однако он не станет всепоглощающим. Из этого можно видеть, что для любви существенно важна свобода — не свобода бунта, не свобода делать все, что угодно, не свобода открыто или тайно предаваться удовлетворению своих страстей, а скорее та свобода, которая приходит в понимании всей структуры и природы центра. Тогда свобода — есть любовь.
Посетитель: Значит, свобода не есть распущенность?
Кришнамурти: Нет. Распущенность — это рабство. Любовь — это не ревность, не ненависть, не честолюбие, не дух соперничества с его страхом перед неудачей. Это не любовь божества, не любовь человека, — что опять-таки представляет собой разделение. Любовь не принадлежит одному или многим. Когда существует любовь, она бывает одновременно личной и безличной, с объектом и без него. Она подобна человеку, он может быть доступен и многим. То, что важно, — это аромат, а не то, кому он принадлежит.
Посетитель: А где же во все это приходит прощенье?
Кришнамурти: Когда есть любовь, не может существовать никакого прощения. Прощенье приходит после того, как вы накопили злобу; прощенье есть обида. Там, где нет раны, нет нужды в лечении. Это невнимание порождает обиду и ненависть, а вы осознаете их и затем прощаете. Прощенье поощряет разделение. Когда вы сознательно прощаете, вы совершаете грех. Когда вы сознаете, что вы терпимы, тогда вы нетерпимы. Когда вы сознаете свое безмолвие, тогда безмолвия уже нет. Когда вы обдуманно принимаетесь любить, тогда вы наполнены насилием. Пока существует наблюдатель, который говорит: «Я есмь» или «Меня нет», — любви быть не может.
Посетитель: Какое место в любви занимает страх?
Кришнамурти: Как можете вы задавать такой вопрос? Когда есть одно, другого нет. Когда существует любовь, вы в состоянии делать все, что захотите.
Глава XVI. ВОСПРИЯТИЕ
Посетитель: Для обозначения восприятия вы пользуетесь различными словами. Иногда вы употребляете слово «восприятие», но также и слова «наблюдение», «видеть», «понимать», «осознавать». Я полагаю, что вы используете все эти слова, чтобы обозначить одно и то же: видеть ясно, целостно, полно. Может ли человек видеть нечто с тотальной полнотой? Мы не говорим о физических или технических явлениях; а вот способен ли человек тотально воспринимать или понимать что-то? Разве не бывает так, что всегда какая-то часть остается скрытой, и вы видите только частично? Я был бы чрезвычайно вам обязан, если бы вы смогли рассмотреть этот вопрос достаточно широко. Я чувствую, что он важен, потому что, вероятно, в нем может оказаться ключ ко многим явлениям жизни. Если бы я был в состоянии тотально понимать себя, я, пожалуй, разрешил бы все свои проблемы и сделался счастливым, сверхчеловеческим существом. Когда я говорю об этом, я испытываю некоторый подъем, сознавая возможность выйти за пределы своего мирка с его проблемами и страданиями. Итак, что вы понимаете под постижением, способностью видеть? Можно ли полностью увидеть себя?
