Для начала сотником? Работы, чтоб мечом помахать, хватает, да и кавалеров тоже, — украдкой подмигнул он, переворачивая винный кувшин верх дном.
— Ещё вина! — крикнул он, ударив в гонг.
Такого поворота Гембра не ожидала. Она переводила неуверенный взгляд то на Ламиссу, то на Талдвинка, то уводила его вверх под потолок.
— Налей всем! — распорядился Андикиаст вошедшему слуге.
— Так что скажешь? — вновь обратился он к Гембре.
— Не знаю… Это большая честь… Но я всегда принадлежала сама себе… Иначе не могу…
Слова застывали в горле под прямым взглядом кошачьих глаз стратега.
— Такие дела сходу не решают, — раздался спокойный голос Талдвинка. — Её колебания говорят о почтении к императорской армии, что свойственно натуре благородной и ответственной. Какой-нибудь пустой ловила согласился бы сразу. А от натуры ответственной и глубокой нельзя требовать мгновенных решений, враз меняющих всю жизнь.
В ровном и бесстрастном голосе Талдвинка было нечто гипнотическое.
На лице Андикиаста отразилась задумчивость.
— Я, в самом деле… — снова заговорила было Гембра.
— Так! Вот что! — решительно прервал её командующий. — Ты говоришь, здесь в Лаганве потерялись твои друзья, да и врагов немало имеется. Так?
— Так.
— Вот и поищешь своих друзей и врагов, а заодно и поучаствуешь в благородном деле наведения законности и порядка в составе моих отрядов. А потом, если понравится, — будешь дальше служить. Ну, а нет — неволить не стану! Как будем уходить из Лаганвы — сдашь офицерский жетон, и на том попрощаемся. Согласна?
— Согласна!
Вновь раздался звук гонга.
— Выдать ей полное обмундирование конного сотника и оружие! — отдал Андикиаст распоряжение вошедшему офицеру. — Сотню примешь сегодня же. Сдаётся мне кое-кому в Лаганве скоро будет не до веселья! Встретишь своего карлика — привет ему от меня! Горячий! — кулак лаганвского кота выразительно сжался. — А сейчас выпьем все нашего вина, которое, я настаиваю, лучшее в мире!
Теперь уже четыре золотых кубка, соединившись, наполнили комнату мелодичным звоном.
— Сегодня вечером мы празднуем победу над мятежником, — вновь заговорил командующий. — Соберётся весь цвет провинции. Вся аристократия…
— Которая ещё уцелела, — невесело вставил адмирал.
— Да, та, что уцелела, — невозмутимо продолжал Андикиаст, — мои двери будут открыты для всех, кто сопротивлялся узурпатору или пострадал от него. Вас я тоже хотел бы видеть среди гостей.
Гембра и Ламисса ответили благодарным поклоном.
— Сможете завести массу полезных знакомств, — доверительно-дурашливым шёпотом добавил командующий. А уж кавалеров-то! Только не попадайтесь на глаза его жене! — подмигнул он, как бы незаметно кивая на Талдвинка, — а то вас опять повесят! Она у него ревнивая — жуть! Шучу! Эй!…
Комнату вновь огласил удар гонга. — Ещё вина, винограда и персиков!
* * *
На следующий же после празднования победы день Гембра, ни на шаг не отпуская от себя Ламиссу, во главе сотни императорских конников принялась, в боевом содружестве с другими отрядами, наводить порядок на истерзанной земле Лаганвы. Они настигали недобитков сатрапа, очищали дороги от многочисленных разбойничьих шаек, вылавливали незаконных работорговцев, воров, мародёров, грабителей и прочую нечисть, обнаглевшую от безнаказанности в смутное время беззакония и военного произвола.
Не забывала Гембра и о своих делах. На одной из каменоломен ей удалось найти Тимафта. Ударом дубинки надсмотрщика у него была сломана рука. Таких, как он, использовали на подсобных работах и держали в бараке с больными, где ежедневно умирало от побоев и истощения человек по десять. Появись Гембра немного позднее, и вряд ли она застала бы беднягу в живых.
Неожиданно нашёлся и Лутимас. Въезжая в одну из крепостей, Гембра мигом распознала в толпе его открытое лицо, украшенное знакомыми пшеничными усами. Ему тоже немало пришлось претерпеть, хотя до серьёзных увечий дело не дошло. Других товарищей-охранников найти не удалось.
