Его движения, мысли, манера поведения – все производило впечатление стальной пружины. Нервная система физика тоже была стальной – прочная, нерушимая, быстро реагирующая.
– К черту вашу биохимию! – выпалил он, – Это существо может быть мертвым или живым, но – черт побери!
– оно мне не нравится в любом виде. Ну-ка, Блэр, покажи им эту тварь. Покажи им ее, и пускай они сами решают, оставаться ли ей в лагере. – Он снова выругался. – Если мы эту тварь оставляем, она полностью оттает ночью. Кстати, кто сегодня дежурит?.. А-а, вспомнил! Космические лучи… Прекрасно, Коннант! Вот ты-то и будешь сидеть с этой ледяной мумией двадцатимиллионолетней выдержки. – Он повернулся к биологу, – Покажи-ка ее, Блэр. Какого черта они рассуждают о том, чего не видели!.. Этот гуманоид, может быть, и имеет другую химическую структуру, – Норрис рубанул рукой воздух, – Меня вообще не волнует, что он там еще имеет, но я точно знаю одно: у него есть то, что мне не нравится. Посмотрите на его лицо, и вы поймете, до какой степени это существо было раздражено, когда замерзало. Я бы даже сказал, что слово «раздражено» мало объясняет его выражение. Это существо переполняли ненависть и гнев. Оно было безумно обозлено. У меня даже нет слов, чтобы описать всю ярость, горевшую в его взгляде. Ни одно порождение Земли не может иметь такого выражения… Черт! С тех пор как я увидел эти три красных глаза, меня не перестают мучить кошмары. Мне снится, что существо оттаяло и ожило, что оно вовсе не было мертво – просто его жизненные процессы были замедлены… и что оно просто ожидало все это время, пока не появятся такие дураки, как мы. Он повернулся в сторону специалиста по космическим излучениям. – А ты, Коннант, я думаю, получишь неизгладимое удовольствие, сидя всю ночь в тишине и слушая, как завывает ветер и капает вода с этой штуковины! – Он внезапно замолк и поежился, – Вы скажете, это не научный подход. Но психология – тоже наука. Тебе, Коннант, еще целый год будут сниться кошмары. С того момента, как я увидел это существо, они меня не оставляют. Вот почему я его ненавижу… а я его действительно ненавижу… и не хочу, чтобы оно разморозилось. Отвезите его туда, где нашли, и пусть оно валяется там еще двадцать миллионов лет. Мне уже снятся сны о том, что оно из другого вида материи, которую вполне может контролировать… что оно способно менять облики, превращаться в человека… что оно привыкло выжидать и таиться с целью убить и съесть…
– Все эти аргументы не вполне логичны, – прервал физика Блэр.
– Но это существо и не поддается земной логике! взорвался Норрис. – Если его биохимия отличается от нашей, значит, отличается и микрофлора. Его клетки могли не выдержать холода, а как насчет вирусов, Блэр? Вы говорили, что вирус – это ферментная молекула, которой для развития необходим только белок.
Как вы можете быть уверены, что из миллионов разновидностей микрофлоры, которые могут в нем обитать, ни одна не несет в себе угрозы человечеству? А что вы скажете насчет таких заболеваний, как бешенство, которым подвержено любое теплокровное существо независимо от химии тела? Или попугайчиковая лихорадка? А оспа, гангрена, рак? Как насчет этих болезней?
Они не очень-то разборчивы к химии тела.