Кришнамурти: Мы всегда смотрим на вещи частично. Во-первых, потому, что мы невнимательны; во-вторых, потому, что мы смотрим на вещи, исходя из предвзятых мнений, из словесных и психологических образов того, что мы видим. Поэтому мы никогда ничего не видим с полнотой. Даже смотреть на природу объективно оказывается весьма тягостным. Смотреть на цветок. без какого-либо образа, без всяких ботанических знаний, просто наблюдать его, становится очень трудным, потому что наш ум переходит с места на место, потому что он лишен интереса. И если даже он ощущает интерес к цветку, вы смотрите на него с некоторыми оценками и словесными описаниями, которые как будто дают наблюдателю ощущение, что он действительно смотрел на цветок. Но смотреть преднамеренно — значит не смотреть. Поэтому мы никогда не смотрим на цветок по-настоящему. Мы смотрим на него сквозь некоторый образ. Может быть, весьма легко смотреть таким образом на нечто такое, что нас глубоко не затрагивает; например, так бывает, когда мы идем в кино и видим фильм, который на мгновение нас волнует, но скоро забывается. А вот наблюдение самого себя без образа самого себя, то есть без прошлого, без нашего накопленного опыта и знаний, имеет место очень редко. У нас существует некоторый образ самих себя. Мы думаем, что должны быть этим, а не тем. Мы заранее построили некоторую идею себя и рассматриваем себя через нее. Мы считаем, что мы благородны или неблагородны; а когда мы видим себя такими, каковы мы есть, видим себя в подлинном свете, это вызывает в нас депрессию или боязнь. Поэтому мы неспособны смотреть на себя; когда же мы это делаем, наблюдение получается частичным; а все, что является частичным, неполным, не приносит понимания. Только тогда, когда мы сумеем посмотреть на себя тотально, открывается возможность освободиться от того, что мы наблюдаем. Наше восприятие совершается не только при помощи глаз и внешних чувств, но также и при помощи ума; а ум, очевидно, является тяжело обусловленным. Поэтому интеллектуальное восприятие — это лишь частичное восприятие; однако интеллектуальное понимание как будто удовлетворяет большинство из нас и мы думаем, что при нем поняли нечто. А отрывочное понимание представляет собой наиболее опасную и разрушительную вещь. Как раз именно это и происходит во всем мире: политик, священнослужитель, бизнесмен, техник, даже художник — все видят только частично. И потому они на деле оказываются весьма разрушительными людьми. Но поскольку им принадлежит выдающаяся роль в мире, их частичное восприятие становится общепринятой нормой, и человек оказывается захваченным ею. Каждый из нас представляет собой одновременно священнослужителя, политика, бизнесмена, художника и множество других фрагментарных существ. Каждый из нас — это также поле битвы всех находящихся в конфликте мнений и суждений.
Посетитель: Я вижу это ясно. Конечно, я употребляю слово «видеть» в интеллектуальном смысле.
Кришнамурти: А если вы увидите это тотально, — не интеллектуально, не словесно, не эмоционально, — тогда вы будете действовать совершенно иначе, будете жить совершенно другой жизнью. Когда вы видите опасную пропасть или неожиданно встречаетесь с опасным животным, здесь нет частичного понимания или частичного действия; тогда налицо полное действие.
Посетитель: Но ведь мы не сталкиваемся с такими опасными кризисами в каждое мгновенье нашей жизни.
Кришнамурти: В том-то и дело, что мы как раз сталкиваемся с опасными кризисами все время. Вы привыкли к ним, вы сделались безразличными или переложили решение проблем на других людей; а эти другие люди так же слепы и кривобоки.
Посетитель: Но как мне осознать эти кризисы в течение всего времени; и почему вы вообще утверждаете, что кризис существует всегда?
Кришнамурти: В любое мгновенье присутствует целая жизнь. Каждый момент есть вызов. Неадекватно встретить такой вызов — это и будет жизненным кризисом. Мы не хотим видеть, что эти кризисы существуют, мы закрываем глаза, чтобы убежать от них. Таким образом, мы делаемся слепыми, а кризисы возрастают.
Посетитель: Но как же мне воспринимать тотально? Я начинаю понимать, что вижу лишь частично; я начинаю также понимать, как важно смотреть на мир и на себя с целостным восприятием. Но внутри меня совершается столь многое, что мне трудно решить, на что смотреть. Мой ум подобен большой клетке, наполненной беспокойными обезьянами.
Кришнамурти: Если вы видите тотально одно движение, в эту тотальность включено и всякое иное движение. Если вы полностью понимаете одну проблему, тогда вы понимаете все человеческие проблемы, потому что они взаимосвязаны. Итак, возникает вопрос: можно ли понять или воспринять, или увидеть одну проблему с такой полнотой, чтобы в самом ее понимании мы поняли и все остальные проблемы? Эту проблему необходимо видеть в момент ее существования, а не после того и не раньше, не в качестве воспоминания или какого-то примера. В частности, нам бесполезно рассуждать о гневе или страхе; то, что нам надо делать, — это наблюдать их, когда они возникают. Восприятие происходит мгновенно: вы понимаете нечто сразу же — или не понимаете совсем. Когда мы видим, слышим, понимаем, это происходит мгновенно. Слушание и рассматривание имеют длительность.
Посетитель: Однако моя проблема продолжает существовать, она существует некоторое время. Вы говорите, что виденье мгновенно и поэтому находится вне времени. Что же придает длительность ревности или какой-либо иной привычке, или любой проблеме?
