– Похоже, будто мы играем в полицейские и воры.
Медрано вернулся в каюту за сигаретами. Рауль увидел Фелипе в конце коридора. В своих blue-jeans и клетчатой рубашке он выглядел весьма эффектно на фоне запертой двери. Рауль рассказал ему, чем они занимаются, и вместе с ним направился к центральному переходу, соединявшему оба коридора.
– Да, но что мы ищем? – спросил Фелипе растерянно.
– Сам не знаю, – ответил Рауль. – Проход на корму, например.
– Там, наверное, почти так же, как здесь.
– Возможно. Но раз туда нельзя пройти, это меняет дело.
– Вы так думаете? – спросил Фелипе. – Я уверен, что это из-за какой-то поломки. Сегодня вечером двери откроют.
– Вот тогда действительно все будет, как здесь, на носу.
– А, ясно, – сказал Фелипе, понимая его все меньше. – Ну, если это для развлечения, то, конечно, хорошо, вдруг нам удастся отыскать проход раньше, чем другим.
Рауль подумал, почему только Лопес и Медрано, единственные из всех, испытывали то же, что он. Остальные смотрели на их поиски, как на развлечение. «Но и для меня, в конце концов, это тоже игра, – решил он. – В чем же тогда разница? А разница наверняка есть».
Они прошли почти весь коридор левого борта, когда Рауль обнаружил еще одну дверь. Очень узкую, выкрашенную, как и стены, в белый цвет, с глубоко утопленным, едва различимым в полумраке коридора замком. Без особой надежды Рауль нажал на ручку и почувствовал, как дверь подалась. В глубине виднелся узкий трап, уходивший вниз, в темноту. Фелипе судорожно глотнул воздух. Было слышно, как в правом коридоре болтали Лопес и Атилио.
– Предупредим их? – спросил Рауль, исподтишка взглянув на Фелипе.
– Лучше не надо. Пойдем один.
Рауль начал спускаться, и Филипе притворил за собой дверь. Трап вел в проход, едва освещенный тусклой фиолетовой лампочкой. За степами, без единой двери, сильней слышался гул машин. Они осторожно продвигались вперед, пока опять не наткнулись на задраенную дверь Стоуна. По обеим ее сторонам виднелись двери, похожие на только что обнаруженную ими в конце коридора.
– Левая или правая? – спросил Рауль. – Выбирай сам.
Фелипе показалось странным, что Рауль вдруг обратился к нему на «ты». Он указал на левую, не решаясь ответить ему тем же. Фелипе слегка дотронулся до ручки, и дверь отворилась в какое-то полутемное помещение с затхлым воздухом. На железных шкафах и полках, выкрашенных белой краской, лежали инструменты, ящики, старинный компас, жестянки с гвоздями и шурупами, куски столярного клея и обрезки металла. Пока Фелипе, подойдя к иллюминатору, протирал его тряпкой, Рауль поднял крышку жестяного ящика и тут же поспешно закрыл ее. Стало чуть светлей, да и они немного привыкли к этому рассеянному, как в аквариуме, свету.
– Кладовая в трюме, – насмешливо сказал Рауль. – Пока мы не очень-то отличились.
– Осталась еще одна дверь. – Фелипе достал сигареты и протянул их Раулю. – А вам не кажется, что этот пароход какой-то странный? Мы даже не знаем, куда нас везут. Это напоминает мне одну старую картину. Там участвовал Джон Гарфилд. Они сели на корабль, на котором не было ни одного моряка, и в конце концов это оказался корабль смерти. Такую ахинею развели, по тогда я сидел в кино.
– Да, это по пьесе Сеттона Вейна, – сказал Рауль. Он уселся на верстаке и выпустил дым из носа. – Ты, наверно, большой любитель кино.
– Да, конечно.
– Часто ходишь?
– Порядком. У меня есть друг, он живет рядом со мной, мы всегда ходим с ним в «Року» или в кино в центре. По субботам на вечерних сеансах здорово бывает.
– Ты так думаешь? Хотя, конечно, в центре можно выбрать что-нибудь поинтересней.
– Конечно, – сказал Фелипе, – А вы, наверное, здорово проводите ночи.
