… Подводные скалы, говоришь? А ну, покажи. — Красная грива нырнула под воду, и белёсый струящийся клубок последовал за ним.
* * *
За несколько дней до входа в Лаганву императорских войск офицеры городского гарнизона Ордикеафа, арестовав правителя и верхушку городского собрания, открыли ворота стоящим у стен отрядам Данвигарта. Это был последний крупный тактический успех сатрапа, немало упрочивший его позиции. Потеря богатого и хорошо укреплённого Ордикеафа чувствительно ослабляла силы городской коалиции. Данвигарт же, напротив, получил в лице городского гарнизона сильное подкрепление и надёжную оборонную позицию в случае отступления. Впрочем, когда стало ясно, что придётся иметь дело с войсками метрополии, о том, чтобы отсидеться за городскими стенами, мечтать уже не приходилось. Здесь могла спасти только решительная победа. Но уверенности в ней не было. Несколько дней мятежный сатрап бездействовал, почти безвылазно пребывая в своей ставке. Часами проводя время на ложе, устланном драгоценными мехами, он, запуская руку в шелковистые волосы одной из многочисленных наложниц, мучительно обдумывал ситуацию, ожидая услышать подсказку богов. Искушение бросить всё и бежать из Лантрифа на Ордимолу с чем есть было велико. Но когда ему сообщили, что Лантриф блокирован императорской эскадрой под командованием Талдвинка, Данвигарт понял, что решающей битвы не избежать. О том, чтобы прорвать морскую блокаду, не могло быть и речи. Хорошо, что известие о блокаде застало его ещё в ставке, а не по дороге в Лантриф. А когда вскоре стало известно о поджоге кораблей в порту, он даже почувствовал странное облегчение: теперь ни при каких обстоятельствах ему не придётся связываться с морем.
Данвигарт боялся моря. Особенно ночного. Он боялся чёрной, поблёскивающей в свете луны, бездонной водной стихии, воплощением которой был Талдвинк. Лишь однажды видел Данвигарт адмирала во время боя. Но с тех пор страшное видение неотступно преследовало его, являясь со всей физической остротой и ясностью деталей. Ему слышался треск ломающихся корабельных досок, беспомощное скольжение ног по вздыбленной палубе и свинцовые объятья холодной воды. А дальше — что-то неразличимое, поднимающееся из тёмной глубины в ответ на судорожные барахтанья. Невидимые зубы отхватывают ноги. Боли почти нет, но сердце выскакивает из груди от ужаса и отчаяния. Открытый в судорожном крике рот захлёбывается горькой жижей, мутная водяная завеса, колеблясь, смыкается над головой, и последнее, что различает глаз там, наверху, — это Талдвинк, его невозмутимый равнодушно-презрительный взгляд, провожающий его, Данвигарта, уход в небытие с высоты палубы флагманского корабля.
Много раз отгонял он это жуткое видение, но оно неизменно возвращалось, расцвечиваясь новыми болезненными подробностями. Нет! Только не море! Что же оставалось? Бежать в Энмуртан было глупо. Данвигарт прекрасно знал цену дружбы тамошних заправил. Они любили его богатого и сильного. А попади он к ним, спасаясь от Андикиаста, — они тут же преподнесут императорскому полководцу его голову на золотом блюде — лишь бы их самих не тронули. Тактика увиливания от боя и изматывания противника в данном положении тоже выручить не могла. Территория провинции была не столь велика, Андикиаст не так прост, чтобы позволить втянуть себя в такие игры, варварские силы для таких манёвров вообще не подходили, и ресурсов для долгой войны не было. Всё это могло кончиться лишь предательством ближайших офицеров, пленением и позорной выдачей победителю. Оставалось одно — пока большая часть провинции ещё была под его контролем, собирать силы и готовиться к генеральному сражению. И Данвигарт начал готовиться.
Переместив ставку в наиболее удобное место одного из центральных районов провинции, он принялся стягивать туда верные ему войска, сняв после долгих колебаний осаду непокорных городов. Войско собиралось немалое, но время работало против него, и Андикиаст, понимая это, не спешил приближаться. Он методично освобождал район за районом, постепенно отрезая мятежника с севера от главных дорог и связи с подчинёнными ему городами. В то же время стратег вёл активные переговоры с силами городской коалиции. Всё это не сулило Данвигарту ничего хорошего, и он начал метаться, совершая непоследовательные и противоречивые действия. Он то заигрывал с подчинённым ему населением, надеясь заслужить его лояльность, то устраивал зверские и бессмысленные расправы с нарушителями его сумасбродных и невыполнимых указов.
