Офицер резко осадил коня, едва не сбив Анмиста, который ещё несколько минут продолжал невозмутимо копаться в траве на обочине дороги. Наконец, он выпрямился и приветствовал всадника лёгким поклоном.
— Неужели это сам регент едет? — учтиво спросил Анмист.
— Именно он! — усмехнулся офицер. — Светлейший Элгартис — милостью богов регент Алвиурийской империи. А ты тут считаешь муравьёв и путаешься на дороге.
— Я не считаю муравьёв, я ищу белую травку, — как бы извиняясь, пробормотал Анмист, великолепно изображая святую рассеянность.
— Белую травку? Не вижу здесь никакой белой травки! Трава бывает или зелёная, или жёлтая.
— Это — для простого зрения. Тонкое зрение видит и белую траву, которая грубому зрению кажется зелёной.
— Ха! Погоди-ка! — офицер развернул коня и, взбив облачко пыли, поскакал назад, навстречу процессии.
Анмист хорошо видел, как офицер подъехал к регенту с коротким докладом. Теперь оставалось только подождать, пока процессия приблизится. Слегка пришпорив своего белого с золочёной сбруей коня, Элгартис оторвался от свиты и подъехал к стоящему в почтительной позе Анмисту.
— Так это ты ищешь здесь белую траву?
— Я, светлейший.
— Странно. С тех пор, как мы взялись наводить порядок в государстве, здесь никто ничего не находил!
Опустив голову, Анмист тихонько рассмеялся. В ответ регент благосклонно усмехнулся. Он редко встречал людей, схватывающих на лету его своеобразные шутки.
— Так зачем же тебе белая трава?
— О, светлейший! Чтобы ответить на этот вопрос, я должен рассказать тебе мою историю. Если тебе угодно выслушать…
— Угодно, угодно, — иронично кивнул Элгартис.
— Так вот… — начал Анмист, — с детства я воспитывался в одном из духовных братств и достиг немалых успехов в тайных монашеских искусствах. Но затем произошло событие, которое изменило всю мою жизнь. Как-то наставник поручил мне сопровождать в военном походе некоего знатного человека — светского покровителя нашего монастыря, заботясь о его безопасности и скрашивая походные будни учёными беседами. Между нами возникла тесная дружба, и она-то меня и подвела! Когда военная удача отвернулась от моего подопечного друга, я вместо того, чтобы просто помочь ему покинуть поле боя, сам вступил в бой, нарушив тем самым первейшую заповедь монаха. Ведь монахам категорически запрещено применять боевые искусства в мирской жизни, не говоря уже об участии в боевых действиях.
— Этот мне известно, — вставил Элгартис.
— О боги, скольких людей лишил я жизни в тот день!… А, главное, того человека это не спасло… Он тоже погиб. После этого я уже не мог оставаться монахом… А вскоре мне было видение. Три великих учителя древности Тинтлар Книжник, Ванлиарк Добрый и Канфларт Старший явились мне во сне и провозгласили мне своё решение. В своей великой милости они заступились за меня перед богами судьбы и не стали полностью лишать меня всех духовных наработок, что обрекло бы меня на рождение в теле ничтожнейшего из рабов или животного. Мне было сказано, что мой удел — поиск бесконечного совершенства в служении простейшей усладе тела — чревоугодию. Раз уж подъём к вершинам духа для меня оказался закрыт. Однако меня утешает мысль, что изысканная еда размягчает сердца людей и отвращает их от дурных мыслей и поступков. Так я стал поваром…
— Хм… — усмехнулся регент. Подобные истории во множестве ходили по стране, и им принято было верить. Элгартис не верил никому и никогда. Но зато ценил изысканную фантазию. При допросе преступников его больше всего злило глупое неизобретательное враньё. В этом случае провинившимся не приходилось рассчитывать ни на какое снисхождение.
— И насколько ты преуспел в своём новом ремесле? — спросил Элгартис, передумав с ходу спрашивать имя погибшего вельможи и название монастыря. Во-первых, не следовало сразу выказывать своё недоверие. А во-вторых, по лицу Анмиста регент понял, что тот, конечно же, будет готов к подобным вопросам, поскольку наверняка всё продумал заранее.
