылку с
черным камнем, и что он подговорил Нойеса сделать ту чудовищную запись на
восковом валике. Однако остается странным, что Нойеса так никогда и не
обнаружили; что он оказался неизвестным во всех деревнях близ дома Эйкели,
нигде его не знали, хотя он часто бывал в этих местах. Я хотел бы прекратить
попытки вспомнить номер его автомобиля - а может быть, лучше, что я и не
вспомнил. Ибо я, что бы вы там ни говорили и что бы сам я ни говорил себе,
знаю, что зловещие создания Извне должны скрываться где-то в области
малоизученных холмов и что существа эти имеют своих шпионов и посланцев
среди людей. Держаться подальше от этих существ и их посланцев - вот все,
чего бы мне хотелось в дальнейшей жизни.
Когда мой безумный рассказ побудил шерифа послать от ряд к дому, Эйкели
исчез безо всякого следа. Его просторный халат, желтый шарф и ножные бинты
лежали на полу в кабинете рядом с его изящным креслом, причем нельзя было
понять, что еще из одежды пропало вместе с ним. Собаки и скот действительно
отсутствовали, а на стенах дома и внутри его имелись необычные следы пуль;
однако, помимо этого, ничего необычного обнаружено не было. Ни цилиндров, ни
приборов, ни тех доказательств, которые я привез с собой в саквояже, ни
странного запаха, ни вибраций, ни следов на дороге, ничего загадочного, на
что я обратил внимание в последний момент.
Неделю, последовавшую за моим бегством, я провел в Бреттлборо,
расспрашивая самых разных людей, которые знали Эйкели, и убедился, что все
случившееся не есть плод иллюзий или сна. Странные закупки собак и
боеприпасов, а также химикатов, которые осуществлял Эйкели, разрезания его
телефонных кабелей, которые были записаны; вместе с тем все, кто его знал, -
включая сына в Калифорнии - настаивали, что его отрывочные высказывания по
поводу своих странных исследований были весьма последовательны. Солидные
люди считали его сумасшедшим и, не раздумывая, заявляли, что все собранные
доказательства являются лишь мистификациями, сфабрикованными с изощренностью
безумца и, возможно, поддерживали его соображения во всех деталях. Он
показывал кое-кому из этих простых деревенских жителей фотографии и черный
камень и даже давал прослушивать ужасающую звукозапись; и все до единого
твердо сказали, что следы и жужжащий голос были точно такими же, как
описывали старинные легенды.
Они подтвердили также, что возле дома Эйкели все чаще и чаще можно было
видеть и слышать что-либо подозрительное после того, как он обнаружил черный
камень, и что это место теперь избегают все, кроме почтальона и случайных
людей. Темная Гора и Круглый Холм были давно уже печально знамениты, как
места, посещаемые призраками, так что мне не удалось найти людей, которые
когда-либо тщательно осматривали хоть одно из этих мест. Случавшиеся время
от времени исчезновения местных жителей в истории этого района были
тщательно зафиксированы, среди них значилось исчезновение полубродяги
Уолтера Брауна, о котором неоднократно упоминал Эйкели в своих письмах. Я
даже встретил одного фермера, утверждавшего, что он своими глазами видел
одно из странных мертвых тел во время наводнения в потоке вспученной
Уест-Ривер, однако рассказ его был слишком путаным, чтобы относиться к нему
серьезно.
Покидая Бреттлборо, я решил никогда больше не возвращаться в Вермонт и
в тот момент был уверен, что решение мое окончательное. Эти дикие холмы и в
самом деле были аванпостом наводящей страх космической расы - в чем я уже
почти не сомневался после того, как прочитал сообщение об открытии девятой
планеты за пределами Нептуна, что было предсказано пришельцами. Астрономы,
даже не подозревая сами, насколько зловеще точными они оказались, назвали
эту планету Плутон. Я понимал, что это - не что иное, как Йюггот - мрачный,
как ночь, - и меня охватывала дрожь при попытках понять, почему ее
чудовищные обитатели желали открытия своей планеты именно таким образом и
именно в это время. Я безуспешно старался убедить себя, что демонические
создания не намерены совершить нечто враждебное по отношению к Земле и ее
обитателям.
Но я еще не рассказал вам, чем же закончилась та ужасная ночь в
сельском доме. Как я упомянул, в конце концов, меня захватил в свои объятия
тревожный сон; дремота, переполненная обрывками сновидений, в которых передо
мной являлись чудовищные пейзажи. Что именно разбудило меня, я не могу еще
сказать, но то, что в какой-то момент я действительно проснулся, не подлежит
сомнению. Первое смутное впечатление состояло в том, что мне послышались
крадущиеся шаги за моей дверью, скрип половиц и неуклюжие попытки справиться
с дверным замком. Это, однако, очень быстро прекратилось; а затем очень
явственно донеслись до меня голоса снизу, из кабинета. Там, по всей
видимости, было несколько говоривших, причем чувствовалось, что между ними
идет спор.
Прислушавшись несколько секунд, я полностью стряхнул с себя сон, ибо
голоса были такие, что помышлять о продолжении ночного отдыха было
совершенно невозможно. Интонации говоривших были различными, но тот, кто
хоть раз слушал эту проклятую запись фонографа, ничуть не сомневался бы в
происхождении и принадлежности, по крайней мере, двух из них. Как ни
чудовищна была эта мысль, но я понял, то нахожусь под одной крышей с
безымянными существами из пучин космоса; ибо эти два голоса, несомненно,
представляли собой дьявольское жужжание, которое использовали Существа Извне
в своих разговорах с людьми. Голоса эти были разными - они отличались по
высоте, темпу и интонации, - но это были те самые проклятые голоса.