В последние дни особую ярость сатрапа вызвали известия из Ордикеафа. Стоящие в городе войска с удручающей быстротой теряли боеспособность. Гвардейцы, которым было доверено схоронить от варваров богатые погреба ордикеафских виноторговцев, стали опустошать их с ними за компанию. Деньги, провиант, оружие и военное снаряжение из города, на которые рассчитывала ставка, почти не поступали в район расположения основных сил. Начать повальные конфискации, или, проще говоря, грабежи не позволяли гарантии, данные офицерам-предателям, сдавшим город. А по-хорошему жители ничего не отдавали. Более того, солдаты сами распродавали оружие направо и налево, предаваясь беспробудному пьянству и разврату. И это за считанные дни до генерального сражения! И когда в ставке вновь встретили полупустой обоз с полусгнившим провиантом под охраной полупьяных гвардейцев, терпение сатрапа лопнуло окончательно. Удар тяжёлого медного гонга заставил разбежаться испуганных наложниц — в ставке ближайшее окружение Данвигарта собиралось на совет.
* * *
Гембра и Ламисса вошли в Ордикеаф вместе с толпой беженцев, таких же полуголодных и оборванных, как и они. В городе царила неразбериха, но не шумная и суматошная, как в Гуссалиме, а какая-то вялая. Никому ни до чего не было дела. То ли оцепенение в ожидании бурных и грозных событий, то ли усталость от тягостной неопределённости и смутного безвластья и безвременья сделали жителей некогда весёлого и богатого города неразговорчивыми и угрюмо апатичными.
Держась подальше от шляющихся по улицам орав пьяной солдатни и оглашающих окрестности нестройным громогласным пением кабаков, Гембра и Ламисса стали, не теряя времени, разыскивать дом Калвантвиса из рода Линберктов — богатого владельца ремесленных мастерских и члена городского совета, которому везли они свой драгоценный заказ из далёкой Амтасы.
Переживания по поводу нищенского вида оказались напрасны. Говорить было не с кем. Все двери и окна большого дома Калвантвиса, как и калитка, ведущая в сад, были наглухо заколочены. Соседи рассказали, что ещё в самом начале смуты хозяин, вместе со всей семьёй и прислугой, оставив дом, успел уехать к родственникам в Бранал, увезя с собой всё ценное имущество. И когда он вернётся, если вообще вернётся — одни боги знают, да и то наверняка не точно.
— Рассудительный мужчина, — заключила Гембра, — не то, что мы. Ламисса ничего не отвечала. Последние силы оставили её. Да и что тут можно было сказать. Не испытывая ни малейшего желания ни обдумывать, ни обсуждать дальнейшие планы, они понуро направились к центральной площади, где возле большого водоёма, к неудовольствию местных нищих, коротали ночь бездомные беженцы. Прижавшись друг к другу и забывшись беспробудным, от чрезмерной усталости сном, они не подозревали, что судьба уже готовит им новый страшный сюрприз.
Глава 7
Сфагам не торопился входить в тёмный зев огромного мраморного портала. Пережитое недавно приключение, встряхнувшее его сознание до самой изнанки, не шло из головы, мешая сосредоточиться на окружающем. Он поднял голову. Портал раскинул перед взором мириады скульптурных изображений — больших и маленьких, заключённых в клейма и ниши и вырывающихся из стены навстречу взгляду. Каменные фигуры покрывали и мощные пилоны, и нависающий гигантским полукругом тимпан. Кого тут только не было! Древние боги, герои легенд, чудовища, мудрецы и пророки, духи и демоны, звери и птицы, завораживающие узоры и таинственные жреческие символы стародавних времён. Некоторые сюжеты были знакомы, некоторые — нет. Но не это было самым удивительным. Стоило ненадолго отвести взгляд от той или иной сцены и потом вернуться снова, как глаз уже не находил прежних образов. Всё оказывалось другим. «Самая лучшая игра, чтобы заставить человека забыть, что он уже не снаружи, но ещё и не внутри», — отметил Сфагам, радуясь, что способность спокойно размышлять и наблюдать свои ощущения, наконец, к нему вернулась. Теперь можно было войти внутрь.