Кришнамурти: Разве они продолжаются не потому, что вы смотрите на них без осознания? Разве вы смотрите на них в состоянии осознания без выбора, разве вы смотрите разумом? Вы смотрели на них частично, а потому дали им возможность длительности. И вдобавок желание избавиться от них явилось другой проблемой, также обладающей длительностью. Неспособность справиться с чем-нибудь создает из этого длительную проблему, придает этой проблеме жизнь.
Посетитель: А как мне увидеть это целиком в одно мгновенье? Как мне понять это, чтобы оно никогда не вернулось?
Кришнамурти: На что вы делаете упор — на «никогда» или на понимание? Если для вас главное — это «никогда», значит вы хотите навсегда убежать от явления, а это создает вторую проблему. Поэтому перед нами только один вопрос, который заключается в том, как увидеть проблему с такой полнотой, чтобы освободиться от нее. Восприятие может иметь место только вследствие безмолвия, а не вследствие болтливого ума. Болтовня может быть и желанием избавиться от этого ума, уменьшить его блуждание, убежать от него, подавить его, найти ему замену. Но способен видеть только спокойный ум.
Посетитель: Как же мне иметь спокойный ум?
Кришнамурти: Вы не видите той истины, что только спокойный ум способен видеть. Тогда вопрос о том, как иметь спокойный ум, не возникает. Есть истина, что ум должен быть спокойным; и когда мы видим эту истину, она освобождает ум от болтовни. Тогда действует восприятие, которое и есть разум, — а не утверждение о том, что вы должны быть молчаливым для того, чтобы видеть. Утверждение также способно произвести действие, но такое действие будет частичным, отрывочным. Между частичным и тотальным нет взаимоотношений; частичное не в состоянии вырасти в тотальное. Поэтому видение представляет собой величайшую важность. Виденье есть внимание; и только невнимание дает начало проблеме.
Посетитель: Как же я смогу быть внимательным все время? Это невозможно.
Кришнамурти: Правильно, это в самом деле невозможно. Но важнее всего — осознавать ваше невнимание, а не то, как все время быть внимательным. Это жадность задает вопрос: «Как смогу я быть все время внимательным?». В практике внимание человека теряется; практика внимания есть невнимание. Вы не можете практиковать красоту или любовь. Когда прекращается ненависть, тогда существует другое состояние. Ненависть может исчезнуть лишь тогда, когда вы отдаете ей все внимание целиком, когда вы изучаете ее и не накопляете знаний о ней. Начните очень просто.
Посетитель: В чем же смысл вашей беседы, если после того, как мы вас прослушали, у нас не остается ничего, что нам можно было бы практиковать?
Кришнамурти: Величайшую важность имеет то, чтобы вы слушали, а не то, что вы после этого практикуете. Слушание есть мгновенное действие, а практика дает проблемам длительность. Практика — это тотальное невнимание. Никогда не практикуйте; вы можете только практиковать ошибки. Ученье всегда ново.
Глава XVII. СТРАДАНИЕ
Посетитель: Кажется, за всю мою жизнь мне пришлось вынести много страданий. Это были не физические страдания, а страдания, вызванные смертью близких, одиночеством, крайней бесплодностью моего существования. У меня был сын, которого я очень любил; он погиб в результате несчастного случая. Меня покинула жена, и это причинило мне сильную боль. Я полагаю, что так же точно живут и тысячи других людей среднего класса, располагающие достаточными средствами и постоянной работой. Я не жалуюсь на свои обстоятельства, но хочу понять, что такое печаль, зачем она вообще приходит. Говорят, что благодаря печали появляется мудрость, но я обнаружил нечто совершенно противоположное.
Кришнамурти: Интересно узнать, чему вы научились от страдания. Научились ли вы вообще чему-нибудь? Чему научила вас печаль?
Посетитель: Она, несомненно, научила меня никогда не привязываться к людям, она сообщила мне некоторую горечь, известное равнодушие; она научила меня не поддаваться увлечениям своих чувств. Она научила меня большой осторожности, чтобы не получить новых ударов.
Кришнамурти: Следовательно, как вы сказали, страдание не научило вас мудрости, наоборот, оно сделало вас более хитрым и менее чувствительным. Разве печаль вообще чему-нибудь учит человека? — кроме очевидных реакций самозащиты...