— О, светлейший! Хвалить себя — недостойное занятие, но смею утверждать, что я немало преуспел в поварском деле. Я обошёл полмира, изучая кулинарные секреты ближних и дальних стран. Я собрал семена небывалых овощей в стране жёлтых людей, познал искусство долгого хранения мяса и рыбы на холодных северных островах, выведал секреты изготовления приправ у скрытных и лукавых поваров Востока. Иногда мне даже приходилось рисковать жизнью, чтобы узнать тот или иной диковинный рецепт.
— А в этих случаях монахам разрешено применять оружие? — не без лёгкого ехидства спросил Элгартис.
— Устав ничего не говорит об этом, светлейший. Не разрешает, но и не запрещает… К тому же я уже больше не монах. Хотя, когда я был придворным поваром у царя Лахашиты, тамошние монахи хотели принять меня в свою общину.
— Так почему же царь от тебя ушёл? — спросил подъехавший на осле Маленький Оратор.
— Ему стало не до изысканных блюд, как и всем его прихлебателям. Такая резня там была…
— М-да… Помню, помню… Докладывали, — проговорил регент. — А правда ли, что жители царства Тиалока перед сном едят живых улиток?
— Истинная правда! Только не перед сном, а обычно утром, и не улиток, а просто похожих на них морских существ, обитающих в раковинах, и не живых, а особым образом приготовленных. А в остальном — всё совершенно точно.
— Ты мне нравишься! — рассмеялся регент, Значит, все эти твои семена и записи рецептов, конечно же, лежат в этом самом мешке, который ты совершенно случайно сегодня захватил с собой.
— Этот мешок всегда со мной, светлейший. Мешок, да ещё меч, — вот и всё, что у меня есть.
— Ну что ж, — хмыкнул Элгартис, — мы вообще-то не жалуемся на наших поваров, верно, друг мой?
Маленький Оратор с важным видом кивнул.
— Но в то же время, почему бы не внести разнообразие в их скучную жизнь. А я посмотрю, как они будут на тебя шипеть, если тебе действительно удастся приготовить что-нибудь съедобное…Эй, коня ему, — не оборачиваясь, скомандовал он, щёлкнув пальцами. — Поедешь со мной во дворец, покажешь своё искусство. Но имей в виду, мне угодить легче, чем моему дружку!
Слегка наклонившись, регент легонько щёлкнул Маленького Оратора по макушке.
— Что за фамильярности! — недовольно встрепенулся тот, приглаживая взъерошенные волосы.
Анимист не питал никаких иллюзий относительно степени доверия регента к нему и его словам. Знал он и то, что во дворце, по крайней мере, в первое время будут следить за каждым его шагом. Но это сейчас было неважно. Главное — его цель была достигнута. Он сумел заинтересовать собой регента и теперь направлялся во дворец — место, куда сходились все главные нити грядущих событий. Событий важных и бурных… Ещё сегодня утром он был неприметным пятном в безликой городской толпе, а сейчас он проезжает через центральную арку главных ворот в свите самого регента империи! Поистине, для умных и сильных нет ничего невозможного! Долгие годы, проведённые в монастыре, теперь казались Анмиисту вялым сном. Теперь же его сущность пробудилась и стала требовать действий. Врываться, вмешиваться в жизнь, заставлять её подчиниться своей воле, переделывать и господствовать — вот единственное достойное применение человеческим способностям! Особенно таким, как у него. Учителя говорили, что овладение мастерством — уже есть его применение. Жалкие словеса трусливых и слабых! Теперь все узнают, что значит «применять»!… Едущий рядом егерь неопределённо поёжился и вскользь бросил на бывшего монаха цепкий изучающий взгляд. «Надо же! — усмехнулся про себя Анмист — Эти, оказывается, тоже что-то чувствуют!»
Когда процессия вступила в город, закованные в броню гвардейцы окружили регента плотным кольцом шириной в тридцать шагов. Вся свита осталась позади, и только Маленький Оратор, с императорским достоинством восседавший на своём осле, продолжал ехать рядом.
— Надо бы присмотреть за этим малым, — озабочено сказал он своему державному хозяину, подняв голову вверх и щурясь от солнца. — Что-то не очень-то мне видится, как он гоняет поварят.
— Присмотрим… А ты, мудрейший из лукавейших, не хочешь ли явить свою проницательность?
— К нашему удовольствию, о лукавейший из мудрейших! К нашему удовольствию, всенародному благу и вашему развлечению!
— Ограничимся пока благом… Так вот, скажи мне, кто он такой, что ему надо и зачем он захотел ко мне приблизиться?