Исходящий неясно откуда свет едва проникал в широкую гулкую галерею, свод которой терялся во тьме. В ту же тьму к неразличимому своду устремлялись гладкие и стройные малахитовые колонны. Дойдя до середины галереи, Сфагам почувствовал чье-то незримое присутствие. Он остановился, внимательно оглядываясь по сторонам. Со стороны ниш, едва видневшихся у стен за колоннами, послышались гулкие тяжёлые шаги. Они приближались одновременно с двух сторон; грохочущие звуки становились всё громче и вот уже на узкой полоске света посредине галереи, появились две огромные фигуры. Это были бронзовые воины, каждый высотой в полтора человеческих роста, при полной боевой амуниции. Их лица, изваянные с неожиданной портретной точностью, не выражали никаких эмоций. Некоторое время они неподвижно стояли напротив Сфагама, а затем одновременно повернулись и зашагали вперёд, держась немного впереди по сторонам от него.
Грохот железных шагов оглашал гулкие пространства залов, коридоров и галерей, звенящим эхом уносясь под высокие своды. Но звуки эти, врываясь в мир сгустившейся за многие века тишины, не в силах были её развеять. Тишина будто стискивала разносящийся звук, заставляя эхо глохнуть и растворяться среди стен, колонн и лестниц.
Они миновали коралловый зал, где из гладкого зеркального пола вырастали причудливые соцветия переливающихся дивными красками коралловых деревьев. Этот зал был повторением точно такого же в императорском дворце в Каноре. Прошли они и узкий выгнутый мост с низкими перилами из драгоценного палисандра, под которым раскидывался необъятный зодиакальный парк. С высоты он напоминал застывшую гладь ночного озера, в котором отражается звёздное небо. И лишь при пристальном вглядывании было заметно, что мерцающие огоньки звёзд соединены между собой тонкой паутиной линий, рисующих символы созвездий — дракона, грифона, льва, орла, скорпиона и других зверей и птиц. Но долго разглядывать это захватывающее дух зрелище не пришлось — украшенные богатым лепным орнаментом стены вновь обступили идущих, и высокие своды сомкнулись над их головами.
Нарушаемая грохотом шагов тишина, казалось, хранила память обо всех проглоченных ею много веков назад звуках. И в любую секунду она могла исторгнуть их. И тогда эти пустынные пространства гулких залов взорвались бы лавиной голосов и образов. Эта пустота затаившихся звуков не была тем всеотрицающим НИЧТО, как там, возле ворот. Она таила в себе все возможные звуки и образы, которые способно было постичь сознание. И все они только и ждали момента, чтобы вырваться наружу.
Тронный зал был огромен. Высокие светильники на тонких витых ножках, бликуя полированной бронзой, наполняли его мягким рассеянным светом. Бархатная ковровая дорожка между рядами светильников, стелясь по узорчатому полу, вела к выложенной белым мрамором полосе. Там, за полосой, где не было на полу никаких узоров, на высоком девятиступенчатом пьедестале мерцал золотом и слоновой костью трон самого императора Регерта. Трон был пуст. Ещё издали Сфагам заметил, что фигуры на выступающих подлокотниках трона повторяют изображения голов, образующих главные ворота. Одна была чёрной, другая белой.