Блэр взглянул на Норриса, выдержал злой взгляд его серых глаз и сказал:
– Единственное логичное место в твоей горячей речи-то, что существо влияет на твои сны. Вполне допускаю! – На лице Блэра мелькнула усмешка. – Мне тоже иногда кое-что снится, правда утром я почти ничего не помню. – Биолог повернулся к слушателям, – Итак, эта штука влияет на сны. Это, без сомнения, опасно. – Блэр снова усмехнулся. – Из всего сказанного Норрисом можно сделать вывод, что у него совершенно неверное представление о вирусах. Во-первых, никто еще не доказал, что ферментная молекула действует именно подобным, образом. А во-вторых, если ты, Норрис, заметишь, что заболел какой-нибудь болезнью, присущей злакам или другим растениям, непременно сообщи мне. Пшеница намного ближе к нам по химии, чем это инопланетное существо!.. А если серьезно, число болезней, которым подвержен человек, строго ограничено. Невозможно изобрести новую болезнь или напрочь избавиться от старой. Пшеница или рыба, чьи заболевания на нас не распространяются, имеют единую природу с человеком, а это существо – нет, – Блэр кивнул в сторону стола, на котором лежал брезентовый сверток.
– Хорошо, – отозвался Норрис. – Если это существо непременно нужно разморозить, я предлагаю произвести эту операцию в формалине.
– Но это же бессмысленно! Зачем тогда вы с Гэрри приехали изучать магнетизм сюда? Проще было бы остаться дома. В Нью-Йорке достаточно источников магнитного излучения… Изучать жизнь в формалине – это все равно что вести исследования магнетизма в Нью-Йорке. И если мы не воспользуемся случаем, вряд ли человечеству когда-нибудь еще представится возможность изучить это создание. Вполне возможно, что его раса давно уже вымерла. Ко всему прочему, и корабль уничтожен… В общем, у нас есть единственный выход.
Мы должны дать ей оттаять. Медленно, постепенно и не в формалине.
Поднялся Гэрри, и Норрис отступил назад, недовольно бормоча.
– Я думаю, Блэр прав, господа, – подытожил начальник экспедиции, – Что вы на это скажете?
– Честно говоря, нам больше ничего и не остается, проворчал Коннант. – Думаю только, что кому-то нужно постоянно находиться около существа, пока идет размораживание. – Он невесело усмехнулся, откинул со лба прядь темных волос, – Прекрасная идея, да?.. Мы все сидим и сторожим эту прелесть, пока она будет размораживаться.
Гэрри слегка улыбнулся:
– Какие бы зачатки жизни в ней ни были, она недолго протянет, если пробудет среди наших «ароматов» еще несколько минут.
По залу пронеслись одобрительные смешки.
– Коннант, – продолжал Гэрри, – мне кажется, ты в состоянии позаботиться о ней. Более того, думаю, наш Железный Коннант в состоянии позаботиться и о тех, кто с чем-то не согласен.
Норрис тяжело вздохнул:
– Меня не волнует, какие там в ней могут быть зачатки жизни. Посмотрите-ка лучше на нее сами.
Он нетерпеливо развязал веревки, откинул брезент и обнажил кусок льда, в который было замуровано существо. Лед кое-где подтаял и был похож на кусок толстого стекла. Он влажно блестел в свете электрических ламп.
Существо лежало лицом вверх. Обломок ледоруба все еще торчал из странного черепа. Три сумасшедших, ярко-красных, как свежая кровь, горящих ненавистью глаза казались живыми; лицо обрамляла копна голубых скорчившихся червей, которые заменяли существу волосы.
Огромный ван Вол издал нервный вскрик и попятился. Половина присутствующих бросилась к дверям. Остальные отхлынули от стола.
Мак-Реди далее не вздрогнул. Норрис с другой стороны стола прожигал существо ненавидящим взглядом. Гэрри за дверями говорил с полудюжиной человек сразу.
Блэр взял молоток и принялся скалывать лед, в который было заковано существо в течение двадцати миллионов лет.
Глава 3
– Я понимаю, что оно тебе не нравится, Коннант, сказал Блэр. – Но его все равно нужно разморозить без формалина.
