Их содержание не имеет отношения к
данному повествованию, потому перехожу сразу к делу. Случилось
совершенно невероятное - получив кучу папок и сев за стол для
работы, я обнаружил, что мне по ошибке перепутали одну из папок.
А так как я ее уже раскрыл и даже начал листать, то глаза сами
собой прочитали кое-что. Я перелистал папку. Следствие вел
Станислав Григорьевич Королев. 1937 год. Я захлопнул папку и
отнес ее обратно архивариусу. Получил нужную. И тут в сознании
всплыли строки из мельком увиденных страниц той папки. Слово
"вампиризм", повторенное не менее двух раз. И тут я сообразил,
что у меня в руках было то самое дело, о котором мне так
хотелось узнать несколько лет назад (я уже описывал свой случай
с двумя вампирами), но информации по которому я так и не
получил. А сейчас я мог совершенно спокойно прочесть все нужное
мне, но этим шансом не воспользовался. Не просить же папку с
кучей грифов "сов. секретно" обратно. Что можно еще извлечь из
данной ситуации? Я напряг свою память и вспомнил номер на папке.
Аккуратно записал его в записную книжку, теперь я его не забуду.
На этом можно поставить точку, больше ничего интересного в том
архиве тогда не произошло.
Прошло некоторое количество времени. Я очень легко навел
справки о специальном сотруднике госбезопасности Королеве С. Г.
О том, что таковой существовал и вел ряд дел, мне сообщили
легко, без проблем, как должное, ведь, как оказалось, он во
второй половине тридцатых годов курировал то же самое, что я
сейчас. Вел дело Гана, например. Но с 1938 года вся информация о
дальнейшей деятельности Станислава Григорьевича была закрыта.
Следовательно, была другая работа, по другому профилю.
Наши соседи по лестничной клетке поменяли квартиру. Новые
соседи, пожилая супружеская пара, пригласила нас с женой в
гости. Люди были явно простые, сердечные. Узнав, что я работаю в
органах, мой новый сосед поинтересовался только моим званием, а
потом извлек откуда-то бутылку настоящего марочного вина. Это
сейчас, в середине девяностых годов, в бутылке с этикеткой
"Черные глаза" налита бормотуха, а тогда это были настоящие
вина. Я узнал, что мой сосед, звали его Станислав Григорьевич,
давно уже вышел на пенсию. Бывший военный юрист. Подполковник,
фронтовик, имеет награды, в том числе и очень редкий тогда орден
"Отечественной войны" первой степени. Потом, при очень добром
старом Брежневе, такие ордена роздали всем фронтовикам. Но в
начале семидесятых годов они еще были редкостью.
Мы побеседовали на разные темы, Станислав Григорьевич
рассказал пару военных баек. А его жена, лет на десять младше
его, но уже в летах, принесла семейный альбом и начала
демонстрировать старые фото моей половине. Я взглянул мельком.
На одной из фотографий, явно переснятой с какой-то другой, был
увеличенный портрет хозяина в форме и надпись белым (писали,
разумеется, темным, но по негативу) Королев С. Г. 1929 год. В
этот момент мои мозги расклинило. Я понял, кто сидит передо
мной. Вот бы порасспросить! Но он наверняка ничего не ответит.
Попытка не пытка? Мои шансы увеличатся, если мой новый знакомый
узнает, с чем я сейчас работаю. И проверит.
- Так Вы Королев Станислав Григорьевич, - начал я, будто бы
удивляясь, - я встречал Ваше имя в некоторых старых документах.
- Вы занимаетесь историческими исследованиями? - улыбнулся
Станислав Григорьевич.
- Да нет, просто я занимаюсь сейчас некоторыми делами,
которыми занимались когда-то и Вы, - сказал я.
- Я?
- Скажем, имя "Ган" Вам чего-нибудь говорит?
- У меня плохая память на имена, - вежливо ответил
Станислав Григорьевич, - так много всего за эту жизнь прошло
людей перед глазами...
Мой сосед, казалось бы, уклонился от ответа. Но слово
"людей" было сказано с чуть измененной интонацией. Непосвященный
не понял бы.
- А как Вы смотрите на то, чтобы махнуть куда-нибудь на Оку
порыбачить? - он перевел разговор на другую, возможно более
интересную для него тему.