Каждый день Гембра обращалась к богам с просьбой отдать ей в руки приснопамятного Атималинка из рода Литунгов. Но боги распорядились иначе. От командира другого отряда стало известно, что карлик со своей шайкой был недавно выслежен в другом конце провинции. Там, окружённый императорскими солдатами в маленьком селении, он покончил с собой, а его подельники во главе с Серебряным Блюдом были частью перебиты, а частью схвачены и посажены на кол. Гембре было досадно, что это дело обошлось без неё, но не сказать, чтобы очень. В конце концов, мерзавец своё получил.
Вскоре Гембру хорошо знали уже по всей Лаганве — её безошибочное чутьё, кому следует помогать, а кого наказывать, снискало ей всеобщее уважение. Жизнь в провинции меж тем постепенно входила в обычное русло: возвращались домой беженцы, отстраивались сожжённые деревни, оправлялись от разорения города, восстанавливались дороги, налаживалась торговля. Стало известно, что и заказчик, которому надлежало доставить столь дорого обошедшийся товар, вернулся в свой дом в Ордикеафе.
Близился час, когда между Гемброй и Ламиссой должен был произойти тот разговор, который ни та, ни другая не хотела начинать первой, но неизбежность которого осознавали обе.
Драгоценные ларцы были благополучно выкопаны в том примеченном месте в лесу, где их чудом успели спрятать. Теперь Ламиссе в сопровождении сорока воинов из отряда Гембры предстояло отвезти, наконец, злополучный заказ в Ордикеаф. Стоя рядом, женщины долго молча смотрели, как воины снаряжают в путь крепкую и надёжную армейскую повозку.
— Через пять дней армия уходит из Лаганвы, — тихим отстранённым голосом сказала Гембра. — Ты как… может, со мной? — с надеждой в голосе спросила она после долгой паузы.
— Мне тяжело с тобой расставаться… Очень тяжело. Но я должна вернуться в Амтасу. Вернусь и буду ждать. Хочешь — поедем вместе. Будешь жить в моём доме.
— Ну, нет, ждать — это не по мне! И вообще… — заявила Гембра, вскакивая в седло. — Верну жетон, займусь своим делом… А там видно будет. Но смотри, если я его найду первой — он мой!
— Будь, что будет. Я не буду искать. Я буду ждать.
— Жди — твоя воля! Может, и дождёшься.
— Слушай, — Ламисса подняла на подругу свои большие светлые глаза, — приезжай в Амтасу, хоть ненадолго… Мы ведь теперь не просто… мы ведь и ТАМ вместе были. А так… может, и не увидимся больше никогда.
— Да… я тоже думала… нелегко мне без тебя будет… Привыкла я к тебе, — сбивчиво говорила Гембра, отводя взгляд в сторону. — Но раз уж так выходит… прощай! Извини, если чем обидела. Может, и свидимся ещё! — почти крикнула она, резко пришпорив коня и смахивая на скаку предательскую слезу.
— Постой! — услышала Гембра за спиной негромкий возглас Ламиссы, отъехав шагов на двадцать.
Конь мигом остановился и развернулся, словно наткнувшись на невидимую преграду. Подбежав к подруге, Ламисса схватила её за стремя.
— Пока мы его любим, где бы мы ни были, мы вместе. Все трое! Не забудь!
Отпустив стремя, Ламисса отступила в сторону. Тряхнув головой и закусив губу, Гембра ударила по конским бокам. Шестьдесят всадников галопом понеслись за ней, поднимая облачка пыли на лесной дороге.
Ламисса ещё долго стояла, глядя им вслед, вслушиваясь в замирающий вдали топот копыт.
— Едем в Ордикеаф, — устало сказала она командиру отряда, забираясь в повозку. Ехать в седле ей больше не хотелось.
Глава 15
Император Арконст III сидел на маленьком, специально для него сделанном, золотом троне, венчавшем огромный многоярусный постамент на Площади Церемоний. Сегодня императору исполнялось восемь лет, и в программе праздника за утренним посещением главного храма следовала продолжительная церемония принятия даров.