Бронзовые воины остановились на некотором расстоянии от черты и застыли, обратившись к трону и склонив головы. Сфагам не успел сделать и нескольких шагов вперёд, как перед ним завертелся смерч уже знакомого светового ветра. Прорисовавшийся в его середине Канкнурт, взметнув полы своего ослепительно синего кафтана, воздел руки вверх и что-то прокричал громким, но глухим и невнятным голосом. Сфагам смог различить только имя Регерта. Умолкнув, гонитель бесов застыл с поднятыми руками. Через несколько мгновений перед троном стало сгущаться лёгкое, светящееся голубоватым светом облачко. Оно становилось всё ярче, и границы его явственно приобретали форму ромба, из углов которого истекали потоки рассеянных лучей, а внутри уже явственно проступали очертания фигуры императора-мага. Прикрытое серебристой вуалью светового облака, лицо его, тем не менее, было хорошо различимо. Сфагам отметил, что Регерт не был похож ни на одно из своих многочисленных изображений, которые можно было во множестве наблюдать в книжных миниатюрах и настенных изображениях во дворцах и храмах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
* * *
За несколько дней до входа в Лаганву императорских войск офицеры городского гарнизона Ордикеафа, арестовав правителя и верхушку городского собрания, открыли ворота стоящим у стен отрядам Данвигарта. Это был последний крупный тактический успех сатрапа, немало упрочивший его позиции. Потеря богатого и хорошо укреплённого Ордикеафа чувствительно ослабляла силы городской коалиции. Данвигарт же, напротив, получил в лице городского гарнизона сильное подкрепление и надёжную оборонную позицию в случае отступления. Впрочем, когда стало ясно, что придётся иметь дело с войсками метрополии, о том, чтобы отсидеться за городскими стенами, мечтать уже не приходилось. Здесь могла спасти только решительная победа. Но уверенности в ней не было. Несколько дней мятежный сатрап бездействовал, почти безвылазно пребывая в своей ставке. Часами проводя время на ложе, устланном драгоценными мехами, он, запуская руку в шелковистые волосы одной из многочисленных наложниц, мучительно обдумывал ситуацию, ожидая услышать подсказку богов. Искушение бросить всё и бежать из Лантрифа на Ордимолу с чем есть было велико. Но когда ему сообщили, что Лантриф блокирован императорской эскадрой под командованием Талдвинка, Данвигарт понял, что решающей битвы не избежать. О том, чтобы прорвать морскую блокаду, не могло быть и речи. Хорошо, что известие о блокаде застало его ещё в ставке, а не по дороге в Лантриф. А когда вскоре стало известно о поджоге кораблей в порту, он даже почувствовал странное облегчение: теперь ни при каких обстоятельствах ему не придётся связываться с морем.
Данвигарт боялся моря. Особенно ночного. Он боялся чёрной, поблёскивающей в свете луны, бездонной водной стихии, воплощением которой был Талдвинк. Лишь однажды видел Данвигарт адмирала во время боя. Но с тех пор страшное видение неотступно преследовало его, являясь со всей физической остротой и ясностью деталей. Ему слышался треск ломающихся корабельных досок, беспомощное скольжение ног по вздыбленной палубе и свинцовые объятья холодной воды. А дальше — что-то неразличимое, поднимающееся из тёмной глубины в ответ на судорожные барахтанья. Невидимые зубы отхватывают ноги. Боли почти нет, но сердце выскакивает из груди от ужаса и отчаяния. Открытый в судорожном крике рот захлёбывается горькой жижей, мутная водяная завеса, колеблясь, смыкается над головой, и последнее, что различает глаз там, наверху, — это Талдвинк, его невозмутимый равнодушно-презрительный взгляд, провожающий его, Данвигарта, уход в небытие с высоты палубы флагманского корабля.
Много раз отгонял он это жуткое видение, но оно неизменно возвращалось, расцвечиваясь новыми болезненными подробностями. Нет! Только не море! Что же оставалось? Бежать в Энмуртан было глупо. Данвигарт прекрасно знал цену дружбы тамошних заправил. Они любили его богатого и сильного. А попади он к ним, спасаясь от Андикиаста, — они тут же преподнесут императорскому полководцу его голову на золотом блюде — лишь бы их самих не тронули. Тактика увиливания от боя и изматывания противника в данном положении тоже выручить не могла. Территория провинции была не столь велика, Андикиаст не так прост, чтобы позволить втянуть себя в такие игры, варварские силы для таких манёвров вообще не подходили, и ресурсов для долгой войны не было. Всё это могло кончиться лишь предательством ближайших офицеров, пленением и позорной выдачей победителю. Оставалось одно — пока большая часть провинции ещё была под его контролем, собирать силы и готовиться к генеральному сражению. И Данвигарт начал готовиться.
Переместив ставку в наиболее удобное место одного из центральных районов провинции, он принялся стягивать туда верные ему войска, сняв после долгих колебаний осаду непокорных городов. Войско собиралось немалое, но время работало против него, и Андикиаст, понимая это, не спешил приближаться. Он методично освобождал район за районом, постепенно отрезая мятежника с севера от главных дорог и связи с подчинёнными ему городами. В то же время стратег вёл активные переговоры с силами городской коалиции. Всё это не сулило Данвигарту ничего хорошего, и он начал метаться, совершая непоследовательные и противоречивые действия. Он то заигрывал с подчинённым ему населением, надеясь заслужить его лояльность, то устраивал зверские и бессмысленные расправы с нарушителями его сумасбродных и невыполнимых указов.