Разумеется, он навел обо мне какие-то справки. Прямо не
сказал, но потому, как он обратился ко мне через несколько дней
по имени и отчеству (а я ведь ему представился только по имени и
фамилии), я понял, что теперь и он знает, кто перед ним. Вернее,
уверен...
Мы частенько общались в течении последующих лет. Как и
многие отставные военные, Станислав Григорьевич обожал посидеть
с удочкой на берегу реки, а то, как он обожал удить ершей,
говорило о том, что мой сосед поработал в свое время и в
прокуратуре (это не ошибка в предложении - всем известно, что
прокуроры любят почему-то выуживать именно ершей). Благодаря
рассказам Станислава Григорьевича моя копилка интересных историй
обогатилась множеством военных и милицейских баек, часто
анекдотов. Он много рассказывал. Но вот о том периоде, когда он
был моим предшественником по этим самым делам, и что он делал
после этого, Станислав Григорьевич не сказал ни слова. Я тоже
помалкивал. Но однажды, будучи с ним вдали от города, у костра,
высказался. Не помню дословно того, что я ему сказал, но суть
сводилась к следующему: хранение тайны - дело святое, но если он
умрет, а ведь Станислав Григорьевич был очень стар, то люди
могут никогда и не узнать о многом, что им знать было бы
полезно. И добавил, что так как большинство документов по старым
делам нашего профиля уничтожены, то, возможно, он сейчас остался
последним источником такой информации. Станислав Григорьевич
ничего не ответил, но то, что он долго молчал после моих слов,
говорило за то, что они произвели на него какое-то впечатление.
Чего время тянуть - я так ничего и не добился от старика.
Прошло несколько лет. Станислав Григорьевич, по требованию
своей супруги, переехал на ее родину, в Ростовскую область. Мы
не переписывались. И вот в 1984 году мне пришел по почте
объемистый пакет. Из Ростовской области, от Станислава
Григорьевича. Раскрыв пакет, я обнаружил в нем другой, тщательно
заклеенный и письмо, адресованное мне.
" Уважаемый Виктор Степанович!
Я долго думал над теми словами, которые Вы сказали мне
тогда на рыбалке. Возможно, я действительно последний живой
свидетель и участник многих интересных событий, происходивших со
мной в тридцатые - сороковые годы, до и после войны. Однако
данная мною присяга не позволяет, как Вы, Виктор Степанович,
прекрасно понимаете, рассказать об этих делах даже Вам, даже
учитывая то, что и Вы во многое посвящены.
Когда я узнал, что неизлечимо болен, то начал писать. Все
мои записи сейчас перед Вами, в пакете. Если Вы читаете сейчас
это письмо, то это означает, что я умер, пакет должен переслать
Вам один мой друг, ни во что не посвященный. Честный человек,
старый товарищ, которому я верю.
Но, повторяю, сейчас, в момент получения пакета, мои записи
читать еще нельзя. Я наполовину нарушил присягу, посылая их Вам,
но при этом надеюсь на Вашу честность и добросовестность, ведь
если Вы сейчас вскроете этот пакет, то это будет означать
нарушение служебного долга с моей стороны. Поэтому подождите.
Всего восемь лет.
Я навел о Вас справки. И побеседовал с некоторыми
товарищами, которые подтвердили мне Вашу честность и
добросовестность. Что Вы никогда не нарушаете своего слова и
никого еще не подводили. Поэтому я и решил положиться на Вас. Но
все равно, сейчас меня охватывают противоречивые чувства.
Нарушаю ли я сейчас присягу? Скорее всего, да...
Если к 1992 году произойдут события, после которых моя
присяга Советскому Союзу потеряет значение, то открывайте пакет,
читайте и поступайте далее с этими материалами по своему
усмотрению. Если же ничего такого не произойдет, то уничтожьте
пакет, не вскрывая.
Может, и не стоит давать Вам советов, но все-таки спрячьте
этот пакет где-нибудь подальше от дома.
Желаю Вам успехов в Вашей дальнейшей работе. И будьте
осторожны со своими подопечными - они гораздо опаснее, чем
выглядят поначалу! Берегите здоровье!
С уважением и прощайте
12 ноября 1983 года. Королев С. Г."