– Тогда давайте не будем его трогать до возвращения на Большую землю, – предложил специалист по космическим лучам. – Там можно было бы провести гораздо более детальное и подробное исследование…
– А как мы пересечем Полярный круг? – вскинулся биолог. – Как мы перевезем его через температурные зоны? Чтобы добраться до Нью-Йорка, надо пересечь умеренную температурную зону, затем экваториальную, а потом еще половину умеренной. Ты не хочешь просидеть с ним один день даже здесь, а ведь тогда придется поместить его в холодильник вместе с мясом и совершить совместный трансокеанский перелет. – Блэр посмотрел вверх и победно кивнул лысой головой.
Коннант и рта не успел раскрыть, как в разговор вступил Киннер.
– Послушай-ка, мистер! – Повар недобро прищурился. – Если ты засунешь эту штуку в контейнер с мясом, то, клянусь всеми святыми, я запихну тебя туда с нею за компанию. Вы уже и так таскали на мой стол все, что вообще можно двигать. Я терпел, но если вы поместите этого монстра в контейнер с мясом или на мясной склад, тогда – до свиданья! Жратву будете готовить себе сами.
– Но, Киннер, твой стол – единственный в лагере, который достаточно велик для такой работы, – возразил Блэр.
– И потому каждый норовит принести сюда все, что может. Кларк всякий раз, когда его собаки подерутся, приносит их ко мне на стол, чтобы зашить раны. Ралсен вечно заявляется сюда со своими санями. Дьявол, на моем столе не было только «боинга»! Но вы бы и его приволокли сюда, если бы нашли способ протащить через туннели.
Гэрри усмехнулся и подмигнул гиганту ван Волу.
Светлая борода ван Вола подозрительно дернулась, но летчик сумел сдержать смех и с понимающим видом кивнул повару:
– Ты прав, Киннер. Лишь авиация обращается с тобой хорошо.
– Сюда действительно временами набивается многовато народу, – поддержал Киннера Гэрри, – Нам всем это не нравится. Но в лагере ни у кого нет возможности уединиться.
– Какое, к черту, уединение!.. На днях, смотрю, через кухню бодрым шагом топает Баркли, бубня: «Последняя древесина в лагере! Последняя древесина в лагере!» – и тут же выносит эту самую древесину, то есть кухонную дверь, наружу, чтобы построить навес для своего вездехода. А потом еще удивляется, что я вышел из себя…
Услышав эту историю, усмехнулся даже невозмутимый Коннант. Но его усмешка быстро прошла, когда он вновь взглянул на красноглазое существо, которое Блэр с помощью ледоруба извлекал из ледяного склепа. Коннант привычным жестом откинул с плеч волосы, заправил их за уши и прорычал:
– Полагаю, нам с этим гуманоидом в помещении космической лаборатории будет тесновато… Кстати, Блэр, почему бы не сколоть лед с этой штуки где-нибудь в другом месте? Уверяю тебя, никто не будет против! А затем подвесишь ее в генераторной над радиатором системы охлаждения. Через несколько часов твой мороженый цыпленок станет теплым и пушистым.
Горевший азартом и нетерпением Блэр отложил ледоруб, чтобы можно было свободно жестикулировать костлявыми пальцами.
– Я прекрасно понимаю реакцию людей, – сказал он, – но так важно использовать любой шанс. Никогда еще у человечества не появлялась такая возможность и вряд ли появится впредь. Помнишь, мы как-то ловили рыбу? Она замерзала почти сразу же, как только ее вытаскивали на палубу, и оживала, когда мы медленно ее размораживали. Низшие формы жизни не умирают при быстром замерзании и постепенном размораживании.
Поэтому нам надо…
– Ради всего святого, уж не думаешь ли ты, что этот монстр оживет? – взревел Коннант. – Ты хочешь, чтобы он ожил? А ну пустите меня туда! Я искрошу это исчадие ада на сто тысяч кусков…
– Нет! Стой, придурок! – Блэр вскочил, чтобы преградить Коннанту дорогу к гуманоиду. – Нет! Ты же слышал! Только низшие формы жизни! Послушай меня!