Ноги мальчика, обутые в мягкие сафьяновые сапожки, с вялым раздражением тыкались в алую парчовую подушку, подложенную для его удобства к подножью трона. Сидеть неподвижно, как того требовал ритуал, было невыносимо трудно. Даже Малая Императорская корона была слишком тяжела, и тонкая детская шея мучительно ныла под грузом изумрудов и алмазов, почти полностью скрывающих поверхность её массивного золотого корпуса. Кроме того, юному властителю Алвиурии было нестерпимо скучно. Впрочем, одни только стоящие возле самого трона придворные могли прочесть настроение императора в его глазах. Остальные могли лишь бросать трепетные взгляды вверх на маленькую фигурку Арконста, неподвижно, как казалось издали, восседающего в далёкой недосягаемой вышине. Постамент-пирамида был расположен так, что утреннее солнце поднималось строго за спиной императора. Его лучи всё сильнее слепили глаза, превращая вершину постамента в глуховатый силуэт: подданные должны были лицезреть божественный свет, осеняющий священную, установленную богами власть, а не самого её носителя.
Церемония шла полным ходом. Огромный помост из красного дерева у подножья пирамиды был уже почти весь заполнен драгоценными подношениями. Искушённые в тонкостях закулисных схваток придворных кланов отметили, что вальяжный старик, которому была доверена почётная и ответственная роль принимать дары от лица императора, был человеком дяди императора, могущественного Бринслорфа из рода Вактурдов, что означало новое наступление на партию регента. Однако самого регента, Элгартиса из рода Тивингров, это, похоже, ничуть не беспокоило. Он всё так же уверенно занимал своё законное место у правой руки императора, и взгляд его больших тёмно-зелёных глаз был, как обычно, цепок, внимателен и немного ироничен. Впрочем, снизу было видно лишь то, что привычная расстановка сил осталась неизменной.
Народ, запрудивший площадь, всякий раз встречал появление новой делегации оживлённым и заинтересованным гулом. Стоящие в первых рядах, вытягивая шеи, жадно всматривались через головы стражников во все детали церемонии и затем передавали свои впечатления по цепочке назад. Возле самого оцепления была настоящая давка: протиснуться туда из задних рядов было совершенно невозможно.
По традиции, всякий подносящий дары императору имел право обратиться непосредственно к нему с несколькими фразами, поясняющими особый смысл подарка, если таковой имелся. Многие, однако, не смели воспользоваться этим правом, предпочитая смиренно промолчать. К жрецам храма Богов Неба это, впрочем, не относилось. Представив взорам собравшихся огромную плиту, на нефритовой поверхности которой среди золотых аллегорических фигур, изображающих небесные тела, был вычерчен сложный рисунок императорского гороскопа, они, после напыщенных приветствий и поздравлений, пустились объяснять действие сложного механизма, который ежедневно и ежечасно менял космограмму в соответствии с изменением расположения звёзд и светил. Сам этот драгоценный механический гороскоп производил сильное впечатление, но комментарии были скучны и непонятны. Из них следовало, что астрологическая карта императора была, как и следовало ожидать, необычайно счастливой. Как и все, рождённые в этот день и час первого осеннего месяца, император должен был обладать, и притом в несравненно большей мере, чем простые смертные, такими качествами, как рассудительность, уравновешенность и углублённость мысли. О том, что этим флегматическим натурам свойственна также вялость, лень и склонность к бесплодному фантазированию, жрецы скромно умолчали.
— …Таким образом, обратив свой взор на указатель большой золотой стрелы, его величество узнает, какие дни благоприятны для тех или иных начинаний, а в какие лучше вовсе не покидать пределов дворца, — продолжал объяснять жрец.
— Выходит, всё уже заранее известно? Что будет завтра и потом?… — неожиданно для всех спросил Арконст, не проронивший до этого ни слова на протяжении всей церемонии.
Жрец в замешательстве застыл с открытым ртом. Повисла тягостная пауза, которую никто не решался нарушить.
— Ваше величество, гороскоп показывает лишь то, что может произойти, — тихо проговорил Элгартис, почтительно склонившись к уху императора, — всё остальное — в воле богов. Но ни один уважающий себя бог или демон не предпринимает ничего серьёзного, не поинтересовавшись расположением светил.
Мальчик тихонько кивнул головой. Жрецы и церемониймейстер вздохнули с облегчением. Теперь последний мог произнести свою обычную ритуальную фразу — «Император принимает ваш дар с благосклонной благодарностью, и милость его пребудет с вами!»
Арконст всегда удовлетворялся объяснениями регента, доверяя не столько смыслу его слов, который часто бывал ему непонятен, сколько мягким и уверенным интонациям его ровного, словно гипнотизирующего голоса. Мальчик твёрдо знал, что эта большая голова с венцом чёрных с проседью волос вокруг ранней лысины заранее знает ответы на все вопросы. Поэтому, в присутствии регента он всегда вёл себя спокойно и предсказуемо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Ещё вина! — крикнул он, ударив в гонг.
