С тех пор, как он в последний раз испытывал страх, прошло
уже много лет, и сейчас он вряд ли узнал это забытое ощущение. Но он
ощутил, как у него во рту вдруг пересохло; все его тело охватила нервная
дрожь. Он стал отступать назад, еще назад, до тех пор, пока его лопатки не
коснулись холодной стены.
- Каждая живая тварь, - назидательно выговаривал Таллан, - обладает
инстинктом самосохранения, который проявляется в необходимости уничтожения
всего того, что ей угрожает. _К_а_ж_д_а_я_ живая тварь, дедушка. Ты ведь
сам когда-то учил меня этому. Разве забыл?
Кельбер заморгал. Он почувствовал, как вдруг бешено застучало сердце,
прыгая в грудной клетке, как попавший в ловушку зверь. Неужели он
действительно чему-то учил Таллана? Да, конечно, это было именно так. Он
вспомнил огромную нагую фигуру, шевелящуюся с первыми проявлениями
возникшей жизни, первые недели детства, если только понятие о детстве
вообще могло быть применимо по отношению к механическому организму
Таллана, его обучение всем знаниям человечества за какие-то шесть месяцев,
максимум за год. А ведь он учился так быстро, так успешно, - совсем не
так, как человеческие дети. И были периоды, когда Кельбер страстно, всем
своим старческим сердцем желал, чтобы этот киборг научился любить, стал
сыном, настоящим человеком. Но, конечно, такого случиться не могло
никогда. Но он не без гордости вспомнил об огромной силе, мощи Таллана, о
его военных тренировках, о сечах с полным разгромом отрядов, пытавшихся
захватить Сариссу. Мог ли он устоять против Таллана сейчас? О всемогущие
боги Вселенной, какие шансы спастись имел он, Кельбер, сейчас?
Он вдруг отчетливо ощутил резкий смрад болот, и его собственная жизнь
вдруг показалась ему очень ценной, - даже эта нищая жизнь со сплошными
неудачами.
- Таллан! - сказал он резко. - Таллан, нет! Нет! Не...
Но могучий воин не дал ему договорить до конца и нанес своим тяжелым
кулаком один сильный удар. Голова старика отлетела назад, с силой
ударилась о грубые камни, из которых была сложена метровая стена, и с
леденящим душу хрустом раскололась на две части.
Некоторое время Таллан стоял недвижимо, вслушиваясь в наступившую
вдруг необычную тишину. Потом прикоснулся к горлу старика, чтобы проверить
пульс; конечно, никакого пульса быть уже не могло.
Киборг подхватил тело мага, как если бы оно ничего не весило, отнес
его в угол и бросил на соломенный тюфяк. Больше он не удостоил его даже
взглядом.
Затем он двинулся к лежавшему на полке незаконченному киборгу и
клинком из бого-металла безо всякого усилия раскроил его искусственный
череп; из бескровной ниши извлек предмет овальной формы, за которым
потянулись сотни проводов толщиной с волос, и разбил его об угол какого-то
электрического ящика. Внутри овала, пробиваясь через множество печатных
схем и кристаллов, мерцало слабое свечение. Перевернув кинжал, Таллан
наконечником ручки раздавил содержимое яйца-мозга. Световой лучик еще
некоторое время угасал, пока наконец его не стало видно совсем.
Бросив осколки мозга киборга на каменный пол, Таллан подошвой сапога
растер в порошок то, что только что было сложным сочетанием мудреных
кристаллов и пластика.
- Спи спокойно, дорогой братец, - пробормотал он с иронической
усмешкой.
Вложив кинжал в ножны, Таллан извлек свой огромный меч из
бого-металла. В течение нескольких минут он методически ходил от одного
ящика с проводами к другому, сбивая шкалы и ручки управления,
переворачивая полки с оборудованием, обрубая провода до тех пор, пока они
не стали беспомощно свисать бесполезными обрывками со старинных машин.
Покончив с оборудованием, он перешел к заваленным книгами столам,
переворачивая их и разбрасывая на плитки пола драгоценные свитки старинных
манускриптов и диаграмм. Затем, достав из сумки кресало и кремень, высек
огонь. Когда все хорошо воспламенилось, он разбил электрические лампы.