Высшие формы жизни при таких условиях не выживают. Рыба оживает после замораживания потому, что представляет собой низшую форму жизни. Отдельные клетки ее организма могут восстанавливаться, и этого достаточно, чтобы вернуть рыбу к жизни. Любые высшие формы в такой ситуации погибнут. Несмотря на то что отдельные клетки выживут, сложный организм умрет, потому что для жизни ему необходима согласованная, связанная работа всех клеток. А такие связи не восстанавливаются. Это существо, судя по всему, так же далеко ушло в своем развитии, как и человек. Если не дальше… Поэтому оно будет не менее мертво, чем был бы мертв человек.
– Откуда ты знаешь? – спросил Коннант, поигрывая поднятым ледорубом.
Гэрри положил руку ему на плечо:
– Подожди-ка минуту, Коннант!.. Я хочу понять. – Начальник экспедиции повернулся к Блэру. – Я согласен: нам не стоит размораживать это существо, если есть хоть малейший шанс, что оно оживет. Но я не представляю себе, откуда может взяться этот шанс.
Сидящий на кровати Коппер вытащил трубку изо рта и встал:
– Это существо мертво. Оно не живее тех сибирских мамонтов. Существует масса доказательств, что организмы – будучи даже быстро заморожены, а потом медленно разморожены, – не выживают. Я не принимаю во внимание рыб, это очень редкий частный случай…
Однако нет ни одного доказательства обратного, того, что высокоорганизованное живое существо может выжить при таких условиях. Блэр, ты это хотел сказать?
Маленький биолог задумчиво кивнул. Ореол седых волос вокруг лысой головы качнулся в праведном гневе.
– Дело в том, – начал он обиженным голосом, – что отдельные клетки, выжившие при правильном размораживании существа, могут отразить особенности жизнедеятельности организма в целом. Мышечные клетки человека, например, живут еще несколько часов после его смерти. Так что, разморозив это создание подобающим образом, мы сможем определить, к какому типу живых существ оно принадлежит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
– К черту вашу биохимию! – выпалил он, – Это существо может быть мертвым или живым, но – черт побери!
– оно мне не нравится в любом виде. Ну-ка, Блэр, покажи им эту тварь. Покажи им ее, и пускай они сами решают, оставаться ли ей в лагере. – Он снова выругался. – Если мы эту тварь оставляем, она полностью оттает ночью. Кстати, кто сегодня дежурит?.. А-а, вспомнил! Космические лучи… Прекрасно, Коннант! Вот ты-то и будешь сидеть с этой ледяной мумией двадцатимиллионолетней выдержки. – Он повернулся к биологу, – Покажи-ка ее, Блэр. Какого черта они рассуждают о том, чего не видели!.. Этот гуманоид, может быть, и имеет другую химическую структуру, – Норрис рубанул рукой воздух, – Меня вообще не волнует, что он там еще имеет, но я точно знаю одно: у него есть то, что мне не нравится. Посмотрите на его лицо, и вы поймете, до какой степени это существо было раздражено, когда замерзало. Я бы даже сказал, что слово «раздражено» мало объясняет его выражение. Это существо переполняли ненависть и гнев. Оно было безумно обозлено. У меня даже нет слов, чтобы описать всю ярость, горевшую в его взгляде. Ни одно порождение Земли не может иметь такого выражения… Черт! С тех пор как я увидел эти три красных глаза, меня не перестают мучить кошмары. Мне снится, что существо оттаяло и ожило, что оно вовсе не было мертво – просто его жизненные процессы были замедлены… и что оно просто ожидало все это время, пока не появятся такие дураки, как мы. Он повернулся в сторону специалиста по космическим излучениям. – А ты, Коннант, я думаю, получишь неизгладимое удовольствие, сидя всю ночь в тишине и слушая, как завывает ветер и капает вода с этой штуковины! – Он внезапно замолк и поежился, – Вы скажете, это не научный подход. Но психология – тоже наука. Тебе, Коннант, еще целый год будут сниться кошмары. С того момента, как я увидел это существо, они меня не оставляют. Вот почему я его ненавижу… а я его действительно ненавижу… и не хочу, чтобы оно разморозилось. Отвезите его туда, где нашли, и пусть оно валяется там еще двадцать миллионов лет. Мне уже снятся сны о том, что оно из другого вида материи, которую вполне может контролировать… что оно способно менять облики, превращаться в человека… что оно привыкло выжидать и таиться с целью убить и съесть…
– Все эти аргументы не вполне логичны, – прервал физика Блэр.