— Сразу три вопроса! Не так просто!… Во всяком случае, это не человек господина Бринслорфа.
— Это я сразу понял. Иначе мне бы доложили о нём ещё три дня назад. Тогда разговор был бы другой…
— …Надо подумать…
— Подумай…
* * *
— И не скучно тебе тут сидеть? — прогудел Тунгри, прозрачным дымчатым ветерком кружась вокруг огромной красной птицы, восседавшей на фигурном карнизе высокой крыши.
— Вовсе нет! Они пялятся на меня, я пялюсь на них! — ответил Валпракс, кивнув на столпившихся внизу людей. — И должен тебе сказать, что они остаются для меня такими же непонятными, как и я для них.
— Ну, это бесконечный разговор…
— Бесконечный — не значит бесполезный, — глубокомысленно заметил Валпракс, — теперь мы опять вместе, так что можно не спеша и поболтать.
— Можно-то можно… Между прочим, у нас осталось только по одному ходу. А это значит, что скоро конец игре.
— Игра и без наших ходов подходит к концу.
— Стало быть, сейчас нам будет не до болтовни — под конец за игрой надо следить в оба! А то мало ли чего!…
— Это точно! Только тут вот ведь какая штука… В мире пустяков царят случайности, которые нам не интересны, и мы можем изменить их как захотим, на ступени важных дел действуют законы — это и есть поле нашей игры, но на самом верху у трона Единого снова начинают властвовать случайности.
— А может быть, это вовсе и не случайности. Просто мы их не понимаем…
— Во всяком случае, мы здесь мало что можем сделать. И сдаётся мне, что наши людишки как-то между делом пробираются именно туда.
— Похоже на то… Ну что ж, тем интереснее… Ха! Ты всё-таки чуть не втянул меня в философический разговор! А пора бы заняться нашими подопечными.
— Полетели! — деловито отозвался Валпракс, сплюнув вниз огненной искрой, от которой на земле, распугав зевак, повалил густой едкий дым.
* * *
Сказать, что императорский дворец был грандиозен, значило бы не сказать ничего. Это был целый город в городе. Парадный вход в этот внутренний город предварялся циклопической лестницей из разноцветного камня, где на каждой из трёх промежуточных площадок возвышались огромные, в три человеческих роста статуи духов-привратников. Сначала мраморные, выше — серебряные, на самом верху — золотые. Но многочисленные обитатели дворца редко пользовались парадным входом. Исключение составляли дни торжественных церемоний и выходов императора. В остальное же время парадный вход, как правило, пустовал и оттого казался ещё более величественным. Расположенный за главным входом вестибюль вмещал сто тысяч человек. Возведённый более тысячи лет назад, он получил название Лона Избранных, поскольку, согласно легенде, именно в нём собрались все уцелевшие в разгар жестокой эпидемии жители столицы. Тогда сам император вышел к отчаявшимся людям и вместе с ними вознёс молитву богам. И болезнь ушла из города.
А за вестибюлем высилась знаменитая Арка Змей, окончательно отделяющая внутренний город от внешнего. Это были две мощные малахитовые колонны, обвитые гигантскими змеями, соединённые головы которых и служили сводом арки. Эти змеи по праву занимали одно из первых мест в списке чудес императорского дворца, и вид их даже у самых бывалых иноземных путешественников неизменно вызывал смесь восторга и священного ужаса. Сделаны они были из тончайших пластинок золота и слоновой кости, которые в искусном между собой соединении заставляли чешую играть и переливаться вслед движению солнечных лучей. Оскаленные пасти змей были неописуемы, а мерцающие глубинным светом рубиновые глаза намертво приковывали взгляд поражённых гостей дворца.
А за змеиной аркой раскидывался внутренний город во всём своём бесконечном разнообразии и великолепии. Пышные сады тянули вверх свои цветистые щупальца, оплетая узорчатый камень стен, поднимаясь едва ли не к самым сводам многоэтажных галерей. Лестницы, залы, колонны, аркады, открытые и закрытые дворы, висячие сады, фонтаны, стелы и обелиски, купола и своды, пилоны, пандусы и порталы втягивали человека в свой многомерный изменчивый мир, подавляя его волю и стремление освоиться в окружающем пространстве.
Зодчие и мастера в течение долгих веков трудившиеся над возведением дворцовых сооружений, отразили вкусы и капризы своих державных заказчиков во всём их разнообразии. Но в одном все они были едины. Внутренний город не терпел утомительной симметрии и прямолинейной регулярности. Он жил своей внутренней жизнью — изменчивой и непостижимой, как сама природа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Неужели это сам регент едет? — учтиво спросил Анмист.