Комната стала освещаться только разрастающимся огнем, который вспыхивал и
отсвечивал на старых стенах пляшущими кровавыми пятнами.
Даже не оборачиваясь, чтобы полюбоваться результатом сделанного,
Таллан пересек горящую комнату и, прежде чем выйти на улицу, остановился и
прислушался. Довольный тем, что остался незамеченным, он вышел на Улицу
Ночи, под хмурое и угрюмое небо Сариссы, не только тщательно закрыв за
собой дверь, но и замкнув ее на ключ.
Киборг был уже у самых стен крепости, когда услышал пожарную тревогу,
объявленную по всему городу. Обернувшись, он увидел, что пламя уже гуляет
над крышами домов и, прислушавшись к нарастающему шуму уличной толпы,
ощутил нечто схожее с тем, что в какой-то отдаленной степени соответствует
человеческому чувству удовлетворения.
3
"Город Ньйор, город Ньйор, весь погрязший в грехах
Твой союз с колдунами сеет горе и страх
Там нечистая сила королю друг и брат
Пусть и будут же вместе, когда грянет набат".
Из "Книги магов", период Междуцарствия.
"Несмотря на гражданские войны, разрушившие Первую
Империю, а также на неоднократные разграбления столицы в
мрачный период Междуцарствия, Ньйор остался величайшим
городом материнской планеты единственной в Галактике расы
звездных путешественников. Гламисс Великолепный, хотя и
был уроженцем Вики, верил в старинную пословицу "Кто
правит Ньйором, тот правит Землей. Кто правит Землей, то
правит звездами". Поэтому после битвы при Карме Ньйор стал
личным владением Галактонов Виканских и первым городом
Второй Звездной Империи".
Преп. Навигатор Юлианус Мульериум.
"Эпоха звездных королей". Средний
период Второй Звездной Империи.
Торквас Первый, Галактон, Король Вселенной, Покровитель Добра,
Защитник Внутренних и Внешних Пределов, Главнокомандующий звездными
флотами, Лорд-Мэйор Ньйора и наследственный Главнокомандующий Вики,
получил насморк.
Его глаза горели и чесались; горло было простужено, а нос стал
красным и мокрым. Он был абсолютно уверен, что сгорает от сильной и,
наверное, очень опасной лихорадки, несмотря на заверения своих докторов о
том, что у него незначительная хворь и ничего больше.
Юный Торквас целый день пребывал не в духе. Его подавленное состояние
было вызвано вынужденным пребыванием в помещении из-за болезни и дождя,
который вот уже целую неделю без перерыва поливал Ньйор. Город,
возвышавшийся над своим огромным телем, в пасмурную погоду казался
беспорядочной грудой строений. Речные лодки стояли пришвартованными и
укрытыми от дождя, а все четыре миллиона ньйорцев старались не
показываться из своих домов (у них укоренился суеверный страх от рассказов
о дождях, падавших еще на заре человечества, когда, как говорили, болезнь
крови спускалась с неба), и даже дворы в крепости были пустынны, не считая
гвардейцев с Вики, которые постоянно несли патрульную службу в
промасленных кожаных шлемах и накидках. Поэтому Торквас, забытый своей
женой, находился в своих комнатах с давно наскучившими ему придворными.
Марлана обещала навещать его, однако не выполняла своего обещания. Не
прислала она и артистов для развлечения, хотя тоже обещала. Она даже не
зашла расспросить докторов о состоянии его здоровья, что, конечно, совсем
никуда не годилось, независимо даже от того, что могли сказать эти глупые
медики.
Вполне возможно, мрачно размышлял Торквас, что он довольно близок к
смерти. Он представлял себе на процессии своих собственных похорон массы
скорбящих ньйорцев, покрытые желтым памятники, парящие звездолеты, воинов
с перевернутым оружием... Потом на протяжении многих дней будут панихиды,
и женщины Двора будут срезать свои локоны любви, чтобы сжечь их над гробом
звездного короля. О, это будет превосходное зрелище! Он вспомнил похороны
своего отца: это было самым великолепным из всех шествий, которые он
только мог припомнить. Единственное, что было плохо, так это то, что если
похороны - его собственные, тогда он, конечно, не сможет увидеть их.