Я, разумеется, не стал вскрывать внутреннего пакета. И
последовал совету старика - спрятал пакет очень далеко,
запечатав в пластиковую пленку и закопав километрах в двухстах
от Москвы, в месте, где был первый раз. И не зря. Через пару
недель мне пришлось писать бумаги, излагая подробности контактов
со Станиславом Григорьевичем за то время, пока он был моим
соседом. Вопросов по дальнейшим контактам не было, поэтому мне
не пришлось решать дилеммы - говорить или не говорить о пакете.
В течение последующих лет у меня неоднократно бывали
скрытые обыски. Они обычно совпадали со сменой власти в нашей
стране - стоило умереть очередному генсеку или смениться
руководству Комитета, тут же я находил в своих вещах некоторый
непорядок. Связи с получением пакета не было, о нем никто не
подозревал, первые обыски состоялись еще при жизни Леонида
Ильича. Последние - после обстрела Белого дома. Сейчас, кажется,
оставили в покое. Правда, были другие визиты, мафии, к примеру.
Интересовались Ганом, показывали фото какого-то его двойника на
сцене. Поет, понимаете ли. Да всякий, кто близко знаком с Ганом,
прекрасно знает, что он свое пение может использовать разве что
для пыток слушателей... Как Шерлок Холмс скрипку. Ежику понятно,
что это - двойник! Но я отвлекся от темы.
После того, как все республики заявили о своей
самостоятельности, а Горбачев остался президентом не пойми чего,
я понял, каких событий попросил меня дождаться Станислав
Григорьевич. Он знал все заранее! Но я не спешил. После второго
заезда танков в Москву и телевизионного шоу с обстрелом Белого
дома я понял, что возврата не будет. И не будет больше
Советского Союза. А потому Станислав Григорьевич теперь уже
свободен от присяги. Россия - правопреемница? Я что-то не знаком
с документами, в которых Советский Союз назначал бы себе
наследников на случай кончины...
Итак, теперь можно было с чистой совестью открывать пакет
покойного Королева. Что я и сделал. Последнее время я стал
осторожен. Прежде всего снял фотокопии, убедился, что все
фотографии хорошо получились, и зарыл пакет снова. А по запискам
Станислава Григорьевича я начал писать литературное
произведение. От первого, его, Королева, лица. На тот момент,
когда вы читаете эти строки, это произведение еще не готово.
Поэтому заранее извиняюсь за парадоксальную ситуацию - я буду
ссылаться на факты из книги, которая еще не написана. Но
записки, вот они, существуют в реальности.
ГЕМАТОГЕН
Фантастический рассказ
Еще при первом просмотре воспоминаний Станислава
Григорьевича я отметил для себя пару абзацев, имевших
непосредственное отношение к таинственному делу, с которым мне
пришлось столкнуться в начале семидесятых годов. Тогда я
кое-чего не понял. Но сейчас все встало на свои места, мне стало
ясно, как ловушка, задуманная в тридцатые годы, могла сработать
почти сорок лет спустя.
Почему меня пригласили тогда, в первое появление
"феномена"? Я уже был порядком известен как специалист особого
рода, не раз сталкивавшийся с совершенно необычными
человеческими и парачеловеческими существами. И, главное, Виктор
Толстых - победитель злого вампира! Разумеется, ту историю с
женщиной-вампиром засекретили, но шила в мешке не утаишь,
особенно от своих! Вот так меня и пристыковали к еще одному
делу.
Итак, опять детский интернат. Опять - это вспоминая дело с
тем мальчиком, Абадоном. Неприятные воспоминания. Сейчас дело
было проще. С какого-то момента было замечено, что кое-кто из
детей стал явно хуже выглядеть. Если вы сталкивались с
детдомовцами семидесятых, то должны знать, что они и так особой
полнотой не страдали. А тут - уж слишком явно! Налицо была явная
бледность. Врач испугался - а вдруг что-нибудь инфекционное -
ведь за эпидемию придется отвечать - тщательно осмотрел ребят,
взял анализы крови. Сразу бросилась в глаза бледность слизистых
оболочек под веками. Анализы только подтвердили резкое падение
содержания гемоглобина. И были взяты повторно, направлены в
Москву. Далее. При тщательном осмотре были найдены странные
маленькие ранки на телах детей. Кровопотеря? Ранки налицо. А тут
еще ответ пришел из клинической лаборатории - изменение
показателей крови в совокупности указывало на то, что имела
место кровопотеря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
данному повествованию, потому перехожу сразу к делу. Случилось
совершенно невероятное - получив кучу папок и сев за стол для
работы, я обнаружил, что мне по ошибке перепутали одну из папок.
