— Умей мы достигать планет… Запертый в клетке, дух воина обращается внутрь самого себя. Мятеж и бойня в Западном краю…
Лоринда спросила, какие песни поют его соплеменники.
Облака сомкнулись. Обряд во дворе завершился. Раб Хальтана стоял неподвижно, а сам он продолжал и продолжал говорить.
Горизонт на востоке посветлел.
— Нам пора уходить, — сказал Кристиан.
— Вы вернетесь? — умоляюще спросил Хальтан. — Ай-ха, вы вернетесь?
Лоринда на миг обняла его.
— Будь счастлив, — сбивчиво произнесла она. — Будь всегда счастлив.
Сколько продлится это «всегда»?
Проведя беспокойную ночь и позавтракав почти в полном молчании, они не имели причин покидать свой дом в Англии. Слуги, скрывавшие возмущение под спокойными масками, могли и подслушать что-нибудь, но явно бы не поняли. Да и любые сплетни, которые они могли распустить, ничего бы не изменили. Кристиана и Лоринду гнало прочь другое. Наверное, это утро было у них последним.
Они уехали по тропе к одинокому холму примерно в километре от дома. На его вершине деревья не заслоняли обзор. Солнце сияло на востоке, по ярко-голубому небу плыло несколько маленьких, таких же ярких облаков, но ветер дышал близкой осенью. Он был свежий и сильный, развеивал утренний туман над полями и гнал волны по высокой траве на пастбищах, шелестел в ветвях над головой, обрывал умирающие листья. В вышине летел косяк диких гусей.
Мужчина и женщина долго стояли, не говоря ни слова. Потом Лоринда вдохнула — медленно, наслаждаясь — аромат земли и воздуха и произнесла:
— Ведь Гея вернула все это к жизни… Значит, она добра. Она любит мир.
Кристиан перевел взгляд с нее на небо и нахмурился. Ответил уклончиво:
— Чем они со Странником заняты?
— Откуда нам знать? Нам неведомо, что делают боги. Они не ограничены тремя измерениями, не связаны временем, как их творения.
— Она не дает ему отвлечься, — сказал Кристиан.
— Конечно. Гея передает ему данные обо всем, что видела на Земле.
— Чтобы убедить его в правоте своего желания дать планете умереть.
— Это будет трагедия… Но ведь, в конце концов, все на свете трагично, разве нет? — Да, подумал Кристиан, и мы с тобой тоже. — То, что можем мы… могут они… узнать, пронаблюдав финальный этап эволюции, возможно, стоит того — как стоил того Акрополь. Сам галактический мозг не способен предсказать поведение жизни, а жизнь так редка среди звезд.
Он чуть не закричал:
— Знаю! Знаю. Сколько раз мы повторяли это оправдание? И сколько раз — они? Я и сам мог бы поверить. Но…
Лоринда ждала. Ветер выл, потом поймал выбившуюся прядь ее волос и закрутил вихром на макушке.
— Но зачем она поместила людей не в далекое прошлое, — Кристиан обвел рукой пейзаж, похожий на картину восемнадцатого века, — а в условия современной Земли, если в реальности человечество вымерло множество лет назад?
— Несомненно, она ищет лучшего понимания мира.
— Несомненно?
Лоринда встретилась с ним взглядом и не позволила отвести глаза.
— Я думаю, Гея пытается найти способ дать людям подлинное счастье, которого они всегда были лишены во внешнем пространстве.
— А что ей за дело до людей?
— Не знаю. Я ведь всего лишь человек. — Откровенно: — Но, может быть, человеческая составляющая в ней столь сильна — ведь нас в ней очень, очень много, — что она хочет нам добра, как мать своим детям?
— И при этом занимается всеми этими манипуляциями, создает и губит неудачные миры? По-моему, мать себя так не ведет.
— Я же сказала тебе — я не знаю! — крикнула Лоринда.
Он хотел ее утешить, поцелуями высушить слезы на щеках, но не мог остановиться:
— Если действие не имеет цели, кроме самого себя, мне представляется, что оно безумно. Может ли разум на уровне узла сойти с ума?
Она побледнела, отшатнулась:
— Нет. Это невозможно.
— Ты уверена? В любом случае галактический мозг должен знать правду — всю правду, — чтобы судить, не случилось ли чего-то ужасного.
Лоринда через силу кивнула:
— Ты сообщишь обо всем Страннику, а он — Альфе, и все разумы найдут ответ.
Найдут ответ на вопрос, неразрешимый для смертных. Кристиан прищурился:
— Я должен сделать это немедленно. Лоринда ухватила его за оба рукава:
— Что? Зачем?! Нет! Ты только отвлечешь и его, и ее! Подожди, пока нас не позовут. Так надо, милый!