– Да, ничего. Теперь не так.
– А, попятно, когда человек женится…
Рауль смотрел на него улыбаясь, покуривая.
– Ты ошибаешься, я не женат.
Он с удовольствием наблюдал, – как Фелипе старается скрыть замешательство притворным кашлем.
– Ну, я хотел сказать, что…
– Я знаю, что ты хотел сказать. Верно, тебе немного не по себе из-за того, что пришлось путешествовать вместе с родителями и сестрой? Не так ли?
Фелипе, задетый, отвел глаза.
– Что поделаешь, – сказал он. – Они все думают, что я маленький, а раз я имел право взять их с собой, они…
– Я тоже думаю, что ты еще маленький, – сказал Рауль. – Но мне было бы намного приятней, если бы ты поехал один. Или хотя бы, как я, – добавил он. – Это было бы самое лучшее, потому что на этом пароходе… Ну, словом, не знаю, что ты там думаешь.
Фелипе и сам этого не знал, он посмотрел па своп руки, потом на ботинки. «Чувствует себя словно голый, – подумал Рауль, – между двух огней, точь-в-точь как его сестра». Он протянул руку и погладил Фелипе но голове. Фелипе отстранился, удавленный и сконфуженный.
– Ну, по крайней мере теперь у тебя есть друг, – сказал Рауль, – А это уже что-то, правда?
Он цокнул языком, и его надменно сжатые губы медленно растянулись в слабой, вымученной улыбке. Вздохнув, он слез с верстака и попытался открыть шкафы.
– Ладно, думаю, нам следует идти дальше. Слышишь голоса?
Они приотворили дверь. Голоса доносились из помещения справа, говорили на каком-то непонятном языке.
– Липиды, – сказал Рауль, и Фелипе с удивлением посмотрел на пего. – Так называет Хорхе моряков с этой части судна. Понятно?
– Пойдемте, если хотите.
Рауль с силой толкнул дверь.
Ветер, дувший в корму, переменился и теперь встречал «Малькольм», выходивший в открытое море. Дамы решили покинуть палубу, однако Лусио, Персио и Хорхе, забравшись на самый нос парохода (в воображении Хорхе они стояли, уцепившись за бушприт), наблюдали за тем, как ленивая речная вода сменялась крутыми зелеными волнами. Для Лусио это не было в новинку, он достаточно хорошо знал дельту, а вода, как известно, везде одинаковая. Конечно, все это нравилось ему, но on рассеянно слушал объяснения и комментарии Персио, мысленно возвращаясь к Норе, которая предпочла (непонятно почему) остаться с Бебой Трехо в читальном зале, листая журналы и туристские проспекты. Он вспоминал смущенные невнятные Норины слова утром, при пробуждении, душ, который они принимали вдвоем, несмотря на все ее протесты; Нору, обнаженную, под струями воды и как он хотел во что бы то ни стало потереть ей спинку и поцеловать ее, кроткую и ускользающую. Нора по-прежнему избегала смотреть на его наготу: отыскивая мыло или гребешок, она прятала лицо и отворачивалась, и в конце концов ему пришлось опоясаться полотенцем и подставить лицо под кран с холодной водой.
– Водотоки, по-моему, весьма сходны с водосточными желобами, – говорил Персио.
Хорхе впитывал объяснения, спрашивал и снова впитывал, восхищался (по-своему и доверчиво) Персио-чародеем, Персио-всезнайкой. Не меньше нравился ему и Лусио, потому что в отличие от Медрано и Лопеса не называл его мальцом или карапузом, не говорил ему «детка», как эта толстуха, мамаша Бебы, эта старая идиотка, воображавшая себя гранд-дамой. Но сейчас единственно важным был океан, настоящий океан, с соленой водой, в которой водились окунеобразные и другие морские рыбы, плавали медузы и водоросли, как в романах Жюля Верна, и, если им повезет, может, они увидят огни святого Эльма.
– Ты жил раньше в Сан-Тельмо, правда, Персио?
– Да, но я переехал, потому что на кухне завелись крысы.
– А сколько узлов, по-твоему, мы делаем, а?