В последние дни особую ярость сатрапа вызвали известия из Ордикеафа. Стоящие в городе войска с удручающей быстротой теряли боеспособность. Гвардейцы, которым было доверено схоронить от варваров богатые погреба ордикеафских виноторговцев, стали опустошать их с ними за компанию. Деньги, провиант, оружие и военное снаряжение из города, на которые рассчитывала ставка, почти не поступали в район расположения основных сил. Начать повальные конфискации, или, проще говоря, грабежи не позволяли гарантии, данные офицерам-предателям, сдавшим город. А по-хорошему жители ничего не отдавали. Более того, солдаты сами распродавали оружие направо и налево, предаваясь беспробудному пьянству и разврату. И это за считанные дни до генерального сражения! И когда в ставке вновь встретили полупустой обоз с полусгнившим провиантом под охраной полупьяных гвардейцев, терпение сатрапа лопнуло окончательно. Удар тяжёлого медного гонга заставил разбежаться испуганных наложниц — в ставке ближайшее окружение Данвигарта собиралось на совет.
* * *
Гембра и Ламисса вошли в Ордикеаф вместе с толпой беженцев, таких же полуголодных и оборванных, как и они. В городе царила неразбериха, но не шумная и суматошная, как в Гуссалиме, а какая-то вялая. Никому ни до чего не было дела. То ли оцепенение в ожидании бурных и грозных событий, то ли усталость от тягостной неопределённости и смутного безвластья и безвременья сделали жителей некогда весёлого и богатого города неразговорчивыми и угрюмо апатичными.
Держась подальше от шляющихся по улицам орав пьяной солдатни и оглашающих окрестности нестройным громогласным пением кабаков, Гембра и Ламисса стали, не теряя времени, разыскивать дом Калвантвиса из рода Линберктов — богатого владельца ремесленных мастерских и члена городского совета, которому везли они свой драгоценный заказ из далёкой Амтасы.
Переживания по поводу нищенского вида оказались напрасны. Говорить было не с кем. Все двери и окна большого дома Калвантвиса, как и калитка, ведущая в сад, были наглухо заколочены. Соседи рассказали, что ещё в самом начале смуты хозяин, вместе со всей семьёй и прислугой, оставив дом, успел уехать к родственникам в Бранал, увезя с собой всё ценное имущество. И когда он вернётся, если вообще вернётся — одни боги знают, да и то наверняка не точно.
— Рассудительный мужчина, — заключила Гембра, — не то, что мы. Ламисса ничего не отвечала. Последние силы оставили её. Да и что тут можно было сказать. Не испытывая ни малейшего желания ни обдумывать, ни обсуждать дальнейшие планы, они понуро направились к центральной площади, где возле большого водоёма, к неудовольствию местных нищих, коротали ночь бездомные беженцы. Прижавшись друг к другу и забывшись беспробудным, от чрезмерной усталости сном, они не подозревали, что судьба уже готовит им новый страшный сюрприз.
Глава 7
Сфагам не торопился входить в тёмный зев огромного мраморного портала. Пережитое недавно приключение, встряхнувшее его сознание до самой изнанки, не шло из головы, мешая сосредоточиться на окружающем. Он поднял голову. Портал раскинул перед взором мириады скульптурных изображений — больших и маленьких, заключённых в клейма и ниши и вырывающихся из стены навстречу взгляду. Каменные фигуры покрывали и мощные пилоны, и нависающий гигантским полукругом тимпан. Кого тут только не было! Древние боги, герои легенд, чудовища, мудрецы и пророки, духи и демоны, звери и птицы, завораживающие узоры и таинственные жреческие символы стародавних времён. Некоторые сюжеты были знакомы, некоторые — нет. Но не это было самым удивительным. Стоило ненадолго отвести взгляд от той или иной сцены и потом вернуться снова, как глаз уже не находил прежних образов. Всё оказывалось другим. «Самая лучшая игра, чтобы заставить человека забыть, что он уже не снаружи, но ещё и не внутри», — отметил Сфагам, радуясь, что способность спокойно размышлять и наблюдать свои ощущения, наконец, к нему вернулась. Теперь можно было войти внутрь.