— Я хочу подождать, — сказал Кристиан. Лицо у него побледнело, но на лбу выступили капли пота. — Господи, как я хочу подождать! Но я не смею.
— Почему?
Лоринда отпустила его. Он стал смотреть мимо нее и быстро, скрывая боль за ровным тоном, произнес:
— Послушай, она хотела не дать нам увидеть окончательный мир. Это было совершенно очевидно. Может быть, у нее про запас было еще что-нибудь. Узнав об этом, Странник, несомненно, захочет посмотреть на него сам. А она старается не дать ему проявить особый интерес к эмуляциям. В противном случае почему она не стала ему их демонстрирешать непосредственно? Нет, я не считаю, что наш поступок привел к крушению каких-то ее планов, каковы бы они ни были. Она по-прежнему способна его обмануть, убедить, будто все эти творения — всего лишь… ну, игрушки. То есть способна, если получит такую возможность. Мне кажется, так нельзя.
— Как ты можешь брать на себя… Как ты можешь вообразить…
— Амулеты — ее связь с нами. Судя по всему, это не постоянный канал, но периодически они оповещают сегмент Геи о том, что мы делаем. Также она может время от времени настолько загружать Странника информацией, чтобы он не замечал, как ее значительная часть отвлекается на что-то другое. Как пойдут дела дальше, мы не знаем. Я собираюсь вернуться в дом и через амулет передать ей, что требую немедленного контакта со Странником.
Лоринда смотрела на него как на безумца.
— В этом нет необходимости, — произнес голос ветра. Кристиан так и подскочил:
— Что? Ты…
— О… Матушка… — Лоринда протянула руки в никуда.
Слова звучали в шелесте листвы:
— Как видите, то, что вы называете моей значительной частью, получило соответствующие известия и в данный момент свободно. Я ожидала, пока вы выберете дальнейшую стратегию поведения.
Лоринда хотела упасть в траву на колени, но бросила взгляд на Кристиана — тот стоял против неба, уперев кулаки в бока, — и осталась на ногах.
— Госпожа моя Гея, — негромко произнес Кристиан, — ты можешь поступить с нами по своему разумению.
Хоть изменить, хоть уничтожить в один миг; но рано или поздно Странник спросит, что случилось.
— Я полагаю, тебе понятны мои сомнения.
— Да, — вздохнул воздух. — Они беспочвенны. То, что я создала в мире Технома, нисколько не отличается от прочих моих творений. Моя представительница уже сказала тебе: я даю людям жизнь и ищу способы того, как они, сохраняя свободу воли, могут сделать ее благой.
Кристиан покачал головой:
— Нет, госпожа моя. Ты, с твоим интеллектом и зала-сом знаний, должна была с самого начала понять: размести ученых на планете, которая есть лишь эскиз, под небом, которое есть лишь театр теней, и мир вскоре зайдет в тупик. Это доступно и моему ограниченному мозгу. Нет, госпожа, видя, как хладнокровно ты вела свои эксперименты здесь, я полагаю, что и в других местах тобой двигал тот же дух. Почему? С какой целью?
— Воистину мозг твой ограничен. В надлежащее время Странник получит твои наблюдения и твои фантазии. А пока продолжай исполнять свои обязанности, а именно — наблюдать и воздерживаться от того, чтобы мешать нам в нашей работе.
— Моя обязанность — сообщить обо всем Страннику.
— Повторяю: в надлежащее время. — Голос ветра смягчился: — Есть и другие приятные места.
Да хоть рай. Кристиан и Лоринда обменялись быстрыми взглядами. Потом она чуть улыбнулась — очень печально-и покачала головой.
— Нет, — заявил он. — Я не смею.
Вслух Кристиан не говорил об этом, но и он, и Лоринда знали: Гее известно, что они предвидят. Если у нее будет достаточно времени, если они двое потеряют самих себя, утонув в радости, — она сможет изменить их память настолько медленно и тонко, что Странник не почувствует происходящего.
С Лориндой Гея могла бы проделать это мгновенно. Но Кристиана она недостаточно хорошо знала. Под слоем сознания у него крылся, пронизывая всю его сущность, аспект Странника и равной ей Альфы. Гее пришлось бы нащупать путь внутрь его разума, с бесконечной точностью все исследовать и протестировать, воссоздать его в мельчайших подробностях, чтобы всегда быть готовой откатиться на шаг назад, если эффект окажется не тем, что ожидался. Другому ее сегменту надо было бы тайно взять под свой контроль мир Технома и стереть из череды событий их визит… Ей — даже ей — требовалось время.
— Ты знаешь, что твое действие не принесет плода, — сказала она. — Мне лишь придется взять на себя дополнительный труд и объяснить ему то, что ты в своем невежестве отказываешься видеть.