Персио считал, что примерно пятнадцать. Он медленно произносил чудеснейшие, вычитанные из книг слова, которые теперь так восхищали Хорхе: широта, румб, курс, руль управления, лоция, навигация. Он сожалел о том, что исчез парусный флот, иначе он мог бы часами говорить о рангоуте, марселях и контрафоках. Он помнил целые фразы, не зная точно, кому они принадлежат: «Это был огромный нактоуз, закрытый сверху стеклянным колпаком с двумя медными лампами по бокам, освещающими ночью розу ветров».
Им повстречалось несколько пароходов: «Хэггис Николаус», «Пан», «Фалькон». Над ними, словно наблюдая, полетал гидроплан. Затем горизонт, уже подернутый золотисто-лазурной дымкой сумерек, очистился, и они остались одни, впервые почувствовав себя в полном одиночестве. Вокруг ни берега, пи бакенов, ни лодок, ни единой чайки, ни даже морской зыби. Центр огромного зеленого колеса, «Малькольм», шел курсом на юг.
– Привет, – сказал Рауль. – Здесь можно подняться на корму?
Один из двух матросов сохранял полнейшее безразличие, словно ничего не понимал. Другой, с широченной спиной п выпяченным животом, отступив на шаг, открыл рот:
– Hasdala, – сказал он. – Нет корма.
– Почему нет корма?
– Здесь нет корма.
– А где же тогда?
– Нет корма.
– Этот тип не очень-то кумекает, – пробормотал Фелипе. – Ну и медведь, мамочка моя. Поглядите, какая змея наколота у него на руке.
– Что ты от них хочешь, – сказал Рауль. – Они всего лишь липиды.
Второй матрос, поменьше, отступил внутрь помещения, где виднелась другая дверь. Прислонившись к стене, он добродушно улыбался.
– Где офицер, – сказал Рауль. – Я хочу говорить с офицером.
Матрос, обладавший даром речи, поднял руки ладонями вперед. Он смотрел на Фелипе, который, засунув кулаки в карманы, стоял в воинственной позе.
– Позвать офицер, – сказал липид. – Орф, позвать.
Орф отозвался из глубины помещения, но Рауль этим не Удовольствовался. Он тщательно осмотрел каюту, более обширную, чем па левом борту. Здесь было два стола, стулья и скамейки, неприбранная койка, две морские карты, приколотые золочеными кнопками. В углу стояла скамья со старинным граммофоном. На потертом коврике спал черный кот. Это была какая-то помесь кладовой и каюты, где едва помещались два матроса (в тельняшках и замусоленных парусиновых брюках). Тут не мог находиться офицер, разве только машинисты… «А впрочем, откуда мне знать, как живут машинисты, – подумал Рауль. – Романы Копрада и Стивенсона в нашу эпоху устарели…»
– Ладно, позовите офицера.
– Hasdala, – сказал красноречивый матрос. – Возвращаться на бак.
– Нет. Офицера.
– Орф, звать офицер.
– Сейчас.
Стараясь, чтобы матросы его не услышали, Фелипе спросил у Рауля, не лучше ли им сходить за остальными. Его немного беспокоил этот затянувшийся разговор, который никто из участников как будто не хотел ни продолжать, пи оборвать. Верзила с татуировкой смотрел с прежним безразличием, по Фелипе вдруг почувствовал неловкость от этого пристального взгляда, хотя и направленного поверх него, от этих глаз, добродушных и любопытных, но таких проницательных, что ему стало не по себе. Рауль упорно приставал к Орфу, который молча слушал его, привалясь к двери и время от времени недоуменно разводя руками.
– Ладно, – сказал Рауль, пожимая плечами, – наверно, ты нрав, лучше вернуться назад.
Фелипе пошел первым. Обернувшись в дверях, Рауль пронзил взглядом татуированного матроса.
– Офицера! – крикнул он, захлопывая дверь. Фелипе сделал несколько шагов вперед, а Рауль на миг замер у двери. В каюте раздался голос Орфа, визгливый и, как казалось, издевательский. Верзила захохотал так, что задрожало все кругом. Сжав губы, Рауль быстро отворил левую дверь и тут же показался вновь, держа под мышкой жестяную коробку, которую недавно осматривал. Быстро пробежав коридорчик, он догнал Фелипе уже у самого трапа.