Такого поворота Гембра не ожидала. Она переводила неуверенный взгляд то на Ламиссу, то на Талдвинка, то уводила его вверх под потолок.
— Налей всем! — распорядился Андикиаст вошедшему слуге.
— Так что скажешь? — вновь обратился он к Гембре.
— Не знаю… Это большая честь… Но я всегда принадлежала сама себе… Иначе не могу…
Слова застывали в горле под прямым взглядом кошачьих глаз стратега.
— Такие дела сходу не решают, — раздался спокойный голос Талдвинка. — Её колебания говорят о почтении к императорской армии, что свойственно натуре благородной и ответственной. Какой-нибудь пустой ловила согласился бы сразу. А от натуры ответственной и глубокой нельзя требовать мгновенных решений, враз меняющих всю жизнь.
В ровном и бесстрастном голосе Талдвинка было нечто гипнотическое.
На лице Андикиаста отразилась задумчивость.
— Я, в самом деле… — снова заговорила было Гембра.
— Так! Вот что! — решительно прервал её командующий. — Ты говоришь, здесь в Лаганве потерялись твои друзья, да и врагов немало имеется. Так?
— Так.
— Вот и поищешь своих друзей и врагов, а заодно и поучаствуешь в благородном деле наведения законности и порядка в составе моих отрядов. А потом, если понравится, — будешь дальше служить. Ну, а нет — неволить не стану! Как будем уходить из Лаганвы — сдашь офицерский жетон, и на том попрощаемся. Согласна?
— Согласна!
Вновь раздался звук гонга.
— Выдать ей полное обмундирование конного сотника и оружие! — отдал Андикиаст распоряжение вошедшему офицеру. — Сотню примешь сегодня же. Сдаётся мне кое-кому в Лаганве скоро будет не до веселья! Встретишь своего карлика — привет ему от меня! Горячий! — кулак лаганвского кота выразительно сжался. — А сейчас выпьем все нашего вина, которое, я настаиваю, лучшее в мире!
Теперь уже четыре золотых кубка, соединившись, наполнили комнату мелодичным звоном.
— Сегодня вечером мы празднуем победу над мятежником, — вновь заговорил командующий. — Соберётся весь цвет провинции. Вся аристократия…
— Которая ещё уцелела, — невесело вставил адмирал.
— Да, та, что уцелела, — невозмутимо продолжал Андикиаст, — мои двери будут открыты для всех, кто сопротивлялся узурпатору или пострадал от него. Вас я тоже хотел бы видеть среди гостей.
Гембра и Ламисса ответили благодарным поклоном.
— Сможете завести массу полезных знакомств, — доверительно-дурашливым шёпотом добавил командующий. А уж кавалеров-то! Только не попадайтесь на глаза его жене! — подмигнул он, как бы незаметно кивая на Талдвинка, — а то вас опять повесят! Она у него ревнивая — жуть! Шучу! Эй!…
Комнату вновь огласил удар гонга. — Ещё вина, винограда и персиков!
* * *
На следующий же после празднования победы день Гембра, ни на шаг не отпуская от себя Ламиссу, во главе сотни императорских конников принялась, в боевом содружестве с другими отрядами, наводить порядок на истерзанной земле Лаганвы. Они настигали недобитков сатрапа, очищали дороги от многочисленных разбойничьих шаек, вылавливали незаконных работорговцев, воров, мародёров, грабителей и прочую нечисть, обнаглевшую от безнаказанности в смутное время беззакония и военного произвола.
Не забывала Гембра и о своих делах. На одной из каменоломен ей удалось найти Тимафта. Ударом дубинки надсмотрщика у него была сломана рука. Таких, как он, использовали на подсобных работах и держали в бараке с больными, где ежедневно умирало от побоев и истощения человек по десять. Появись Гембра немного позднее, и вряд ли она застала бы беднягу в живых.
Неожиданно нашёлся и Лутимас. Въезжая в одну из крепостей, Гембра мигом распознала в толпе его открытое лицо, украшенное знакомыми пшеничными усами. Ему тоже немало пришлось претерпеть, хотя до серьёзных увечий дело не дошло. Других товарищей-охранников найти не удалось.