А так как я ее уже раскрыл и даже начал листать, то глаза сами
собой прочитали кое-что. Я перелистал папку. Следствие вел
Станислав Григорьевич Королев. 1937 год. Я захлопнул папку и
отнес ее обратно архивариусу. Получил нужную. И тут в сознании
всплыли строки из мельком увиденных страниц той папки. Слово
"вампиризм", повторенное не менее двух раз. И тут я сообразил,
что у меня в руках было то самое дело, о котором мне так
хотелось узнать несколько лет назад (я уже описывал свой случай
с двумя вампирами), но информации по которому я так и не
получил. А сейчас я мог совершенно спокойно прочесть все нужное
мне, но этим шансом не воспользовался. Не просить же папку с
кучей грифов "сов. секретно" обратно. Что можно еще извлечь из
данной ситуации? Я напряг свою память и вспомнил номер на папке.
Аккуратно записал его в записную книжку, теперь я его не забуду.
На этом можно поставить точку, больше ничего интересного в том
архиве тогда не произошло.
Прошло некоторое количество времени. Я очень легко навел
справки о специальном сотруднике госбезопасности Королеве С. Г.
О том, что таковой существовал и вел ряд дел, мне сообщили
легко, без проблем, как должное, ведь, как оказалось, он во
второй половине тридцатых годов курировал то же самое, что я
сейчас. Вел дело Гана, например. Но с 1938 года вся информация о
дальнейшей деятельности Станислава Григорьевича была закрыта.
Следовательно, была другая работа, по другому профилю.
Наши соседи по лестничной клетке поменяли квартиру. Новые
соседи, пожилая супружеская пара, пригласила нас с женой в
гости. Люди были явно простые, сердечные. Узнав, что я работаю в
органах, мой новый сосед поинтересовался только моим званием, а
потом извлек откуда-то бутылку настоящего марочного вина. Это
сейчас, в середине девяностых годов, в бутылке с этикеткой
"Черные глаза" налита бормотуха, а тогда это были настоящие
вина. Я узнал, что мой сосед, звали его Станислав Григорьевич,
давно уже вышел на пенсию. Бывший военный юрист. Подполковник,
фронтовик, имеет награды, в том числе и очень редкий тогда орден
"Отечественной войны" первой степени. Потом, при очень добром
старом Брежневе, такие ордена роздали всем фронтовикам. Но в
начале семидесятых годов они еще были редкостью.
Мы побеседовали на разные темы, Станислав Григорьевич
рассказал пару военных баек. А его жена, лет на десять младше
его, но уже в летах, принесла семейный альбом и начала
демонстрировать старые фото моей половине. Я взглянул мельком.
На одной из фотографий, явно переснятой с какой-то другой, был
увеличенный портрет хозяина в форме и надпись белым (писали,
разумеется, темным, но по негативу) Королев С. Г. 1929 год. В
этот момент мои мозги расклинило. Я понял, кто сидит передо
мной. Вот бы порасспросить! Но он наверняка ничего не ответит.
Попытка не пытка? Мои шансы увеличатся, если мой новый знакомый
узнает, с чем я сейчас работаю. И проверит.
- Так Вы Королев Станислав Григорьевич, - начал я, будто бы
удивляясь, - я встречал Ваше имя в некоторых старых документах.
- Вы занимаетесь историческими исследованиями? - улыбнулся
Станислав Григорьевич.
- Да нет, просто я занимаюсь сейчас некоторыми делами,
которыми занимались когда-то и Вы, - сказал я.
- Я?
- Скажем, имя "Ган" Вам чего-нибудь говорит?
- У меня плохая память на имена, - вежливо ответил
Станислав Григорьевич, - так много всего за эту жизнь прошло
людей перед глазами...
Мой сосед, казалось бы, уклонился от ответа. Но слово
"людей" было сказано с чуть измененной интонацией. Непосвященный
не понял бы.
- А как Вы смотрите на то, чтобы махнуть куда-нибудь на Оку
порыбачить? - он перевел разговор на другую, возможно более
интересную для него тему.