Посетитель: Я всегда понимал страдание как часть своей жизни;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Посетитель: Значит, свобода не есть распущенность?
Кришнамурти: Нет. Распущенность — это рабство. Любовь — это не ревность, не ненависть, не честолюбие, не дух соперничества с его страхом перед неудачей. Это не любовь божества, не любовь человека, — что опять-таки представляет собой разделение. Любовь не принадлежит одному или многим. Когда существует любовь, она бывает одновременно личной и безличной, с объектом и без него. Она подобна человеку, он может быть доступен и многим. То, что важно, — это аромат, а не то, кому он принадлежит.
Посетитель: А где же во все это приходит прощенье?
Кришнамурти: Когда есть любовь, не может существовать никакого прощения. Прощенье приходит после того, как вы накопили злобу; прощенье есть обида. Там, где нет раны, нет нужды в лечении. Это невнимание порождает обиду и ненависть, а вы осознаете их и затем прощаете. Прощенье поощряет разделение. Когда вы сознательно прощаете, вы совершаете грех. Когда вы сознаете, что вы терпимы, тогда вы нетерпимы. Когда вы сознаете свое безмолвие, тогда безмолвия уже нет. Когда вы обдуманно принимаетесь любить, тогда вы наполнены насилием. Пока существует наблюдатель, который говорит: «Я есмь» или «Меня нет», — любви быть не может.
Посетитель: Какое место в любви занимает страх?
Кришнамурти: Как можете вы задавать такой вопрос? Когда есть одно, другого нет. Когда существует любовь, вы в состоянии делать все, что захотите.
Глава XVI. ВОСПРИЯТИЕ
Посетитель: Для обозначения восприятия вы пользуетесь различными словами. Иногда вы употребляете слово «восприятие», но также и слова «наблюдение», «видеть», «понимать», «осознавать». Я полагаю, что вы используете все эти слова, чтобы обозначить одно и то же: видеть ясно, целостно, полно. Может ли человек видеть нечто с тотальной полнотой? Мы не говорим о физических или технических явлениях; а вот способен ли человек тотально воспринимать или понимать что-то? Разве не бывает так, что всегда какая-то часть остается скрытой, и вы видите только частично? Я был бы чрезвычайно вам обязан, если бы вы смогли рассмотреть этот вопрос достаточно широко. Я чувствую, что он важен, потому что, вероятно, в нем может оказаться ключ ко многим явлениям жизни. Если бы я был в состоянии тотально понимать себя, я, пожалуй, разрешил бы все свои проблемы и сделался счастливым, сверхчеловеческим существом. Когда я говорю об этом, я испытываю некоторый подъем, сознавая возможность выйти за пределы своего мирка с его проблемами и страданиями. Итак, что вы понимаете под постижением, способностью видеть? Можно ли полностью увидеть себя?
Кришнамурти: Мы всегда смотрим на вещи частично. Во-первых, потому, что мы невнимательны; во-вторых, потому, что мы смотрим на вещи, исходя из предвзятых мнений, из словесных и психологических образов того, что мы видим. Поэтому мы никогда ничего не видим с полнотой. Даже смотреть на природу объективно оказывается весьма тягостным. Смотреть на цветок. без какого-либо образа, без всяких ботанических знаний, просто наблюдать его, становится очень трудным, потому что наш ум переходит с места на место, потому что он лишен интереса. И если даже он ощущает интерес к цветку, вы смотрите на него с некоторыми оценками и словесными описаниями, которые как будто дают наблюдателю ощущение, что он действительно смотрел на цветок. Но смотреть преднамеренно — значит не смотреть. Поэтому мы никогда не смотрим на цветок по-настоящему. Мы смотрим на него сквозь некоторый образ. Может быть, весьма легко смотреть таким образом на нечто такое, что нас глубоко не затрагивает; например, так бывает, когда мы идем в кино и видим фильм, который на мгновение нас волнует, но скоро забывается. А вот наблюдение самого себя без образа самого себя, то есть без прошлого, без нашего накопленного опыта и знаний, имеет место очень редко. У нас существует некоторый образ самих себя. Мы думаем, что должны быть этим, а не тем. Мы заранее построили некоторую идею себя и рассматриваем себя через