Каждый день Гембра обращалась к богам с просьбой отдать ей в руки приснопамятного Атималинка из рода Литунгов. Но боги распорядились иначе. От командира другого отряда стало известно, что карлик со своей шайкой был недавно выслежен в другом конце провинции. Там, окружённый императорскими солдатами в маленьком селении, он покончил с собой, а его подельники во главе с Серебряным Блюдом были частью перебиты, а частью схвачены и посажены на кол. Гембре было досадно, что это дело обошлось без неё, но не сказать, чтобы очень. В конце концов, мерзавец своё получил.
Вскоре Гембру хорошо знали уже по всей Лаганве — её безошибочное чутьё, кому следует помогать, а кого наказывать, снискало ей всеобщее уважение. Жизнь в провинции меж тем постепенно входила в обычное русло: возвращались домой беженцы, отстраивались сожжённые деревни, оправлялись от разорения города, восстанавливались дороги, налаживалась торговля. Стало известно, что и заказчик, которому надлежало доставить столь дорого обошедшийся товар, вернулся в свой дом в Ордикеафе.
Близился час, когда между Гемброй и Ламиссой должен был произойти тот разговор, который ни та, ни другая не хотела начинать первой, но неизбежность которого осознавали обе.
Драгоценные ларцы были благополучно выкопаны в том примеченном месте в лесу, где их чудом успели спрятать. Теперь Ламиссе в сопровождении сорока воинов из отряда Гембры предстояло отвезти, наконец, злополучный заказ в Ордикеаф. Стоя рядом, женщины долго молча смотрели, как воины снаряжают в путь крепкую и надёжную армейскую повозку.
— Через пять дней армия уходит из Лаганвы, — тихим отстранённым голосом сказала Гембра. — Ты как… может, со мной? — с надеждой в голосе спросила она после долгой паузы.
— Мне тяжело с тобой расставаться… Очень тяжело. Но я должна вернуться в Амтасу. Вернусь и буду ждать. Хочешь — поедем вместе. Будешь жить в моём доме.
— Ну, нет, ждать — это не по мне! И вообще… — заявила Гембра, вскакивая в седло. — Верну жетон, займусь своим делом… А там видно будет. Но смотри, если я его найду первой — он мой!
— Будь, что будет. Я не буду искать. Я буду ждать.
— Жди — твоя воля! Может, и дождёшься.
— Слушай, — Ламисса подняла на подругу свои большие светлые глаза, — приезжай в Амтасу, хоть ненадолго… Мы ведь теперь не просто… мы ведь и ТАМ вместе были. А так… может, и не увидимся больше никогда.
— Да… я тоже думала… нелегко мне без тебя будет… Привыкла я к тебе, — сбивчиво говорила Гембра, отводя взгляд в сторону. — Но раз уж так выходит… прощай! Извини, если чем обидела. Может, и свидимся ещё! — почти крикнула она, резко пришпорив коня и смахивая на скаку предательскую слезу.
— Постой! — услышала Гембра за спиной негромкий возглас Ламиссы, отъехав шагов на двадцать.
Конь мигом остановился и развернулся, словно наткнувшись на невидимую преграду. Подбежав к подруге, Ламисса схватила её за стремя.
— Пока мы его любим, где бы мы ни были, мы вместе. Все трое! Не забудь!
Отпустив стремя, Ламисса отступила в сторону. Тряхнув головой и закусив губу, Гембра ударила по конским бокам. Шестьдесят всадников галопом понеслись за ней, поднимая облачка пыли на лесной дороге.
Ламисса ещё долго стояла, глядя им вслед, вслушиваясь в замирающий вдали топот копыт.
— Едем в Ордикеаф, — устало сказала она командиру отряда, забираясь в повозку. Ехать в седле ей больше не хотелось.
Глава 15
Император Арконст III сидел на маленьком, специально для него сделанном, золотом троне, венчавшем огромный многоярусный постамент на Площади Церемоний. Сегодня императору исполнялось восемь лет, и в программе праздника за утренним посещением главного храма следовала продолжительная церемония принятия даров.