Разумеется, он навел обо мне какие-то справки. Прямо не
сказал, но потому, как он обратился ко мне через несколько дней
по имени и отчеству (а я ведь ему представился только по имени и
фамилии), я понял, что теперь и он знает, кто перед ним. Вернее,
уверен...
Мы частенько общались в течении последующих лет. Как и
многие отставные военные, Станислав Григорьевич обожал посидеть
с удочкой на берегу реки, а то, как он обожал удить ершей,
говорило о том, что мой сосед поработал в свое время и в
прокуратуре (это не ошибка в предложении - всем известно, что
прокуроры любят почему-то выуживать именно ершей). Благодаря
рассказам Станислава Григорьевича моя копилка интересных историй
обогатилась множеством военных и милицейских баек, часто
анекдотов. Он много рассказывал. Но вот о том периоде, когда он
был моим предшественником по этим самым делам, и что он делал
после этого, Станислав Григорьевич не сказал ни слова. Я тоже
помалкивал. Но однажды, будучи с ним вдали от города, у костра,
высказался. Не помню дословно того, что я ему сказал, но суть
сводилась к следующему: хранение тайны - дело святое, но если он
умрет, а ведь Станислав Григорьевич был очень стар, то люди
могут никогда и не узнать о многом, что им знать было бы
полезно. И добавил, что так как большинство документов по старым
делам нашего профиля уничтожены, то, возможно, он сейчас остался
последним источником такой информации. Станислав Григорьевич
ничего не ответил, но то, что он долго молчал после моих слов,
говорило за то, что они произвели на него какое-то впечатление.
Чего время тянуть - я так ничего и не добился от старика.
Прошло несколько лет. Станислав Григорьевич, по требованию
своей супруги, переехал на ее родину, в Ростовскую область. Мы
не переписывались. И вот в 1984 году мне пришел по почте
объемистый пакет. Из Ростовской области, от Станислава
Григорьевича. Раскрыв пакет, я обнаружил в нем другой, тщательно
заклеенный и письмо, адресованное мне.
" Уважаемый Виктор Степанович!
Я долго думал над теми словами, которые Вы сказали мне
тогда на рыбалке. Возможно, я действительно последний живой
свидетель и участник многих интересных событий, происходивших со
мной в тридцатые - сороковые годы, до и после войны. Однако
данная мною присяга не позволяет, как Вы, Виктор Степанович,
прекрасно понимаете, рассказать об этих делах даже Вам, даже
учитывая то, что и Вы во многое посвящены.
Когда я узнал, что неизлечимо болен, то начал писать. Все
мои записи сейчас перед Вами, в пакете. Если Вы читаете сейчас
это письмо, то это означает, что я умер, пакет должен переслать
Вам один мой друг, ни во что не посвященный. Честный человек,
старый товарищ, которому я верю.
Но, повторяю, сейчас, в момент получения пакета, мои записи
читать еще нельзя. Я наполовину нарушил присягу, посылая их Вам,
но при этом надеюсь на Вашу честность и добросовестность, ведь
если Вы сейчас вскроете этот пакет, то это будет означать
нарушение служебного долга с моей стороны. Поэтому подождите.
Всего восемь лет.
Я навел о Вас справки. И побеседовал с некоторыми
товарищами, которые подтвердили мне Вашу честность и
добросовестность. Что Вы никогда не нарушаете своего слова и
никого еще не подводили. Поэтому я и решил положиться на Вас. Но
все равно, сейчас меня охватывают противоречивые чувства.
Нарушаю ли я сейчас присягу? Скорее всего, да...
Если к 1992 году произойдут события, после которых моя
присяга Советскому Союзу потеряет значение, то открывайте пакет,
читайте и поступайте далее с этими материалами по своему
усмотрению. Если же ничего такого не произойдет, то уничтожьте
пакет, не вскрывая.
Может, и не стоит давать Вам советов, но все-таки спрячьте
этот пакет где-нибудь подальше от дома.
Желаю Вам успехов в Вашей дальнейшей работе. И будьте
осторожны со своими подопечными - они гораздо опаснее, чем
выглядят поначалу! Берегите здоровье!
С уважением и прощайте
12 ноября 1983 года. Королев С. Г."