– Скорей, – сказал он, прыгая через две ступеньки.
Фелипе с изумлением обернулся, думая, что за ними гонятся. Увидев коробку, он удивленно вскинул брови. Но Рауль, положив ему руку на плечо, подтолкнул его вперед. Фелипе рассеянно вспомнил, что именно на этом трапе Рауль впервые сказал ему «ты».
XXIV
Через час бармен обошел все каюты и палубу, объявляя пассажирам, что штурман ожидает их в читальном зале. Некоторые дамы уже отдавали дань морской болезни; дон Гало, Персио и доктор Рестелли отдыхали у себя в каютах, и только Клаудиа и Паула сопровождали мужчин, уже знавших о вылазке Рауля и Фелипе. Офицер, сухопарый и сдержанный, с трудом, но почти без ошибок изъяснялся по-испански, то и дело проводя рукой но своим седым волосам, подстриженным ? la brosse . Медрано без особых, правда, оснований решил, что он либо датчанин, либо голландец.
Штурман пожелал всем приятного путешествия от имени «Маджента стар» и капитана «Малькольма», не имевшего в данный момент возможности лично приветствовать пассажиров. Он выразил сожаление, что служебные дела помешали ему встретиться с пассажирами раньше, однако понимает то легкое беспокойство, которое они вправе испытывать. Уже приняты все меры, чтобы сделать путешествие как можно приятней; к их услугам бассейн, солярий, гимнастический зал и зал с двумя столами, где можно играть в пинг-понг, «жабу» и слушать магнитофонные записи. Метрдотель возьмет па себя труд собрать пожелания и предложения, которые сфор-му-ли-ру-ют пассажиры, а офицеры, ра-зу-ме-ет-ся, всегда будут в их распоряжении.
– Некоторые дамы сильно страдают от морской болезни, – сказала Клаудиа, нарушая неловкое молчание, наступившее после слов штурмана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Медрано вернулся в каюту за сигаретами. Рауль увидел Фелипе в конце коридора. В своих blue-jeans и клетчатой рубашке он выглядел весьма эффектно на фоне запертой двери. Рауль рассказал ему, чем они занимаются, и вместе с ним направился к центральному переходу, соединявшему оба коридора.
– Да, но что мы ищем? – спросил Фелипе растерянно.
– Сам не знаю, – ответил Рауль. – Проход на корму, например.
– Там, наверное, почти так же, как здесь.
– Возможно. Но раз туда нельзя пройти, это меняет дело.
– Вы так думаете? – спросил Фелипе. – Я уверен, что это из-за какой-то поломки. Сегодня вечером двери откроют.
– Вот тогда действительно все будет, как здесь, на носу.
– А, ясно, – сказал Фелипе, понимая его все меньше. – Ну, если это для развлечения, то, конечно, хорошо, вдруг нам удастся отыскать проход раньше, чем другим.
Рауль подумал, почему только Лопес и Медрано, единственные из всех, испытывали то же, что он. Остальные смотрели на их поиски, как на развлечение. «Но и для меня, в конце концов, это тоже игра, – решил он. – В чем же тогда разница? А разница наверняка есть».
Они прошли почти весь коридор левого борта, когда Рауль обнаружил еще одну дверь. Очень узкую, выкрашенную, как и стены, в белый цвет, с глубоко утопленным, едва различимым в полумраке коридора замком. Без особой надежды Рауль нажал на ручку и почувствовал, как дверь подалась. В глубине виднелся узкий трап, уходивший вниз, в темноту. Фелипе судорожно глотнул воздух. Было слышно, как в правом коридоре болтали Лопес и Атилио.
– Предупредим их? – спросил Рауль, исподтишка взглянув на Фелипе.
– Лучше не надо. Пойдем один.