— Возможно. Но я должен попробовать. Ветер вдруг дохнул льдом:
— Ты бросаешь мне вызов?
— Бросаю, — сказал Кристиан. Слова против его желания продрались сквозь горло. — Не по своей воле. Во мне говорит Странник. Я, я — я не могу поступить иначе. Позови его ко мне.
Ветер стал вдруг ласковым, обвил Лоринду, словно обнимая:
— Дитя мое, не можешь ли ты переубедить этого глупца?
— Нет, матушка, — шепнула та. — Он тот, кто он есть.
— И?..
Лоринда положила ладонь ему на плечо:
— И я уйду с ним, оставив тебя, матушка.
— Ты отрекаешься от существования.
— Нет, не смей! — закричал Кристиан, пальцы — как когти. — Она невинна!
— Нет, — произнесла Лоринда. Обхватила его за плечи, посмотрела в глаза. — Я люблю тебя.
— Вы сделали свой выбор, — сказал ветер.
Сон, бывший миром, распался на осколки. Две волны прокатились по берегу, и каждая утянула с собой с песка каплю сверкающей пены; и вновь два моря разошлись прочь друг от друга.
11
Последнюю тысячу локтей Калава прополз на животе. Карабкался от куста к дереву, ложился плашмя и, напрягая все чувства, всматривался, вслушивался, внюхивался в окружавшие его тени. Потом двигался дальше. Ничто не шелохнулось, лишь холодный ветер шевелил над головой ветви. Ничто не проронило ни звука, лишь листва шуршала, да порой хрипло вскрикивал крюкоклюв, да демоны пели, не смолкая, как далекий прибой или тонкие флейты, — их Калава слышал больше не ушами, а кожей, а теперь, приближаясь, — кровью и костями.
Лес здесь, у вершины, стоял редкий, но ненавистный кустарник рос густо и хрустел, когда Калава раздвигал его.
Все тут было опалено солнцем, ветви ломки, листья вялы и желто-буры, землю покрывал сухой валежник. Рот и горло Калаве словно запорошило пеплом. Он прополз через клубы тумана, а потом сверху увидел — то были облака, тянувшиеся до края мира, и горы клыками торчали сквозь их слой. Последний ручей остался внизу. Задолго до того кончилось мясо, что дал ему Брэннок, а медлить, чтобы поохотиться, Калава не мог. Но что голод — Калава забыл о нем, оказавшись на рубеже смерти.
Над согбенными деревьями выгибалось лазурной чашей небо. С запада, теряясь среди леса, били солнечные лучи. Всякий раз, как Калава пересекал их, на коже у него оставался ожог. Даже в южных пустынях, даже в восточной Степи Мумий не видел он столь негостеприимных земель. Славный он муж, что так далеко забрался, подумал он. Да умрет он, как подобает воину.
Видь его ныне кто, память Калавы вечно жила бы в песнях. Что ж, может, Ильянди сумеет умилостивить богов и те расскажут ей.
Страха Калава не чувствовал. Не в его то было обычае. Только и мыслил он, что о ждущем впереди. Как выполнить долг — вот что занимало его думы.
Но все же, когда он выглянул из-за поваленного ствола, голова у него пошла кругом, а сердце осеклось.
Истину сказал Брэннок, но, узрев то, о чем прежде лишь слышал, Калава поразился. Здесь, на вершине, деревья кольцом охватывали ровное черное поле. На нем же стояли демоны — или боги? — и их творения. В середине увидел Калава купол, мягко переливающийся, будто радуга, а вокруг башни, подобные копьям, и другие, подобные паутине, и серебряные сети, и пламенеющие шары. И повсюду стояли фигуры самых разных очертаний, и парили в выси огнехвостые птицы, и еще, и еще — все это мерцало, и искрилось, и дрожало, и будто стук огромного сердца отзывался колокольным звоном в голове. Не знали глаза Калавы, как это видеть, и потому стал он будто слепой и корчился, словно пронзенный острогой.
Долго лежал он, бессильный и беззащитный. Солнце утонуло в облаках, окрасив их плавленым золотом. Ветер окреп. Холод его коснулся тела Калавы и пробудил его дух. Сознание вернулось к нему. Брэннок предупреждал, как все будет. Ильянди говорила, что Брэннок — от богов, которым она служит, от звездных богов. Их посланцу и Мыс-лящей-о-Небе дал Калава клятву.
Он вцепился пальцами в почву. Земля была знакомая, настоящая — та, из которой Калава вышел и в которую должен был возвратиться. Да, он был мужчиной.
Калава прищурился. Когда глаза привыкли, он начал различать формы, хоть и переменчивые, направления и траектории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19