— Именно он! — усмехнулся офицер. — Светлейший Элгартис — милостью богов регент Алвиурийской империи. А ты тут считаешь муравьёв и путаешься на дороге.
— Я не считаю муравьёв, я ищу белую травку, — как бы извиняясь, пробормотал Анмист, великолепно изображая святую рассеянность.
— Белую травку? Не вижу здесь никакой белой травки! Трава бывает или зелёная, или жёлтая.
— Это — для простого зрения. Тонкое зрение видит и белую траву, которая грубому зрению кажется зелёной.
— Ха! Погоди-ка! — офицер развернул коня и, взбив облачко пыли, поскакал назад, навстречу процессии.
Анмист хорошо видел, как офицер подъехал к регенту с коротким докладом. Теперь оставалось только подождать, пока процессия приблизится. Слегка пришпорив своего белого с золочёной сбруей коня, Элгартис оторвался от свиты и подъехал к стоящему в почтительной позе Анмисту.
— Так это ты ищешь здесь белую траву?
— Я, светлейший.
— Странно. С тех пор, как мы взялись наводить порядок в государстве, здесь никто ничего не находил!
Опустив голову, Анмист тихонько рассмеялся. В ответ регент благосклонно усмехнулся. Он редко встречал людей, схватывающих на лету его своеобразные шутки.
— Так зачем же тебе белая трава?
— О, светлейший! Чтобы ответить на этот вопрос, я должен рассказать тебе мою историю. Если тебе угодно выслушать…
— Угодно, угодно, — иронично кивнул Элгартис.
— Так вот… — начал Анмист, — с детства я воспитывался в одном из духовных братств и достиг немалых успехов в тайных монашеских искусствах. Но затем произошло событие, которое изменило всю мою жизнь. Как-то наставник поручил мне сопровождать в военном походе некоего знатного человека — светского покровителя нашего монастыря, заботясь о его безопасности и скрашивая походные будни учёными беседами. Между нами возникла тесная дружба, и она-то меня и подвела! Когда военная удача отвернулась от моего подопечного друга, я вместо того, чтобы просто помочь ему покинуть поле боя, сам вступил в бой, нарушив тем самым первейшую заповедь монаха. Ведь монахам категорически запрещено применять боевые искусства в мирской жизни, не говоря уже об участии в боевых действиях.
— Этот мне известно, — вставил Элгартис.
— О боги, скольких людей лишил я жизни в тот день!… А, главное, того человека это не спасло… Он тоже погиб. После этого я уже не мог оставаться монахом… А вскоре мне было видение. Три великих учителя древности Тинтлар Книжник, Ванлиарк Добрый и Канфларт Старший явились мне во сне и провозгласили мне своё решение. В своей великой милости они заступились за меня перед богами судьбы и не стали полностью лишать меня всех духовных наработок, что обрекло бы меня на рождение в теле ничтожнейшего из рабов или животного. Мне было сказано, что мой удел — поиск бесконечного совершенства в служении простейшей усладе тела — чревоугодию. Раз уж подъём к вершинам духа для меня оказался закрыт. Однако меня утешает мысль, что изысканная еда размягчает сердца людей и отвращает их от дурных мыслей и поступков. Так я стал поваром…
— Хм… — усмехнулся регент. Подобные истории во множестве ходили по стране, и им принято было верить. Элгартис не верил никому и никогда. Но зато ценил изысканную фантазию. При допросе преступников его больше всего злило глупое неизобретательное враньё. В этом случае провинившимся не приходилось рассчитывать ни на какое снисхождение.
— И насколько ты преуспел в своём новом ремесле? — спросил Элгартис, передумав с ходу спрашивать имя погибшего вельможи и название монастыря. Во-первых, не следовало сразу выказывать своё недоверие. А во-вторых, по лицу Анмиста регент понял, что тот, конечно же, будет готов к подобным вопросам, поскольку наверняка всё продумал заранее.
— О, светлейший! Хвалить себя — недостойное занятие, но смею утверждать, что я немало преуспел в поварском деле. Я обошёл полмира, изучая кулинарные секреты ближних и дальних стран. Я собрал семена небывалых овощей в стране жёлтых людей, познал искусство долгого хранения мяса и рыбы на холодных северных островах, выведал секреты изготовления приправ у скрытных и лукавых поваров Востока. Иногда мне даже приходилось рисковать жизнью, чтобы узнать тот или иной диковинный рецепт.