Рауль начал спускаться, и Филипе притворил за собой дверь. Трап вел в проход, едва освещенный тусклой фиолетовой лампочкой. За степами, без единой двери, сильней слышался гул машин. Они осторожно продвигались вперед, пока опять не наткнулись на задраенную дверь Стоуна. По обеим ее сторонам виднелись двери, похожие на только что обнаруженную ими в конце коридора.
– Левая или правая? – спросил Рауль. – Выбирай сам.
Фелипе показалось странным, что Рауль вдруг обратился к нему на «ты». Он указал на левую, не решаясь ответить ему тем же. Фелипе слегка дотронулся до ручки, и дверь отворилась в какое-то полутемное помещение с затхлым воздухом. На железных шкафах и полках, выкрашенных белой краской, лежали инструменты, ящики, старинный компас, жестянки с гвоздями и шурупами, куски столярного клея и обрезки металла. Пока Фелипе, подойдя к иллюминатору, протирал его тряпкой, Рауль поднял крышку жестяного ящика и тут же поспешно закрыл ее. Стало чуть светлей, да и они немного привыкли к этому рассеянному, как в аквариуме, свету.
– Кладовая в трюме, – насмешливо сказал Рауль. – Пока мы не очень-то отличились.
– Осталась еще одна дверь. – Фелипе достал сигареты и протянул их Раулю. – А вам не кажется, что этот пароход какой-то странный? Мы даже не знаем, куда нас везут. Это напоминает мне одну старую картину. Там участвовал Джон Гарфилд. Они сели на корабль, на котором не было ни одного моряка, и в конце концов это оказался корабль смерти. Такую ахинею развели, по тогда я сидел в кино.
– Да, это по пьесе Сеттона Вейна, – сказал Рауль. Он уселся на верстаке и выпустил дым из носа. – Ты, наверно, большой любитель кино.
– Да, конечно.
– Часто ходишь?
– Порядком. У меня есть друг, он живет рядом со мной, мы всегда ходим с ним в «Року» или в кино в центре. По субботам на вечерних сеансах здорово бывает.
– Ты так думаешь? Хотя, конечно, в центре можно выбрать что-нибудь поинтересней.
– Конечно, – сказал Фелипе, – А вы, наверное, здорово проводите ночи.
– Да, ничего. Теперь не так.
– А, попятно, когда человек женится…
Рауль смотрел на него улыбаясь, покуривая.
– Ты ошибаешься, я не женат.
Он с удовольствием наблюдал, – как Фелипе старается скрыть замешательство притворным кашлем.
– Ну, я хотел сказать, что…
– Я знаю, что ты хотел сказать. Верно, тебе немного не по себе из-за того, что пришлось путешествовать вместе с родителями и сестрой? Не так ли?
Фелипе, задетый, отвел глаза.
– Что поделаешь, – сказал он. – Они все думают, что я маленький, а раз я имел право взять их с собой, они…
– Я тоже думаю, что ты еще маленький, – сказал Рауль. – Но мне было бы намного приятней, если бы ты поехал один. Или хотя бы, как я, – добавил он. – Это было бы самое лучшее, потому что на этом пароходе… Ну, словом, не знаю, что ты там думаешь.
Фелипе и сам этого не знал, он посмотрел па своп руки, потом на ботинки. «Чувствует себя словно голый, – подумал Рауль, – между двух огней, точь-в-точь как его сестра». Он протянул руку и погладил Фелипе но голове. Фелипе отстранился, удавленный и сконфуженный.
– Ну, по крайней мере теперь у тебя есть друг, – сказал Рауль, – А это уже что-то, правда?
Он цокнул языком, и его надменно сжатые губы медленно растянулись в слабой, вымученной улыбке. Вздохнув, он слез с верстака и попытался открыть шкафы.
– Ладно, думаю, нам следует идти дальше. Слышишь голоса?
Они приотворили дверь. Голоса доносились из помещения справа, говорили на каком-то непонятном языке.
– Липиды, – сказал Рауль, и Фелипе с удивлением посмотрел на пего. – Так называет Хорхе моряков с этой части судна. Понятно?
– Пойдемте, если хотите.
Рауль с силой толкнул дверь.