Правда, если только преподобные-Навигаторы не врут, его повезут в рай в
огромном хрустальном звездолете, из которого будут видны все чудеса
Вселенной (по отношению к которой он, вне всякого сомнения, был королем),
включая, полагал он, и свои пышные похороны.
Хотя, впрочем, возможно, что его болезнь не такой уж и смертельной. В
таком случае он просто обязан будет сделать выговор Марлане за
недостаточное внимание, как только сам почувствует, что у него для этого
достаточно сил.
Торквас лежал на покрытой пологом кровати, вслушиваясь в шаги
входящих и выходящих придворных, две дюжины которых никогда не покидали
его. Он продолжал меланхолически обдумывать свою собственную смерть, но в
конце концов заключил, что даже для Галактона чрезвычайно трудно перенести
все это в двенадцать лет. Вот когда он станет взрослым и сможет водить
войска на битвы, когда своими глазами увидит, как умирают люди, вот тогда
он сможет лучше представить себе абстрактную смерть. Хотя, если признаться
по-честному, он даже представить себе не мог, когда же наступит этот
знаменательный день.
Он помнил, что, когда его отец, Великолепный, был еще жив, его, по
крайней мере, обучали владению оружием. Но с тех пор, как великий король
отбыл в Рай в огромном хрустальном звездолете (в _э_т_о_, действительно,
было трудно поверить), то вдруг оказалось, что на военные игры просто нет
времени. Марлана все время доказывала, что Королю Вселенной не к лицу
размахивать в боевых доспехах деревянным мечом.
Марлана была виканкой по происхождению, а родственники - в том числе
даже дальние - должны понимать, что Торквас как глава Дома должен быть
воином. Иначе как он будет защищать свои владения, эти сотни настолько
удаленных от Земли миров, что их невозможно было даже увидеть на земном
небе в самую ясную ночь?
Он тяжело вздохнул и повернулся на мехах, которыми была устлана
Императорская постель.
Затем его мысли перескочили на родную сестру, Монаршую Принцессу
Ариану. На нее он тоже был сердит - Ариана не приходила повидаться с ним
вот уже несколько недель. Когда он спрашивал о ней, Марлана и Ландро
всякий раз говорили, что она все еще на Вике, управляет ею как королева по
праву земляного ценза. Но как посмела Ариана выехать за пределы Мира без
его, Галактона, разрешения? Какой тогда смысл быть Королем Вселенной, если
ты не можешь командовать даже своей собственной сестрой?
Он закрыл глаза и прислушался к тому, о чем говорили так надоевшие
ему придворные по ту сторону полога. Аварик, жирный наследник с Альтаира,
который, как предполагалось, выполнял обязанности лорда-камергера, играл в
Звезды и Кометы с леди Констанс, гувернанткой. Про себя Торквас называл
леди Констанс "леди Нет", потому что именно она руководила обучением его
этикету, который, как казалось, состоял всецело из вещей, которые Галактон
ни в коем случае не должен был делать. Пажи спорили о том, кому
принадлежит охотничий сапсан, и что-то там произошло такое, что Оррин,
Имперский шталмейстер, заплакал. По звукам можно было определить, что один
из девяти Господ Пенсионеров успокаивал его. Торквас раздраженно
нахмурился. Разве когда-нибудь хоть кто-нибудь слышал о Галактоне,
Главнокомандующем Звездных Флотов, у которого в шталмейстерах ходил
пятилетний мальчишка? И только лишь потому, что Оррин был кровным
родственником Ландро, Марлана настояла на том, чтобы этот пост был отдан
ему как знатному члену клана Веги.
Торквас уже давно решил про себя, что ему не нравятся все члены
веганского дома, и из них больше всех - Ландро. Марлана не уставала
утверждать о том, что Ландро мудр и храбр, но что, похоже, ее больше всего
в нем впечатляло, так это то, что он был смазлив. И, хмуро подумал
Торквас, слишком амбициозен. Он ведь все-таки был сыном Гламисса
Виканского, чтобы почувствовать это. Однажды, пообещал он себе, я вызову
его на Тройное Состязание - меча, цепи и кинжала. Это была смелая, хотя и
совсем несерьезная мысль. Ведь в глубине души он прекрасно понимал, что
этого никогда не произойдет.
