Вы не можете купить эту энергию накоплением знания о себе. Накопление в любой форме и привязанность к нему уменьшает и извращает эту энергию. Знание о себе связывает, отягощает, тянет вниз; тогда уже нет свободы движения, и вы действуете и движетесь в границах данного знания. Изучать себя — это не то же самое, что накапливать знание о себе. Изучение себя — это живое настоящее, а знание — это прошлое; если вы изучаете, чтобы накапливать, то это перестаёт быть познанием нового; знание статично, к нему можно добавить или отнять от него, а познание нового активно, к нему ничего нельзя добавить, от него ничего нельзя отнять, потому что в нём никогда нет накопления. Познавание, изучение себя не имеет ни начала, ни конца, — тогда как знание имеет. Знание конечно, а изучение, познавание — бесконечно.
Вы — накопленный результат многих тысяч веков существования человека, его надежд и желаний, его вины и тревог, его верований и богов, его достижений и разочарований; вы — всё это и ещё множество добавлений к этому, сделанных в новейшие времена. Изучение всего этого, глубоко внутри и на поверхности, — не просто словесные или интеллектуальные формулировки очевидного, не просто выводы. Изучение означает переживание этих фактов эмоционально и непосредственно; необходимо входить в контакт с ними нетеоретически, словесно, а фактически, как голодный человек.
Изучение невозможно, если существует учащийся; учащийся — это накопленное, прошлое, знание. Существует разделение между учащимся и тем, что он изучает, и потому между ними есть конфликт. Этот конфликт разрушает, уменьшает энергию, необходимую для изучения, прослеживания до конца всего состава и строения сознания. Выбор означает конфликт, выбор препятствует видению; осуждение и оценка также мешают видению. Когда факт увиден, понят не словесно, не теоретически, а действительно увиден как факт, тогда изучение идёт от моменту к моменту. Тогда нет конца изучению, познанию; только изучение, познание важно, а не неудачи, успехи или ошибки. Есть только видение — нет видящего и увиденного. Сознание ограничено; сама его природа есть ограничение; оно функционирует в рамках своего существования, то есть опыта, знания, памяти. Изучение такой обусловленности разрушает эти рамки, структуру; тогда мысль, чувство имеют свои ограниченные функции; и они тогда не могут вмешиваться в более широкие и более глубокие стороны жизни. Где заканчивается эго с его тайными и явными происками, с его неудержимыми желаниями, с его потребностями, с его радостями и его печалями, там начинается движение жизни, которое за пределами времени и зависимости от него.
22 сентября
Там есть маленький мост через реку, только для людей, и на нём довольно спокойно. Река была полна света, и большая баржа, наполненная песком, привезённым с побережья, двигалась вверх по течению; это был мелкий, чистый песок. Куча песка была специально насыпана в парке, чтобы дети могли играть в песке. Там было несколько детей, они делали глубокие туннели и большой замок со рвом, получая огромное удовольствие.
День был приятный и достаточно прохладный, солнце не слишком жаркое, в воздухе ощущалась влажность; ещё больше деревьев стало коричневыми и жёлтыми, пахло осенью. Деревья готовились к зиме; многие ветви были уже голыми и чернели на фоне бледного неба; у каждого дерева свой оттенок разной интенсивности, от красно-коричневого до бледно-жёлтого. Даже в умирании они были прекрасны. Это был приятный вечер, полный света и мира, несмотря на рёв уличного движения.
На террасе есть цветы, и этим утром жёлтые были и ярче и живее, чем когда-либо; в раннем утреннем свете они выглядели более пробуждёнными, более яркими, чем их соседи. Восток начинал светлеть, и в комнате было иное; оно было здесь уже несколько часов. При пробуждении среди ночи оно было здесь как нечто совершенно объективное, что не могли произвести ни мысль, ни воображение. И опять тело при пробуждении было совершенно спокойно, без единого движения, так же как и мозг. Мозг был не сонным, а очень пробуждённым, наблюдающим, следящим без всякой интерпретации. Это была сила недосягаемой чистоты, её энергия поражала. Она была здесь, всегда новая, всегда пронзительная. Была она не только снаружи, в комнате и на террасе, она была и внутри и снаружи, но без разделения. Это было нечто, чем были захвачены целиком ум и сердце; и ум и сердце перестали существовать.