– Но это существо и не поддается земной логике! взорвался Норрис. – Если его биохимия отличается от нашей, значит, отличается и микрофлора. Его клетки могли не выдержать холода, а как насчет вирусов, Блэр? Вы говорили, что вирус – это ферментная молекула, которой для развития необходим только белок.
Как вы можете быть уверены, что из миллионов разновидностей микрофлоры, которые могут в нем обитать, ни одна не несет в себе угрозы человечеству? А что вы скажете насчет таких заболеваний, как бешенство, которым подвержено любое теплокровное существо независимо от химии тела? Или попугайчиковая лихорадка? А оспа, гангрена, рак? Как насчет этих болезней?
Они не очень-то разборчивы к химии тела.
Блэр взглянул на Норриса, выдержал злой взгляд его серых глаз и сказал:
– Единственное логичное место в твоей горячей речи-то, что существо влияет на твои сны. Вполне допускаю! – На лице Блэра мелькнула усмешка. – Мне тоже иногда кое-что снится, правда утром я почти ничего не помню. – Биолог повернулся к слушателям, – Итак, эта штука влияет на сны. Это, без сомнения, опасно. – Блэр снова усмехнулся. – Из всего сказанного Норрисом можно сделать вывод, что у него совершенно неверное представление о вирусах. Во-первых, никто еще не доказал, что ферментная молекула действует именно подобным, образом. А во-вторых, если ты, Норрис, заметишь, что заболел какой-нибудь болезнью, присущей злакам или другим растениям, непременно сообщи мне. Пшеница намного ближе к нам по химии, чем это инопланетное существо!.. А если серьезно, число болезней, которым подвержен человек, строго ограничено. Невозможно изобрести новую болезнь или напрочь избавиться от старой. Пшеница или рыба, чьи заболевания на нас не распространяются, имеют единую природу с человеком, а это существо – нет, – Блэр кивнул в сторону стола, на котором лежал брезентовый сверток.
– Хорошо, – отозвался Норрис. – Если это существо непременно нужно разморозить, я предлагаю произвести эту операцию в формалине.
– Но это же бессмысленно! Зачем тогда вы с Гэрри приехали изучать магнетизм сюда? Проще было бы остаться дома. В Нью-Йорке достаточно источников магнитного излучения… Изучать жизнь в формалине – это все равно что вести исследования магнетизма в Нью-Йорке. И если мы не воспользуемся случаем, вряд ли человечеству когда-нибудь еще представится возможность изучить это создание. Вполне возможно, что его раса давно уже вымерла. Ко всему прочему, и корабль уничтожен… В общем, у нас есть единственный выход.
Мы должны дать ей оттаять. Медленно, постепенно и не в формалине.
Поднялся Гэрри, и Норрис отступил назад, недовольно бормоча.
– Я думаю, Блэр прав, господа, – подытожил начальник экспедиции, – Что вы на это скажете?
– Честно говоря, нам больше ничего и не остается, проворчал Коннант. – Думаю только, что кому-то нужно постоянно находиться около существа, пока идет размораживание. – Он невесело усмехнулся, откинул со лба прядь темных волос, – Прекрасная идея, да?.. Мы все сидим и сторожим эту прелесть, пока она будет размораживаться.