Я, разумеется, не стал вскрывать внутреннего пакета. И
последовал совету старика - спрятал пакет очень далеко,
запечатав в пластиковую пленку и закопав километрах в двухстах
от Москвы, в месте, где был первый раз. И не зря. Через пару
недель мне пришлось писать бумаги, излагая подробности контактов
со Станиславом Григорьевичем за то время, пока он был моим
соседом. Вопросов по дальнейшим контактам не было, поэтому мне
не пришлось решать дилеммы - говорить или не говорить о пакете.
В течение последующих лет у меня неоднократно бывали
скрытые обыски. Они обычно совпадали со сменой власти в нашей
стране - стоило умереть очередному генсеку или смениться
руководству Комитета, тут же я находил в своих вещах некоторый
непорядок. Связи с получением пакета не было, о нем никто не
подозревал, первые обыски состоялись еще при жизни Леонида
Ильича. Последние - после обстрела Белого дома. Сейчас, кажется,
оставили в покое. Правда, были другие визиты, мафии, к примеру.
Интересовались Ганом, показывали фото какого-то его двойника на
сцене. Поет, понимаете ли. Да всякий, кто близко знаком с Ганом,
прекрасно знает, что он свое пение может использовать разве что
для пыток слушателей... Как Шерлок Холмс скрипку. Ежику понятно,
что это - двойник! Но я отвлекся от темы.
После того, как все республики заявили о своей
самостоятельности, а Горбачев остался президентом не пойми чего,
я понял, каких событий попросил меня дождаться Станислав
Григорьевич. Он знал все заранее! Но я не спешил. После второго
заезда танков в Москву и телевизионного шоу с обстрелом Белого
дома я понял, что возврата не будет. И не будет больше
Советского Союза. А потому Станислав Григорьевич теперь уже
свободен от присяги. Россия - правопреемница? Я что-то не знаком
с документами, в которых Советский Союз назначал бы себе
наследников на случай кончины...
Итак, теперь можно было с чистой совестью открывать пакет
покойного Королева. Что я и сделал. Последнее время я стал
осторожен. Прежде всего снял фотокопии, убедился, что все
фотографии хорошо получились, и зарыл пакет снова. А по запискам
Станислава Григорьевича я начал писать литературное
произведение. От первого, его, Королева, лица. На тот момент,
когда вы читаете эти строки, это произведение еще не готово.
Поэтому заранее извиняюсь за парадоксальную ситуацию - я буду
ссылаться на факты из книги, которая еще не написана. Но
записки, вот они, существуют в реальности.
ГЕМАТОГЕН
Фантастический рассказ
Еще при первом просмотре воспоминаний Станислава
Григорьевича я отметил для себя пару абзацев, имевших
непосредственное отношение к таинственному делу, с которым мне
пришлось столкнуться в начале семидесятых годов. Тогда я
кое-чего не понял. Но сейчас все встало на свои места, мне стало
ясно, как ловушка, задуманная в тридцатые годы, могла сработать
почти сорок лет спустя.
Почему меня пригласили тогда, в первое появление
"феномена"? Я уже был порядком известен как специалист особого
рода, не раз сталкивавшийся с совершенно необычными
человеческими и парачеловеческими существами. И, главное, Виктор
Толстых - победитель злого вампира! Разумеется, ту историю с
женщиной-вампиром засекретили, но шила в мешке не утаишь,
особенно от своих! Вот так меня и пристыковали к еще одному
делу.
Итак, опять детский интернат. Опять - это вспоминая дело с
тем мальчиком, Абадоном. Неприятные воспоминания. Сейчас дело
было проще. С какого-то момента было замечено, что кое-кто из
детей стал явно хуже выглядеть. Если вы сталкивались с
детдомовцами семидесятых, то должны знать, что они и так особой
полнотой не страдали. А тут - уж слишком явно! Налицо была явная
бледность. Врач испугался - а вдруг что-нибудь инфекционное -
ведь за эпидемию придется отвечать - тщательно осмотрел ребят,
взял анализы крови. Сразу бросилась в глаза бледность слизистых
оболочек под веками. Анализы только подтвердили резкое падение
содержания гемоглобина. И были взяты повторно, направлены в
Москву. Далее. При тщательном осмотре были найдены странные
маленькие ранки на телах детей. Кровопотеря? Ранки налицо. А тут
еще ответ пришел из клинической лаборатории - изменение
показателей крови в совокупности указывало на то, что имела
место кровопотеря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16