— А в этих случаях монахам разрешено применять оружие? — не без лёгкого ехидства спросил Элгартис.
— Устав ничего не говорит об этом, светлейший. Не разрешает, но и не запрещает… К тому же я уже больше не монах. Хотя, когда я был придворным поваром у царя Лахашиты, тамошние монахи хотели принять меня в свою общину.
— Так почему же царь от тебя ушёл? — спросил подъехавший на осле Маленький Оратор.
— Ему стало не до изысканных блюд, как и всем его прихлебателям. Такая резня там была…
— М-да… Помню, помню… Докладывали, — проговорил регент. — А правда ли, что жители царства Тиалока перед сном едят живых улиток?
— Истинная правда! Только не перед сном, а обычно утром, и не улиток, а просто похожих на них морских существ, обитающих в раковинах, и не живых, а особым образом приготовленных. А в остальном — всё совершенно точно.
— Ты мне нравишься! — рассмеялся регент, Значит, все эти твои семена и записи рецептов, конечно же, лежат в этом самом мешке, который ты совершенно случайно сегодня захватил с собой.
— Этот мешок всегда со мной, светлейший. Мешок, да ещё меч, — вот и всё, что у меня есть.
— Ну что ж, — хмыкнул Элгартис, — мы вообще-то не жалуемся на наших поваров, верно, друг мой?
Маленький Оратор с важным видом кивнул.
— Но в то же время, почему бы не внести разнообразие в их скучную жизнь. А я посмотрю, как они будут на тебя шипеть, если тебе действительно удастся приготовить что-нибудь съедобное…Эй, коня ему, — не оборачиваясь, скомандовал он, щёлкнув пальцами. — Поедешь со мной во дворец, покажешь своё искусство. Но имей в виду, мне угодить легче, чем моему дружку!
Слегка наклонившись, регент легонько щёлкнул Маленького Оратора по макушке.
— Что за фамильярности! — недовольно встрепенулся тот, приглаживая взъерошенные волосы.
Анимист не питал никаких иллюзий относительно степени доверия регента к нему и его словам. Знал он и то, что во дворце, по крайней мере, в первое время будут следить за каждым его шагом. Но это сейчас было неважно. Главное — его цель была достигнута. Он сумел заинтересовать собой регента и теперь направлялся во дворец — место, куда сходились все главные нити грядущих событий. Событий важных и бурных… Ещё сегодня утром он был неприметным пятном в безликой городской толпе, а сейчас он проезжает через центральную арку главных ворот в свите самого регента империи! Поистине, для умных и сильных нет ничего невозможного! Долгие годы, проведённые в монастыре, теперь казались Анмиисту вялым сном. Теперь же его сущность пробудилась и стала требовать действий. Врываться, вмешиваться в жизнь, заставлять её подчиниться своей воле, переделывать и господствовать — вот единственное достойное применение человеческим способностям! Особенно таким, как у него. Учителя говорили, что овладение мастерством — уже есть его применение. Жалкие словеса трусливых и слабых! Теперь все узнают, что значит «применять»!… Едущий рядом егерь неопределённо поёжился и вскользь бросил на бывшего монаха цепкий изучающий взгляд. «Надо же! — усмехнулся про себя Анмист — Эти, оказывается, тоже что-то чувствуют!»
Когда процессия вступила в город, закованные в броню гвардейцы окружили регента плотным кольцом шириной в тридцать шагов. Вся свита осталась позади, и только Маленький Оратор, с императорским достоинством восседавший на своём осле, продолжал ехать рядом.
— Надо бы присмотреть за этим малым, — озабочено сказал он своему державному хозяину, подняв голову вверх и щурясь от солнца. — Что-то не очень-то мне видится, как он гоняет поварят.
— Присмотрим… А ты, мудрейший из лукавейших, не хочешь ли явить свою проницательность?
— К нашему удовольствию, о лукавейший из мудрейших! К нашему удовольствию, всенародному благу и вашему развлечению!
— Ограничимся пока благом… Так вот, скажи мне, кто он такой, что ему надо и зачем он захотел ко мне приблизиться?
— Сразу три вопроса! Не так просто!… Во всяком случае, это не человек господина Бринслорфа.