нее. Мы считаем, что мы благородны или неблагородны; а когда мы видим себя такими, каковы мы есть, видим себя в подлинном свете, это вызывает в нас депрессию или боязнь. Поэтому мы неспособны смотреть на себя; когда же мы это делаем, наблюдение получается частичным; а все, что является частичным, неполным, не приносит понимания. Только тогда, когда мы сумеем посмотреть на себя тотально, открывается возможность освободиться от того, что мы наблюдаем. Наше восприятие совершается не только при помощи глаз и внешних чувств, но также и при помощи ума; а ум, очевидно, является тяжело обусловленным. Поэтому интеллектуальное восприятие — это лишь частичное восприятие; однако интеллектуальное понимание как будто удовлетворяет большинство из нас и мы думаем, что при нем поняли нечто. А отрывочное понимание представляет собой наиболее опасную и разрушительную вещь. Как раз именно это и происходит во всем мире: политик, священнослужитель, бизнесмен, техник, даже художник — все видят только частично. И потому они на деле оказываются весьма разрушительными людьми. Но поскольку им принадлежит выдающаяся роль в мире, их частичное восприятие становится общепринятой нормой, и человек оказывается захваченным ею. Каждый из нас представляет собой одновременно священнослужителя, политика, бизнесмена, художника и множество других фрагментарных существ. Каждый из нас — это также поле битвы всех находящихся в конфликте мнений и суждений.
Посетитель: Я вижу это ясно. Конечно, я употребляю слово «видеть» в интеллектуальном смысле.
Кришнамурти: А если вы увидите это тотально, — не интеллектуально, не словесно, не эмоционально, — тогда вы будете действовать совершенно иначе, будете жить совершенно другой жизнью. Когда вы видите опасную пропасть или неожиданно встречаетесь с опасным животным, здесь нет частичного понимания или частичного действия; тогда налицо полное действие.
Посетитель: Но ведь мы не сталкиваемся с такими опасными кризисами в каждое мгновенье нашей жизни.
Кришнамурти: В том-то и дело, что мы как раз сталкиваемся с опасными кризисами все время. Вы привыкли к ним, вы сделались безразличными или переложили решение проблем на других людей; а эти другие люди так же слепы и кривобоки.
Посетитель: Но как мне осознать эти кризисы в течение всего времени; и почему вы вообще утверждаете, что кризис существует всегда?
Кришнамурти: В любое мгновенье присутствует целая жизнь. Каждый момент есть вызов. Неадекватно встретить такой вызов — это и будет жизненным кризисом. Мы не хотим видеть, что эти кризисы существуют, мы закрываем глаза, чтобы убежать от них. Таким образом, мы делаемся слепыми, а кризисы возрастают.
Посетитель: Но как же мне воспринимать тотально? Я начинаю понимать, что вижу лишь частично; я начинаю также понимать, как важно смотреть на мир и на себя с целостным восприятием. Но внутри меня совершается столь многое, что мне трудно решить, на что смотреть. Мой ум подобен большой клетке, наполненной беспокойными обезьянами.
Кришнамурти: Если вы видите тотально одно движение, в эту тотальность включено и всякое иное движение. Если вы полностью понимаете одну проблему, тогда вы понимаете все человеческие проблемы, потому что они взаимосвязаны. Итак, возникает вопрос: можно ли понять или воспринять, или увидеть одну проблему с такой полнотой, чтобы в самом ее понимании мы поняли и все остальные проблемы? Эту проблему необходимо видеть в момент ее существования, а не после того и не раньше, не в качестве воспоминания или какого-то примера. В частности, нам бесполезно рассуждать о гневе или страхе; то, что нам надо делать, — это наблюдать их, когда они возникают. Восприятие происходит мгновенно: вы понимаете нечто сразу же — или не понимаете совсем. Когда мы видим, слышим, понимаем, это происходит мгновенно. Слушание и рассматривание имеют длительность.
Посетитель: Однако моя проблема продолжает существовать, она существует некоторое время. Вы говорите, что виденье мгновенно и поэтому находится вне времени. Что же придает длительность ревности или какой-либо иной привычке, или любой проблеме?