Третий голос, безусловно, шел от машины, которая соединялась с одним из
изолированных веществ мозга, содержавшимся в цилиндре. Отличить его можно
было даже яснее, чем жужжание пришельцев; громкий; металлический,
безжизненный голос, который я слышал накануне вечером, с его безликой,
лишенной всякой интонации, скрипучей манерой был незабываемым. Я не пытался
задаться вопросом, был ли он идентичен тому самому, который я слышал
вечером, потому что понял, что любой мозг будет продуцировать вокальные тона
одинакового характера, будучи присоединенным к тому же самому прибору;
единственные отличия могли касаться языка, ритма, скорости и произношения. В
довершение картины были слышны два подлинных человеческих голоса: один -
грубый голос неизвестного мне и, без всякого сомнения, местного жителя; в
другом я без труда узнал мягкие бостонские нотки моего давешнего гида,
мистера Нойеса.
По мере того, как я пытался разобрать слова, которые массивный пол моей
комнаты столь надежно глушил, я уловил также шум, шарканье и скрипы в той
комнате, где собрались говорившие; это не позволяло избавиться от
впечатления, что кабинет переполнен живыми существами - их, по всей
видимости, было куда больше, чем позволяли предположить голоса. Истинную
природу царившего там возбуждения и шума описать трудно, ибо не с чем было
сравнить происходящее. По комнате передвигались какие-то предметы, причем
словно они были разумными существами; звук их шагов был подобен тяжелому
топоту - как будто по полу тяжело и неуклюже шатались плохо
скоординированные создания из твердой резины или роговой массы. Если
применить более конкретное, но менее точное сравнение, - как будто люди в
разбитых деревянных ботинках не по размеру ковыляли и топали на полированном
полу. Я даже не пытался представить себе происхождение и внешний вид тех,
кто издавал эти звуки.
Вскоре я понял, что разобрать что-то связное в происходившем разговоре
мне не удастся. Отдельные слова - включая имя Эйкели и мое - звучали время
от времени довольно разборчиво, особенно когда их произносил механический
голос; однако подлинное значение их оставалось неясным. И по сей день я не
могу вывести определенного связного содержания из услышанного, а страх,
порожденный ими, был скорее внушенным, чем открывшимся в результате
ужаснувшего меня откровения. Леденящий кровь конклав собрался там, внизу,
понимал я; но что именно обсуждалось - было загадкой. Любопытно, что меня
охватило ощущение безусловного святотатства и гибельности происходящего,
вопреки уверениям Эйкели о дружелюбии Существ Извне.
Терпеливо прислушиваясь, я, наконец, начал отличать голоса друг от
друга, хотя еще не в силах был схватить суть произносимого внизу. Однако мне
удалось, насколько я понял, уловить эмоции, владевшие основными участниками
обсуждения. Один из жужжащих голосов, несомненно, принадлежал носителю
каких-либо властных полномочий, поскольку в нем слышались нотки
авторитарности; механический же голос, несмотря на свою громкость и
регулярность, явно принадлежал носителю подчиненной позиции, в нем была даже
мольба. В голосе Нойеса звучали примирительные оттенки. Что касается других
участников, то тут я не решался сделать предположения. Я не расслышал уже
знакомый мне шепот Эйкели, но это меня не удивило, поскольку столь слабый
звук ни за что не проник бы через массивный пол моей комнаты. Я попытаюсь
привести здесь кое-что из разрозненных слов, а также других звуков, с
указанием тех, кто их произносил, разумеется, по моей догадке. Первые
разборчивые фразы принадлежали говорящей машине.
(Говорящая машина)
"...взял это на себя... получить обратно письма и запись... кончить на
этом... обманут... видеть и слышать... черт побери... безличная сила, в
конце концов... новенький, блестящий цилиндр... Боже правый...":
(Первый Жужжащий Голос)
"...в этот раз мы остановились... маленький и человеческий... Эйкели...
мозг... говорит..."
(Второй Жужжащий Голос)
"...Ньярлатхотеп... Уилмерт... Записи и письма... дешевое
жульничество..."
(Нойес)
"...(Непроизносимое слово или имя, может быть, - Н'га-Ктхан)...
безвредно... покой... пару недель... театрально... говорил вам об этом
раньше..."
(Первый Жужжащий Голос)
"...нет повода... первоначальный план... результаты. Нойес может
стеречь... Круглый Холм... новый цилиндр... машина Нойеса..."
(Нойес)
"...ладно... все ваши... здесь внизу... отдохнуть,... место"
(Несколько Голосов одновременно и совершенно неразборчиво)
(Топот множества ног, сливающийся с возбужденным шумом и грохотом)
(Странный звук хлопающих крыльев)
(Шум заведенного автомобиля, постепенно удаляющийся)
(Тишина)
Вот какие звуки донеслись до моих ушей снизу, пока я, не шевелясь,
лежал на кровати в этом сельском доме - пристанище призраков,
расположившемся вблизи демонических холмов - я лежал совершенно одетый,
сжимая в правой руке револьвер, а в левой - карманный фонарик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13