Ветер, дувший в корму, переменился и теперь встречал «Малькольм», выходивший в открытое море. Дамы решили покинуть палубу, однако Лусио, Персио и Хорхе, забравшись на самый нос парохода (в воображении Хорхе они стояли, уцепившись за бушприт), наблюдали за тем, как ленивая речная вода сменялась крутыми зелеными волнами. Для Лусио это не было в новинку, он достаточно хорошо знал дельту, а вода, как известно, везде одинаковая. Конечно, все это нравилось ему, но on рассеянно слушал объяснения и комментарии Персио, мысленно возвращаясь к Норе, которая предпочла (непонятно почему) остаться с Бебой Трехо в читальном зале, листая журналы и туристские проспекты. Он вспоминал смущенные невнятные Норины слова утром, при пробуждении, душ, который они принимали вдвоем, несмотря на все ее протесты; Нору, обнаженную, под струями воды и как он хотел во что бы то ни стало потереть ей спинку и поцеловать ее, кроткую и ускользающую. Нора по-прежнему избегала смотреть на его наготу: отыскивая мыло или гребешок, она прятала лицо и отворачивалась, и в конце концов ему пришлось опоясаться полотенцем и подставить лицо под кран с холодной водой.
– Водотоки, по-моему, весьма сходны с водосточными желобами, – говорил Персио.
Хорхе впитывал объяснения, спрашивал и снова впитывал, восхищался (по-своему и доверчиво) Персио-чародеем, Персио-всезнайкой. Не меньше нравился ему и Лусио, потому что в отличие от Медрано и Лопеса не называл его мальцом или карапузом, не говорил ему «детка», как эта толстуха, мамаша Бебы, эта старая идиотка, воображавшая себя гранд-дамой. Но сейчас единственно важным был океан, настоящий океан, с соленой водой, в которой водились окунеобразные и другие морские рыбы, плавали медузы и водоросли, как в романах Жюля Верна, и, если им повезет, может, они увидят огни святого Эльма.
– Ты жил раньше в Сан-Тельмо, правда, Персио?
– Да, но я переехал, потому что на кухне завелись крысы.
– А сколько узлов, по-твоему, мы делаем, а?
Персио считал, что примерно пятнадцать. Он медленно произносил чудеснейшие, вычитанные из книг слова, которые теперь так восхищали Хорхе: широта, румб, курс, руль управления, лоция, навигация. Он сожалел о том, что исчез парусный флот, иначе он мог бы часами говорить о рангоуте, марселях и контрафоках. Он помнил целые фразы, не зная точно, кому они принадлежат: «Это был огромный нактоуз, закрытый сверху стеклянным колпаком с двумя медными лампами по бокам, освещающими ночью розу ветров».
Им повстречалось несколько пароходов: «Хэггис Николаус», «Пан», «Фалькон». Над ними, словно наблюдая, полетал гидроплан. Затем горизонт, уже подернутый золотисто-лазурной дымкой сумерек, очистился, и они остались одни, впервые почувствовав себя в полном одиночестве. Вокруг ни берега, пи бакенов, ни лодок, ни единой чайки, ни даже морской зыби. Центр огромного зеленого колеса, «Малькольм», шел курсом на юг.
– Привет, – сказал Рауль. – Здесь можно подняться на корму?
Один из двух матросов сохранял полнейшее безразличие, словно ничего не понимал. Другой, с широченной спиной п выпяченным животом, отступив на шаг, открыл рот:
– Hasdala, – сказал он. – Нет корма.
– Почему нет корма?
– Здесь нет корма.
– А где же тогда?
– Нет корма.
– Этот тип не очень-то кумекает, – пробормотал Фелипе. – Ну и медведь, мамочка моя. Поглядите, какая змея наколота у него на руке.
– Что ты от них хочешь, – сказал Рауль. – Они всего лишь липиды.
Второй матрос, поменьше, отступил внутрь помещения, где виднелась другая дверь. Прислонившись к стене, он добродушно улыбался.
– Где офицер, – сказал Рауль. – Я хочу говорить с офицером.
Матрос, обладавший даром речи, поднял руки ладонями вперед. Он смотрел на Фелипе, который, засунув кулаки в карманы, стоял в воинственной позе.