Кришнамурти: Разве они продолжаются не потому, что вы смотрите на них без осознания? Разве вы смотрите на них в состоянии осознания без выбора, разве вы смотрите разумом? Вы смотрели на них частично, а потому дали им возможность длительности. И вдобавок желание избавиться от них явилось другой проблемой, также обладающей длительностью. Неспособность справиться с чем-нибудь создает из этого длительную проблему, придает этой проблеме жизнь.
Посетитель: А как мне увидеть это целиком в одно мгновенье? Как мне понять это, чтобы оно никогда не вернулось?
Кришнамурти: На что вы делаете упор — на «никогда» или на понимание? Если для вас главное — это «никогда», значит вы хотите навсегда убежать от явления, а это создает вторую проблему. Поэтому перед нами только один вопрос, который заключается в том, как увидеть проблему с такой полнотой, чтобы освободиться от нее. Восприятие может иметь место только вследствие безмолвия, а не вследствие болтливого ума. Болтовня может быть и желанием избавиться от этого ума, уменьшить его блуждание, убежать от него, подавить его, найти ему замену. Но способен видеть только спокойный ум.
Посетитель: Как же мне иметь спокойный ум?
Кришнамурти: Вы не видите той истины, что только спокойный ум способен видеть. Тогда вопрос о том, как иметь спокойный ум, не возникает. Есть истина, что ум должен быть спокойным; и когда мы видим эту истину, она освобождает ум от болтовни. Тогда действует восприятие, которое и есть разум, — а не утверждение о том, что вы должны быть молчаливым для того, чтобы видеть. Утверждение также способно произвести действие, но такое действие будет частичным, отрывочным. Между частичным и тотальным нет взаимоотношений; частичное не в состоянии вырасти в тотальное. Поэтому видение представляет собой величайшую важность. Виденье есть внимание; и только невнимание дает начало проблеме.
Посетитель: Как же я смогу быть внимательным все время? Это невозможно.
Кришнамурти: Правильно, это в самом деле невозможно. Но важнее всего — осознавать ваше невнимание, а не то, как все время быть внимательным. Это жадность задает вопрос: «Как смогу я быть все время внимательным?». В практике внимание человека теряется; практика внимания есть невнимание. Вы не можете практиковать красоту или любовь. Когда прекращается ненависть, тогда существует другое состояние. Ненависть может исчезнуть лишь тогда, когда вы отдаете ей все внимание целиком, когда вы изучаете ее и не накопляете знаний о ней. Начните очень просто.
Посетитель: В чем же смысл вашей беседы, если после того, как мы вас прослушали, у нас не остается ничего, что нам можно было бы практиковать?
Кришнамурти: Величайшую важность имеет то, чтобы вы слушали, а не то, что вы после этого практикуете. Слушание есть мгновенное действие, а практика дает проблемам длительность. Практика — это тотальное невнимание. Никогда не практикуйте; вы можете только практиковать ошибки. Ученье всегда ново.
Глава XVII. СТРАДАНИЕ
Посетитель: Кажется, за всю мою жизнь мне пришлось вынести много страданий. Это были не физические страдания, а страдания, вызванные смертью близких, одиночеством, крайней бесплодностью моего существования. У меня был сын, которого я очень любил; он погиб в результате несчастного случая. Меня покинула жена, и это причинило мне сильную боль. Я полагаю, что так же точно живут и тысячи других людей среднего класса, располагающие достаточными средствами и постоянной работой. Я не жалуюсь на свои обстоятельства, но хочу понять, что такое печаль, зачем она вообще приходит. Говорят, что благодаря печали появляется мудрость, но я обнаружил нечто совершенно противоположное.
Кришнамурти: Интересно узнать, чему вы научились от страдания. Научились ли вы вообще чему-нибудь? Чему научила вас печаль?
Посетитель: Она, несомненно, научила меня никогда не привязываться к людям, она сообщила мне некоторую горечь, известное равнодушие; она научила меня не поддаваться увлечениям своих чувств. Она научила меня большой осторожности, чтобы не получить новых ударов.
Кришнамурти: Следовательно, как вы сказали, страдание не научило вас мудрости, наоборот, оно сделало вас более хитрым и менее чувствительным. Разве печаль вообще чему-нибудь учит человека? — кроме очевидных реакций самозащиты...
Посетитель: Я всегда понимал страдание как часть своей жизни;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22