До него донеслось какое-то во внешних покоях и подумал, что кто-то
наконец пришел навестить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
уже много лет, и сейчас он вряд ли узнал это забытое ощущение. Но он
ощутил, как у него во рту вдруг пересохло; все его тело охватила нервная
дрожь. Он стал отступать назад, еще назад, до тех пор, пока его лопатки не
коснулись холодной стены.
- Каждая живая тварь, - назидательно выговаривал Таллан, - обладает
инстинктом самосохранения, который проявляется в необходимости уничтожения
всего того, что ей угрожает. _К_а_ж_д_а_я_ живая тварь, дедушка. Ты ведь
сам когда-то учил меня этому. Разве забыл?
Кельбер заморгал. Он почувствовал, как вдруг бешено застучало сердце,
прыгая в грудной клетке, как попавший в ловушку зверь. Неужели он
действительно чему-то учил Таллана? Да, конечно, это было именно так. Он
вспомнил огромную нагую фигуру, шевелящуюся с первыми проявлениями
возникшей жизни, первые недели детства, если только понятие о детстве
вообще могло быть применимо по отношению к механическому организму
Таллана, его обучение всем знаниям человечества за какие-то шесть месяцев,
максимум за год. А ведь он учился так быстро, так успешно, - совсем не
так, как человеческие дети. И были периоды, когда Кельбер страстно, всем
своим старческим сердцем желал, чтобы этот киборг научился любить, стал
сыном, настоящим человеком. Но, конечно, такого случиться не могло
никогда. Но он не без гордости вспомнил об огромной силе, мощи Таллана, о
его военных тренировках, о сечах с полным разгромом отрядов, пытавшихся
захватить Сариссу. Мог ли он устоять против Таллана сейчас? О всемогущие
боги Вселенной, какие шансы спастись имел он, Кельбер, сейчас?
Он вдруг отчетливо ощутил резкий смрад болот, и его собственная жизнь
вдруг показалась ему очень ценной, - даже эта нищая жизнь со сплошными
неудачами.
- Таллан! - сказал он резко. - Таллан, нет! Нет! Не...
Но могучий воин не дал ему договорить до конца и нанес своим тяжелым
кулаком один сильный удар. Голова старика отлетела назад, с силой
ударилась о грубые камни, из которых была сложена метровая стена, и с
леденящим душу хрустом раскололась на две части.
Некоторое время Таллан стоял недвижимо, вслушиваясь в наступившую
вдруг необычную тишину. Потом прикоснулся к горлу старика, чтобы проверить
пульс; конечно, никакого пульса быть уже не могло.
Киборг подхватил тело мага, как если бы оно ничего не весило, отнес
его в угол и бросил на соломенный тюфяк. Больше он не удостоил его даже
взглядом.
Затем он двинулся к лежавшему на полке незаконченному киборгу и
клинком из бого-металла безо всякого усилия раскроил его искусственный
череп; из бескровной ниши извлек предмет овальной формы, за которым
потянулись сотни проводов толщиной с волос, и разбил его об угол какого-то
электрического ящика. Внутри овала, пробиваясь через множество печатных
схем и кристаллов, мерцало слабое свечение. Перевернув кинжал, Таллан
наконечником ручки раздавил содержимое яйца-мозга. Световой лучик еще
некоторое время угасал, пока наконец его не стало видно совсем.
Бросив осколки мозга киборга на каменный пол, Таллан подошвой сапога
растер в порошок то, что только что было сложным сочетанием мудреных
кристаллов и пластика.
- Спи спокойно, дорогой братец, - пробормотал он с иронической
усмешкой.
Вложив кинжал в ножны, Таллан извлек свой огромный меч из
бого-металла. В течение нескольких минут он методически ходил от одного
ящика с проводами к другому, сбивая шкалы и ручки управления,
переворачивая полки с оборудованием, обрубая провода до тех пор, пока они
не стали беспомощно свисать бесполезными обрывками со старинных машин.
Покончив с оборудованием, он перешел к заваленным книгами столам,
переворачивая их и разбрасывая на плитки пола драгоценные свитки старинных
манускриптов и диаграмм. Затем, достав из сумки кресало и кремень, высек
огонь. Когда все хорошо воспламенилось, он разбил электрические лампы.