Ноги мальчика, обутые в мягкие сафьяновые сапожки, с вялым раздражением тыкались в алую парчовую подушку, подложенную для его удобства к подножью трона. Сидеть неподвижно, как того требовал ритуал, было невыносимо трудно. Даже Малая Императорская корона была слишком тяжела, и тонкая детская шея мучительно ныла под грузом изумрудов и алмазов, почти полностью скрывающих поверхность её массивного золотого корпуса. Кроме того, юному властителю Алвиурии было нестерпимо скучно. Впрочем, одни только стоящие возле самого трона придворные могли прочесть настроение императора в его глазах. Остальные могли лишь бросать трепетные взгляды вверх на маленькую фигурку Арконста, неподвижно, как казалось издали, восседающего в далёкой недосягаемой вышине. Постамент-пирамида был расположен так, что утреннее солнце поднималось строго за спиной императора. Его лучи всё сильнее слепили глаза, превращая вершину постамента в глуховатый силуэт: подданные должны были лицезреть божественный свет, осеняющий священную, установленную богами власть, а не самого её носителя.
Церемония шла полным ходом. Огромный помост из красного дерева у подножья пирамиды был уже почти весь заполнен драгоценными подношениями. Искушённые в тонкостях закулисных схваток придворных кланов отметили, что вальяжный старик, которому была доверена почётная и ответственная роль принимать дары от лица императора, был человеком дяди императора, могущественного Бринслорфа из рода Вактурдов, что означало новое наступление на партию регента. Однако самого регента, Элгартиса из рода Тивингров, это, похоже, ничуть не беспокоило. Он всё так же уверенно занимал своё законное место у правой руки императора, и взгляд его больших тёмно-зелёных глаз был, как обычно, цепок, внимателен и немного ироничен. Впрочем, снизу было видно лишь то, что привычная расстановка сил осталась неизменной.
Народ, запрудивший площадь, всякий раз встречал появление новой делегации оживлённым и заинтересованным гулом. Стоящие в первых рядах, вытягивая шеи, жадно всматривались через головы стражников во все детали церемонии и затем передавали свои впечатления по цепочке назад. Возле самого оцепления была настоящая давка: протиснуться туда из задних рядов было совершенно невозможно.
По традиции, всякий подносящий дары императору имел право обратиться непосредственно к нему с несколькими фразами, поясняющими особый смысл подарка, если таковой имелся. Многие, однако, не смели воспользоваться этим правом, предпочитая смиренно промолчать. К жрецам храма Богов Неба это, впрочем, не относилось. Представив взорам собравшихся огромную плиту, на нефритовой поверхности которой среди золотых аллегорических фигур, изображающих небесные тела, был вычерчен сложный рисунок императорского гороскопа, они, после напыщенных приветствий и поздравлений, пустились объяснять действие сложного механизма, который ежедневно и ежечасно менял космограмму в соответствии с изменением расположения звёзд и светил. Сам этот драгоценный механический гороскоп производил сильное впечатление, но комментарии были скучны и непонятны. Из них следовало, что астрологическая карта императора была, как и следовало ожидать, необычайно счастливой. Как и все, рождённые в этот день и час первого осеннего месяца, император должен был обладать, и притом в несравненно большей мере, чем простые смертные, такими качествами, как рассудительность, уравновешенность и углублённость мысли. О том, что этим флегматическим натурам свойственна также вялость, лень и склонность к бесплодному фантазированию, жрецы скромно умолчали.
— …Таким образом, обратив свой взор на указатель большой золотой стрелы, его величество узнает, какие дни благоприятны для тех или иных начинаний, а в какие лучше вовсе не покидать пределов дворца, — продолжал объяснять жрец.
— Выходит, всё уже заранее известно? Что будет завтра и потом?… — неожиданно для всех спросил Арконст, не проронивший до этого ни слова на протяжении всей церемонии.
Жрец в замешательстве застыл с открытым ртом. Повисла тягостная пауза, которую никто не решался нарушить.
— Ваше величество, гороскоп показывает лишь то, что может произойти, — тихо проговорил Элгартис, почтительно склонившись к уху императора, — всё остальное — в воле богов. Но ни один уважающий себя бог или демон не предпринимает ничего серьёзного, не поинтересовавшись расположением светил.
Мальчик тихонько кивнул головой. Жрецы и церемониймейстер вздохнули с облегчением. Теперь последний мог произнести свою обычную ритуальную фразу — «Император принимает ваш дар с благосклонной благодарностью, и милость его пребудет с вами!»
Арконст всегда удовлетворялся объяснениями регента, доверяя не столько смыслу его слов, который часто бывал ему непонятен, сколько мягким и уверенным интонациям его ровного, словно гипнотизирующего голоса. Мальчик твёрдо знал, что эта большая голова с венцом чёрных с проседью волос вокруг ранней лысины заранее знает ответы на все вопросы. Поэтому, в присутствии регента он всегда вёл себя спокойно и предсказуемо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57