— Это я сразу понял. Иначе мне бы доложили о нём ещё три дня назад. Тогда разговор был бы другой…
— …Надо подумать…
— Подумай…
* * *
— И не скучно тебе тут сидеть? — прогудел Тунгри, прозрачным дымчатым ветерком кружась вокруг огромной красной птицы, восседавшей на фигурном карнизе высокой крыши.
— Вовсе нет! Они пялятся на меня, я пялюсь на них! — ответил Валпракс, кивнув на столпившихся внизу людей. — И должен тебе сказать, что они остаются для меня такими же непонятными, как и я для них.
— Ну, это бесконечный разговор…
— Бесконечный — не значит бесполезный, — глубокомысленно заметил Валпракс, — теперь мы опять вместе, так что можно не спеша и поболтать.
— Можно-то можно… Между прочим, у нас осталось только по одному ходу. А это значит, что скоро конец игре.
— Игра и без наших ходов подходит к концу.
— Стало быть, сейчас нам будет не до болтовни — под конец за игрой надо следить в оба! А то мало ли чего!…
— Это точно! Только тут вот ведь какая штука… В мире пустяков царят случайности, которые нам не интересны, и мы можем изменить их как захотим, на ступени важных дел действуют законы — это и есть поле нашей игры, но на самом верху у трона Единого снова начинают властвовать случайности.
— А может быть, это вовсе и не случайности. Просто мы их не понимаем…
— Во всяком случае, мы здесь мало что можем сделать. И сдаётся мне, что наши людишки как-то между делом пробираются именно туда.
— Похоже на то… Ну что ж, тем интереснее… Ха! Ты всё-таки чуть не втянул меня в философический разговор! А пора бы заняться нашими подопечными.
— Полетели! — деловито отозвался Валпракс, сплюнув вниз огненной искрой, от которой на земле, распугав зевак, повалил густой едкий дым.
* * *
Сказать, что императорский дворец был грандиозен, значило бы не сказать ничего. Это был целый город в городе. Парадный вход в этот внутренний город предварялся циклопической лестницей из разноцветного камня, где на каждой из трёх промежуточных площадок возвышались огромные, в три человеческих роста статуи духов-привратников. Сначала мраморные, выше — серебряные, на самом верху — золотые. Но многочисленные обитатели дворца редко пользовались парадным входом. Исключение составляли дни торжественных церемоний и выходов императора. В остальное же время парадный вход, как правило, пустовал и оттого казался ещё более величественным. Расположенный за главным входом вестибюль вмещал сто тысяч человек. Возведённый более тысячи лет назад, он получил название Лона Избранных, поскольку, согласно легенде, именно в нём собрались все уцелевшие в разгар жестокой эпидемии жители столицы. Тогда сам император вышел к отчаявшимся людям и вместе с ними вознёс молитву богам. И болезнь ушла из города.
А за вестибюлем высилась знаменитая Арка Змей, окончательно отделяющая внутренний город от внешнего. Это были две мощные малахитовые колонны, обвитые гигантскими змеями, соединённые головы которых и служили сводом арки. Эти змеи по праву занимали одно из первых мест в списке чудес императорского дворца, и вид их даже у самых бывалых иноземных путешественников неизменно вызывал смесь восторга и священного ужаса. Сделаны они были из тончайших пластинок золота и слоновой кости, которые в искусном между собой соединении заставляли чешую играть и переливаться вслед движению солнечных лучей. Оскаленные пасти змей были неописуемы, а мерцающие глубинным светом рубиновые глаза намертво приковывали взгляд поражённых гостей дворца.
А за змеиной аркой раскидывался внутренний город во всём своём бесконечном разнообразии и великолепии. Пышные сады тянули вверх свои цветистые щупальца, оплетая узорчатый камень стен, поднимаясь едва ли не к самым сводам многоэтажных галерей. Лестницы, залы, колонны, аркады, открытые и закрытые дворы, висячие сады, фонтаны, стелы и обелиски, купола и своды, пилоны, пандусы и порталы втягивали человека в свой многомерный изменчивый мир, подавляя его волю и стремление освоиться в окружающем пространстве.
Зодчие и мастера в течение долгих веков трудившиеся над возведением дворцовых сооружений, отразили вкусы и капризы своих державных заказчиков во всём их разнообразии. Но в одном все они были едины. Внутренний город не терпел утомительной симметрии и прямолинейной регулярности. Он жил своей внутренней жизнью — изменчивой и непостижимой, как сама природа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57