– Позвать офицер, – сказал липид. – Орф, позвать.
Орф отозвался из глубины помещения, но Рауль этим не Удовольствовался. Он тщательно осмотрел каюту, более обширную, чем па левом борту. Здесь было два стола, стулья и скамейки, неприбранная койка, две морские карты, приколотые золочеными кнопками. В углу стояла скамья со старинным граммофоном. На потертом коврике спал черный кот. Это была какая-то помесь кладовой и каюты, где едва помещались два матроса (в тельняшках и замусоленных парусиновых брюках). Тут не мог находиться офицер, разве только машинисты… «А впрочем, откуда мне знать, как живут машинисты, – подумал Рауль. – Романы Копрада и Стивенсона в нашу эпоху устарели…»
– Ладно, позовите офицера.
– Hasdala, – сказал красноречивый матрос. – Возвращаться на бак.
– Нет. Офицера.
– Орф, звать офицер.
– Сейчас.
Стараясь, чтобы матросы его не услышали, Фелипе спросил у Рауля, не лучше ли им сходить за остальными. Его немного беспокоил этот затянувшийся разговор, который никто из участников как будто не хотел ни продолжать, пи оборвать. Верзила с татуировкой смотрел с прежним безразличием, по Фелипе вдруг почувствовал неловкость от этого пристального взгляда, хотя и направленного поверх него, от этих глаз, добродушных и любопытных, но таких проницательных, что ему стало не по себе. Рауль упорно приставал к Орфу, который молча слушал его, привалясь к двери и время от времени недоуменно разводя руками.
– Ладно, – сказал Рауль, пожимая плечами, – наверно, ты нрав, лучше вернуться назад.
Фелипе пошел первым. Обернувшись в дверях, Рауль пронзил взглядом татуированного матроса.
– Офицера! – крикнул он, захлопывая дверь. Фелипе сделал несколько шагов вперед, а Рауль на миг замер у двери. В каюте раздался голос Орфа, визгливый и, как казалось, издевательский. Верзила захохотал так, что задрожало все кругом. Сжав губы, Рауль быстро отворил левую дверь и тут же показался вновь, держа под мышкой жестяную коробку, которую недавно осматривал. Быстро пробежав коридорчик, он догнал Фелипе уже у самого трапа.
– Скорей, – сказал он, прыгая через две ступеньки.
Фелипе с изумлением обернулся, думая, что за ними гонятся. Увидев коробку, он удивленно вскинул брови. Но Рауль, положив ему руку на плечо, подтолкнул его вперед. Фелипе рассеянно вспомнил, что именно на этом трапе Рауль впервые сказал ему «ты».
XXIV
Через час бармен обошел все каюты и палубу, объявляя пассажирам, что штурман ожидает их в читальном зале. Некоторые дамы уже отдавали дань морской болезни; дон Гало, Персио и доктор Рестелли отдыхали у себя в каютах, и только Клаудиа и Паула сопровождали мужчин, уже знавших о вылазке Рауля и Фелипе. Офицер, сухопарый и сдержанный, с трудом, но почти без ошибок изъяснялся по-испански, то и дело проводя рукой но своим седым волосам, подстриженным ? la brosse . Медрано без особых, правда, оснований решил, что он либо датчанин, либо голландец.
Штурман пожелал всем приятного путешествия от имени «Маджента стар» и капитана «Малькольма», не имевшего в данный момент возможности лично приветствовать пассажиров. Он выразил сожаление, что служебные дела помешали ему встретиться с пассажирами раньше, однако понимает то легкое беспокойство, которое они вправе испытывать. Уже приняты все меры, чтобы сделать путешествие как можно приятней; к их услугам бассейн, солярий, гимнастический зал и зал с двумя столами, где можно играть в пинг-понг, «жабу» и слушать магнитофонные записи. Метрдотель возьмет па себя труд собрать пожелания и предложения, которые сфор-му-ли-ру-ют пассажиры, а офицеры, ра-зу-ме-ет-ся, всегда будут в их распоряжении.
– Некоторые дамы сильно страдают от морской болезни, – сказала Клаудиа, нарушая неловкое молчание, наступившее после слов штурмана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57