Гэрри слегка улыбнулся:
– Какие бы зачатки жизни в ней ни были, она недолго протянет, если пробудет среди наших «ароматов» еще несколько минут.
По залу пронеслись одобрительные смешки.
– Коннант, – продолжал Гэрри, – мне кажется, ты в состоянии позаботиться о ней. Более того, думаю, наш Железный Коннант в состоянии позаботиться и о тех, кто с чем-то не согласен.
Норрис тяжело вздохнул:
– Меня не волнует, какие там в ней могут быть зачатки жизни. Посмотрите-ка лучше на нее сами.
Он нетерпеливо развязал веревки, откинул брезент и обнажил кусок льда, в который было замуровано существо. Лед кое-где подтаял и был похож на кусок толстого стекла. Он влажно блестел в свете электрических ламп.
Существо лежало лицом вверх. Обломок ледоруба все еще торчал из странного черепа. Три сумасшедших, ярко-красных, как свежая кровь, горящих ненавистью глаза казались живыми; лицо обрамляла копна голубых скорчившихся червей, которые заменяли существу волосы.
Огромный ван Вол издал нервный вскрик и попятился. Половина присутствующих бросилась к дверям. Остальные отхлынули от стола.
Мак-Реди далее не вздрогнул. Норрис с другой стороны стола прожигал существо ненавидящим взглядом. Гэрри за дверями говорил с полудюжиной человек сразу.
Блэр взял молоток и принялся скалывать лед, в который было заковано существо в течение двадцати миллионов лет.
Глава 3
– Я понимаю, что оно тебе не нравится, Коннант, сказал Блэр. – Но его все равно нужно разморозить без формалина.
– Тогда давайте не будем его трогать до возвращения на Большую землю, – предложил специалист по космическим лучам. – Там можно было бы провести гораздо более детальное и подробное исследование…
– А как мы пересечем Полярный круг? – вскинулся биолог. – Как мы перевезем его через температурные зоны? Чтобы добраться до Нью-Йорка, надо пересечь умеренную температурную зону, затем экваториальную, а потом еще половину умеренной. Ты не хочешь просидеть с ним один день даже здесь, а ведь тогда придется поместить его в холодильник вместе с мясом и совершить совместный трансокеанский перелет. – Блэр посмотрел вверх и победно кивнул лысой головой.
Коннант и рта не успел раскрыть, как в разговор вступил Киннер.
– Послушай-ка, мистер! – Повар недобро прищурился. – Если ты засунешь эту штуку в контейнер с мясом, то, клянусь всеми святыми, я запихну тебя туда с нею за компанию. Вы уже и так таскали на мой стол все, что вообще можно двигать. Я терпел, но если вы поместите этого монстра в контейнер с мясом или на мясной склад, тогда – до свиданья! Жратву будете готовить себе сами.
– Но, Киннер, твой стол – единственный в лагере, который достаточно велик для такой работы, – возразил Блэр.
– И потому каждый норовит принести сюда все, что может. Кларк всякий раз, когда его собаки подерутся, приносит их ко мне на стол, чтобы зашить раны. Ралсен вечно заявляется сюда со своими санями. Дьявол, на моем столе не было только «боинга»! Но вы бы и его приволокли сюда, если бы нашли способ протащить через туннели.
Гэрри усмехнулся и подмигнул гиганту ван Волу.
Светлая борода ван Вола подозрительно дернулась, но летчик сумел сдержать смех и с понимающим видом кивнул повару:
– Ты прав, Киннер. Лишь авиация обращается с тобой хорошо.
– Сюда действительно временами набивается многовато народу, – поддержал Киннера Гэрри, – Нам всем это не нравится. Но в лагере ни у кого нет возможности уединиться.