Комната стала освещаться только разрастающимся огнем, который вспыхивал и
отсвечивал на старых стенах пляшущими кровавыми пятнами.
Даже не оборачиваясь, чтобы полюбоваться результатом сделанного,
Таллан пересек горящую комнату и, прежде чем выйти на улицу, остановился и
прислушался. Довольный тем, что остался незамеченным, он вышел на Улицу
Ночи, под хмурое и угрюмое небо Сариссы, не только тщательно закрыв за
собой дверь, но и замкнув ее на ключ.
Киборг был уже у самых стен крепости, когда услышал пожарную тревогу,
объявленную по всему городу. Обернувшись, он увидел, что пламя уже гуляет
над крышами домов и, прислушавшись к нарастающему шуму уличной толпы,
ощутил нечто схожее с тем, что в какой-то отдаленной степени соответствует
человеческому чувству удовлетворения.
3
"Город Ньйор, город Ньйор, весь погрязший в грехах
Твой союз с колдунами сеет горе и страх
Там нечистая сила королю друг и брат
Пусть и будут же вместе, когда грянет набат".
Из "Книги магов", период Междуцарствия.
"Несмотря на гражданские войны, разрушившие Первую
Империю, а также на неоднократные разграбления столицы в
мрачный период Междуцарствия, Ньйор остался величайшим
городом материнской планеты единственной в Галактике расы
звездных путешественников. Гламисс Великолепный, хотя и
был уроженцем Вики, верил в старинную пословицу "Кто
правит Ньйором, тот правит Землей. Кто правит Землей, то
правит звездами". Поэтому после битвы при Карме Ньйор стал
личным владением Галактонов Виканских и первым городом
Второй Звездной Империи".
Преп. Навигатор Юлианус Мульериум.
"Эпоха звездных королей". Средний
период Второй Звездной Империи.
Торквас Первый, Галактон, Король Вселенной, Покровитель Добра,
Защитник Внутренних и Внешних Пределов, Главнокомандующий звездными
флотами, Лорд-Мэйор Ньйора и наследственный Главнокомандующий Вики,
получил насморк.
Его глаза горели и чесались; горло было простужено, а нос стал
красным и мокрым. Он был абсолютно уверен, что сгорает от сильной и,
наверное, очень опасной лихорадки, несмотря на заверения своих докторов о
том, что у него незначительная хворь и ничего больше.
Юный Торквас целый день пребывал не в духе. Его подавленное состояние
было вызвано вынужденным пребыванием в помещении из-за болезни и дождя,
который вот уже целую неделю без перерыва поливал Ньйор. Город,
возвышавшийся над своим огромным телем, в пасмурную погоду казался
беспорядочной грудой строений. Речные лодки стояли пришвартованными и
укрытыми от дождя, а все четыре миллиона ньйорцев старались не
показываться из своих домов (у них укоренился суеверный страх от рассказов
о дождях, падавших еще на заре человечества, когда, как говорили, болезнь
крови спускалась с неба), и даже дворы в крепости были пустынны, не считая
гвардейцев с Вики, которые постоянно несли патрульную службу в
промасленных кожаных шлемах и накидках. Поэтому Торквас, забытый своей
женой, находился в своих комнатах с давно наскучившими ему придворными.
Марлана обещала навещать его, однако не выполняла своего обещания. Не
прислала она и артистов для развлечения, хотя тоже обещала. Она даже не
зашла расспросить докторов о состоянии его здоровья, что, конечно, совсем
никуда не годилось, независимо даже от того, что могли сказать эти глупые
медики.
Вполне возможно, мрачно размышлял Торквас, что он довольно близок к
смерти. Он представлял себе на процессии своих собственных похорон массы
скорбящих ньйорцев, покрытые желтым памятники, парящие звездолеты, воинов
с перевернутым оружием... Потом на протяжении многих дней будут панихиды,
и женщины Двора будут срезать свои локоны любви, чтобы сжечь их над гробом
звездного короля. О, это будет превосходное зрелище! Он вспомнил похороны
своего отца: это было самым великолепным из всех шествий, которые он
только мог припомнить. Единственное, что было плохо, так это то, что если
похороны - его собственные, тогда он, конечно, не сможет увидеть их.