Исходящий неясно откуда свет едва проникал в широкую гулкую галерею, свод которой терялся во тьме. В ту же тьму к неразличимому своду устремлялись гладкие и стройные малахитовые колонны. Дойдя до середины галереи, Сфагам почувствовал чье-то незримое присутствие. Он остановился, внимательно оглядываясь по сторонам. Со стороны ниш, едва видневшихся у стен за колоннами, послышались гулкие тяжёлые шаги. Они приближались одновременно с двух сторон; грохочущие звуки становились всё громче и вот уже на узкой полоске света посредине галереи, появились две огромные фигуры. Это были бронзовые воины, каждый высотой в полтора человеческих роста, при полной боевой амуниции. Их лица, изваянные с неожиданной портретной точностью, не выражали никаких эмоций. Некоторое время они неподвижно стояли напротив Сфагама, а затем одновременно повернулись и зашагали вперёд, держась немного впереди по сторонам от него.
Грохот железных шагов оглашал гулкие пространства залов, коридоров и галерей, звенящим эхом уносясь под высокие своды. Но звуки эти, врываясь в мир сгустившейся за многие века тишины, не в силах были её развеять. Тишина будто стискивала разносящийся звук, заставляя эхо глохнуть и растворяться среди стен, колонн и лестниц.
Они миновали коралловый зал, где из гладкого зеркального пола вырастали причудливые соцветия переливающихся дивными красками коралловых деревьев. Этот зал был повторением точно такого же в императорском дворце в Каноре. Прошли они и узкий выгнутый мост с низкими перилами из драгоценного палисандра, под которым раскидывался необъятный зодиакальный парк. С высоты он напоминал застывшую гладь ночного озера, в котором отражается звёздное небо. И лишь при пристальном вглядывании было заметно, что мерцающие огоньки звёзд соединены между собой тонкой паутиной линий, рисующих символы созвездий — дракона, грифона, льва, орла, скорпиона и других зверей и птиц. Но долго разглядывать это захватывающее дух зрелище не пришлось — украшенные богатым лепным орнаментом стены вновь обступили идущих, и высокие своды сомкнулись над их головами.
Нарушаемая грохотом шагов тишина, казалось, хранила память обо всех проглоченных ею много веков назад звуках. И в любую секунду она могла исторгнуть их. И тогда эти пустынные пространства гулких залов взорвались бы лавиной голосов и образов. Эта пустота затаившихся звуков не была тем всеотрицающим НИЧТО, как там, возле ворот. Она таила в себе все возможные звуки и образы, которые способно было постичь сознание. И все они только и ждали момента, чтобы вырваться наружу.
Тронный зал был огромен. Высокие светильники на тонких витых ножках, бликуя полированной бронзой, наполняли его мягким рассеянным светом. Бархатная ковровая дорожка между рядами светильников, стелясь по узорчатому полу, вела к выложенной белым мрамором полосе. Там, за полосой, где не было на полу никаких узоров, на высоком девятиступенчатом пьедестале мерцал золотом и слоновой костью трон самого императора Регерта. Трон был пуст. Ещё издали Сфагам заметил, что фигуры на выступающих подлокотниках трона повторяют изображения голов, образующих главные ворота. Одна была чёрной, другая белой.
Бронзовые воины остановились на некотором расстоянии от черты и застыли, обратившись к трону и склонив головы. Сфагам не успел сделать и нескольких шагов вперёд, как перед ним завертелся смерч уже знакомого светового ветра. Прорисовавшийся в его середине Канкнурт, взметнув полы своего ослепительно синего кафтана, воздел руки вверх и что-то прокричал громким, но глухим и невнятным голосом. Сфагам смог различить только имя Регерта. Умолкнув, гонитель бесов застыл с поднятыми руками. Через несколько мгновений перед троном стало сгущаться лёгкое, светящееся голубоватым светом облачко. Оно становилось всё ярче, и границы его явственно приобретали форму ромба, из углов которого истекали потоки рассеянных лучей, а внутри уже явственно проступали очертания фигуры императора-мага. Прикрытое серебристой вуалью светового облака, лицо его, тем не менее, было хорошо различимо. Сфагам отметил, что Регерт не был похож ни на одно из своих многочисленных изображений, которые можно было во множестве наблюдать в книжных миниатюрах и настенных изображениях во дворцах и храмах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57