– Какое, к черту, уединение!.. На днях, смотрю, через кухню бодрым шагом топает Баркли, бубня: «Последняя древесина в лагере! Последняя древесина в лагере!» – и тут же выносит эту самую древесину, то есть кухонную дверь, наружу, чтобы построить навес для своего вездехода. А потом еще удивляется, что я вышел из себя…
Услышав эту историю, усмехнулся даже невозмутимый Коннант. Но его усмешка быстро прошла, когда он вновь взглянул на красноглазое существо, которое Блэр с помощью ледоруба извлекал из ледяного склепа. Коннант привычным жестом откинул с плеч волосы, заправил их за уши и прорычал:
– Полагаю, нам с этим гуманоидом в помещении космической лаборатории будет тесновато… Кстати, Блэр, почему бы не сколоть лед с этой штуки где-нибудь в другом месте? Уверяю тебя, никто не будет против! А затем подвесишь ее в генераторной над радиатором системы охлаждения. Через несколько часов твой мороженый цыпленок станет теплым и пушистым.
Горевший азартом и нетерпением Блэр отложил ледоруб, чтобы можно было свободно жестикулировать костлявыми пальцами.
– Я прекрасно понимаю реакцию людей, – сказал он, – но так важно использовать любой шанс. Никогда еще у человечества не появлялась такая возможность и вряд ли появится впредь. Помнишь, мы как-то ловили рыбу? Она замерзала почти сразу же, как только ее вытаскивали на палубу, и оживала, когда мы медленно ее размораживали. Низшие формы жизни не умирают при быстром замерзании и постепенном размораживании.
Поэтому нам надо…
– Ради всего святого, уж не думаешь ли ты, что этот монстр оживет? – взревел Коннант. – Ты хочешь, чтобы он ожил? А ну пустите меня туда! Я искрошу это исчадие ада на сто тысяч кусков…
– Нет! Стой, придурок! – Блэр вскочил, чтобы преградить Коннанту дорогу к гуманоиду. – Нет! Ты же слышал! Только низшие формы жизни! Послушай меня!
Высшие формы жизни при таких условиях не выживают. Рыба оживает после замораживания потому, что представляет собой низшую форму жизни. Отдельные клетки ее организма могут восстанавливаться, и этого достаточно, чтобы вернуть рыбу к жизни. Любые высшие формы в такой ситуации погибнут. Несмотря на то что отдельные клетки выживут, сложный организм умрет, потому что для жизни ему необходима согласованная, связанная работа всех клеток. А такие связи не восстанавливаются. Это существо, судя по всему, так же далеко ушло в своем развитии, как и человек. Если не дальше… Поэтому оно будет не менее мертво, чем был бы мертв человек.
– Откуда ты знаешь? – спросил Коннант, поигрывая поднятым ледорубом.
Гэрри положил руку ему на плечо:
– Подожди-ка минуту, Коннант!.. Я хочу понять. – Начальник экспедиции повернулся к Блэру. – Я согласен: нам не стоит размораживать это существо, если есть хоть малейший шанс, что оно оживет. Но я не представляю себе, откуда может взяться этот шанс.
Сидящий на кровати Коппер вытащил трубку изо рта и встал:
– Это существо мертво. Оно не живее тех сибирских мамонтов. Существует масса доказательств, что организмы – будучи даже быстро заморожены, а потом медленно разморожены, – не выживают. Я не принимаю во внимание рыб, это очень редкий частный случай…
Однако нет ни одного доказательства обратного, того, что высокоорганизованное живое существо может выжить при таких условиях. Блэр, ты это хотел сказать?
Маленький биолог задумчиво кивнул. Ореол седых волос вокруг лысой головы качнулся в праведном гневе.
– Дело в том, – начал он обиженным голосом, – что отдельные клетки, выжившие при правильном размораживании существа, могут отразить особенности жизнедеятельности организма в целом. Мышечные клетки человека, например, живут еще несколько часов после его смерти. Так что, разморозив это создание подобающим образом, мы сможем определить, к какому типу живых существ оно принадлежит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9