Правда, если только преподобные-Навигаторы не врут, его повезут в рай в
огромном хрустальном звездолете, из которого будут видны все чудеса
Вселенной (по отношению к которой он, вне всякого сомнения, был королем),
включая, полагал он, и свои пышные похороны.
Хотя, впрочем, возможно, что его болезнь не такой уж и смертельной. В
таком случае он просто обязан будет сделать выговор Марлане за
недостаточное внимание, как только сам почувствует, что у него для этого
достаточно сил.
Торквас лежал на покрытой пологом кровати, вслушиваясь в шаги
входящих и выходящих придворных, две дюжины которых никогда не покидали
его. Он продолжал меланхолически обдумывать свою собственную смерть, но в
конце концов заключил, что даже для Галактона чрезвычайно трудно перенести
все это в двенадцать лет. Вот когда он станет взрослым и сможет водить
войска на битвы, когда своими глазами увидит, как умирают люди, вот тогда
он сможет лучше представить себе абстрактную смерть. Хотя, если признаться
по-честному, он даже представить себе не мог, когда же наступит этот
знаменательный день.
Он помнил, что, когда его отец, Великолепный, был еще жив, его, по
крайней мере, обучали владению оружием. Но с тех пор, как великий король
отбыл в Рай в огромном хрустальном звездолете (в _э_т_о_, действительно,
было трудно поверить), то вдруг оказалось, что на военные игры просто нет
времени. Марлана все время доказывала, что Королю Вселенной не к лицу
размахивать в боевых доспехах деревянным мечом.
Марлана была виканкой по происхождению, а родственники - в том числе
даже дальние - должны понимать, что Торквас как глава Дома должен быть
воином. Иначе как он будет защищать свои владения, эти сотни настолько
удаленных от Земли миров, что их невозможно было даже увидеть на земном
небе в самую ясную ночь?
Он тяжело вздохнул и повернулся на мехах, которыми была устлана
Императорская постель.
Затем его мысли перескочили на родную сестру, Монаршую Принцессу
Ариану. На нее он тоже был сердит - Ариана не приходила повидаться с ним
вот уже несколько недель. Когда он спрашивал о ней, Марлана и Ландро
всякий раз говорили, что она все еще на Вике, управляет ею как королева по
праву земляного ценза. Но как посмела Ариана выехать за пределы Мира без
его, Галактона, разрешения? Какой тогда смысл быть Королем Вселенной, если
ты не можешь командовать даже своей собственной сестрой?
Он закрыл глаза и прислушался к тому, о чем говорили так надоевшие
ему придворные по ту сторону полога. Аварик, жирный наследник с Альтаира,
который, как предполагалось, выполнял обязанности лорда-камергера, играл в
Звезды и Кометы с леди Констанс, гувернанткой. Про себя Торквас называл
леди Констанс "леди Нет", потому что именно она руководила обучением его
этикету, который, как казалось, состоял всецело из вещей, которые Галактон
ни в коем случае не должен был делать. Пажи спорили о том, кому
принадлежит охотничий сапсан, и что-то там произошло такое, что Оррин,
Имперский шталмейстер, заплакал. По звукам можно было определить, что один
из девяти Господ Пенсионеров успокаивал его. Торквас раздраженно
нахмурился. Разве когда-нибудь хоть кто-нибудь слышал о Галактоне,
Главнокомандующем Звездных Флотов, у которого в шталмейстерах ходил
пятилетний мальчишка? И только лишь потому, что Оррин был кровным
родственником Ландро, Марлана настояла на том, чтобы этот пост был отдан
ему как знатному члену клана Веги.
Торквас уже давно решил про себя, что ему не нравятся все члены
веганского дома, и из них больше всех - Ландро. Марлана не уставала
утверждать о том, что Ландро мудр и храбр, но что, похоже, ее больше всего
в нем впечатляло, так это то, что он был смазлив. И, хмуро подумал
Торквас, слишком амбициозен. Он ведь все-таки был сыном Гламисса
Виканского, чтобы почувствовать это. Однажды, пообещал он себе, я вызову
его на Тройное Состязание - меча, цепи и кинжала. Это была смелая, хотя и
совсем несерьезная мысль. Ведь в глубине души он прекрасно понимал, что
этого никогда не произойдет.
До него донеслось какое-то во внешних покоях и подумал, что кто-то
наконец пришел навестить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26