Нет никакой добродетели, только смирение; где оно есть, там вся добродетель. Общественная мораль — не добродетель, она — просто приспособление к стереотипу, и этот стереотип варьирует и меняется соответственно времени и климату. Общество и организованная религия сделали её уважаемой, но она — не добродетель. Мораль, в том виде, в каком она признаётся и церковью и обществом, — это не добродетель; моральность строится, она подчиняется правилам, её можно изучать и практиковать, её можно внедрять с помощью награды и наказания, с помощью принуждения. Влияние формирует мораль, так же как и пропаганда. В структуре общества есть разные степени морали, разных оттенков. Но это не добродетель. Добродетель не зависит от времени и от влияния, её невозможно культивировать; она — не результат контроля и дисциплины, она вообще не результат, так как не имеет причины. Её нельзя сделать респектабельной. Добродетель не разделяется на благотворительность, милосердие, братскую любовь и так далее. Она — не продукт окружения, общественного богатства или бедности, влияния монастыря или какой-то догмы. Она не порождается изощрённым мозгом, она — не производное мысли и эмоции; и она — не бунт против общественной морали с её респектабельностью; бунт — это реакция, а реакция есть модифицированное продолжение того, что было.
Смирение нельзя культивировать; и если его культивируют, это — гордость, облачившаяся в плащ смирения, которое стало респектабельным.
Тщеславие никогда не станет смирением, не более, чем любовь может стать ненавистью. Насилие не может стать ненасилием; насилие должно прекратиться. Смирение — не идеал, которому можно следовать; идеалы не обладают реальностью; лишь то, что есть, имеет реальность. Смирение— не противоположность гордости; у смирения нет никакой противоположности. Все противоположности взаимосвязаны, а смирение не имеет связи с гордостью. Гордость должна закончиться — не от решения, или дисциплины, или ради какой-то выгоды; она прекращается только в пламени внимания — не в противоречии и смятении концентрации. Увидеть гордость внешне и внутренне, во множестве её форм, — значит покончить с ней. Видеть её — значит быть внимательным к каждому движению гордости; во внимании нет выбора. Внимание есть только в действительном, живом настоящем, его невозможно тренировать; если это делать, оно становится ещё одной хитроумной способностью мозга, а смирение не бывает продуктом такой способности. Внимание существует, когда мозг полностью спокоен, когда он живой и чувствительный, но спокойный. Тогда нет центра, из которого идёт внимание, — в то время как концентрация имеет центр, с его исключениями. Внимание, полное и мгновенное видение всего значения и смысла гордости, кладёт гордости конец. Это пробуждённое «состояние» и есть смирение. Внимание — добродетель, так как в нём рас цветаст доброта и милосердие. Без смирения нет добродетели.
23 сентября
Было и жарко, и довольно душно, даже в садах; столь долгая жара была необычна. Хороший дождь и прохладная погода будут приятны. Траву в садах поливали, и она, несмотря на жару и отсутствие дождя, была и яркой, и блестящей, а цветы были ослепительны; некоторые деревья стояли в цвету — не во время, ведь скоро здесь будет зима. Голуби бродили повсюду, пугливо избегая встречи с детьми; некоторые дети гонялись за ними для забавы — и голуби это знали. Солнце было красным в душном, тяжёлом небе; не было никаких красок, за исключением цветов и травы. Река была мутной и вялой.
Медитация в этот час была свободой, и она была подобна входу в неизвестный мир красоты и покоя; это мир без образа, символа или слова, без волн памяти. Любовь была смертью каждую минуту, и каждая смерть была обновлением любви. Она не была привязанностью, у неё не было корней; она расцвела без причины — это было пламя, которое сожгло все границы, все тщательно выстроенные загородки сознания. Это была красота за пределами и мысли и чувства; она не создавалась на холсте, в словах или в мраморе. Медитация была радостью, и с ней пришло благословение.
Это очень странно, как каждый человек жаждет власти, — власти денег, положения, способности, знания. В достижении власти присутствует конфликт, смятение, скорбь. Её ищут, к ней стремятся отшельник и политик, домашняя хозяйка и учёный. Они будут убивать и уничтожать друг друга, чтобы получить её. Аскеты достигают этой власти самоотречением, контролем, подавлением; политик добывает власть словом, способностью, хитроумием; тот, кто господствует над своей женой или мужем, чувствует эту власть; священник, который принял, взял на себя обязанности своего бога, знает эту власть. Каждый к этой власти стремится или хочет быть связанным с властью, божественной или мирской. Власть порождает авторитет, и с ним приходят конфликт, смятение и скорбь. Авторитет развращает того, кто имеет его, тех, кто близок к нему или к нему стремится. Власть священника, домашней хозяйки, лидера и эффективного организатора, святого или местного политика есть зло; чем больше власть, тем больше зло. Это болезнь, поражающая каждого человека, — болезнь, которую он холит и лелеет. С ней всегда приходит бесконечный конфликт, смятение, скорбь. Но никто не готов отказаться от неё, отбросить её в сторону.
С ней идут честолюбие и успех и безжалостность, которые сделаны респектабельными, а потому приемлемыми. Каждое общество, каждый храм и каждая церковь даёт своё благословение ей, и потому любовь извращается, уничтожается. И зависть становится почитаемой, а конкуренция оказывается моральной. Со всем этим приходит страх, война и скорбь, но всё-таки ни один человек от этого не откажется. Отвергнуть власть в любой форме — это начало добродетели; добродетель — это ясность, она упраздняет конфликт и скорбь. Эта разлагающая энергия с её бесконечными хитроумными делами всегда приносит своё неизбежное зло и несчастье; и этому нет конца; сколько бы её ни преобразовывали, ни ограничивали законом или моральными установлениями, она найдёт себе выход тайно и непредвиденно. Ибо она здесь, скрытая в тайных углах мыслей и желаний человека. Именно их нужно рассмотреть и понять, чтобы не было конфликта, смятения и скорби. Каждый человек должен это сделать, не через другого, не с помощью какой-то системы наград и наказаний. Каждый должен осознать своё собственное устройство, свою структуру. Видеть то, что есть, означает окончание того, что есть.
С полным окончанием этой власти, с её смятением, конфликтом и скорбью, каждый видит, что он собой представляет, — пучок воспоминаний и всё углубляющееся одиночество. Желание власти и успеха есть бегство от этого одиночества и от того праха, того пепла, каковыми являются воспоминания. Чтобы выйти за пределы, человек должен видеть это, встретить это лицом к лицу, и ни в коем случае не убегать от этого, осуждая или боясь того, что есть. Страх возникает только в самом акте бегства от факта, от того, что есть. Необходимо целиком и полностью, добровольно и легко отбросить власть и успех, и тогда в наблюдении, в видении, в пассивном осознании без выбора этот пепел и одиночество приобретают совершенно другой смысл. Жить с чем-то — значит это любить и не быть привязанным. Чтобы жить с пеплом одиночества, нужна огромная энергия, и эта энергия приходит, когда нет страха.
Когда вы пройдёте через это одиночество — как прошли бы через физическую дверь, — вы осознаете, что вы и одиночество едины, что вы — не наблюдающий, следящий за этим чувством, которое находится за пределами слова. Вы — оно. Вы не можете уйти от него, как это делали раньше, пользуясь множеством тонких способов. Вы и есть это одиночество; и нет никакого способа избежать его, и ничто не может скрыть его или заполнить. Только тогда вы живёте с ним; оно — часть вас, оно — одно целое с вами. И никакое отчаяние или надежда не могут изгнать его, равно как и никакой цинизм или интеллектуальные ухищрения. Вы есть это одиночество, — пепел, который когда-то был огнём. Это — полное одиночество, неизлечимое и недоступное никакому воздействию. Мозг не может больше изобретать пути и способы бегства; мозг — создатель этого одиночества, он создаёт его своей беспрестанной деятельностью по самоизоляции, защите и агрессии. Когда мозг осознаёт это — негативно, и без всякого выбора, — тогда он готов умереть, быть абсолютно безмолвным.
Из этого одиночества, из этого пепла рождается новое движение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39